Павлик Морозов

Павлик Морозов был нехорошим мальчиком. Об этом я узнала в 3 конце третьего класса, а к середине четвертого окончательно убедилась в его подлости. О подлости мальчика, чьим именем была названа наша дружина, я узнала от маман, когда прибежала и с гордостью сообщила, что меня приняли в пионеры и отныне я буду поливать цветы в комнате, где находится уголок дружины Павлика Морозова. Вдохновленная рассказами пионервожатой о героическом поступке хлопца, я начала в красках описывать хорошего мальчика Павлика и добавила, что очень хочу быть на него похожей. Маман, мирно варившая мою любимую солянку, посмотрела на меня исподлобья и сказала:
«Тебе есть с кого пример брать. Ты лучше на своего отца стремись быть похожей, а не на мразь всякую! Я в свое время в комсомол не вступила, противно мне все это!» Весь вечер я просидела на лавочке, обдумывая слова маман. Отныне жизнь моя представлялась в черных красках. Из раздумий меня вывела соседка Анжела, которая радостно сообщила, что в соседнем доме продают петушки на палочке по 10 копеек за штуку. Петушки были гораздо важнее Павлика Морозова и маман-антикоммунистки, и мы помчались в соседний двор.  Назад мы возвращались довольные, с 10 петушками и фиолетовыми от красителей языками. 8 петушков  мы продали за 20 копеек оставшимся во дворе товарищам.  В следующем месяце мы с Анжелой весьма успешно приторговывали петушками, пока моя маман  не надрала мне уши за то, что я сама гадости ем и другим продаю. Тем не менее мысли о Павлике не давали мне спать. Спустя неделю раздумий, я  сделала несколько весьма важных открытий:
Моя маман не любит Павлика Морозова. 
Моя маман не любит коммунистов.
Мой отец работает в подпольном сапожном цехе и тоже не любит коммунистов.
Если коммунисты узнают, где работает папа - они заберут у нас все и отправят моих родителей в тюрьму.
Маму с папой я люблю.
Значит Павлик Морозов – сволочь и коммунисты тоже.
Коммунистов правда было немного жаль, потому что очень уж мне нравилась фотография кудрявого мальчика Володи Ульянова. Тогда я решила, что коммунистов пока можно оставить в стороне, о подпольной деятельности папа им знать совершенно необязательно, а вот Павлик таки сволочь.
Спустя час  я прочувствовала это всей душой и решила рассказать всему миру. Мир начинался с нашего двора. Вечером, на следующий день, я собрала всех своих друзей и сказала, что пора бы уже им узнать о том, кем был на самом деле Павлик Морозов. Рассказывала я воодушевленно, махая руками. Друзья, в отличии от меня, учившейся в элитной русской школе, все как один, учились в районной армянской и были, ну не то, чтобы совсем двоечниками, но почти. О существовании Павлика Морозова они даже не догадывались и толком никто ничего не понял. Аркадик предложил набить ему морду, Анжела – сжечь газеты в его ящике, а Артак – облить водой с крыши. Сплетница Кнар, которая все всегда знала и любила врать, заявила, что у сестры Павлика вши и видела она это собственными глазами. При этом Кнар  выпучила глаза и прошептала: «Морс арев!»(Клянусь мамой). Поняв, что толку от таких слушателей мало, я махнула рукой и пошла спать. На следующий день после уроков, перед входом  в школу, я обнаружила толпу парней во главе с нежно влюбленным в меня двоюродным братом Анжелы, который был на год старше меня.  Брат отделился от толпы и подошел ко мне.
- Ты чего здесь делаешь? - спросила я.
- Павлика жду! - грозно ответил Левон.
- Какого Павлика? – удивилась я.
- Такого, который тебя обидел, мне Анжела сказала, русская фамилия у него еще. Ты его нам только покажи, когда он выходить будет из школы, мы сами разберемся с ним.
- Морозова что-ли? – спросила я, задыхаясь от смеха.
- Точно, Морозова. – подтвердил Левон и крикнул стоящим поотдаль товарищам, - Не прозевайте его!
Битых пол-часа я пыталась обьяснить, что Павлик давным давно умер, что меня он не обижал, слушать меня никто не хотел. В итоге по ушам чуть не получил первоклассник Павлик, который таки успел пролепетать в последнюю минуту: «Я не Морозов, я Арзуманян.»
После этого Левон не разговаривал со мной две недели, решив что я не выдала Павлика, а значит тайно его люблю. Разговаривать с Левоном мне было, собственно, не о чем, а вот лишиться велосипеда, на котором он меня катал, ооочень не хотелось. Спустя 2 недели я пришла и заявила, что Павлик уехал с родителями в Россию и я его больше не люблю. Левон обрадовался и велосипедные катания возобновились. С тех пор Павлик стал мне еще более ненавистен и я решила на корню уничтожить его уголок. Сначала в уголке, где размещалась дружина, таинственным образом стали пропадать цветы. Подозрение пало на уборщицу. Спустя три недели воровать стало нечего. В комнате остались пара кактусов и огромный фикус, а балкон моей подруги Анжелы превратился в оранжерею, на зависть всем соседям и моей маман. Потом вдруг стали исчезать книги. Исчезали исключительно те, которые были каким-то боком связаны с Павликом Морозовым. Ненавистную литературу на русском языке читать никто из друзей не захотел, ибо не знал русского языка в принципе. Зато она хорошо горела, когда мы жгли костры в обрыве и пекли картошку. Утащить знамя и портрет не представлялось никакой возможности. Поджигать школу было опасно. Стало скучно и обидно.
Случай отомстить ненавистному мальчику по полной программе представился спустя 2 месяца. В школу приехала делегация из дружественной Индии. За два для  до приезда, все двоечники всех возрастов и полов натирали паркет в коридорах, поливали цветы и занимались другой общественно-полезной работой. Пионервожатая Людмила Артемовна бегала по школе и отбирала детишек для участия в торжественном приеме гостей, который должен был состояться в уголке дружины Павлика Морозова. Детишки отбирались по 4 критериям:
1. Красивые – стоять на переднем плане.
2. Голосистые – петь.
3. Чисто владеющие русским языком и умеющие внятно излагать свои мысли – читать стишки и отвечать на вопросы дружественных индусов, ежели спросят.
4. Всякие – создавать массовку.
Меня записали в третью группу, хотя я до последней минуты надеялась попасть в первую, ну в крайнем случае, во вторую.
В день торжественного мероприятия маман выдала мне новый галстук и предупредила, что ежели я умудрюсь за день сожрать его наполовину, то буду ходить в нем весь оставшийся год. Торжественно пообещав не предаваться своим пагубным привычкам (грызть кончики галстука, ногти и рвать колготки) – я отправилась в школу. Пионервожатая заметив меня ахнула и сказала, что я буду стоять впереди всех, прямо возле знамени и портрета Павлика, ибо маман моя вырядила меня в новенькие туфли, красные красивые колготки, которые были обязательными для учениц 1-4 классов и в белоснежный фартушек. На голове моей красовался белоснежный огромный бант. Детки были расставлены, согласно намеченного плана и был проведен инструктаж: вести себя хорошо, жвачки и заграничные конфетки не клянчить, смотреть в рот Людмиле Артемовне и слушать ее подсказки. Гостей мы ждали долго. Спустя пол-часа в уголок прокрался двоечник Игорь, решивший в честь приезда дорогих гостей натереть паркет в коридоре собственным пиджаком и сообщил, что гости уже  вышли из класса, где они слушали урок литературы и идут по коридору. Жвачек они не раздают, конфет тоже. Услышав последнее детки заметно погрустнели и тут вошли гости. Дружественные индусы мне не понравились сразу. Особенно не понравился самый старый, в костюме и с какой-то тряпкой на голове. Индусы расселись в кресла и детки дружно запели: «Соолнечный круууг, нееебо вокруууууг!» После настал мой черед. Я гордо выпятила грудь и стала читать стихотворение про Родину. Индусы внимательно слушали и улыбались. Решив, что мое ораторское искусство произвело фурор, а глубокий смысл стихотворения проник в самые сердца дорогих гостей, я стала читать все громче и громче. Орала я, что есть мочи, пока Людмила Артемовна не подошла ко мне и не прошептала: «Тииише, тиииише!» И тут индус с тряпкой на голове подошел ко мне, пожал руку, улыбнулся, посмотрел на портрет Павлика Морозова и спросил на ломанном русском языке: «Этэ кто?» Решив, что представителя дружественной державы я обмануть никак не могу и уехать из Еревана он должен с открытими глазами, зная всю правду о подлом Павлике Морозове, я выпалила, тыкнув пальцем в портрет: «Это - негодяй!»
Людмила Артемовна, стоявшая рядом, ойкнула, побледнела и махнула рукой. «Солнечному миру –да-да-да! Ядерному взрыву - нет-нет-нет!» - загорланили детишки. Директрисса, не сразу сообразившая в чем дело, подбежала к Людмиле Артемовне. Та замялась, грозно посмотрела на меня и защебетала: «Да все в порядке, просто Эмиля растерялась, забыла что говорить.» Потом дернула меня за рукав, наклонилась и прошептала: «Молись Богу, что они ничего не понимают по-русски!»
Молитв в те времена я не знала, как истиный пионер была атеисткой, а самолюбие мое было ущемлено по самое нехочу, ибо мне безумно хотелось рассказать миру о подлости Павлика, быть исключенной из школы и посаженной в тюрьму. Тем более, что лучший друг Арсен обещал носить мне передачки, если я сяду за «идею».
Садить меня никто не собирался, более того Людмила Артемовна почему-то решила помешать мне совершить задуманное. Я расстроилась и стала грызть ногти, потом галстук и теребить колготки, директрисса подозрительно посматривала на Людмилу Артемовну, Людмила Артемова сочувственно смотрела на меня, а индус с тряпкой на голове стоял возле портрета Павлика Морозова, потирал бороду и улыбаясь приговаривал: «Нийгода!» Позже он достал блокнот и что-то записал.