Раз Кольников...

- Раз Кольников не может достать деньги, придется сделать это мне!!!
Так сказала моя сестра, не ведая о том, что я уже давно знаю, где дос-тать деньги.
В школе я Достоевского так и не прочитал. Прочитал потом, уже в ин-ституте. И понял, что мог бы и не читать – много он мне не дал. И вот сего-дня я вспомнил о нем, потому что чувствую себя не Кольниковым, как на са-мом деле моя фамилия, а Раскольниковым. И это началось уже давно…
Моя мать попала в аварию, ей нужна операция. А на нее нужны деньги. Кстати, теперь я не перевариваю общественные рейсовые автобусы и никогда на них не езжу. Хожу пешком. Машины у меня нет. Дело в том, что мама ехала на рейсовой «тройке», водитель уже сбился со счету, какую смену под-ряд работает и, устав считать, заснул за рулем. И всё… Десятка жизней иско-веркана. Просто из-за того, что ему тоже нужны были деньги, и он честно их зарабатывал за своей «баранкой». Моя подруга всегда говорила, что все на этом свете происходит из-за денег: мировые и гражданские войны, преступ-ления и свадьбы. А я не верил. Вообще я люблю детективы читать, где пре-ступления совершаются из-за любви, ревности, ненависти, но никак не из-за денег.
Я искал деньги везде, где только мог! Сначала, конечно, на своей рабо-те. Но мой «основной источник дохода», кажется, иссяк. Мне не только не дали денег, но еще и сообщили о задержке заработной платы. Я метался по друзьям, приятелям и просто знакомым – все только разводили руками, а я ударял кулаком до крови очередную стену.
А возле нашего дома стоит ларек. Там продают продукты. Продавщицу зовут тетя Зина. И, кажется, она меня знает так давно, что я сам тогда с са-мим собой знаком еще не был. Однажды я подошел к ларьку, чтоб купить си-гарету. Да, всего одну сигарету, потому что у меня был всего один единст-венный рубль, а больше на него не купишь. Все мои деньги уходили на про-дукты и лекарства для мамы. Когда я заглянул в ларек, тетя Зина считала деньги, наверное, выручку.
- Теть Зин, здрасьте, дайте закурить – я протянул ей свой рубль.
- А, это ты, Кольников! Как мамка? – она оторвалась от своего заня-тия, чтобы дать мне сигарету и тут совершила привычное, видимо, для нее движение…
Она ловким движением руки подняла старую фуфайку, лежащую на табуретке напротив окошка, из которой во все стороны торчала ватная «на-чинка», и положила туда  толстую пачку выручки, причем я увидел, что там уже лежали какие-то деньги, и, судя по объему, видимо немалые.
При виде денег мои глаза сверкнули, и я сам на секунду ослеп от этого света. Хорошо, что было темно, и тетя Зина ничего не заметила. Я отходил от ларь-ка, не сгибаясь, как будто мне в спину вставили железный стержень, и шел я спокойной походкой. Мне казалось, что если я сейчас сделаю неосторожное радостное движение, кто-нибудь догадается, что моя жизнь обрела смысл. Так я несколько раз чувствовал себя в школе, когда отпрашивался с уроков, придумав боль в животе или голове.
- Ладно, Кольников, иди домой – вздыхала учительница, а я повора-чивался и, не сгибаясь отходил от нее, внутри у меня все ликовало, но я держался, чтоб не показать радость и шел медленно до поворо-та, изображая недуг, и с каждым шагом внутри боялся расколоться, что мне вот-вот скажут:
- А-а-а, он улыбается, у него ничего не болит! Он обманывает!
Вот так я узнал, где мне взять деньги. И эта мысль надежно засела во мне. Я по-прежнему ходил на работу, но не ради задержанной зарплаты – чтоб от-вести подозрения.
В своей жизни я ненавижу три вещи: одиночество, утро и беспомощ-ность. И странно: я одинок, беспомощен и каждый день начинается с утра. От этих вещей никуда не деться. Остается только их ненавидеть и существо-вать с ними рядом.
Одинок каждый человек в этом мире, просто одни люди признают это как я, а другие скрывают это, защищаясь таким образом. Например, каждый человек одинок в своих переживаниях и страданиях, и никто не может их ни понять, ни принять, и уж тем более облегчить их. Когда у моих друзей что-то случается (смерть близкого, крупная потеря, неудача) я никогда никого не успокаиваю. Просто потому, что это бессмысленно, бесполезно. Я понял это еще в детстве, когда уезжал из лагеря, и мне невыносимо больно было рас-ставаться с любимой вожатой, которую я, кстати, помню до сих пор и, кажет-ся, люблю. Меня тогда силком затащили в вагон поезда. Я боялся, что сейчас разревусь, как девчонка, при всех, и ушел потихоньку в тамбур. Там я пла-кал. Я почувствовал, как бесшумно зашла в тамбур и стала за моей спиной девушка, которая сопровождала нас домой. Она была очень добрая, я это знал, но я ненавидел ее всем своим мальчишеским сердцем. Ненавидел за то, что она увозила меня от моей любимой вожатой, увозила меня из лагерной сказки в школьные будни и серый двор с ларьком и тетей Зиной в нем. Де-вушка тактично сделала вид, что не замечает, что я плачу, и начала со мной говорить. Я уже сказал, что она была очень добрая, и это так чувствовалось в ее голосе, в ее словах о том, что пройдет учебный год, и я снова окажусь в этом лагере и снова увижу любимую вожатую, что не надо так переживать. Я стоял и кусал губу, а мне ведь хотелось круто развернуться и сильно-сильно ударить ее по лицу, чтоб она упала на грязный вонючий пол в тамбуре. Же-лал я этого не потому, что испытывал к этой девушке какую-то неприязнь. Просто это было МОЁ горе, которое ей было недоступно, непонятно, а она пыталась туда влезть. Она ведь не знала, что на следующий год мне будет уже 15 лет и в лагерь мне не попасть, да и путевки бесплатные каждый год не дают, а купить мои нищие предки просто не в силе. Не хотела она думать и о том, что моя любимая вожатая может на следующий год не попасть в этот лагерь на работу, она может заболеть, умереть и, в конце концов, забыть ме-ня среди тысячи своих воспитанников…
Теперь про утро. Почему я его ненавижу? Потому что люблю спать. У меня хроническая врожденная бессонница. Как бы я не устал за день, как ра-но бы не встал, вечером все равно не смогу заснуть долго, я утром не смогу встать. Никто этого не может понять. Но могу заверить, что это ужасно. И поэтому когда меня будят, я могу сделать что угодно, лишь бы только про-длить сон хотя бы на минуточку, которая роли–то и не играет. Если меня по-просят пойти на войну, даже совершить преступление, я соглашусь, лишь бы это было потом, когда я высплюсь. Однажды я потерял так работу. Просто не смог встать. И всё. Не попал на собеседование, и должность администратора улетела в трубу.
Ну, и ненавистная беспомощность… Хотя я не уверен, что правильно выразился. Не беспомощность, а состояние, ситуация, когда от тебя ничего не зависит, ты ничего не можешь поделать с этим, твои усилия бессмыслен-ны, потому что зависит все от другого человека или вообще… форс мажор. Такое было со мною часто в институте: я знал, что как бы я не изощрялся, как бы ни старался, как бы ни вызубрил весь материал, мне все равно не по-ставят больше четырех баллов, потому что я не хожу на лекции – работаю. Мама злилась - не понимала, что от меня ничего не зависит.
И вот, зная, где лежат мои денежки, я чувствовал себя как никогда одиноким, беспомощным, не спал по ночам, и поэтому утро каждый раз было особенно невыносимым. Идея этих легких денег захватила меня полностью. Я думал о них постоянно, старательно рассматривал киоск и строил коварные планы.
Я размышлял во сне и наяву следующим образом. Сколько же там де-нег? Возможно, их хватит не только на операцию, но и на санаторий маме после операции. А может и на то, чтобы наконец-то сыграть мою свадьбу. Иногда мне кажется, что моя невеста скоро бросит меня, если я заставлю ее ждать еще хотя бы год. А может их там столько, что мы еще и поедем в сва-дебное путешествие, да не куда-нибудь, а в Париж или в Лондон…
Однажды я решился. Подошел к киоску:
- Теть Зин, дайте мне пачку во-он того чая – я сознательно потребовал не самого лучшего, а самого «дальнего» от окошечка чая.
Тетя Зина отвернулась и полезла через коробки за чаем. Все произошло мгновенно…
… Я шел и не знал, куда я иду, зачем я иду, и вообще зачем я живу. Волна безнадеги, ненависти к себе, отчаяния, беспомощности захлестнула меня полностью. Я проваливался в какую-то нескончаемую яму, черную, как без-лунная ночь и глубокую, как тупость нашей учительницы по экологии. А пе-ред глазами еще лежала та самая фуфайка с ватной «начинкой», которую я приподнял сразу, как только тетя Зина полезла за чаем, я протянул руку так далеко, что она показалась мне резиновой, как в мультфильме, я сделал все быстро, складно, вот только жаль, что… денег там не было! НЕ БЫЛО!!! И все…