Диагноз под вопросом

Осень в этом году не баловала хорошей погодой. Дожди полили уже со второй недели сентября, сразу стало холодно и промозгло, и даже наступивший раньше обычного листопад не радовал яркими красками. Клены и тополя, сбрасывая свой пестрый наряд под пологом мутной измороси туманов, демонстрировали не буйство темпераментного стриптиза, а, скорее, походили на домохозяек, бессильно стягивающих замызганный халат перед тем, как упасть в постель.
Сегодня дождик опять занудствовал, не переставая, с каким-то маниакальным упорством, и у Андрея Петровича Огарева, добравшегося до офиса в половине пятого, настроение было отвратительное. Собственно, как и все последнее время. Поздоровавшись с Людочкой, своим секретарем и помощницей, он повесил на плечики потемневший от воды плащ и прошел в кабинет. Надо было взбодриться, настроиться перед новым клиентом, отогнать дурные мысли, так некстати лезшие в голову.
Андрей Петрович был психотерапевтом. Десять лет назад с блеском закончив институт, он работал в клинике «Новая жизнь», имел небольшую, но стабильную частную практику, и соответственный опыт. И прекрасно понимал, что с ним происходит.
История эта закрутилась в середине лета и поначалу ничего плохого не предвещала. В больницу, где трудился Огарев, привезли молоденького парнишку после суицида. На первом приеме у психолога выглядел он не слишком перспективно, но вполне обычно. Бледный от страха и потери крови, он озирался по сторонам, на вопросы отвечал односложно, и все время ерзал в кресле. Андрей Петрович проявил терпение и максимум участия. Он не давил, не настаивал и всячески демонстрировал лояльность. Короче, делал все, как его когда-то учили. И получил-таки результат, причем, настолько быстро, что сам не ожидал. Парень, назвавшийся Максом, вдруг затараторил со скоростью пулемета, всхлипывая и давясь словами. Он торопился выговориться, явно боясь, что его прервут, и в его взгляде плескалось неподдельное отчаяние.
Картина, по его мнению, выглядела следующим образом. Он рос без отца, бросившего только намечавшуюся семью на заре перестройки, и предоставившего юной студентке Олечке в одиночку расхлебывать последствия скоротечного романа. К счастью, несостоявшейся жене помогли родители и родственники. Грудного Максимку нянчили в очередь, и Ольга смогла не только окончить учебу, но и найти вполне приличное место бухгалтера в фирме. Поначалу мать редко появлялась дома раньше девяти вечера, зарабатывая деньги на себя и маленького сына. Но постепенно все устаканилось, жизнь вошла в накатанную колею, и мальчик не чувствовал себя чем-то обделенным из-за отсутствия папы.
А когда ему исполнилось четырнадцать, грянул гром. Ольга собралась замуж. Да так внезапно, что Максим не успел понять, по какому праву чужой мужик в одночасье отнял у него самого близкого человека, разрушил уютный мир и лишил его приоритета в маминых заботах.
Контакт сразу не заладился. Не то, чтобы отчим относился к мальчишке плохо. Он просто был в три раза старше, давно и успешно занимался бизнесом, и на подростка почти не обращал внимания. Наверное, он очень уставал. Правда, регулярно компенсировал недостаток общения дорогими подарками, вроде навороченного музыкального центра или компьютера.
Друзья Максу завидовали. А он, в бессильной злобе сжимая кулаки, устраивал матери скандалы и стал носить из престижной школы, куда его определили, двойки и колы. Толку было чуть. Ольга с мужем разводиться не собиралась.
Макс притих, но не смирился. Он возненавидел отчима всеми фибрами души, лелеял эту ненависть как экзотический ядовитый кактус, и каждый день молил Бога, чтобы с проклятым мужиком что-нибудь стряслось. В подобных пустых надеждах благополучно прошло четыре года.
Беда подкралась неожиданно. Юная подружка Максима, девочка из простой семьи, с которой он осторожно поделился своими переживаниями, предложила парню услуги бабки-колдуньи, дальней родственницы. Якобы, та могла извести любого человека, да так, что никто ничего не заподозрит. Макс в сказки не верил, но в деревню за восемьдесят верст с подружкой все же поехал. Так, из любопытства.
Антураж сельской бани, приспособленный предприимчивой бабкой для приема посетителей, произвел на парня неизгладимое впечатление. Десятки свечей коптили здесь потолок, по стенам были развешаны какие-то травы в пучках и загадочные картинки, а на досчатом полу посередине красовалась пентаграмма, намалеванная углем.
«Колдунья», сморщенная старушенция в темном платке, выслушала Максима внимательно, стрельнула глазенками, и заверила, что проблем не видит. Только деньги потребовала вперед. Да еще сказала, что договариваться с чертом парнишка должен сам, а она лишь посредник и за последствия не отвечает. И велела подумать, действительно ли так необходимо Максу избавляться от отчима.
Парень, выросший на компьютерных играх и голливудских блокбастерах, конечно же, всей этой ахинее особого значения не предал. Но, вместо того, чтобы уехать, выложил приготовленную тысячу. Он решил попробовать, скорее из тяги к чему-то новому, неизвестной стороне жизни, о которой он до этого не имел представления. По крайней мере, потом было бы над чем посмеяться, сидя с приятелями за бутылкой.
А дальше начинался бред. Максим утверждал, что на бабкины визгливые призывы в баню посреди ночи ввалился настоящий черт. Он обещал исполнить просьбу в течение недели, обтяпать все в лучшем виде, а взамен предлагал подписать какую-то бумагу. Причем, почему-то кровью. Парень подписал. И больше ничего не помнил до того момента, когда бабка на рассвете, плеснув ему в лицо ледяной водой, начала выпроваживать вон и его, и его подружку, коротавшую часы в избе у телевизора.
Надо отдать Максиму должное, тогда он еще мыслил адекватно. За пару дней он более-менее успокоился, догадавшись, что «колдунья», скорее всего, пользовалась наркотиками. Все время, пока шел обряд, в медной миске на полу дымила ядреная смесь, и ее сладковатый запах теперь преследовал парня неотступно. И еще появился безотчетный страх. Но его удалось задвинуть подальше. Тем более, что нагрянула сессия и копаться в себе стало некогда.
Отчим попал в аварию ровно через неделю. Его БМВ пятой серии подрезал грузовик. Машина, уходя от столкновения, закрутилась на мокрой от дождя дороге и врезалась в фонарный столб. Удар был такой силы, что кузов смяло, как бумажную игрушку. Никакие аэрбеки от такого спасти не могли, и бизнесмен скончался на месте.
Макс пребывал в шоке. Естественно, первое, что пришло ему на ум: галлюцинации реальны, и в смерти отчима виноват он. Парень отчего-то не усомнился в своем выводе ни разу. Мало того, он понял, что никакой радости или, хотя бы, удовлетворения от случившегося не испытывает. А заглянув в почерневшие от горя глаза матери, и вовсе принялся себя проклинать. Страх же перед мифическим чертом, которому парень, якобы, продал душу, за считанные часы перерос в навязчивую манию преследования. Роковое стечение обстоятельств превратило вполне нормального, пусть и склонного к фантазиям молодого человека в сумасшедшего, вздрагивающего от скрипа входной двери и боящегося смотреться в зеркала. В каждом из них вместо собственного отражения он видел теперь дьявольскую усмешку гостя деревенской бани.
А потом черт явился прямо в ванную. Нагло отодвинув занавеску и в упор глядя на плещущегося под душем Максима, он помахивал подписанной кровью бумагой. Что это должно было означать, психолог так и не уяснил. Но доведенный до точки пациент, судя по его рассказу, рванул на кухню, схватил нож и полоснул себя по руке. Да так сильно, что неожиданно рано вернувшаяся с работы мать застала его уже без признаков сознания. Спасти свою жизнь парень даже не пытался, только отполз назад в ванную. Как он выразился, «чтобы не пачкать полы».
Андрей Петрович взялся за дело с энтузиазмом. Поставив диагноз, правда, пока под вопросом, он встретился с матерью парня. Вероятно привлекательная, но сейчас задавленная двойным несчастьем женщина сама нуждалась в курсе посттравматической реабилитации. Но от помощи отказалась, а слова сына, в общем, подтвердила. Добавила только, что Макс всегда был общительным, легко шел на контакт и, не считая отчима, со всеми ладил.
Заполнив необходимые формуляры, психолог приступил к терапии. Разговаривая с пациентом три раза в неделю, он сумел значительно ослабить тревогу, вызвать некое подобие критического взгляда на минувшие события и уговорил его полистать учебник по высшей математике. Летнюю сессию парень так и не доздал, а бросать учебу в его положении было крайне нежелательно.
Галлюцинации больше не повторялись. Макс вспоминал о черте все реже и в один прекрасный день даже отозвался о нем с юмором. Правда, юмор был черноват. Но это, в любом случае, было гораздо лучше, чем белая простыня, и Андрей Петрович мысленно поздравил себя с победой. Он надеялся если не на полное излечение, то хотя бы на стойкую ремиссию и уже начал готовить заключение на выписку Максима из стационара.
Звонок в офисе, где Огарев консультировал частным образом, раздался в середине августа, ближе к вечеру. Профессионально поставленным голосом, полным сочувствия, его коллега из больницы сообщил, что Максима только что вытащили из петли в мужском туалете. Парень чудом остался жив, беседовать с кем-либо отказался и просил вызвать «своего» доктора. Андрей Петрович полетел в клинику.
Разумеется, это было не по правилам. Но психолог так искренне жалел Макса, так стремился ему помочь! Он, как никогда, был уверен в качестве своей работы. А случившееся разом перечеркивало все его усилия и ставило под сомнение его компетенцию. И Огарев не смог противится желанию немедленно выяснить, что же толкнуло почти вернувшегося к нормальному существованию пациента на новый суицид.
Смотрелся Максим удручающе. Пальцы его, впившиеся в подлокотники кресла, побелели, глаза вылезали из орбит, а на шее бурела полоса от удавки. Вколотое два часа назад успокоительное не особо ему помогло. Навстречу вбежавшему в кабинет Огареву он подался всем телом. И спустя пять минут уже беззвучно рыдал у того на плече, утверждая, что черт не дает ему покончить с собой.
- Каким образом? – спросил Андрей Петрович, не очень-то рассчитывая на вразумительный ответ.
- Он перерезал веревку, - всхлипывая, поделился Максим.
Самое смешное, что это поразительно походило бы на правду, если бы только было возможно в принципе. Охранник, нашедший парня, рассказал, что жгут, свитый из разделенной на полосы простыни, порвался у самого потолка. Причем так ровно, будто его рассекли ударом тесака. При Максе же никаких острых предметов обнаружено не было.
Однако разрешение этой загадки психолог оставил на потом. Его гораздо больше интересовало, что же спровоцировало рецидив. Благодарный пациент ничего не скрывал. За несколько ободряющих слов и обещание не оставлять его хотя бы в ближайшие полчаса, он поведал, что черта принесло снова. Но теперь он уже не просто корчил рожи, а требовал исполнения контракта, то есть, заставлял Макса ему подчиняться.
- И чего он хочет?- уныло поинтересовался психолог.
Дело принимало скверный оборот. Пациент становился опасен не только для себя, но и для окружающих. Огарев ожидал услышать сообщение о приказе убить кого-нибудь или, на худой конец, поджечь больницу. Он сразу предположил, что именно что-то подобное и заставило парня пойти на крайние меры. Очевидно распоряжение невидимого мучителя вошло в противоречие с моральными установками. И, собрав в кулак остатки воли, Макс попытался повеситься.
- Я не могу сказать, - вполне предсказуемо проблеял парень, - Я обязан хранить тайну.
- А иначе – адские застенки? – совершенно машинально брякнул Андрей Петрович.
- Откуда вы знаете? – вытаращился пациент.
Огарев склеил умное лицо и мысленно перекрестился. Неосторожная реплика, слава Богу, пошла только на пользу отношениям, укрепив его авторитет. А ведь могло кончиться и по-другому…
Анализируя потом свое поведение, психолог пришел к убеждению, что пережил настоящий срыв. История с Максом так сильно ударила по его самолюбию, так расстроила его, что он плохо соображал, что делал. Пожалуй, его учителя, узнав подробности, схватились бы за голову. А сам он, проговорив с пациентом три с лишним часа, вернулся домой далеко за полночь. Да еще имел наглость рассчитывать, что Макс ни с кем не станет делиться подробностями беседы.
Впрочем, последнее действительно сомнений не вызывало. Парень был по настоящему предан «своему» терапевту, хватался за их связь, как за соломинку и наивно полагал, что врач, как старший друг, даст ему приемлемый совет. Советов тот не давал, но все же продолжал выслушивать его бред три раза в неделю, делая вид, что верит в реалистичность навязчивых видений. Лишь сдержанно предлагал иногда обсудить еще какую-нибудь тему, на что Макс охотно соглашался. Правда, Огареву стало казаться, что парень идет на это исключительно из боязни его обидеть.
Черт то исчезал на неделю или две, то появлялся снова, неизменно вызывая у Максима приступы панического ужаса. Но пока, вроде, не очень настаивал на исполнении своих желаний. Парень признавался, что силы перечить страшной галлюцинации он черпает в общении с Андреем Петровичем. Разумеется, психологу это льстило. Чтобы лучше понять подопечного, он даже пытался представить себе этого пресловутого черта. Но вырисовывалось что-то комичное, с рогами, копытами и облезлым хвостом. И почему-то маленькое. О том, как на самом деле выглядит его «глюк», Макс никогда не распространялся. Лишь утверждал, что в присутствии посторонних тот не является, а только может подать знак. Типа отражения в зеркале.
И однажды Огарев попался. Его кабинет в больнице совмещался с небольшим предбанником, где стояла никому не нужная списанная тумбочка, и висело зеркало. От него-то Макс как-то и шарахнулся, выходя после очередного сеанса. И Андрей Петрович, автоматически глянув вслед за ним в прямоугольник алюминиевой рамы, похолодел. Нет, конечно же, он не увидел там черта. Но вдруг осознал, что готов был его там увидеть!
Это было чересчур. Психолог понял: он так втянулся в игру чужого расстроенного воображения, что пересек черту. И теперь сам боялся свихнуться. Миссию врача можно было смело считать проваленной, и Андрей Петрович погрузился в депрессию.
Контакты с Максимом надо было немедленно прекращать. Но просто заявить, что парню необходимо подобрать другого терапевта, Огарев не мог. Во-первых, пациент настолько доверял ему, причем, единственному, что отказ в такой ситуации неминуемо повлек бы ухудшение, а то и более серьезные последствия. А во-вторых громогласно признать поражение психологу мешали амбиции. Он слыл молодым, но очень перспективным. И старательно поддерживал этот имидж, теша свое тщеславие и заботясь о будущих заработках. По привычке оценивая эти два мотива собственного поведения, Андрей Петрович так и не смог решить, какой из них был доминирующим. И тянул резину.
А тут еще в клинику поступила девушка, наглотавшаяся снотворных. Услышав от вновьприбывшей банальную историю о неразделенной любви, коллега Огарева спихнул пациентку ему. И как-то подозрительно ухмылялся, передавая тощую карточку с именем и исходными данными.
Все стало ясно после первой беседы. Девушка Вика трудилась ведьмой в одном из многочисленных магических салонов. Месяц назад к ней пришел интересный мужчина, желавший приворожить избранницу. Вика без затруднений произвела требуемое действие. Но, в результате, сама влюбилась в незнакомца. Все было бы просто и замечательно, если бы не маленькая деталь. Девушка утверждала, что ее клиент был чертом.
До Огарева дошло, что над ним издеваются. Он задался вопросом, какими именно репликами или особенностями поведения он выдал себя перед коллегами. И вместо того, чтобы прийти с повинной, разозлился, обиделся и замкнулся. И поймал себя на том, что стал с Максом более настоящим, чем с сослуживцами.
Частная практика всегда была для Андрея Петровича отдушиной. Как только он окончил институт, среди друзей поползли слухи, что Андрюша – восходящая звезда психологии. А, стало быть, может все. Пресечь поток страждущих на халяву попользоваться его знаниями Огареву удалось довольно быстро. Но как-то из чистого гуманизма дав давней приятельнице пару практических рекомендаций и предотвратив казавшийся неминуемым для нее развод, он вновь приобрел популярность. Его стали рекламировать знакомым, появилась устойчивая клиентура, в основном обращавшаяся со всякой ерундой. И хотя консультации по поводу семейных скандалов и плохой успеваемости детей-оболтусов не были столь захватывающими, зато давали реальный доход. Причем, настолько ощутимый, что Андрей Петрович снял квартиру под офис, договорился с бывшей сокурсницей Людочкой и мог чувствовать себя вполне респектабельно.
Сегодня Огарев в офис не собирался. По понедельникам он был занят в клинике до трех, после чего обычно отдыхал, справедливо считая этот день недели и без того тяжелым. Но утром позвонила Людочка, сообщила, что наклюнулся новый клиент, и что он готов подъехать к пяти. Андрей Петрович еще не дошел до той стадии, когда позволяют себе бросаться предложениями и, вздохнув, согласился. Правда, он был не в лучшей форме, да еще этот дождь с утра…
Руслан Номедов появился на пороге минута в минуту. И, на первый взгляд, абсолютно не соответствовал представлениям о человеке, задавленном личными проблемами. Гордый профиль, брови вразлет и твердо очерченный рот скорее источали уверенность в себе, нежели растерянность перед жизнью. Он был довольно молод, во всяком случае, не старше тридцати пяти, строен, и осанку имел поистине королевскую. Восточное происхождение Номедова выдавали, пожалуй, только длинные, до плеч, иссеня-черные кудри, да огромные темные глаза, иногда словно вспыхивающие изнутри. Одет клиент был дорого и экстравагантно, можно даже сказать, на грани эпатажа. Под кашемировым пальто, едва не достающем до пола, обнаружилась шелковая рубашка и кожаные штаны. А ноги были обуты в сапоги с простым высоким голенищем, но явно очень качественные. Под цвет волос, все это тоже было черным, но не траурным, а, скорее, вызывающим. «Красавчик», - с завистью подумал Андрей Петрович, провожая посетителя в кабинет. Людочка, кажется, так и осталась стоять в прихожей с открытым ртом.
После обмена дежурными фразами Огарев предложил развалившемуся в кресле клиенту ответить на несколько вопросов. Так сказать, чтобы облегчить знакомство. Тот спокойно согласился, повторил имя и фамилию, по поводу «пола» удивленно приподнял бровь, а насчет возраста кокетливо поинтересовался: «Сколько дадите?». Психолог «оптичил» графу «Пол», а напротив «Ориентации» пока ничего не поставил. Сразу спрашивать о национальности Андрей Петрович не решился, по опыту зная, что жители южных регионов иногда относятся к этому настороженно. Да и проверить сведения было практически невозможно. Редкий русский в состоянии различить осетина, ингуша или турка. Зато религиозная принадлежность определилась просто.
- Не принадлежу, - коротко бросил клиент.
Свое образование Руслан Номедов причислил к гуманитарному, о родителях предпочел не распространяться, а на счет работы изрек:
- Скажем так, я управляю одной очень солидной компанией с известным на весь мир брендом…
Огарев обалдел. Если это было правдой, то что делал олигарх в его более, чем скромном офисе на окраине города? Но даже если названная должность действительности не соответствовала, приходилось признать: выглядел Номедов подходяще. А от желающего играть такую роль требовались изрядные усилия и недюжинные актерские способности.
- Хорошо, - выдохнул психолог, - Чтобы не отнимать ваше время, давайте перейдем к более актуальным вещам. Как бы вы определили свои отношения с людьми?
- Люди желают мне зла. Но, очевидно, это связано со спецификой моей деятельности.
- Что вы имеете ввиду? – осторожно начал прощупывать Андрей Петрович.
- Мне практически ежедневно приходится принимать, как бы это выразиться… кадровые решения. Согласитесь, и банальное увольнение может вызвать серьезный стресс. А здесь речь идет о судьбе человека вообще…, - клиент развел руками.
Психолог почувствовал, как рубашка прилипает к телу. «Бандит? Глава мафиозной структуры? Или эмиссар Аль-Каиды?», - пронеслось в голове. «Если, конечно, не врет», - осадил себя Огарев, а вслух спросил:
- В чем это выражается?
- Что?
- Ну, недовольство вами?
- А…, - протянул Руслан, закидывая ногу за ногу, - Люди ненавидят меня, боятся и мечтают о моей смерти. Но это не получится…
«Однако! Интересно, он сам по себе такой храбрый или за ним два джипа охраны мотаются? – подумал Огарев с некоторым злорадством, - Но надо отдать должное: если этот гад играет, то играет безупречно.»
- Вам нравится то, чем вы занимаетесь? – задал Андрей Петрович «правильный» вопрос.
- Я был для этого рожден, - ухмыльнулся Номедов.
Но догадаться по его интонации, говорит ли он о призвании или об обязанности, которую сам себе выдумал, было невозможно.
Психолог попробовал зайти с другой стороны.
- Вы чем-то увлекаетесь помимо работы? Книги, рыбалка, спорт? Кстати, вы не обижаетесь, что я так подробно расспрашиваю?
- Ну что вы! Нет, конечно. Вам действительно стоит узнать меня получше, - клиент улыбнулся, демонстрируя великолепные белые зубы, - Читаю я много, но, в основном, это узкоспециальная литература. А найти сейчас приятную умную книжку для души – большая удача, сами знаете. Так что приходится возвращаться к классике. Спортом целенаправленно никогда не занимался, только если заставляла жизнь. Это практически все силовые виды. Что еще? Ах, да! Рыбалку терпеть не могу. А вот охота иногда приносит удовольствие. Жаль, редко вырваться удается.
- Вы хорошо стреляете?
Андрей Петрович ожидал услышать надменное «Да!», но вместо этого Номедов признался, что предпочитает холодное оружие. Причем прозвучало это совершенно буднично, без всякой рисовки. Его, и правда, почему-то легче было представить с кинжалом в руке, чем с дробовиком за спиной. Но и без традиционных мужских прибабахов клиент внушал нечто, очень смахивающее на низкоподданический трепет. Особенно, когда смотрел в упор. Что он почти постоянно и делал, заставляя собеседника опускать глаза после каждого произнесенного вопроса.
- Личная жизнь вас устраивает? – выдавил терапевт, с трудом отрываясь от разложенных перед ним бумажек.
- На данный момент – более чем. У меня замечательная подруга, надежная и чуткая. Мне думается, мы идеально подходим друг другу. Во всех смыслах.
- А родственники вас поддерживают?
- Еще бы! Когда занимаешь такое положение, родственники всегда тут как тут! – хохотнул Руслан.
«Так какого черта тебе от меня надо?», - чуть не застонал психолог. Он ощущал, как внутри поднимается волна раздражения, смешанного с какой-то непонятной беспомощностью. Минуту назад он поймал себя на том, что сидит, вжавшись в спинку кресла.
- Вы не там ищите проблему, доктор, - вдруг великодушно подсказал Номедов, - Она находится в диаметрально противоположной плоскости.
Огарев сдался.
- Что привело вас ко мне? – прямо спросил он.
- Любопытство. Один из моих подчиненных отзывался о вашей работе в превосходном ключе. Вот я и захотел сам пообщаться, - откровенно выдал клиент.
Нахальство заявления застало Андрея Петровича врасплох. Надо было ответить что-нибудь резкое, однозначное. Например, предложить наглому типу немедленно забирать свои деньги, заплаченные за сеанс, и катиться вон. Но психолог отчего-то не мог этого сделать. Под пристальным взглядом Номедова он просто не в состоянии был грубить, а, напротив, произнес разочарованно и даже жалобно:
- Так моя помощь вам не нужна?
- Нет. Но зато вам очень пригодилась бы моя, - видимо, Руслан решил, что хватит ломать комедию.
Огарев растерялся. Он, наконец, позволил себе осознать, что от мужчины, вальяжно восседавшего напротив, исходила бешенная, нечеловеческая сила. Она притягивала, как магнит и одновременно до одури пугала. Это можно было бы сравнить с безумной, всепоглощающей страстью, которой надо либо отдаваться целиком, либо бежать прочь, не оглядываясь. И Андрей Петрович не знал, что ему делать.
Видя его замешательство, Номедов сменил тон. Теперь он говорил еще мягче, с каким-то приятельским участием.
- Я объясню. Вы, доктор, невольно влезли туда, куда влезать не следовало. Выполняя свой профессиональный долг, вы вмешались в интересы чужой епархии. Да так успешно, что внесли сумятицу в ее работу. У вас есть один пациент…
- Максим? – почему-то сразу догадался Огарев.
Руслан кивнул.
- Именно. Вы настроили его на сопротивление неизбежному. Что повлекло негативные последствия как для него, так и для вас. Вы угодили в депрессию, начали сомневаться в своих способностях, что, кстати, совершенно несправедливо, и попытались отказать в доверии собственной интуиции. А он вообще полез в петлю.
- Он болен, - тихо сказал Андрей Петрович.
- Да нет же! Он абсолютно здоров! Просто он сделал свой выбор, а теперь, вашими стараниями, попытался отыграть назад. Но в его ситуации это невозможно в принципе.
- Максим – хороший мальчик, - психолог перешел почти на шепот.
- Может быть. Но он лишил человека жизни. Только воспользовался для этого чужими руками, - Номедов усмехнулся, и от его усмешки у Андрея Петровича по спине мурашки побежали.
Повисла пауза. Странный визитер распорядился ей весьма оригинально. Он встал, выглянул в коридор и коротко рявкнул: «Брысь!». Входная дверь за Людочкой хлопнула уже через несколько секунд.
- Да, так вот, - продолжил Руслан, снова плюхаясь в кресло, - Я предлагаю вам сотрудничество. Люди, как правило, слабы и плохо понимают законы окружающего их мира. Но если вы изъявите желание пойти на контакт, я гарантирую, что больше вы впросак не попадете. Напротив, у вас появится шанс применить на практике уникальные знания и, действительно, многим помочь.
- А взамен…, - пролепетал Огарев.
- Разумеется, - Номедов утвердительно мотнул головой, - Впрочем, я не настаиваю. Единственное, что, может быть, склонит вас на мою сторону – немало из тех, кто делит с вами поприще, а особенно основоположники жанра, вполне успешно пользовались и продолжают пользоваться услугами моей конторы.
- А если я откажусь? – содрогаясь всем телом вымолвил Андрей Петрович.
- Без проблем, - посетитель пожал плечами, - Но, признаюсь, вы мне симпатичны. И раз уж я здесь, примите один совет. Больше никогда не вторгайтесь в мою область. Вас сотрет в порошок. Да так быстро, что вы даже понять ничего не успеете. Счастливо оставаться!
Номедов легко поднялся и, уже переступая порог, обернулся и зачем-то подмигнул психологу.
Часы на стене показывали девять, за окном давно стемнело, а Андрей Петрович Огарев все сидел у себя в кабинете, закрывая ладонями побледневшее лицо. Он выдержал натиск, справился с искушением и должен был собой гордиться. Но переполняла его отчего-то не гордость, а чувство непоправимой, невосполнимой утраты, которое, он знал, будет преследовать его до конца. И облегчить его не могли ни слезы, катящиеся между пальцев, ни дождь, барабанящий по стеклу.
А вы в курсе, как выглядят черти?