Кто-то бы начал смеяться...

Кто-то бы начал смеяться. А кто-то плакать. Смеяться до слез. Плакать от смеха. Давиться своими эмоциями. Такими человеческими. А кто-то бы выпил остатки красного сухого вина в бокале на ножке. И примял бы ненадолго былые мечты. Коими раньше украшал сады. Но когда стал гулять средь них и разглядел их в ярком свете своего вечного фонаря, увидел что ты навешал на молодые деревья, какие звезды напялил на верхушки и какие шары повесил на нитках. И не шоколадные зайцы и орехи в фольге, золотой, но больше в серебряной. И не старые дырявые монеты и пробитые бумажные салфетки с чужими стихами. Нет! Ты увешал все здесь этими отвратительными рисунками, вернее тем. что с натяжкой можно назвать рисунками, этими ужасными обожженными комками в которых видел ты чудесные скульптуры. И струны от гитар и обертки от конфет и этикетки лекарств. Ты тогда еще не знал что вешал ты в темноте на эти прекрасные колючие деревья.
На ощупь ты брал все это из коробки. Твои рецепторы обманывали тебя и выбирал ты всегда то, что казалось тебе приятным. Ты, безумный безвкусный урод!
Ты так привык к своей темноте, что когда появилась она на безоблачном небосводе, показав не часть себя, а полностью, ты долго моргал от яркого света и не верил ты тому, что увидел и думал, что это лишь сон, ведь раньше сколько ходил ты в полнейшей темноте по своему саду, изредка освещая землю фонарем, чтобы не споткнуться о вылезшие корни и экономя масло, ты думал. что красивы колючие деревья на ветви которых ты вешал подарки, и которые отвечали тебе легоньким покалыванием.
Но вот стоял ты безумный и смотрел на нее сквозь свое стекло исписанное рунами. И дул ветер. Сильный ветер. С другой стороны стекла. Но не сдувал тебя, чуть задевая привычным ночным холодом.
И вдруг заметил ты, что исчезла та тень, что ползла все время за тобой. И когда останавливался ты, останавливалась и она и не было слышно, как легонько шуршит она опавшими иголками. Ты оборачивался и зажигал фонарь. Никого не было, но знал ты, что пряталась она за ближайшим деревом, и тогда ты звал ее, и никогда она не приходила.
Ты вытаскивал острые ножи и кидал на свои следы. С надеждой, что вернет она их твоей спине. Но они все время пропадали.
Спина все ждала. И с новым шорохом замирала и дрожь пробегала по ней. Сначала зажмуривала глаза , а потом быстро открывала. Потому, что с закрытыми еще страшнее. И позже подсказала.
Теперь ты останавливался. И тень замирала. Ты садился на ковер. Захватывал горсть иголок. Ложил их перед собой. И начинал писать своей теплой красной краской.
Исписанные откладывал и лежали они кучкой под очередным деревом.
И вскоре не оставалось сил. И падал ты под этим израненным деревом. А когда приходил в себя, видел, что лежишь на этих исписанных колючих листах.
Ты бережно брал их в руки. Краска переливалась на них. И ты подкидывал их вверх, радостно показывая ей. Они зависали в воздухе, где-то на половине пути, но были видны с обеих сторон. Они медленно крутились, эти маленькие, уже не опознанные объекты, так как были одинаковы. И нельзя было различить одного от другого. Такого же размера, так же чудесно переливались, с таким же содержанием и такие же острые, заряженные ее светом.
Теперь они жили своей жизнью. Иногда выстраивались в хороводы и кружились. Образовывали буквы. И слова. Незнакомые мне. И знакомые руны.
В такие моменты шаги тени становились еще более робкими. С каждым разом все больше. И вскоре они пропали вовсе.
По-началу было непривычно. Позже даже скучно. Интерес: «куда же подевались шаги?» вскоре пропал. И наступило полнейшее безразличие. Оставалось только лежать на хвойном ковре, изображая йога и смотреть небесные действа.
Но затишью и полагается быть недолгим. И вскоре стал ты слышать шорохи со всех сторон. Теперь они окружали. И все время были видны их небольшие злые точки глаза.
Теперь не осталось возможности ни спать, ни писать. Приходилось все время озираться по сторонам. И лампа горела теперь постоянно.
Ты не двигался с места, боясь заснуть и постоянно ожидая атаки. Но они не приближались. Они хорошо знали правила этой игры. Игры, в которой ты был профаном.
Их взгляды прожигали тебя. И тебе захотелось спрятаться. Ты хотел зарыться в иголки и стал разгребать их руками, ожидая увидеть землю. Ты изодрал в кровь все руки, и иглы торчали из-под ногтей. Окрашенные по привычке поднимались вверх. Но они рисовали уже другие знаки.
Вскоре вокруг тебя выросла колючая насыпь. И глаза их пропали.
Стало немного спокойнее. Но на мгновение. Со всех сторон слышались приближающиеся шаги. И вот они остановились совсем рядом. Они все ходили вокруг. Было слышно их дыхание и недовольное рычание.
И вот настало время, когда можно было сказать себе: "пора отдохнуть!". Они были вверху, а ты здесь в своей яме так похожей на могилу и так близко к земле, и поэтому стало холоднее. На поверхности гулял ветер и гнул деревья. Они жалобно скрипели. А украшения звенели. Но сюда он пробивался уже не робко. И казалось, что здесь он еще сильнее.
Твои зубы стучали, пытаясь что-то сказать и взгляд наткнулся на лампу. Она все так же горела. Была теплой. Даже горячей и масло закипало. Ты со страхом припал к нему. Оно было горьким. Но тепло пошло по телу. И заржавевшие части перестали скрипеть.
Ты все так же лежал на спине в ровной яме и держал лампу у изголовья. Стало даже жарко. Хоть ветер и дул сильнее. Она то и дело проплывала мимо и казалось приближалась.
Появились облака. Они мелькали еще быстрее,
А потом ты заснул.
И снилось тебе, что опрокинул ты лампу и огонь получил свободу и работу. Он с радостью принялся за опавшую хвою. И в одно мгновение все вокруг занялось им.
И стало необычайно светло, как не было никогда ранее. Огонь уходил и в небеса. То горели стройные ряды одинаково длинных
деревьев.
И только тебя не тронул огонь. Так как был ты еще горячее. Тебя и глаза невидимых диких псов, которым лишь чуть-чуть подпалил шкурки. Они все так же горели.
Их увидел ты, когда проснулся. Они смотрели на тебя сверху, А вокруг все пылало.
И вскоре небо затянуло, может и от дыма. Что-то изменилось. И ты не мог понять что. Что же пропало?
И пошел теплый дождь. Он гасил огонь. Капли, падая на тебя, шипели и превращались в пар.
Он шел долго. И вода стала поднимать тебя выше.
И вот ты уже был окружен глазами. В этот момент дождь прекратился. Ты смотрел в них уже без страха.
Что же изменилось?
Тучи разошлись. Она на месте.
И тут ты понял, что пропало что-то в тебе самом и что изменился ты. Их злые глаза тоже заметили это. И еще они увидели, что ты не только стал таким же, но eще злее. Скуля, они удалились.
И в этот момент ты понял, что еще что-то в тебе пропало и что снова ты изменился. Позже это ощущение не покидало тебя.
Кругом была одна вода и обугленные, не успевшие дотлеть, стволы деревьев, как черные мачты, потопленных на мелководье кораблей, возвышались над гладью.
Ты лежал все так же на спине, медленно покачиваясь на водной кровати.
Вдали мелькали молнии. И гром возвещал о их приближении.
И они приблизились. Сразу несколько охватывали мачты. Ток бежал вниз, потом по водной глади. Приближался, обступая тебя. Ты видел эту красоту боковым зрением.
И когда ты начинал, уже впадать в свое привычное безразличие, твое тело сотрясалось, и от него отделялась твоя небольшая прозрачная, в сотни раз меньше копия.
Это повторялось тысячи раз.
И каждая из них медленно взмывала вверх и направлялась к ней, чтобы там обрести свой покой.
А спасенные иглы радостно крушились в своих хороводах. Писали всякие глупости и переливались в нежном серебряном свете.