Копылов Леонид и Рамусь Евгений - Дырявый принцип Мёбиуса

«Странно. Когда люди говорят о смерти, они рассуждают как будто о чём-то отдалённом от них, невозможном». Эта история началась именно тогда, когда наш герой нашёл странную книгу, начинающуюся с этих слов.
С тех пор он убежал так далеко, что и не мог вспомнить точку, с которой началось это его длительное и мучительное падение.

19 декабря. Пётр Иннокентьевич Шилов вернулся домой с работы на три часа раньше, чем обычно. В квартире было пусто, холодно и не убрано - банальное холостятсякое жилище. Он подошёл к своей библиотеке и достал первую, попавшуюся на глаза книгу в ободранном переплёте.
Пётр пролистал её, пробежал глазами, когда вдруг текст книги сменился пустыми листами. "Странно" - подумал герой и открыл первую страницу: "Жизнь придуманных людей. Первое издание. Тираж 1 экз.". Пётр Иннокентьевич никогда не был суеверным, а тем более не был коллекционером. И как оказалась у него на полке книга, изданная единичным экземпляром, недописанная до конца, было для него загадкой.

Он прочитал первую строчку: "Странно. Когда люди говорят о смерти, они рассуждают как будто о чём-то отдалённом от них, невозможном", как вдруг  на потолке образовалась серая, переливающаяся в черный цвет дыра, из которой полезли черти. С потолка посыпалась штукатурка и странные белые капли. Черти, веселясь, царапая когтями, ковер на стене, перепрыгивали со стен на потолок, затем с громкими матерными воплями схватили Петра за ноги, за голову и за руки и стали рвать на нем когтями одежду. Их крашеные когти сверкали в тусклом свете настольной лампы - шторы были плотно занавешены, почему-то в доме не любили когда комнату заливал яркий свет, считалось что так уютнее. Черти впивались когтями в его волосатый живот и быстрыми размашистыми движениями разрывали в разные стороны, пока смуглый картавый черт замахивался когтистой рукой и обрушивал его массу на Петра. Черти разрывали ему живот на части,
кровь узкими полосками и жирными ляпсами забрызгала, белые обои…

Петр вытащил последнюю сигарету из пачки, скомкал её и бросил в лужу. На улице моросило, маленькие точки расходись по лужам, и серые бугорки медленно, а потом все быстрее и быстрее бежали, начинаясь от края лужи и кончаясь на её середине. И середины лужи поднимается маленькая струйка дыма. Петр жадно затягивается и густыми белыми волнами выдыхает его в теплый благоухающий цветами воздух. Сейчас уже больше полудня, с утра пасмурно, туман, спустившийся неизвестно откуда наполняет улицу так, что не видно кто идет на другой стороне дороги. Бетонный подъезд, бетонный дом, узкая улица в закрытом дворе серой девятиэтажки. Высокие плотные деревья странно контрастируют с белой густой стеной тумана, но в то же время все кажется естественным, как будто оно, так и есть, и никак иначе быть не может. Тишина… Неуют.… Где-то сверху раздались глухие и в то же время звонкие шаги. Спускался, наверное, какой-то мужчина. О! Алексей… обычный придурок - подросток, наверняка курит эту их гадость, травку, иногда несет какую-то чушь. О, с отцом. Отец его, наверное, самый странный человек в округе, все его знают. Какой-то шаман, или колдун, черт его.… Наверняка курит что-нибудь покруче сына.… Ходят слухи, что он знает очень много, боятся его. Ну что в нем можно бояться, я не понимаю - думал он. Петр стоял на крыльце, загораживая выход из подъезда, так что шаман с сыном не смогли бы выйти.
- Проваливай, - сказал, подойдя, колдун.
- Ч.… Иди к черту, старый! – взбесился Петр.
- Ох-хоу-хоу, - шаман развеселился и злобно оскалился, - чтобы черти тебе жопу разорвали.
Опешивший Петр отошел на шаг, и странная пара прошла вон из подъезда…

- Да-а, щас еще так возьмет, охуеешь, - черт с веселым лицом втаривал штакет из пакована, сделанного из глянцевого приказа, - сегодня утром курили, меня ****ец таращило, от неё солидно прёт, солидно.
- Да, сейчас увидим, - развеселились остальные черти, рассевшиеся на большущей рельсе для бронепоезда.
- А кстати, что там, сегодня на какого-то пузатого ходили, говорят наверху?
- Да, ходили сегодня, книжек блин надо меньше... читать... странных... парика дунь…
- И что, торкает тебя?
- Упрх!.. Кхэ-кхэ… да… ебошит…


Лицо Петра было каменным, ни одна мышца его не шевелилась. Оно выражало сосредоточенность на чем-то своем, захватывающем, но в то же время простым и детским.
И это детское выглядело на его лице странно. Гроб был обит красным. За ним шли какие-то бабки из подъезда, какие-то двое мужчин, какой-то седой старик в толстой засаленной кепке и колдун. На другой стороне улицы, на лавочке сидело трое подростков, и они раскуривали пятку.

- Мужики, а кто умеет сны разгадывать? - задал вопрос мужчина с нижней койки, проснувшись в холодном поту.
- Иди к гадалке, членосос! - крикнул кто-то, и камера наполнилась смехом.

Григорий Михайлович был всю жизнь обычным человеком: как все жил, как все надеялся, как все работал, как все где-то своровал, как все кого-то подставил и как все верил в справедливость. И вот теперь он оказался на нижней полке трехэтажных нар возле параши в колонии строго режима.
Самая смешная шутка "справедливости" заключалась в том, что своровал он за свою жизнь в общей сложности тысячу рублей, а сел за сокрытие налогов в размере трёх миллионов.
Гриша сам не понял от куда появились семнадцать фирм зарегистрированные на его имя, откуда оказалась его подпись на всех компрометирующих документах и тем более не мог понять, как оказалась подпись на чистосердечном признании.

И вот теперь его - человека с двумя высшими образованиями, порядочного гражданина, ответственного работника, преданного мужа и идеального семьянина уже три года почему-то называют "членососом".

Гриша обиженно что-то прохрипел под нос и отвернулся к стенке.

Когда все дружно по свистку пошли на прогулку, Григорий Михайлович шёл позади, не только от того, что ему было положено идти сзади по статусу, но и потому, что он старательно высматривал нужного ему человека - гадалку.

- Привет, гадалка. - Обратился он, подойдя со спины
- Здравствуй...

Гадалкой оказался двадцатилетний парень, в своё время он усердно косил от армии, прикидываясь шизофреником, но тут подошло время, когда он сам для себя осознал, что повестки приходят всем - храмам, косым, дуракам и даже детям генералов ФСБ. Придя в военкомат, он увидел, что такой больной на голову не один, хотя и со своей изюминкой, кого только в той очереди из двадцати "душевнобольных" не было, был даже человек-самовар, а вот гадалки никакой. Расстроился парень и пошёл со злости выполнять план "Б" откоса от армии... Взял кирпич и начал грабить все киоски подряд, пока не наткнулся на ларёк с надписью: "Ремонт Обуви", там его встретил работяга ударом молотка по голове, тогда у парня точно что-то съехало окончательно.
- Привет, гадалка, вот поведай мне, что это такое мне приснилось... - обратился Гриша, воровато озираясь по сторонам.
Дальше он поведал весь свой сон, начиная от дыры, заканчивая колдуном и чертями, курящими марихуану и тут его пробрало... он же знает этого Петра Иннокентьевича... как же он раньше не подумал... поведал он гадалке и об этом своём открытии...
- Что скажешь? - спросил Гриша, делая глубокий вдох...
 - На свободу выйдешь, а там тебя сюрприз будет ждать от этого Петра... вот увидишь...
 - А черти-то причём? - поинтересовался Григорий Михайлович,
 - А... черти - это, херя, это тебя просто сокамерники так затрахали, что тебе черти снятся... вот мне уже давно розовые слоники и скелеты мерещатся. - Прошептала гадалка.
-Ясно... - протянул Гриша и собрался идти...
-Стой! Главное на волю выйдешь, так вот тебе записочка, передашь по нужному адресу - гадалка начала что-то спешно писать - и когда снова воровать будешь сигарет не забудь купить, друг в нашу колонию опять попадёшь... меня угостишь.
-Конечно, хорошо, договорились - пожал руку гадалке Гриша и прошептал, отходя - Вот клоун, блин...

На следующее утро Григория Михайловича разбудил голос:
-Подъём! С вещами на выход. Амнистия!
Парень по имени гадалка стоял у стены и ощупывал руками е нечерную неровную поверхность. оранжевые кирпичи были залиты битумом от влаги, но кое-где расковырянная стена сверкала яркими оранжевыми пятнами. За углом яркое солнце заливало черную площадку с заключенными, но в закутке, где стоял парень солнца не было. Голоса заключенных, лениво гуляющих вне поля его зрения плавно сливались с невзрачным легким шумом кондиционера, который периодически направлял на землю очередную каплю, вися на стенке. Белая капля капает в лужу и расплывается по ней густым пятном.
Черные мохнатые руки схватили парня за горло и сдавили как большие чугунные клещи его тощую шею, кровь из разорванной раны хлестнула на облупившуюся черную стенку и часто закапала на пол с обломка кирпича, нелепо торчавшего из стены. Черт засунул черный немытый палец себе глубоко в рот и изрыгнул на растерзанное тело парня большой корж.
- Хвате фарш метать, - лениво протянул другой черт, сидящий на корточках и докуривающий грязными пальцами дешевую сигарету, - и слоников тебе и скелетов пачку, - выстрелил он щелчком пальцев бычок на тело и поднялся на ноги...

Гриша шел за охранником по темному высокому коридору, это было подвальное помещение и никто кроме лампы, светившей высоко с потолка узкого коридора не видел их. Он шел, держа на вытянутых руках небрежно сложенные вещи, он был взволнован сильнее, чем волновался в детстве, когда домогался до своей сестры. Его шатало, дыхание прерывалось, сердце билось как бешеное, ноги не держали, и он схватился рукой за стену. Странно, подумал он, что за белая гадость здесь стекает?..
Что-то грузное и черное набросилось на охранника сверху, с потолка и сбило его с ног. Гриша отскочил в ужасе, выронив вещи на грязный мокрый пол – красные брызги разлетались в разные стороны на свет из тени под лестницей. Что это? Как… А-а-а-а!!! Бежать отсюда! Бежать, бежать!!! А-а-а-а!!!! где дверь?! Где эта срамная дверь?!....
Задыхаясь от ужаса он бросился со всех ног обратно по коридору…
-Блять, сон в руку... сон в руку - твердил Григорий Михайлович несущийся по коридору - Гадалка - сука... сокамерники затрахали... говорил я про чертей...

Гриша на секунду остановился, огляделся по сторонам и заорал: "Да где дверь, блять!!!"

-Господи исусе, сохрани - прошептал Гриша сползая по стене на корточки - за что?
Его рука опустилась в какую-то вязкую жидкость, под ногой что-то хрустнуло. Григорий посмотрел вниз и тут же об этом пожалел, он только что наступил на расколотый череп гадалки.

-Да, что же тут за исправительная-то колония? Сатанизм какой-то... - прохрипел Гриша и пререкрестился.


Где-то вдалеке он услышал голоса
-Стой, кто идёт? - крикнул первый голос, принадлежавший надзирателю Сергею, он часто за деньги носил Грише чай, который зачастую забирали сокамерники.
-А тебя ****? - ответил второй, каким-то странным басом.
-Хи-хи-хи - раздался пронзительный смех... - как это ты в рифму сказал.

Неожиданно хихиканье сменилось ужасными предсмертными криками охранника.
-Ну сколько раз тебе повторять... никогда не рви желудок - выругался кто-то смачно отрыгнув.
-Ух ты батюшки, что же такое съесть надо было... хи-хи-хи...
-Эх, ты безжалостный ****юк....

Гриша пятился назад пока не упёрся во что-то выступающее из стены - это была дверная ручка. Он спешно начал её дёргать, дверь отворилась, яркий свет ослепил нашего героя.
Он на трясущихся ногах вышел на улицу, где было лето: зелёная трава, листья, пение птиц...

-Что за ахинея, сейчас же декабрь - удивился Гриша, хотя прекрасно осознавал, что из всего, что с ним только что произошло - это самое безобидное.

Он оглянулся и прочитал табличку на двери из которой вышел: "Психиатрическая лечебница г. Климова"
Гриша встал, оглянулся вокруг, зеленые деревья смотрели на него ехидно, вдруг их зеленая поверхность начинает рябить...


цифры, цифры, цифры бегут во всех направлениях, на все мыслимые и немыслимые стороны света. они складываются в цепочки, линии, символы... вот Гриша медленно, но все быстрее и быстрее идет назад, бежит задом наперед, к месту его недавнего ужаса.

матрица перестраивается.

вдруг экран белеет, и на нем нет уже ничего. не существует Петра, не существует трех зеков. тут чья-то рука точным резким движением давит на кнопку "reset" и экран вспыхивает... потом чернеет.

Старый блок не выдержал скачка напряжения, экран потух уже навсегда. Теперь никогда никого и ничего не может, не могло и не сможет существовать. Никогда.
Писатель закончил последнее предложение, смакуя каждую букву слова "никогда", и с твёрдой уверенностью поставил точку. "Всё, очередной шедевр закончен" - самодовольно подумал автор, переполненой детской радостью... - "Пойду поставлю кофе".

Он шёл на кухню и осознавал, что сейчас радостные мысли об окончании рассказа выдерживают утомительную осаду писимистических мыслей о том, что ему ещё предстоит утомительное придумывание названия.

Автор открыл дверь на кухню и отшатнулся - перед ним стоял чёрт, пытающийся разобраться с таким достижением человечества, как кофеварка... Чёрное существо громыхало пластмассовой крышкой, пытаясь вставить её на место, и шептало под нос ругательства.
Писатель зажмурился и открыл сначала левый глаз, а затем и правый. На кухне никого не было: "Блин. Надо завязывать с фантастикой" - подумал он и взялся за ручку пластмассового чайника и в ужасе его бросил. Кофе, который он заваривал три дня назад был горяч, как самка бизона после спаривания.
"СуперТермоСэйв" - прочитал писатель наклейку, которую ещё не успел ободрать - "ну не до такой же степени" - и успокоившись налил кофе.

Спустя сорок минут он уже стоял в корридоре, застегнувшись на все пуговицы коричневого пиджака, и заталкивал в папку распечатку своего нового произведения.

На старом сдании, принадлежавшем эпохе основания города висела начищенная табличка: "Идательство РусНацИздат - 2 этаж". Писатель укоренным шагом поднялся по широкой, потрескавшейся лестнице. Вдруг он остановился перед дверью с табличкой "редактор", подумал: "Нужно купить собаку" и вошёл.

В кабинете редактора все стены были увешанны предметами, говорящие о никому непонятном вкусе его хозяина. Чего стоил один только плакат заделанный под лозунги советского времени на красном полотне: "Выбери член побольше".
В стакан с карандашами и красными ручками, которыми он безжалостно крамсал рассказы сотен таких же писателей как он, (талант многих, не готовых терпеть критуку так и погибал под ударами красной пасты безжалостного тирана-редактора), был воткнут флажок из МакДональдса "I'm lovin' it".

-Протите, можно? - спросил писатель
-А, Пётр Инокентьевич... проходите, проходите...
- Спасибо, - робко пробормотал Петр, пройдя в глубь кабинета и сев за стул напротив стола с редактором. Кабинет представлял собой некую берлогу, стены с потресковавшимися выцвевшими обоями заливал яркий свет натриевой лампы с потолка. Средняя черная муха отчаянно билась с жужжанием об двойной стеклопакет. Редактор был под стать кабинету, аккуратный пиджак, белоснежная рубашка, галстук, и выше огромный лысый бугай с четырьмя кольцами в левом ухе. На его левой руке сверкала черная татуировка, намотанная на руку в виде ржавой якорной цепи.
- Ну что ж, давайте, давайте сюда, - хрипло пробасил редактор и закурил.
Петр протянул ему папку и уселся поудобнее, разглядывая плакаты на стенах. Самым интересным был пожалуй плакат с изображенным на нем гадким чёртом, показывающим средний палец и надписью "а ты - все понял?". Мороз пробежал по коже.
Редактор начал читать, затягиваясь помятой папиросой.
- Вы курите папиросы?... - невинно спросил Петр.
- Что?.... А! нет... да, - сдался тот, выдыхая струю едкого дыма в лицо Петру и проводя краем розового языка по кончику папиросы.
Молчание затягивалось.
Вдруг на уставшее сознание загруженного работой человека обрушились водопадом кипятка раскаленные слова редактора.
- А это еще что за чушь? – хмуро сдвинув брови вопрошал он, - какие в жопу еще черти?
- Ну… черти как символ ничтожности этого мира, что есть такие, кто в тысячи раз могущественнее тебя… - вяло попытался объясниться Петр.
Какие такие возражения? Ну что ему не нравится? Это же просто гениально… почему кто-то всегда должен быть против?
- Ну уж нет, - парировал с белоснежной улыбкой лысый бугай, - если вы и будете писать о символах ничтожности мира, мне… Тогда уж будут не черти, а бесы!
- Не-е-е-ет, - завыл Петр, - Черти!
- Бесы!
- Черти блять!
Редактор схватил со стола массивную железную кружку с надписью «Любимой Подружке» и внезапно врезал ею с размаху по наглой роже Петра Иннокентиевича.
Кровь хлынула из носа тонкой струйкой в сторону и Петр Иннокентиевич со стоном свалился на пол….
- Не будет чертей на***!!! – истошно заорал редактор, брызгая слюной и так сильно треснул кружкой по дубовому столу что на нем образовалась заметная вмятина.
- Ладно, ладно, - зажимая поломанный нос рукой, Петр водрузился обратно на стул, - отдайте её сюда.
Редактор вытер обслюнявленный в гневе рот рукавом и выстрелил бычок в сторону окна: там где-то стояла пепельница… Весь подоконник был усеян окурками…
Бычок, молнией стартанув из пальцев редактора, пролетел по прямой и резким щелчком прижег муху, бьющуюся о стекло.

Петр хлопнул дверю.
- Р-р-рота, напра-во, - заорал хрипой голос с погонами на строй накуренных чертей, - слышь, ты, слева! Да, ты бля! Упал на***, отжался полтинник!
Всюду вокруг мелькали черные руки, выглядывающие из комбинезонов. Одни что-то перетаскивали на тележках, которые при каждом шаге оглушительно стукали об асфальт склада продавившимся дном…. Другие куда-то спешили, вокруг царил сладкий гомон. Клубы сладкого мягкого дыма плавились под узкими лучами ламп, разрезавших темноту на складе. Двое чертей сидели и курили косяк за трехметровой стеной из аккуратно сложенных коробок с надписью «Danger. Доширак со вкусом говядины»… еще один черт писал на коробки рядом.
- Эй, мне оставьте хапнуть, слыште, - возмутился он, глядя на следовавшие один за одним парики, - мега хапчу сделаю!
- Ниче, кхе-кхе, я щас еще втарю штакет, - выдохнул дым сидящий слева.
На черном, залитом высохшим отработанным машинным маслом полу, под желтой лампой блестело горлышко от разбитой бутылки пива…
Пётр Инокентьевич никогда не был так зол на всё вокруг: на жизнь, на государство, правительство и в целом мир, который может терпеть таких недоносков, как этот гандон-редактор. Он ненавидел всех даже природу с её законами о смене сизонов, ненавидел снег, хотя и не задумывался о том, что именно он, скомканный в снежок помогает остановить кровь, он терпеть не мог даже календарь, показывающий дату - 19 декабря. Как он ненавидел эту дату.

И вот сейчас он шёл домой, униженный, оскорблённый... он то и дело поглядывал на скомканные листы бумаги и одинокие слёзы выкатывались из его глаз.

Пётр Инокентьевич Шилов вернулся из издательства, которые последние 7 лет считал своей работой на 3 часа раньше, чем обычно. Он с грустью осмотрел свою холястятскую квартирку, которая ещё никогда ему не казалась на столько тесной и грязной. И тут его глаза зацепились на странную книжку в ободранном переплёте: "Жизнь придуманных людей".
Книга была изданна в одном экземпляре, он никогда не был коллекционером и потому наличие этой книги у него на полке сильно его удивило.
Пётр прочитал первые сточки:
«Странно. Когда люди говорят о смерти, они рассуждают как будто о чём-то отдалённом от них, невозможном».
Вдруг какая-то странная белая жидкость капнула с потолка.
Пётр Инокентьевич поднял глаза....