долгая память...

                «Долгая память хуже, чем сифилис,
                Особенно в узком кругу
                Идет вакханалия воспоминаний –
                Не пожелать и врагу…»
                Б.Г.

…я помню всё…
Странно иногда очутиться в далеком городе прошлого… Он почти такой же, как тот, в котором я живу и поныне. Почти… на грани… Но другой. Неузнаваемо другой.
Почему-то в нем очень часто, почти всегда вечер или ночь… И часто дождь. Или снег…
Блестит брусчатка до боли знакомой улицы… Сияет асфальт площадей и завораживает свет ночных городских огней. Они текучи как вода или как кровь…
Мне в этом городе когда-то очень странно жилось. Хорошо и больно. Будто в преддверии смерти. Страшно и весело. И каждый день как последний.
Теперь не так.
Но про «теперь» это из другой жизни. Это потом…

А в городе прошлого знакомые родные лица. Которые до боли хочется видеть. И страшно увидеть и не узнать. Чаще всего узнаю. Но не всех. И вижу реже, чем хотелось бы.
И говорить хочется с каждым. Долго–долго говорить. При свечах и с бокалом вина. До утра. До полного не владения речью. До паданья со стула мимо пола, сразу в сон.
И так иногда страшно. Страшно услышать и не понять. Бывает и такое. Как будто я на идиш говорю или собеседник на фарси. Инопланетяне… И уже не вернуть… Даже энное (почти промышленное) количество вместе потребленного спиртного различнейших марок не облегчает понимания. Навсегда разделены стеклянной стеной… Как золотые рыбки в зоомагазине…
Сижу вот, слушаю музыку одного из тех, кто встречается мне в этом прошлом городе. И мне кажется, что это мне он поет. Не всем, не в зал, а мне. Знаю что это не так. Но ощущение столь сильно, что я на грани… На грани того, что бы набрать номер и сказать… А вот что сказать кроме, «здравствуй, это я» – не знаю. Потому то, видимо, и не звоню.
И слушая музыку, на первый взгляд незамысловатую, закрываю глаза и вижу его взгляд и почему-то между ресниц чувствую слезы, открываю глаза и… И мне больно. И страшно увидеть даже случайно на улице этот взгляд. Я знаю, он такой же. И я, может быть по этому, и не вижу его уже много лет.
Хотя сама толком не знаю, почему собственно, откуда этот страх. Нечего ведь бояться, не в том не в этом городе. Но что-то необъяснимое и тонкое как осенняя летящая паутинка мешает. Нет ничего тоньше и прочней этой паутинки. Может быть, именно она и есть то самое дорогое, что возвращает меня в этот город прошлого. Давно нет уже не города, не лиц этих, может, только голоса остались. И вздрагиваю иногда, едучи в транспорте, и услышав невозможно знакомый смех или такой невозвратимый голос. Почти никогда не оборачиваюсь. Потому что знаю, что голоса этого наяву мне уже не услышать, и что в тот город нет возврата. Это тупик, заколдованный круг, крадущий силы. Туда нельзя, он не выпустит, разрушит. Только иногда можно чуточку постоять в той подворотне… покурить… послушать мартовский дождь, пополам со снегом, уже немного пахнущий весной. И шаги… шаги мимо. И за спиной. И, вдруг услышав знакомый голос, обернуться и увидеть позади уже не тот, а новый, этот вот, до неузнаваемости изменившийся город. И совсем незнакомого прохожего, который даже не похож, разве что голос, да и то чуть-чуть… И спросить: «Что? Ах, метро… Направо до Макдоналдса и потом еще раз направо… Что? А, да не за что…»
И грустно улыбнувшись, поняв, что паутинка опять ускользнула из пальцев, что наваждение оставило до поры до времени, пойти в противоположную сторону… К теплому дыханию метрополитена. В настоящее. К будущему. Как не странно, светлому…