Встречный путь

Неприятный, тусклый свет фонаря проникал сквозь оконную тюль в темную комнату. Изредка проносившиеся по пустынному шоссе автомобили нарушали угрюмую тишину. Катя сегодня не могла заснуть. Она постоянно ворочалась, то, закутываясь в одеяло, то, сбрасывая его с себя, то, зарываясь в подушки. Раньше бессонница ни разу не беспокоила ее – после насыщенного дня ресницы смыкал глубокий, здоровый сон. А сейчас, в три часа ночи сердце бешено билось в груди. Беспокойные, навязчивые предчувствия сбились в комок где-то внутри и не давали покоя и возможности просто забыться и уснуть. Девушка села на кровати. Длинные русые волосы сбились в беспорядке, измученное лицо изображало раздражение и усталость. Катя глубоко вздохнула, надеясь, что с этим потоком воздуха уйдет ее необъяснимое беспокойство. Посидев еще какое-то время, она снова легла. Шум в голове, наконец, затих. Сон подкрался незаметно, проскользнул между пальцами, заполз на плечо, коснулся щеки и нырнул в море серых глаз.

***
Резкий трезвон будильника нарушил покой спящей девушки. Она, не поднимая головы от подушки, поморщилась и пробурчала что-то невнятное. Через две минуты Катя, слегка покачиваясь, начала свой обычный рабочий день. Родители мирно спали, а из комнаты в комнату медленно, лениво, впрочем, как и всегда, скользила катина тень. Она по привычке, на ощупь ходила из комнаты в комнату, умывалась, чистила зубы, завтракала, но единственное, что заставило ее открыть глаза и улыбнуться - это пронзительный резкий звонок сотового. Сообщение гласило: « Доброе утро, мой ласковый, любимый Катенок! Я ужасно соскучился и просто счастлив, что увижу тебя сегодня. Целую, до встречи ». Сразу же сонливость прошла, и настроение поднялось. Катя получила уже тысячи таких посланий, но каждый раз радовалась, как впервые.
Ей повезло, как везет очень немногим. Автор сообщений, Саша  был из тех, о ком можно писать сентиментальные романы. Ей даже казалось, что это лучшее, что «случалось» с ней за последние полтора года. Ее восхищали его умные, живые, зеленые с карим глаза, сильные и очень нежные руки. Катя, будучи непокорной, дикой, даже воинственной натурой, рядом с Сашкой становилась тем самым «любимым Катенком», без которого он не мог жить.

***
С легкой, игривой улыбкой на губах и блеском веселых глаз Катерина поспешно выпорхнула из квартиры, боясь опоздать в школу, которая, впрочем, уже не имела для нее сегодня никакого значения…
Это утро походило на все другие дни: скучные и очень скучные предметы чередовались с бурными обсуждениями свежих сплетен и бесконечными записками. Понятие «школа» для Кати не имело значения строгого учебного учреждения, но это было и не место для тусовок; просто пятиэтажное, из красного кирпича здание, где вот уже одиннадцать лет проходила большая часть ее будней.
Часы пролетели с невероятной скоростью. Сбежав с последнего урока, влюбленная девушка, насвистывая известную французскую мелодию, подходила к оговоренному месту встречи. Еще издалека у парковой ограды она увидела Сашу.
Он сидел на мотоцикле, облокотившись на руль, и бережно держал в руках маленькую плюшевую игрушку. Он, видимо, приехал заранее и уже давно терпеливо ждал, задумчиво вглядываясь в глубину аллеи парка, которая к середине мая вся уже покрылась девственно зелеными листьями. Катя подкралась сзади и закрыла ему глаза ладонью. Сашка вздрогнул и поспешно обернулся. На губах его заиграла нежная улыбка.
- Прости, я задержалась.
- Ты же знаешь, я готов ждать тебя всю жизнь, если будет необходимо. Садись, поедем на другую сторону парка, там погуляем.
Катя села. Нельзя сказать, чтобы она не любила ездить на мотоцикле, боялась его, нет. Просто сидя сзади, она чувствовала себя беззащитной, уязвимой, слабой, и ей оставалось только крепко держаться за спину мужественного спутника.
- Не бойся, я аккуратно,- его глаза задорно подмигнули в боковом зеркале.
Приехав на любимое место, они долго гуляли, держась за руки, и что-то нежное шептали друг другу, потом, обнявшись, сидели на скамейке, смеялись, рассказывали смешные истории, говорили о любви, о том, как они счастливы вместе, о том, ничто не разлучит их. Что еще могут делать парень и девушка ясным майским днем?
Сашка ездил уже очень давно, отлично разбирался в технике, сдать на права не составило для него труда. Мотоцикл был одним из любимых и, пожалуй, самым сильным из его увлечений. Катя, наслушавшись страшных историй про катастрофы, несчастные случаи со смертельным исходом, сначала очень беспокоилась, но потом, поняв, что оградить этого рискового сумасшедшего байкера от металла и асфальта невозможно, приняла это, как неизбежное, и смирилась.
- Я давно хотела спросить, что ты в нем находишь? Откуда такая нежная любовь? – Катя кивнула на мотоцикл.
- Это не любовь. Это мужская дружба! Ладно, я открою тебе секрет. Эта скорость, ощущение свободы птичьего полета и собственной власти над дорогой и над всем миром, встречный ветер, блестящий на солнце хром – это что-то особенно мне близкое, я без этого не могу.
Катя скрыла снисходительную улыбку.
- Я и не знала, что ты сентиментальный романтик…
- Не важно, все равно никакие в мире гайки и железяки не заменят мне тебя. Я тебя люблю.
Он поцеловал ее. Эти поцелуи девушка любила больше всего. Ей казалось, что это самое откровенное, искреннее и интимное в их уже давно зрелых отношениях. Остальное – всего лишь дополнение. В такие моменты ей хотелось крепко-крепко обнять этого человека, такого родного и близкого. После полутора лет общения эти двое были по-детски уверены в том, что их любовь вечна. В их отношениях не было никаких встрясок, ссор и истерик ревности. Зачем нервничать, ругаться из-за пустяков, расставаться, чтобы потом снова мириться? Можно просто жить жизнью твоей второй половинки и по ночам тихо благодарить Бога за то, что она есть.

***
Последнее время Катя испытывала некоторое волнение, даже легкий страх. Скоро, а точнее в конце недели, она должна была поехать во Францию. Да, да, это та самая чарующая страна с множеством лиц, с опьяняющим ароматом духов  и вина, с кисло-сладким привкусом любви и богемы. Все это до сих пор оставалось для нее чем-то фантастическим и недоступным. Ночь перед взлетом была странной. Во сне все смешалось: Эйфелева башня, Джоконда, президент Франции, сыр, винные погреба, философы, сказочные средневековые замки, таинственные парижанки – все они притягивали к себе, хаотично мелькали в сознании и тут же пропадали, падая в темноту. Катя проснулась в холодном поту, испуганная, но совершенно счастливая. Сегодня в три часа дня она в сопровождении подруги улетит в Париж на двадцать дней, как казалось, в рай на целую вечность.
Новая страна встретила солнцем, цветами, теплым ветром; здесь царила какая-то особая атмосфера гармонии остановившегося времени. Перед девушками открылся новый мир, где узкие улицы, прохожие, площади, машины соединялись в одно живое существо, существующее совершенно по-своему, отдельно от остальных стран и городов. Катя с горящими от нетерпения глазами все двадцать дней водила за собой подругу из одного конца Парижа в другой, вглядываясь в лица людей, останавливаясь чуть ли не перед каждым зданием, и на ходу вспоминала уроки французской цивилизации в московской школе. Она все больше нового видела и узнавала, но пресыщение не приходило. Вечером девушки гуляли перед сном. Отовсюду слышался нежный шепот, похожий на томное мурлыканье. Париж  припудривался, наряжался в свои самые яркие  одежды и готовился к ночной, порочной жизни удовольствий. Этот сумасшедший город не знал ни сна, ни отдыха.
А днем Катя восторгалась красотой готических соборов, посещала музеи, погружалась в тайны великих эпох, заглядывала в магазины букинистов. Ей доставляло удовольствие разговаривать с парижанами, такими учтивыми, непосредственными и такими «нерусскими», вдыхать пыль старых французских книг и запах свежевыпеченных багетов. Здесь хотелось жить, работать, учиться, делая вид, что ты совершенно такой же, как все эти улыбчивые горожане, что ты уже давно снова родился…во Франции.

***
Садясь в такси, Katrine (ей нравилось, когда ее так называли), почувствовала себя разрываемой двумя желаниями. С одной стороны ее ужасно тянуло домой, в Москву к родителям и друзьям, к Сашке. Но с другой стороны она не могла все еще себе уяснить, что ей придется покинуть этот город. Казалось, что она здесь уже прижилась, пустила корни, а такси, все дальше увозившее ее от границ Парижа в сторону аэропорта, безжалостно разрывало эти тонкие связи, нежные ростки новой жизни.
- Да что с тобой? Ты что, плачешь? Перестань, это всего лишь туризм. Мы отлично провели время, а теперь нам пора домой, - Юля с удивлением смотрела на подругу, которая, уткнувшись лицом в ладони, тихо всхлипывала в углу машины.
Катя не ответила, только отвернулась и опустила стекло. Глаза заволокло слезами, и все огни пропадавшего ночного города слились в один. Теплый ветер, как будто прощаясь, скользнул по щекам и дружески взлохматил волосы. Автомобиль вскоре остановился около аэропорта, и через час, взлетая, Катя мысленно пообещала себе вернуться.
Время полета прошло незаметно. Когда самолет совершал посадку в Шереметьево, в иллюминатор скромно заглядывал уже расцветший после суровой зимы город. Но после пылающих красками парижских цветов лето здесь не ощущалось. Родители приехали в аэропорт, чтобы забрать девчонок. При виде их родных, милых лиц Катя успокоилась. Она наконец-то была среди своих, любящих людей, она была дома. Потом последовали долгие рассказы, впечатления, многочисленные фотографии. Мама с папой наперебой задавали вопросы, заодно постепенно разбирали вещи и разглядывали сувениры. За всей этой суетой Катя только в конце дня вспомнила, что Саша обещал позвонить еще утром. Сама она довольно редко звонила ему и сейчас тоже, подумав, что он, наверное, о ней забыл, села в кресло и впервые после приезда включила телевизор. На автомате щелкая программы, она не нашла ничего лучшего, чем смотреть новости. Впрочем, как всегда, утешительного было мало: никому не нужные войны, террор, жертвы, а вчера поздно вечером какой-то юноша на мотоцикле, ехавший по Ленинградскому проспекту был сбит иномаркой. Водитель автомобиля, будучи нетрезвым, выехал на встречную полосу, и на большой скорости они столкнулись. В результате владелец «Ауди» получил ушибы и легкое сотрясение головного мозга, а парень был срочно доставлен в больницу. Его жизнь вне опасности, но получены сильные повреждения позвоночника, сопровождаемые серьезными переломами.
Услышав эту последнюю новость, Катя нахмурилась, схватила телефонную трубку и набрала давно знакомый номер, чтобы, наконец, напомнить Ему о своем существовании и заодно рассказать эту ужасную историю о ночном происшествии на Ленинградке. «Пусть знает, может, хоть это на него повлияет»,- подумала она. Сначала никто не брал трубку, потом вдруг истерзанный женский голос простонал откуда-то издалека «алло». Это была Сашина мама. Катя удивилась: обычно Ирина Александровна отвечала очень живым, по-молодецки бодрым голосом, а сейчас…
- Здравствуйте, Ирина Александровна, могу я с Сашей поговорить?
- К сожалению, нет! – в трубке раздались безудержные рыдания, даже не плач, а почти крик.
Какая-то безнадежность током пробежала по проводам. Катя побледнела: эта авария на дороге, срывающийся голос в трубке – вот почему Сашка, всегда такой пунктуальный и внимательный, «забыл» о ней. Вывод был ужасающе очевиден.
- Где он? Скажите номер больницы, - прохрипела она.
- Шестьдесят семь. Я еду туда сейчас. Скажи, ну почему? Почему?
- Я не знаю.
Катя бросила трубку, закрыла лицо руками и до крови закусила губы, чтобы не закричать.

***
Она ненавидела больницы, их угрюмые стены, железные койки, белые халаты и сухие лица врачей, бинты, шприцы, капельницы – все внушало отвращение. И когда она бежала по мрачным этажам больницы №67, запах, царивший здесь, запах тяжелой болезни и чужой боли разъедал горло и вызывал тошноту. Было тихо. Родители Саши стояли около его палаты и разговаривали с врачом. Медик, старый, черствый старикашка с бегающими глазками в пожелтевшем от времени халате, пытался изобразить на лице озабоченность, беспокойство, что-то объясняя  отцу пострадавшего. Катя подошла ближе, отдышалась и прислушалась.
- Понимаете ли, - шепелявил старик, - это случай довольно редкий и крайне сложный. Дело в том, что сейчас, в наших условиях…короче говоря…я должен вам признаться, что…ну, в общем, я провел предварительную операцию. Все прошло нормально, но больше, я боюсь, мы не можем быть вам полезны. Здесь требуется целый ряд дорогостоящих, высококачественных операций, а с нашим оборудованием это сейчас невозможно. Не думаю, что в Москве вы сможете получить соответствующую помощь. Извините меня, - старик состроил гримасу сожаления при виде этих растерявшихся людей, которые так переживали за жизнь своего единственного сына. Он уже повернулся к ним спиной и хотел уйти, когда отец юноши остановил его слабым прикосновением руки.
- Профессор, что же делать? Он обязательно, обязательно должен встать на ноги. Иначе она этого не переживет, - он кивнул на сидевшую у стены супругу, не перестававшую плакать и как-то за одни сутки постаревшую.
- Два года назад группа лучших хирургов, специалистов в этой области, уехала в Канаду по приглашению их министерства. Они, в отличие от нашего правительства, заинтересованы в здоровье своих граждан. Вот наши коллеги и отбыли туда на практику для обмена опытом. Один из них  - мой хороший знакомый. Думаю, он сможет вам помочь, но тянуть нельзя…Вы ведь не хотите иметь восемнадцатилетнего парализованного сына-инвалида?!
Послышался новый взрыв рыданий. Врач поморщился и, удаляясь к себе в кабинет, пробурчал:
- Если вы решитесь и если, конечно, у вас хватит средств, я дам вам координаты моего друга.
Дверь кабинета закрылась. Отец устало опустился на стул рядом с матерью и задумался. Подняв глаза, он увидел Катю. Она стояла, прислонившись к стене.
- Хочешь увидеть его?  Можешь войти. Ты знаешь, мы уезжаем…в Канаду…очень скоро.
- Да, да, я понимаю, - сама, не веря в то, что говорила, пролепетала Катя и вошла в палату.

***
Слабый свет освещал холодные белые стены маленькой комнатушки. Из мебели здесь была только железная кровать, стул, тумбочка с медикаментами, на которой стоял прибор, сигналами отсчитывавший пульс. На узком подоконнике тихо умирал цветок; лепестки и листья уже совсем завяли и теперь бесшумно по очереди слетали на пол около окна. Катя, взяв себя в руки, села в изголовье больного.
Саша безмолвно лежал на белоснежной постели. Врач говорил, что после аварии он так и не приходил в себя. Сейчас, после операции, его перевезли в другое отделение. Лицо его было, как и всегда, спокойным, даже появившиеся порезы и  раны не изменили этого выражения. Губы чуть-чуть раскрывались, и было слышно прерывистое хриплое дыханье.  А глаза… умные, глубокие, зеленые…закрыты. Катя очень долго сидела около него, держа в своих полных жизни, теплых пальцах его почти прозрачную, бледную руку. Ей казалось, что они разговаривали. Она ругалась на него, ласковым шепотом укоряла, тихо бормотала что-то, наклоняясь над его ухом. А он как будто внимательно слушал, а потом, понимая свою вину, просил прощение за случившееся. Ведь он обещал ей не ездить по ночам.
Катя не плакала. Зачем? Она, сама не чувствуя того, даже слегка улыбалась, вспоминала о том, что было раньше, перебирала по дням, по часам все полтора года, что они были вместе. Вдруг откуда-то из глубин памяти послышался его голос. Он восторженно говорил о бешеной скорости, о господстве над дорогой и над всем миром, о ветре свободы, о птичьем полете, о блестящем на солнце хроме… и о том, что он не может без этого жить.
Наконец закапали слезы. За окном светало, и первые лучи обнажили уродливый пейзаж больничного двора. Катя встала, вытирая глаза, и поцеловала Сашу в губы. Он остался неподвижным.
- Мне сказали, что вы уезжаете в Канаду. Я даже не знаю, когда мы встретимся. Выздоравливай скорее, и все будет хорошо. Я люблю тебя.
Она почувствовала, что если сейчас не выйдет из палаты, то разрыдается. Поэтому, схватив сумку, Катя выбежала в коридор.

***
Через четыре дня они уехали. В Канаде даже нашлись какие-то друзья и дальние родственники, которые обещали помочь обустроиться. Предполагалось провести там длительное время, может быть,  даже остаться навсегда. Катя до последнего дня звонила Ирине Александровне, узнавала о самочувствии Саши, спрашивала, не надо ли помочь. Пару раз ей пришлось съездить в больницу за некоторыми документами. Сашу она больше не видела, просто не могла заставить себя зайти к нему еще раз, боялась сойти с ума. Ирина Александровна обещала написать Кате о результатах операции и вообще,  держать ее в курсе дела.
Прошел месяц, полгода, год…ни звонка, ни строчки, ни слова. Катя запрещала своим домашним занимать телефон. Ведь ей могли позвонить ОТТУДА. Каждый день утром и вечером она со злостью хлопала дверцей почтового ящика, не находя в нем ничего, кроме бесконечной рекламы. Беспричинные смены настроения, бессонница, даже истерика часто находили на нее. Всему виной был страх. Она боялась, потому что не знала, почему он не связывается с ней. Забыл ли он ее, или случилось что-то ужасное? Мысли неизвестности не покидали девушку. Тем не менее, она продолжала держаться на плаву за счет старых верных друзей. Катя с легкостью с первого раза поступила в университет. Глубокие погружения в учебу позволили ей на время забыть проблемы. Формулы и правила вытесняли тяжесть мыслей о Саше. Вот откуда взялось ее неожиданное усердие. Родители не могли нарадоваться на умницу-дочь, не замечая ни мокрых от слез подушек, ни вечной депрессии, съедавшей девушку; она совсем перестала смеяться, и даже улыбка на ее лице выглядела как-то совсем неестественно.
Людям вообще и молоденьким девушкам в особенности свойственен «душевный мазохизм», когда хочется копаться в себе,  рыться в поступках, в чувствах, бесконечно жестоко себя обвинять и несправедливо наказывать. Искренняя жалость борется с презрением к своей ничтожности, как к лишнему звену в цепи жизни. А ведь говорят, что время лечит, и что все трагедии и потери юности легко забываются…

***
Прошло четыре года. В Париже лето было в разгаре. От палящего полуденного солнца горожане спрятались под спасительными козырьками маленьких уютных забегаловок. Как обычно, они сидели там, жеманно попивая кофе со свежей выпечкой и безмятежно болтая на своем странном, нежно журчащем языке. Лишь только упорные, неубиваемые туристы бродили небольшими стайками по городу, чем вызывали добрые, но снисходительные улыбки местных жителей.
Katrine сидела в кафе «Chez mon amis Leon» и с такой же полуулыбкой смотрела через стекло на, казалось, примерзшего к асфальту Китайца, который вот уже полчаса неподвижно стоял, заглядываясь на здание знаменитой Большой Оперы. Фотоаппарат застыл у него в руках. Симпатичный молодой официант только что принес большое блюдо с легким французским салатом и бокал сухого красного вина. Katrine медленно принялась за овощи и мидии. Вдруг ей в голову пришла мысль о  том, что еда « а ля франсэз» ей уже порядком надоела. Хотелось простых кислых щей, таких густых и ароматных, какие умеет готовить только мама.
За последнее время многое переменилось. За отличную учебу девушку отправили на практику в Сорбонну. И вот она, уже взрослая молодая женщина двадцати двух лет, умная и самоуверенная,  надолго поселилась в столице Франции. Новые знакомые, друзья и многочисленные поклонники не давали скучать – жизнь кипела.
За салатом последовал десерт, затем – горячий шоколад и газета «Le monde».
Это было единственное  периодическое печатное издание, которое Katrine неизменно читала, надеясь найти хоть слово о России. В конце майского номера, который она сейчас листала, в спортивной рубрике в глаза бросался кричащий заголовок: «Какой же русский не любит быстрой езды?! Победа восходящей российской звездочки на крупнейших мотогонках в Канаде». В статье речь шла о молодом талантливом спортсмене Александре Митланове. После невероятно тяжелой травмы позвоночника, полученной еще на родине, парень силой воли и мастерством врачей поднялся на ноги и снова сел на мотоцикл, профессионально занялся спортом и вскоре одержал несколько блестящих побед в международных соревнованиях. Весь спортивный мир пророчит ему будущее легендарного байкера, как награду за сильный характер и завидное упорство. Рядом с текстом была помещена большая цветная фотография победителя в полный рост с призовым кубком в руках. Это точно был он: его улыбка, его глаза, все такие же зеленые. Katrine долго смотрела на фото. Затем в чашку с горячим шоколадом начали капать такие же горячие, блестящие слезинки радости. Все лицо ее осветилось каким-то наивным детским счастьем. Камень, древний тяжелый камень упал с души.
Катька с нежностью вспоминала свою любовную привязанность, улыбаясь сама себе. Окружавшие ее  посетители оставили свои тарелки и с удивлением смотрели на молодую красавицу-«парижанку», которая, сидя за столом в полном одиночестве, весело бормотала что-то себе под нос на непонятном для них, языке и смеялась.
После первого потрясения девушка встрепенулась, подмигнула официанту, сказала «Спасибо» по-русски, оплатила счет и поспешно выбежала на улицу. Китаец стоял на том же месте в той же позе. Катя, пробегая мимо него, похлопала беднягу по плечу. За углом дома был припаркован шикарный, черный с синим хромированный мотоцикл. Катя подошла к нему, надела шлем, уселась на байк, завела двигатель и, резко рванув газ, понеслась по полупустой улице.
Скорость, ощущение птичьего полета, встречный ветер свободы, господство над дорогой и над всем миром, блестящий на солнце хром – все это было чем-то особенно близким для нее. Она не могла без этого жить.