LDF-рассказы

Остановочный пункт №.




Козлищам очень повезло – с исторической точки зрения. Городишко возник за год до торжественного принятия Русью татаро-монгольского ига, к которому население усиленно готовилось. Не могли же жители дорогих гостей приветить хибарками да уличной грязью!
Развернулось обширное градостроительство. Сроки поджимали. К приходу орды успели отстроить лишь внешнюю полосу укреплений – отсутствие стен могло обидеть гордых сынов степей и пригасить их спортивный интерес.
Татары так и не дошли по причине отдалённого месторасположения Козлищ. Но горожане ждали и надеялись, и уже к уходу золотоордынцев в глухой тайге гнил современный по тем меркам город.
До самой революции.
Время более не касалось Козлищ. Эпоха свершившегося материализма попыталась подмять под себя местный колорит. Попытки переименовать город в Каменевград, Бухарино или Товежоповск (сокр. от «Товарищ Ежов победит оппортунистов!») закончились расстрелом сиих государственных мужей.
Козлища остались Козлищами.
Недовольным остался лишь художник из народа Евлампий Черемша – когда приёмная комиссия Академии ИЗО вопросила: «Откедова в-вы, мол-лодой ч-человек?» и Евлампий ответил откуда… Художник так и остался самородком.
Великая Отечественная принесла с собой в город цивилизацию.
Местные партизаны, заскучав без заблудившихся в лесах фашистов, начали деморализовываться. Секретарь козлищенской подпольной парторганизации по дороге в свой явочный домик, предвкушая горячие щи, был осенён идеей.
На Большую Землю этим же вечером отправилась шифровка: «В целях приближения победы ведём рельсовую войну, уничтожены разъезд и депо».
Партизанам с оказией переслали ордена.
Почти после войны в Козлища собиралась прибыть делегация от ВЦСПС «Партизаны за мир», людей того сорта, которые пулемёт обнимали чаще, чем жён. Слава Богу, выяснилось ещё в Москве, что ни вокзала, ни депо, ни самой-то железной дороги в городе отродясь не существовало.
Были репрессированы высшие железнодорожные начальники за вредительство, две буфетчицы за приписки и учитель географии в Уфе как японский шпион.
В экстренном порядке в Козлища отправились пленные венгры, стройматериалы и следователь НКВД. Доехала лишь подвода с гранитом, остальное же затерялось на просторах Руси. Граниту очень обрадовался начавший уже чахнуть самородок Евлампий Черемша: в первый же день была изваяна статуя вождя народов в полный рост, плаще и каске котелком. Натурщиками посменно работали все самые достойнейшие граждане города – секретарь козлищенской подпольной парторганизации и пастух Онуфрий Кацнельсон, а так же агитационный плакат и фотография Льва Толстого.
Спустя три года под памятником был найден человек в форме, смутно напоминающую энкавэдэшную. Человек был измождён укусами комаров и медведей; но первых в козлищенских лесах было не в пример больше, чем вторых (медведь наличествовал один и звался Константином Михайловичем, в честь съеденного им заезжего охотника) – поэтому чекист умер к вечеру.
К этому моменту Козлища обзавелись железнодорожным вокзалом.
На железную дорогу средств не хватило.
Оттепель город встретил грандиозным скандалом. Мишка Тусунов, единственная, к тому же спортивная, мировая знаменитость Козлищ, во время матча по боксу прямо на ринге был оскорблён противником-эфиопом. Мишка заявил, что с гориллами он не боксирует, потому что животных любит очень. «Оу, раша – примитива!» - сказал в ответ эфиоп. «Нихт примитива!» - обиделся Тусунов. И проорал: «Ура Козлищам!»
«Примитива, примитива! Сам казьёл!» - ответил наглый эфиоп и получил в ухо.
Завязалась банальная драка.
Рефери кинулся было разнимать, но дальше собственного нокдауна у него ничего не получилось. Мишку дисквалифицировали.
В расстройстве полнейшем вернулся он на родину, в Козлища, и на охоте избил до полусмерти ироничного Онуфрия Кацнельсона и попавшего под горячую руку Константина Михайловича.
Теперь в нашем краеведческом музее висит сломанный хлыст и мятая шкура…
Пять недвижимых достопримечательностей у Козлищ – крыльцо горсовета, краеведческий музей (он же – музей козлищенского самородка Е. Черемши), могила Неизвестного Чекиста и железнодорожный вокзал. Первый в СССР хиппи Мишка Тусунов тоже был своеобразной гордостью козлищенцев, ибо потерял всякую способность передвигаться из-за беспробудного тунеядства.
Но наибольшее восхищение вызывают, конечно, крыльцо горсовета и ж\д вокзал.
Крыльцо пережило трёх царей, Ленина, двух генсеков и штук девять зданий.
Первой пристройкой к крыльцу была хата купца первой гильдии Изи Никодимовича Кацнельсона, прапрапрадедушки знаменитого пастуха Онуфрия Кацнельсона, автора «Мастера и Маргариты», «Тихого Дона» и «Целины»; того самого Кацнельсона, чей потомок Владимир Вольфович сменит фамилию и станет известным и в некоторой степени человеком.
Изя Никодимович страдал помутнением рассудка (это семейное), и умудрился спалить родную хату вместе со всем содержимым. А началось всё со старой российской привычки, вновь вошедшей в моду именно тогда, – жечь книги (затем их авторов и читателей). Изя написал завещание, согласно которому всё своё состояние наследовал сам же, расстроился, позвал соседа-жандарма и признался ему в хранении нелегальной литературы – «Губернских ведомостей». Подшивки были свалены в кучу посреди двора и торжественно преданны огню.
Пламя перекинулось на амбар, после запылала и вся усадьба.
Крыльцо было кованное и в пожарах грядущих пристроек к нему оставалось на зависть многим рукописям целёхоньким. В четыре терема новокозлищенцев ударила молния, два развалилось в процессе постройки – жители почуяли сверхъестественное. Соорудили церковь, да через десяток лет, став атеистами, снесли её от греха подальше – на противоположный берег Козлищенки.
Судьба храмов повторяла народный фатум.
С тех пор крыльцо украшало что-нибудь административное.
Военкомат козлищенские призывники разобрали по брёвнам за одну ночь. Отделение милиции, станцию скорой помощи и пожарное депо (всё это сразу умудрились разместить в полутора этажах и полуподвальном помещении) смыло наводнением. «Дурное предзнаменование!» - подумали козлищенцы и крыльцо украсилось временным архитектурным излишеством – горсоветом.
Горсовет стоит до сих пор.
Крыльцо успокоилось.
Козлищенцы затосковали…
Железнодорожный вокзал был выдержан в стиле ампир, вечно модном и прогрессивном. Раз в месяц горожане мимо вокзала протаскивали по грязи самодельную вагонетку, много радовались и обильно праздновали.
В остальном же Козлища – обыкновенный городишко, ставший ныне пригородом Москвы. В ноябре откроют линию метро.

Вольф Онуфриевич КАЦНЕЛЬСОН, краевед.
Отрывки из сборника статей «Седая старина как она есть». – М., 2005г.



Важнейшее искусство.

- Шеф, всё пропало, всё пропало, Шеф! Это катастрофа! – секретарша Машенька была склонна к преувеличениям, Шеф сие знал и иногда её привычка даже льстила ему.
- Цыц! – шеф был молод и любил блеснуть познаниями в фольклоре. – что случилось?
- Медведецкий уходит. Из сериала «Менты с нашего двора».
- Опять и окончательно? В следующей серии его героя убьют гранатой, даже хоронить будет нечего! – Шеф обладал чувством юмора, - Кандидаты на замену?
Машенька, пунцовая от причастности к великому, проблеяла:
- Так ведь нету никого…
- Гуляга?
- На озвучке дона Луиса-Антонио.
- Лопушинский?
- Он в прошлой серии играл главного бандита.
- Остальные?
- Все уже засветились в «Ментах», некоторые и по нескольку раз…
- Блин, - Шеф был всё-таки молод и растерялся. – Побрейте Лопушинского налысо, будет внедрённым сотрудником.
- Он и так лысый, - то, что Машенька глупа, оставалось аксиомой даже для самой Машеньки.
- Ну так напяльте на Лопушка… на Лопушинского парик! Или мне всем заниматься самому! Может, сниматься тоже мне?! А что, искусство требует жертв.
Машенька тактично промолчала, ибо знала, что в новой серии-то ожидается постельная сцена (вся студия обычно сбегалась смотреть, даже родственников и знакомых приглашали), а актёрские способности Шефа в этой области были, мягко скажем, чудовищно печальны.
Жертвы искусства стали бы массовыми.
Шеф осёкся, но решительно выкрикнул:
- Что ещё?
- Сценарист запил.
- Ха, удивила. Найдите кого, с почерком аккуратным. Вон, хоть Нефёдыча.
- Осветителя?
- Его самого.
Так не было сложно даже с американскими партнёрами, которые, стервецы, не давали денег, коли в фильме не прозвучит трёх волшебных фраз. В планах было даже снять ленту, полный экшн, все диалоги в котором сводились бы к : «Ты в порядке? Нам надо поговорить! Ты не виноват!».
- Машенька, бегом за Лопушинским!


А в этот самый момент Лопушинский шёл в направлении столовой. Он сегодня поссорился с женой и весь его скудноватый завтрак заслуженного артиста РСФСР оказался на знаменитой его же лысине. По случаю ссоры Лопушинский был голоден, а голова обмотана чистой тряпочкой.
Несчастья продолжались – навстречу топал сытый ( а это предвещало только ухудшение сегодняшней кармы) Гуляга.
- Лопух, - радостно возвестил розовощёкий Гуляга. Для Лопушинского сие значило, что денег до получки отдолжать у него, Лопушинского, не будут – в таких случаях его, Лопушинского, звали любовно Лопушком.
- Лопух весь попух! – Гуляга знал лишь одну остроту и повторял её при случае вот уже лет семь. – Пошли, в «Типа про это самое» участники требуются!
- Тока оттуда, - Лопушинский ко всему ещё со врёмён первого своего фильма сжился с образом кулака-мироеда, приобрёл соответствующие мировоззрение, замашки и лексикон.
- Пошли, зрителем хоть посидишь! – Гуляга признавал лишь восклицательные интонации.
Лопушинскому, коего, кстати, звали Альбертом Викторовичем, совсем не улыбалось оказаться на ток-шоу своей благоверной.
Впрочем, отказывать Альберт Викторович не умел.

Машенька опоздала, Лопушинского уже увезли. «Скорую» вызвал добродушный Нефёдыч. Он же у мадам Лопушинской (причитавшей: « Альбертик, на кого ты меня покинул!») забрал окровавленный микрофон.
Через полчаса отчаявшаяся Машенька встретила в четвёртом съёмочном павильоне грузчика-чернорабочего и уборщицу по совместительству – Змитера Гинаеева, оболтуса и скандалиста. Змитеру было сказано, что талант виден издалека, успех, много денег и машина сами плывут в руки, надо только произнести в камеру несколько слов.
Змитер согласился, и не жалел потом никогда, так как с детства был немного слабоумен.
***