Архив. Глава 2

Иго Лебедев
Архив. Глава 2. Иван и дед Прокоп.

С тех пор, как Ивану Скору исполнилось три года, его каждое лето вплоть до восьмого класса отправляли на лето на реку Рось в село к деду на Украину под Белую Церковь. Отец Ивана был офицером-пограничником. Служил он на самой южной черточке Российских владений, на границе с Афганистаном.
    Обычно, уже в конце апреля отец договаривался в школе о том, что Ваня самостоятельно закончит учебный год, и отсылал сына к деду.
    В школе шли навстречу, поскольку Иван Скор без усилий опережал учебную программу. Возвращался он в гарнизон в конце сентября.
    Деда Иван любил безумно. Дед был колдуном, который мог делать невозможное: перейти с Ваней на руках через речку по узкому бревнышку, исчезнуть в лесу и вдруг появиться за спиной, поймать на лету бабочку двумя пальцами…
   Деревенские мальчишки частенько побивали Ивана. Во-первых, не свой, во-вторых, говорит как-то немного по-другому. Потому иногда маленький Ваня старался вечером проскочить в горницу спать, не задерживаясь на кухне, чтоб дед не разглядел синяков и ссадин. Но дед Прокоп все замечал.
     Однажды в мае, когда Иван принес очередной синяк под глазом, дед разбудил внука на рассвете и сказал:
- Ну что, Ванюха, вставай! Пойдем, учить тебя буду за себя постоять, свою, а может и чужую жизнь спасти!
Ивану, как раз неделей раньше, исполнилось шесть лет.
     Они ушли далеко от села на берег неширокой (мальчик запросто мог перебросить через нее камень) реки. Река - с кувшинками, камышами, осокой в небольших затоках; буераки и высокая трава, запахи того места, где учил его дед, запомнились Ивану навсегда.
    Удивительно, но многое из последующих лет обучения в памяти Ивана Скора смазалось. После уплывших (по этой ли по другой реке?) десятилетий ему уже трудно было различить реальность и какие-то сказочные вещи, происходившие с ним тогда. Все переплелось: одно лето проникало в другое. И сейчас, с высоты времени, он почти не мог определить, какие события за какими следовали, где было тогдашнее прошлое, тогдашнее будущее, настоящее?
    …В то лето первому, чему начал обучать его дед – это… петь песню. Ваня расплакался и выдавил из себя: «Деда, ты же обещал меня научиться драться!»
     Тот рассмеялся, прижал к себе внука, затем слегка отстранил и, глядя в глаза ребенка, ответил: «Так без этого никак, если хочешь спастись, где бы то ни было». И Ваня поверил, ведь, дед - волшебник.
    Каждое утро они уходили к реке в траву, которая была ростом с мальчика, становились лицом к восходящему солнцу, и Ваня учился петь древнюю странную песню. Слов ее он тогда почти не понимал. Вроде как, они были украинскими, но в селе такими словами не молвили. Напоминали они и русские, но и по-русски сейчас так не говорили.
     Через месяц Иван выучил песню: он правильно произносил слова, не фальшивил лад, но дед, к разочарованию мальчика, с полуулыбкой сказал: «А теперь… будем учиться петь песню». Дед сделал особое ударение на слове «петь». У Вани слезы, чуть было, не брызнули из глаз. «Ладно, ладно, - проворчал дед, - сейчас будешь учиться танцевать с песней, а потом немножко покажу, как кулаками махать».
     То ли в этом году, то ли в следующем - они, по-настоящему, начали учить первый удар, и был он - не рукой, а ногой. «Если мальчишки пристанут, кулаком потом сам добавишь, как сможешь», – объяснил дед.
    Тренируясь, иногда шепча, иногда горланя песню, Иван на опушках и в лесу ломал голыми пятками сухие деревца.
    Когда удар стал резким, сильным, а главное, совершенно неожиданным, дед сказал: «Так, Ваня, но сражаться тебе придется не с манекенами, потому удар будет выучен тогда, когда сам, двигаясь, сможешь убойно бить по движущемуся противнику. А потому…» И дед стал подбрасывать вверх палки и ветви, а Ваня должен был бежать к ним и ломать их ударом ноги на лету.
     Наверно, это все же случилось во второе лето тренировок. Дед послал внука за водой к колодцу.
     Иван возвращался домой с заполненными, правда, не до краев десятилитровыми жестяными ведрами, когда Витька, по кличке Коршун, отчаянный деревенский забияка, бывший на два года старше Ивана, решил в очередной раз проучить «городского»:
     «Эй ты, воду оттащишь, а потом вынесешь мне двадцать копеек! И своему деду - ни слова!»
     Иван приостановился, в нем все закипело от ярости:
     «У мамы попроси». – И он двинулся дальше.
     Витька мгновенно сорвался с места и, собираясь дать в морду непонятливому придурку, ринулся на «городского». Иван, как ни в чем не бывало, продолжая идти, стараясь не разлить воду, в момент, когда дистанция была уже критической, врезал своей босой пяткой Коршуну по голени под коленку.
    Витьку после этого отправили в районную больницу, чтобы не остался хромым. Деревенские мальчишки начали относиться к Ивану по-другому, - он стал своим.

Каждое утро Иван собирал в лесу как можно больше всяких веток и поленьев, а дед с шутками и прибаутками типа: «По бревну, как дам! Оно – пополам!» все изощреннее использовал эти тренажеры.
     В конце третьего, а может быть четвертого, года обучения Иван уже чувствовал, слышал летящее в спину полено, успевал либо отклониться, либо развернуться и ударить по угрожающей деревяшке рукой или ногой, сломать ее и поймать в воздухе две разлетающиеся половинки.
      Затем дед начал бросать в Ивана еще и камни. Но не только в этом заключались тренировки. В те годы Иван познал весь танец, все связки и стал петь песню «про себя», то есть - внутри себя.
     Он все больше и больше привыкал к песне, срастался с ней. Она превращалась в нечто материальное, в некое физически ощутимое поле. Стоило Ивану запеть: все страхи и сомнения покидали его.
     Однако, по-настоящему, Иван вжился в пев, лишь после своего двенадцатилетия.
     Стоял обжигающий, удушающий июль, когда дед Прокоп увидел – Иван переступил важный порог.
    Мальчик танцевал. Его тело, повинуясь песне, исполняло размашистый рисунок пляса. То оно, как невесомое взмывало и вращалось, будто волчок (Иван мог сбить с сосны шишку стопой на трехметровой высоте), то вдруг, как тысячепудовое, но молниеносное двигалось по земле, оставляя в ней вмятины. Ивану тогда показалось: захвати он кольцо, прикованное к небу - обрушит небосвод на землю!
      «Стоп! Сначала!» – скомандовал дед.
     Иван остановился. Прокоп увидел, как заискрилось кривыми иголками пространство вокруг внука, и в этот момент резко метнул в него увесистый камень.
     И вдруг мальчик понял, что летит камень медленно, и у него, Ивана, есть время, пока тот достигнет цели. Песня, будто подняла его на гребень волны. Иван ощутил необыкновенное пронзающее чувство.
     Он (опьяненный песней, воздухом, уходящим детством) качнулся, подогнув колени, и поймал камень, мягко погасив его скорость.
     Прокоп неподвижно стоял и смотрел на внука. Иван подошел к деду и увидел в его глазах слезы. Ивану захотелось стать маленьким, совсем ребенком, захотелось, чтобы дед крепко обнял его, прижал к себе. Иван ощутил себя совершенно беззащитным перед неумолимым потоком событий, пред временем.
     Дед, несколько неуклюже, обнял внука, прижал к себе: «Да, Ванечка, жизнь – тайна. И тебе предстоит пройти сквозь нее».
     «Сквозь жизнь или тайну?» – подумал Иван. И тут же понял, - ведь это одно и то же.
     Дед на какое-то мгновение крепче сжал внука, а потом разжал руки, взял Ваню под локти, устремил свой взгляд в глаза ребенка:
     «Мы не можем останавливаться, мой мальчик, даже, если… остановится, кончится время… Мы - обречены двигаться дальше»…
     Четко вырисовывающиеся стебельки и листья растущей рядом травы, летний луг, речушка, лес, дрожащий воздух, казалось, ждали следующих вопросов и ответов.
     «А после смерти?» – спросил ребенок.
     «Никогда». – Не сразу ответил дед. И продолжил:
     «Никто не знает, кто сильнее – человек или время. Сегодня, песня, наконец, подчинила тебя. Осталось подчинить песню»…
     Поднялся ветер. Он все усиливался и усиливался. Стал срывать листья с заметавшихся ветвей деревьев. Отторгнутые от материнских мест одинокие зеленые странники совершали в воздухе неописуемые пируэты и падали в реку. Она принимала их и, не спеша, уносила вниз по течению.
     Ветер пригнул к земле волнующуюся траву. Небо покрыли темные тучи. Блеснула молния. Прогремел близкий гром. Иван смотрел в лицо деду, понимая и не понимая его.
    «Не тужи, казак!» - вдруг весело сказал Прокоп. И, взявшись за руки, дед и внук под нахлынувшим дождем, не спеша, осанисто пошли домой. 
      
             Юрга вскапывал лопатой целину-поляну у ручья под огород. Работал он спокойно, без натуги, даже вяло. Однако, если приглядеться, можно было обнаружить – как легко лопата входила в непаханую, поросшую травой землю, как легко она поднималась и переворачивала куски грунта. Юрга, будто был неким механизмом Земли по перепахиванию самое себя.
              Трезубец молнии полоснул чистое лазурное небо. Юрга, не спеша, разогнулся, оперся о черенок лопаты, и в этот момент воздух взорвался трескучим раскатом грома.
              - Ну что ж, увидимся, поговорим… - Юрга не досказал имя будущего собеседника.