Третий глаз

Неведомая сила тянула его вверх. Внизу зеленели квадратики лесных массивов, похожие на аккуратно подстриженный газон. Далёкие огни города казались теперь светлячками в наступающей темноте. Стало холодно. Футболка на животе от ветра вздулась пузырем.
Наконец впереди показалось радужно – золотистое сияние. «Вот она, Лестница Желаний!»- и Ученик замахал крыльями еще энергичнее. И вскоре он приземлился на ослепительную белую площадку. Ноги по колено утонули в розовом тумане…
 …Бац! Иваныч очнулся. Фасовочный аппарат опять выплюнул свое вязкое содержимое мимо банки. Инстинктивно топнув, он освободил ногу от белой шпатлевочной массы. Гудящий цеховой шум и чавканье лопастей вернули его в рабочее русло.
Он оглянулся по сторонам. Подводная река, гордо именуемая «цехом по изготовлению строительных смесей», потихоньку намывала золотой песочек в карман работодателям. (По налоговым декларациям – «редкие песчинки».) Иваныч за два года так и не почувствовал себя «винтиком» в этом слаженном механизме. Всё как-то «выпадал» из коллектива.
Над головой прогорохотал и «с оттяжкой» заскрипел тормозами КамАЗ. Через подвальное окошко удавом пополз выхлопной газ. Веселеньких зайчиков, прыгавших по движущимся частям аппарата, сменила темнота. Иваныч хрипло выругался и хрустнул костяшками длинных пальцев. Свет вспыхнул ярко, но не свежо. В резких лучах, перерезавших сырой полумрак, поплыла меловая пыль. Рабочее настроение было отравлено. Мысль о посещении «домика известного архитектора» как раз кстати дополнилась болью в спине. Иваныч выключил свой «вечный двигатель» пинком в пузо грязно-красной кнопки. Аппарат в ответ недовольно чавкнул ладонями лопастей.
 После сырой цеховой обители воздух улицы был не просто горячим, а обжигающим. Тропка, сопровождаемая зарослями лопуха и крапивы, вела к известному домику. Нехитрое сооружение возвел, а затем был отправлен начальством «пьянствовать где-нибудь в другом месте» Петя – грузчик, на все руки мастер. Уединившись в прохладной вони, Иваныч думал о бренности мира и о несправедливости жизни.
Мысли, как черные мухи, жужжали в голове, хотя Иваныч уже протоптал обратную цепочку меловых следов по размягчившемуся асфальту, оставил капли воды перед плюющимся рукомойником и умиротворенно приобщался к «китайскому чуду» горячей лапши. Витиеватое китайское творение и размоченный в чае батон исчезали в глубинах рта, окаймленного розовыми младенческими деснами. Зубы и другие, не столь бросающиеся в глаза элементы здоровья, были брошены когда –то Иванычем в ненасытно разинутую пасть вредного производства в обмен на приличную зарплату, менее приличную государственную квартиру, и уж совсем неприличную пенсию. Именно ее мизерно – кричащий размер поднимал Иваныча вместо будильника по утрам и вдохновлял на новые трудовые подвиги …
…Потоптавшись перед тяжелой прозрачной дверью, Ученик всё же решился войти. Светлая зеркальная комната показалась ему знакомой. Ноги бесшумно заскользили по паркету. Он стыдливо посмотрел на свою грязную обувь - и не увидел ее. Он бросился к зеркалу. Холодное отражение подтвердило положительные перемены во всём его образе. Из зеркальной глубины на Ученика смотрел респектабельно одетый господин. Прибавив к своей платяной неотразимости каплю мимической уверенности, Ученик скосил глаза на табличку, которая висела под зеркалом. «Известный экстрасенс …»! От вида собственной фамилии он впал в состояние немого экстаза. «Значит, это возможно!»
Музыка бешенного эмоционального вихря закружила его по светлой комнате, ставшей целым миром. В зеркалах удивленно ахали соседи по лестничной клетке, скрежетала зубами жена и хваталась за сердце теща…
Вдруг эту восторженную пляску в одночасье прервал властный холодок сквозняка. В комнату вошла невысокая, одетая во всё белое женщина. Застигнутый врасплох, радостный Ученик заглянул в красивые одухотворенные глаза и прочитал разочарование. Женщина протянула ему листок с нарисованным «Деревом поиска внутренних резервов», на верхушке которого бесовски подмигивал «Третий глаз». Жирная красная «галочка», поставленная Учительницей, клюнула Ученика в темя. Только что отплясавшая Радость была безжалостно раздавлена пешим катком Неопределенности. Ему предстояло работать, работать, работать…
…Рабочий день подходил к концу: общий энтузиазм давно уже выброшен за окошко. Кто-то уже переодевался, кто-то воровато позвякивал бутылкой «Жигулевского». Иваныч подумал, что устал, и ему не хочется вылезать из прилипшей потной робы. «Так надо!», - сказал он себе и пошёл в раздевалку.
Вскоре он уже бодро вышагивал к остановке, постепенно увеличивая расстояние от тех, кто еще час назад рядом с ним щелкал кнопками аппаратов. Ему помахали зовуще – он махнул ответно, но так безразлично и прощально, что от него отстали, занявшись пересчетом мятых червонцев у пивного ларька.
С каждым выдохом заплесневелый воздух, которого здорово накушались легкие за день, покидал богатырскую грудь Иваныча. Мысль о том, что он через некоторое время станет просто «Сашей», дула в спину попутным ветром. Сегодня пятница. Сегодня он свободен от визгливых причитаний жены, бумкающего магнитофона дочери и ускользающего взгляда сына.
Иваныч растянул тугую пружину двери и шагнул внутрь подъезда, пахнущего кошками. За дверью он вдруг остановился. Вытащил из кармана пачку купюр, и, убедившись в собственной платежеспособности, начал восхождение на 4 этаж под аккомпанемент змеиного шепота и треморного кивания старушек. «Опять к ней пошел…Бессовестный…У самого жена, дети, наверное, имеются…»
Она приняла его как всегда радушно и приветливо. Но у Иваныча почему-то заныло под ложечкой. Настроиться на рабочий лад не получалось. Скользя взглядом по резным рамочкам с фотографиями за стеклом, он уныло думал об этих приветливо улыбающихся мордах. Ведь она когда-то дарила им свою заботу. Рассматривая всю эту бесконечную фотосессию в первый раз, Иваныч был поражен. Такие (!) люди шутливо обнимали Людмилу, жали или целовали руки. Это на него сильно подействовало, и вскоре Иваныч собственными глазами увидел нимб над ухоженной людмилиной головой.
С той поры постулаты о смысле жизни, изреченные Учительницей, гневно сыпались из его шамкающего рта на менее ухоженную голову жены.
Семейные сцены с метанием тарелок и угрозами самоубийства постепенно прекратились. Началась унылая череда ежедневных подковырок. Под чутким руководством Людмилы Иваныч выковал для семейных баталий непробиваемую броню. Вечером он бросал деньги на кухне в виде отступных и удалялся постигать «разумное, доброе, вечное». Людмила гордо носила свой «статус кво», даже при встрече с законной супругой.
Встреча с целительницей представляла жирную отметку, скорее рваную зацепку на сантиметровой ленте жизни Иваныча. Промежуток от детства до женитьбы представлялся теперь бесцельно – неопределенным. Только в 51 год Иваныч ступил на светлый путь к намеченной цели. Низвергнутая жена и поддержавшие ее дети пытались очернить в глазах Иваныча эту затрепетавшую, подобно птице, Цель. И вылили на нее не один ушат помоев. Иваныч – броненосец был непреклонен…
Неожиданно пришло долгожданное умиротворение. Друзья, коллеги, соседи плавно перетекли из настоящего времени в прошедшее. Но будущего экстрасенса эти перемены не пугали. С каждым днем он чувствовал прилив энергетической силы. Главное, что Она была рядом…
Сеанс закончился, и Ученик неслышно парил вниз по ступеням, исполненный блаженства от познания Вечной Мудрости. Сегодня, как никогда, он чувствовал пробуждение чего-то нового в месте, которое на лбу индийских женщин обозначается красным кружком.
Конечно, его третий глаз был еще совсем юн, и не мог служить мощным прожектором во тьме заплёванного подъезда. Потирая ушибленное при падении колено, он вдруг осознал очевидную пустоту своих рук. Тетрадь с аккуратно законспектированными магическими указаниями осталась там, на белом столе!
Стеклянная дверь оказалась приоткрытой, и откуда–то из глубины звучала мелодия божественного голоса, но как-то непривычно, с заискивающим дрожанием. Предательски знакомый голос пообещал скоро расплатиться и уверял, что денег будет достаточно, ибо этот «безнадежный случай» готов уже спать на подстилке у двери. Ученик не сразу понял, кого назвала она «великовозрастным Ломоносовым», но какое –то гадкое чувство потекло через рот, не давая кричать. Он попятился и задел спиной жалобно звякнувшую рамку с фотографией.
Чудовищная трансформация, произошедшая в светлой комнате за каких-то десять минут, стеганула по глазам красным кнутом. Оплывшие свечи горячими языками слизывали ученические буковки его конспектов. Денежные купюры зубами вгрызались друг другу в бока, отстаивая свое достоинство. Улыбающиеся морды оставшихся в живых фотографий хохотали и нагло показывали ему язык. Коленные суставы, вдруг ощутившие своё превосходство над всем телом, упрямо заставили опуститься на священный белый ковер. А вокруг поплыл мягкий радужный туман…
…Его светло- серые глаза недоверчиво скользили по сетке белых паутинок на потолке, и вдруг обнаружили белые шевелящиеся фигуры без лиц. Что ж, я узнал вас, господа с фотографий. Сегодня моя очередь показать вам язык…У меня для вас хорошие новости: мой «третий глаз» исправно работает, хотя вы пытаетесь заклеить его лейкопластырем!
Она здесь, со мной. Красивая, в белом платье. Жаль, что вы не видите ее… Да вот же она! В проёме окна… Она поведет меня вверх по радужной лестнице желаний!…
В тот день санитарка сменила в палате белые занавески на другие, в мелкий цветочек. Приступ, который случился с тихим Александром Ивановичем Рыльцевым, испугал даже врачей.