Шарф

 Как обычно, я вышел из дома около 8 утра и отправился на работу. Порой до отвращения противно становиться от мысли, что это уже стало обыкновением. И как обычно, не выспавшийся, наетый и укутанный, в это холодное мокрое осеннее ночное утро я направился дворами в сторону метро. Для бодрости хотелось увидеть или встретить на пути хоть что-то новое, но и тут всё по-прежнему было привычно. Влажные клетчатые плохоуложенные бетонные плитки пешеходной дороги, усыпанные потоптанной и свежеопавшей на них листвой, ёрзая под ногами, то и дело, постукивали и потирались друг об дружку, создавая впечатление, будто идёшь по плоским каменным валунам. От общей пасмурной и сонливой темноты дорогу отделял свет ламп фонарных столбов, создававший по краям луж иллюзию золотистой каёмки. Луж было не много, и масштабностью размеров они не отличались – так, мокрые пятна. Но даже из-за них, засмотревшись куда-нибудь вверх, на чьи-нибудь окна или на тёмно синее тяжёлое небо, можно было получить мерзопакостный дискомфорт мокрых ног. Из парадных домов, как по расписанию  выходили знакомые люди. Знакомые только тем, что уже неоднократно так же, как сегодня ускоренным шагом вливались в поток других людей, так же идущих по этой плиточной дороге – кто на работу, кто на учёбу, кто ещё куда… И все, как один, с тусклыми минами на лицах, и все, как один, угрюмые и не выспавшиеся. А тут ещё и осень, а тут и темень, и оголившиеся деревья, и сырость, и ветерок с мелкой моросью, и пронизывающий ХОЛОД.
 Дома, на термометре мне вроде показалось целых 6 градусов тепла. На улице же эти 6 градусов обозвать теплом язык не поворачивался. Вернее сказать, что по ощущениям, может из-за влажного ветерка, не взирая на отсутствие ледяной корочки на лужах и инея на траве, представлялась откровенно минусовая температура.
 И люди шли, и выдыхали клубы пара, и ёжились от холода. Пар возникал даже от фар проезжавших машин. Город просыпался, но был заметно недоволен погодой. И каждый прятал руки в карманы, и каждый старался втянуть шею и сохранить хоть чуточку тепла, максимально возможно углубляясь в одежду. Отчего они становились похожими на нахохлившихся серых и чёрных воробьёв (столь необычные для  таких пернатых цвета в сравнении подобраны оттого, что люди, распрощавшись с яркостью лета, уныло облачились в «одинаковые» одежды, перестали выделяться. Все, словно сговорившись, нацепили нудные однотонные серые и чёрные, сплошняком тёмные шмотки или, как будто, приняли «закон» - запрещено быть разными и весёлыми).
 И я бы тоже думал только о холоде и даже бы мечтал оказаться быстрее на работе (как ни противно в этом признаваться). И так же мёрз бы и мысленно ворчал на погоду. Но, одеваясь, я предусмотрительно намотал на шею огромный, двухслойный красно-оранжевый шарф (его мне подарил мой друг). Шарф плотно и «герметично» перекрывал доступ холода к моему телу от самого подбородка, до низа живота. Казалось шарф генерировал тепло, и оно распространялось по всему телу, не давая зябнуть даже рукам и ногам. Сложно представить замёрзшие руки при, пропаренной по банному, шее и, прогретому до приятной неги, теле.
 И такая вдруг изумительная радость мною овладела. Я шёл и улыбался. Мне захотелось чуть ли не вприпрыжку поскакать к метро, радуясь каждому листику, каждому зеркальцу лужи, каждому дереву, и ветерку, который милой прохладой окроплял лицо, и свету фонарей, превращавшемуся ресницами в, переливающиеся разными радужными оттенками, прямые, с завивкой на краях, искрящие лучи; и даже той толстой, мохнатой, мокрой крысе, что пропрыгала вдоль дорожки по траве в сторону помойки.
 Так, с лёгким сожалением к людям, с любовью ко всему вокруг и радуясь шарфу, прибавив шагу, я бодро выполнил свой «традиционный» и в то же время необычный утренний маршрут.