Тоска

Несмотря на молодость, Сергей Михайлович Рыбин имел уже немалый стаж работника пера. Вел политическую и экономическую тематику в крупном региональном еженедельнике и считал себя человеком серьезным.
В начале своей карьеры, в 1990-х годах, он кипел и боролся, писал разоблачительные материалы о несправедливостях налоговой полиции и мучениках предпринимателях, делал серьезные и глубокие экономические обзоры, полемизировал на тему роста и падения курса валют, связей этого процесса с политическими событиями в стране и даже зарубежом. В общем, был Сергей Михайлович в свои 32 года человек достаточно ответственный и в журналистской среде уважаемый.
После того, как все центральные газеты в городе скупил один несокрушимый холдинг, желание «гореть» у Сергея Михайловича значительно поугасло. После некоторых колебаний и даже мысли уйти из журналистики совсем, он смирился, понял, что работа его не каждодневный подвиг, а ремесло, которое он знает хорошо, а потому и менять его не следует.
Текла бы так жизнь Сергея Михайловича тихо и безмятежно, если бы не вплелась в ее узор одна неприятность.
Все началось с бара «Дикий мед». Нет, Сергей Михайлович не пил в том количестве, которое определяет это емкое русское слово-понятие. Иногда он выпивал с коллегами, в журналистской среде не без этого. Но здоровье свое ценил, и главное боролся, как сам любил говаривать, за голову, свежесть которой для работника умственного труда бесспорно важна. Бар был причастен к тревогам с иной стороны.
Находился «Дикий мед» на одном этаже с редакцией, но принадлежал совершенно иной коммерческой структуре, вернее даже не структуре, а двум братьям-бизнесменам, приехавших, как знал Рыбин, из какого-то села лет десять назад в город пытать судьбу. Связаны были братья с криминальными структурами, представители которых часто горланили в баре блатные песни. Братья были простые в общении, приветливые, с хитрым прищуром в глазах, крепкие, хоть и небольшого роста, парни. В свои годы, чуть более тридцати, они уже имели дорогие машины, квартиры, один успел обзавестись женой и ребенком, которых, на производстве, то есть в баре видели, впрочем, всего один раз. Как в людях, недавно оторвавшихся от природы, все в братьях было гораздо проще, чем в Сергее Михайловиче. Не было церемоний, глубокомысленного выражения лица перед ответом на любой даже простой вопрос, проявления излишних «сентиментов».
Часто проходя мимо бара, часов в восемь вечера, во время верстки номера с огромной гудящей и уставшей от богатства русского языка головой Рыбин слышал, как от души веселятся и орут песни подвыпившими голосами братья и их друзья. И думал: «везет же людям, головы их чисты, как белый лист, не о чем серьезном не задумываются, радуются жизни, песни поют почти каждый день. Впрочем, примитивные они какие-то...» И с этой утешающей мыслью проходил Сергей Михайлович дальше.
Хозяева «Дикого меда» слушали и пели песни незамысловатые и точно также запросто обращались с женщинами. Ниже этажом приютилась комнатка модельного агентства, и молоденькие длинноногие красавицы часто заглядывали в бар выпить по стаканчику «Колы» или «минералки». Сергей Михайлович, потягивая за барной стойкой пиво или коньяк хищно вылизывал глазами молодых нимф, в мыслях восхищался, но подойти познакомиться всегда боялся. «Что может предложить журналист средней руки такой женщине, - рассуждал он, - свою зарплату? Пусть она и выше средней почти в два раза, все равно мало. Студенческую романтику? Так ведь давно не студент. Видимо возраст уж не тот, да и семья, ребенок. Короче, любви не получится, а на другое деньги нужны немалые».
Так сидел Сергей Михайлович, думал и потягивал коньячок. Утешался он мыслью, что все эти модельки только внешне красивые, а внутри наверняка пустые и ничтожные создания. При этом Сергея Михайловича очень сильно раздражало, когда один из братьев подходил к красивой девушке, запросто обнимал даже незнакомую за талию, целовал в щеку и угощал за счет заведения. Девушки, как правило, такой простоте обращения не противились. Для некоторых хозяин бара был авторитетом, другие, подруги и дочки разбогатевшего сословия принимали простоту как нечто само собой разумеющееся и видимо уже привыкли к такому обращению со стороны сильного пола. На журналистов девушки посматривали как-то странно, чаще старались не одаривать их вниманием. Если после нескольких пропущенных стаканчиков и случалось переброситься парой слов, то разговор, как правило, надолго не затягивался. Начинался он с незамысловатого комплимента в адрес понравившейся девушки, а заканчивался ее вежливой, натянутой улыбкой, с которой красавица быстренько отворачивала свою соблазнительную головку и лицо ее больше не было доступно восхищенному зрителю.
Комплименты со стороны Сергея Михайловича и большинства его коллег в адрес не просто симпатичных, а очень красивых женщин делались редко и только под «шафе». При этом даже эти редкие знаки восхищения звучали как-то неприязненно. Восхищенный взор представлял из себя странную смесь заискивания и пренебрежения от чего выглядел болезненным. Женщина чувствовала его даже затылком и потому старалась побыстрей надеть столь знакомую многим маску надменной богини.
Сергей Михайлович часто, особенно после ядерной смеси коньяка и пива, задумывался над вопросом, что вызывает взаимную неприязнь между ним и этими божественными созданиями. Первое, что приходило на ум - деньги, вернее их отсутствие. Эти модели все продажные, без денег не подступись. Однако, в минуты озарения он вспоминал, как во времена студенческой юности он встречался с красивой девушкой, которая также начинала как модель. Встречались они долго, у него тогда часто не хватало денег даже на еду, при этом на кино и театр деньги он находил.
«И этого, как ни странно, хватало, - бурчал он себе под нос, - чуть не женился. Хорошо, впрочем, что вовремя разбежались, насладился красотой и будет». После расставания его Катя уехала в Лондон, вышла замуж за какого-то бизнесмена. «Рано или поздно все равно разбежались бы. Да и времена были другие, некоммерческие», - шел домой и размышлял тридцатидвухлетний Сергей Михайлович. А придя в свою маленькую квартирку ходил мрачный и его молодая миловидная, но некрасивая жена не могла понять что происходит с мужем.
Как-то сидя вечером в баре, в промежутке между вычиткой материалов и версткой номера, Сергей Михайлович решил поделиться своими мыслями с коллегой, которому доверял и с которым, как казалось Рыбину, мыслил схоже.
– Эдик, а ты не думаешь, что мы делаем что-то не то и думаем как-то эдак не прямо, а наперекосяк? Почему эти люди вокруг почти каждый день сидят здесь и орут свои простые песни, уводят в понятном направлении этих красивых девиц, а мы с тобой только смотрим и облизываемся?
Видимо Эдика, который был на два года старше, тоже не раз посещала эта мысль, но он давно нашел для себя оправдание.
- У нас еще все впереди, - сказал Эдик, хлопая приятеля по плечу, - они живут только настоящим. День прожил и ладно. Ты на внешность-то поменьше смотри, зри в корень! В бар зашла некрасивая, но молодая еще Алиса из отдела культуры, с которой, как все знали, у Эдика был роман и они, как люди понимающие друг друга с полуслова поднялись и пошли в кабинет, сказали - доделывать номер. Почти одновременно один из братьев взял под руку молодую «модельку» и тоже куда-то увел.
«Отговорки», - подумал Рыбин. Такой ответ-совет его не устроил. Он все больше терзался, с жадностью смотрел фильмы и даже рекламу с красивыми женщинами, машинами, природой. В итоге Рыбин понял - пора в своей жизни что-то менять.
И он сменил… Сменил место работы. Рядом с новой редакцией не было бара, не было всегда довольных братьев и модельного агентства. Ездить Сергей Михайлович с этих пор старался в общественном транспорте среди простых, не очень хорошо одетых и, как правило, некрасивых людей. В дорогие рестораны ходить перестал, хотя средства позволяли. И лишь изредка посещал с друзьями недорогие стрип-клубы, в которых можно было раствориться в зрелище дешевых средней внешности стриптизерш, которые не вызывали ни тоски, ни уныния, потому, что в их глазах была только усталость от этой проклятой и не очень хорошо оплачиваемой работы. Здесь Рыбин позволял себе выпить лишнего, и на душе от этого не становилось тоскливо.
Сергей Михайлович стал активней критиковать телевизионную рекламу, зло смотрел на ярко светящиеся "биг-борды" и "лайт-боксы", пренебрежительно - на дорогие авто. А когда случайно или не справившись со своим желанием, заглядывал мельком в открытое окно проносящейся мимо яркой почти игрушечной машинки, за рулем которой сидела роскошная блондинка, брюнетка, шатенка…, то корил себя за слабость, за то, что не смог отвести глаз, отвернуться. И в душе у него на пару часов поселялась тоска.

Кэнон Оленьев