Из жизни супермаркета

1. ПОЗДНИЕ ПОКУПАТЕЛИ


Работая директором супермаркета, я постоянно общался с покупателями, и чувства, которые я при этом испытывал, менялись в очень широком диапазоне – от самых светлых до глухой ненависти и подспудного желания вышвырнуть настырного клиента на улицу.
Пожалуй, была лишь одна группа покупателей, которые неизменно вызывали у меня симпатию. Я имею в виду детей. Каждый день они приходили в мой филиал, чтобы что-нибудь купить: лакомство для себя или же яйца и молоко, на которые они получили от мамы или бабушки банкноту.
Дети были милыми и робкими. Они ощущали необычайную важность происходящего – они совершали покупки! как настоящие взрослые! – и вели себя скромно и вежливо.
Просто невозможно описать чувство умиления, которое накатывало на меня всякий раз, когда пяти- или шестилетняя протягивала мне на потной ладошке всё свое состояние – пару шиллингов – и робко спрашивала: “Простите, а этого хватит на упаковку леденцов?”. Я помогал малышке найти нужный пакетик и никогда не забуду, как в такие моменты смотрели на меня дети - с ожиданием, доверием и надеждой. В их глазах я был самым великим, самым важным человеком на свете: я был начальником над полными полками всевозможных сладостей и сотен упаковок мороженого во всём магазине. С точки зрения малышей, я был почти волшебником.
Иногда бывало, что детям не хватало какой-то мелочи для покупки. В таких случаях я всегда приходил на помощь, всегда был готов заплатить за них пару шиллингов, и дети уходили из “Биллы” счастливыми! Многие покупатели, оказавшиеся свидетелями подобной ситуации, также охотно помогали, и видно было, что делают они это от чистого сердца.
Самый неприятный вид - не покупателей, нет, а посетителей супермаркетов “Биллы” – это так называемые “копальщики”, которые, пользуясь абсурдными правилами, установленными руководством концерна, совершенно легально вывозят из магазина целые тележки товаров, не платя за них ни копейки. Отвратительные, маргинальные типы, но сейчас речь не о них. А о нормальных, добропорядочных клиентах, которых тем не менее не любят во всех супермаркетах, причем с их человеческими качествами это никак не связано. Речь идет о людях, появляющихся в магазине перед самым его закрытием.
Представьте себе такую картину. Кассирши, которые проработали в сумасшедшем темпе весь рабочий день и которым предстоит  - уже во внерабочее и не оплачиваемое время - посчитать и сдать кассу, а потом два с половиной часа добираться до дома (многие из них живут в провинции), директор, которому светит не меньше двух-трех часов сверхурочной (и также не оплачиваемой) работы,– все с трудом дорабатывают последние минуты перед закрытием магазина.
Напряжение, которое испытывают в этот момент работники супермаркета,  буквально висит в воздухе, и, между прочим, дело не только в элементарной усталости; есть и еще кое-какие обстоятельства, заставляющие нервничать персонал. Как вы думаете, зачем в это время директор выходит в торговый зал и становится рядом с кассиршей?
Впервые я наблюдал подобную сцену, когда был стажером: перед самым закрытием супермаркета заместитель директора – внушительного вида мужчина – с грозным видом вставал около касс. Как выяснилось, с целью отпугнуть потенциальных грабителей. И делал он это не потому, что руководство магазина  обладало буйной фантазией, и ему мерещились несуществующие злодеи, а потому что, как ни странно, в таком, казалось бы, цивилизованном городе, как Вена, случаи нападения на кассиров супермаркетов с целью похищения дневной выручки бывали.
 Еще когда я работал в филиале N 210/9 в торговом центре В7, я смастерил себе небольшое приспособление: взял кусок желтого ремня от роликового контейнера с крюком на конце и сделал из него петлю. В эту петлю я просовывал руку, ремень с крюком клал в карман, и в конце рабочего дня дежурил около касс, успокаивая своим боевым видом кассирш. Я не сомневался, что в случае нападения, не задумываясь, пущу в ход свое холодное оружие, хотя до этого мне ни разу в жизни не доводилось не то что использовать, но даже просто держать в руках ни финки, ни кастета.
Между прочим, если бы я со своим крюком бросился на грабителя, то тем самым нарушил бы устав “Биллы”, который четко оговаривает, что при нападении на кассира не следует оказывать никакого сопротивления, потому что жизнь сотрудника “Биллы” стоит дорого, а дневная выручка всё равно застрахована.
Сейчас, спустя несколько лет, для меня очевидно, что жизнь сотрудников “Биллы” – самое ценное, что есть в этой организации, потому что найти хороших, лояльных, да к тому же работающих с энтузиазмом сотрудников невероятно трудно. Но в то время я просто жаждал присутствовать при возможном нападении и выступить в роли героя. Схватить злодея! Чтобы начальство знало, какой в В7 храбрый директор. Думаю, это оттого, что жизнь казалась мне слишком “пресной”, и хотелось каких-то сильных ощущений. Вообще большинство русских мужчин не прочь слегка подраться – может быть, это добавляет нам адреналина, повышает самоуважение и улучшает настроение? Не знаю.
Но вернемся к поздним покупателям. Время - 19.00. Рабочий день заканчивается, я направляюсь к кассам. Ключом я устанавливаю на пульте управления автоматическими дверьми режим “выход”, и теперь никто не может войти в магазин - двери открываются только для выхода. Надо неназойливо поторопить покупателей, которые должны понять: касса вот-вот закроется, им следует поспешить. Это называется: “Мы тоже хотим домой!”
Конец рабочей недели – особый разговор. Продовольственные магазины в Австрии в воскресенье не работают, так что если ты не купил молоко в субботу, то останешься без него до понедельника. 
Суббота, 17.00. Последние покупатели завершают обход магазина, а мои подчиненные спешат: каждому хочется как можно быстрее попасть домой. Между тем многие клиенты подходят к кассе с уценёнными на 50% овощами и фруктами (скидка на эти товары в субботу вечером – обычная практика), а это – дополнительные операции в кассе.
Кассирша нервничает: до конца рабочего дня ей надо еще многое успеть, но отказаться обслужить людей, переступивших порог магазина до закрытия, она не имеет права. А тут ровно в 17.00 к кассе неторопливо приближается запоздалый клиент, толкая перед собой тележку, полную товаров. Кассирша меняется в лице, и о том, какие чувства она в этот момент испытывает, догадаться нетрудно.
Её можно понять: в этот день она приступила к работе в 06.00, имела лишь получасовой перерыв, так что сейчас с полным основанием близка к истерике. Единственный выход для неё – обслужить последних клиентов, швыряя просканированные упаковки и бутылки с такой быстротой, как если бы она участвовала в соревновании ”Лучший по профессии”.
Когда я стал директором, то взял за правило подходить в 16.55 в бюро и объявлять по громкой связи: “Уважаемые покупатели! Время – 17.00, так что поторопитесь. Касса прекращает свою работу. Мы желаем вам приятных выходных”. Обычно такое объявление подстегивало самых неторопливых и нерешительных граждан, с задумчивым видом бродивших по рядам.   
Бывало и так, что все клиенты обслужены, я запираю дверь за последним на этой неделе покупателем, а в 17.05 к стеклу двери прижимается чья-то физиономия, которая корчит умоляющие рожи, а руки показывают на часы и описывают в воздухе кривые, изображая пакет с молоком и батон хлеба.
Первое время, когда я еще не понял всех особенностей работы супермаркета, я проявлял слабость и впускал такого бедолагу в зал. Позже я это делать перестал.
Бормоча слова признательности, облагодетельствованный мной клиент обычно стремительно мчался к полке с молоком, потом – за хлебом. Я открывал кассу и терпеливо ждал. И что же? Не раз бывало так, что человек забывал, что его впустили буквально на одну минуту, и у него появлялся интерес ко всему торговому залу. Внезапно у него возникало желание взять и пиво, и масло, и творог, и в конечном итоге он появлялся на кассе с целой горой продуктов, чем приводил меня в настоящую ярость. Но делать было нечего: приходилось вежливо обслуживать таких клиентов и вспоминать пошлую поговорку: “Не делай добра – не получишь зла”.
Впрочем, я довольно быстро избавился от излишнего гуманизма и давал понять таким умникам, умолявшим впустить их в магазин после официального закрытия,  что мы тоже хотим домой, что после 17.00 работу нашу никто не оплачивает, и что кассирши – не мои рабыни, обязанные трудиться на меня в любое время суток. Мысленно я рисовал перед запоздалым клиентом большой замысловатый кукиш, а вслух произносил банальные слова: “Магазин закрыт. Приходите в понедельник”.
Человеческие странности порой просто вызывают изумление. В частности у нас была одна клиентка, которая неизменно появлялась в филиале с такой пунктуальностью, что по ней можно было проверять часы: эта  бабка по субботам вплывала в двери магазина ровно в 16.59.  Я уверен, что подобная точность возможна только в одном случае: если стоишь за углом и ждёшь, пока часы не покажут 16.58; по-другому не бывает.
Но однажды мне повезло: бабуля то ли задержалась, то ли её подвели часы. Во всяком случае, я уже подходил к двери, чтобы перевести ключ на пульте в положение “Выход”, когда, торопясь и подпрыгивая от волнения, она появилась в поле моего зрения. Ей оставалось преодолеть около десяти метров, но я с неумолимым видом поднял руку – на часах было ровно 17.00. Бабуля прибавила ходу, но дверь закрылась, изменив счет в мою пользу. Я повернулся спиной к нахалке и неспешно направился в бюро, поигрывая в кармане ремнем с крюком. Случаются и в жизни директора супермаркета приятные моменты. Хотя и нечасто.
А сейчас я хочу рассказать о стычке, которая произошла у меня с одним из таких поздних клиентов. Очевидно, что мое – явно неадекватное – поведение в той истории было вызвано хроническим переутомлением, но, по правде говоря, я и теперь не склонен каяться. А дело было так.
Незадолго до закрытия в магазине появился очередной запоздалый клиент, который резво двинулся по рядам, набирая полные руки товаров. Почему он не взял тележку? Я вам объясню; ход мыслей  покупателей к этому времени был мне хорошо известен. В подобных случаях клиент рассуждает примерно так: “Я тороплюсь, а касса вот-вот закроется. На тележку нужно время, которого у меня нет. Тем более, что залоговой монеты тоже нет, а менять у  кассирши некогда. Я не буду много покупать, возьму только самое необходимое”.
Вот тут-то недальновидный стратег и попадает в ловушку. Каждый знает, что происходит, когда заходишь в супермаркет, чтобы взять только ”cамое необходимое”, например, кофе или молоко: выходишь, как правило, с целой сумкой товаров, которые вовсе не собирался покупать.
И это отнюдь не случайность – супермаркеты не зря десятилетиями оттачивали искусство продавать. Простые смертные просто не могут устоять на пути к кассе. Все психологические уловки, все трюки опытных менеджеров направлены на то, чтобы заставить клиента купить как можно больше, и в “Билле” я впервые познакомился с таким понятием, как “спонтанная покупка”. Вот и мой поздний клиент не смог сопротивляться превосходящим силам противника (соблазнам, нацеленным на него по всем правилам “билловской” науки продавать), набрал полные руки товаров и двинулся к кассе, прижимая к себе гору пакетов, коробок, бутылок и банок.
Я наблюдал за ним с противоречивым чувством. Если что-то упадет на пол, сейчас, кроме меня, убирать будет некому; придется привезти поломоечную машину, собирать осколки, а потом еще и списывать испорченный товар; всё это – потери времени. Но вместе с тем, в глубине души, мне хотелось, чтобы я оказался прав – ему следовало взять тележку!
Я продолжал упорно следить за покупателем, не выпуская его из поля зрения ни на минуту. “Если он что-нибудь уронит, я сровняю его с землей” - пронеслась у меня в голове мрачная мысль. Это было очень странное чувство - как будто меня  околдовали.
Бросив свои многочисленные дела, я пошел за клиентом. Просто не мог не пойти: было такое ощущение, что я должен лично проследить, как он покинет магазин. При этом в мозгу у меня колотилась одна мысль: ”Если ты, мужик, что-нибудь уронишь, тебе не сдобровать!”.
Я думаю, клиент спинным мозгом почувствовал мое тревожное ожидание и весь вспотел. Он стал еще крепче прижимать к себе всё, что успел нахватать, но в этот момент путь его пролегал мимо полок с подсолнечным и оливковым маслом, уксусом, майонезами и кетчупами. Человек вздрогнул, но не смог противиться искушению, и, прижав гору лежавших у него на груди продуктов подбородком, он ухватил крепкой рукой бутылку с оливковым маслом. Я мрачно ухмыльнулся, почувствовав, что развязка близка. Закрывая холодозащитные шторки на мясных полках, я продолжал красться следом.
Обогнув полку с фотопленками, объект вышел на финишную прямую - до ленточного транспортера кассы оставалось не больше пяти метров. Кассирша призывно протирала ленту чистящим средством и была готова обслужить последнего клиента. Я подобрался, как перед прыжком. Мужик семенил к кассе, не выпуская ничего из своей добычи, я же сверлил его спину упорным взглядом, будто холодным лазером.
И вот когда до спасительной ленты на кассе оставалось два шага, пластиковая бутылка кока-колы выскользнула у него из-под мышки. Клиент наклонился, чтобы её поднять, и в этот момент стеклянная бутылка с оливковым маслом - будто только и ждала этого момента - стремительной ракетой устремилась к земле. Взрыв, брызги, эмоции, я в шоке - масло разлилось под самой кассой, а там мыть пол особенно сложно. Клиент растерялся и забормотал извинения. Кассирша удивлена, я – ничуть. Я бы даже сказал, я бы удивился, если бы ничего не произошло. А тут всё случилось именно так, как должно было случиться.
Я напрягся, как перед дракой. Догадываетесь, какие чувства владели мной в тот момент? На часах было 17.06, и многочисленные контейнеры с товаром из пятничной поставки терпеливо ждали меня на складе. Надо было разобрать как можно больше из них еще в этот день, потому что в понедельник должны были появиться новые. Мне предстояло трудиться в этот день как минимум до 20.00 – без малейшей оплаты за эти сверхурочные. По-моему, в этот момент я впервые осознал, что способен нанести другому человеку серьезные телесные повреждения. Конечно, я прямо-таки гипнотизировал этого мужика своим взглядом, но ведь под руку я его не толкал?
Клиент продолжал извиняться, но меня уже понесло.
Сурово глядя на провинившегося, я осведомился, не кретин ли он, если позволяет себе не брать тележку, а потом бьет на полу бутылки с оливковым маслом. Мы начали ругаться, и я не мог остановиться. Я чувствовал, что ненавижу этого человека, и не скрывал этого. Тут уж разъярился и клиент. Он злобно сообщил мне, что у него “отличные связи” в штаб-квартире “Биллы” в Винер-Нёйдорфе, и он мне “покажет”, однако меня эта угроза нимало не взволновала.
Оплатив разбитую бутылку и уложив купленные товары в пакет (видимо, решив обойтись без оливкового масла), напоследок он гордо заявил мне, что никогда больше нога его не ступит ни в один из филиалов “Биллы”. Это заявление привело меня в восторг. Я поздравил его с этим мудрым решением и выразил радость по поводу того, что ни мне, ни моим коллегам из других филиалов не придется убирать разлитое оливковое масло за этим недоумком.
Что было дальше? Кое-как я помыл липкий пол холодной водой из поломоечной машины. Деньги в кассах посчитали, и все кассирши ушли домой. Только я не мог уйти. Работа ждала меня, очень много работы! Я зашел на склад и уставился на ненавистные контейнеры – виновники моей несвободы. Я пнул ногой ни в чем не повинный контейнер и дал выход своим чувствам. Я орал, что рабство отменено уже много веков назад, что нельзя так издеваться над людьми, и что вся эта работа – ненормальная. Я орал, что не вынесу этого, что ненавижу эту каторжную работу, “Биллу”, все супермаркеты на свете, и что я никогда не сумею навести порядок в этом филиале.
Дав выход своим чувствам, я немного успокоился и проинспектировал склад. Мне дружески улыбнулись 16 контейнеров. Я принес портативный компьютер ЕАН и с тяжелым вздохом начал ”простреливать” коробки с подсолнечным маслом: нам прислали по разнарядке 20 упаковок с маслом, так что мне снова надо было бить рекорды в поднятии тяжестей. Разница с олимпийскими играми заключалась в том, что медали за это мне не полагалось.

2. КОНФЕТА

Как всегда бывало к концу дня, наплыв покупателей увеличился. Возвращавшиеся с работы люди спешили зайти в супермаркет, чтобы купить хлеба, молока, что-то на ужин.
Я понял, что если немедленно не выйду в торговый зал, чтобы определиться с заказом на замороженные продукты, то отправить его до шести часов в офис фирмы “Эскимо Игло” уже не успею. Внимание директора супермаркета постоянно отвлекается на самые разные дела: то звонок телефона (центральный офис просит сообщить данные по обороту за последний месяц), то “зависнет” компьютер, и надо срочно звонить по “горячей линии” в отдел программирования, чтобы его “перезапустить”, а то вдруг нежданно-негаданно нагрянет представитель пивоварни “Штигльброй” из Зальцбурга и попросит уделить ему десять минут. 
Секция замороженных продуктов в нашем филиале тянулась на добрые пятьдесят метров, и требовалось как минимум полчаса, чтобы обойти её всю с бланком заказа в руках, помечая те позиции, по которым надо было что-то заказать.
Бегло оглядывая полки, я начал проставлять количество: пицца “Вагнер” - две упаковки; замороженное тесто “Клевер” - одна упаковка; “лазанья” – одна упаковка и так далее. Проходившие мимо покупатели меня, слава Богу, не отвлекали, только в очередной раз задал вопрос про свои фотографии унылый тип в шортах. Этот странный небритый субъект неопределённого возраста и рода занятий сдал пленку на проявление неделю тому назад, и, хотя в глубине души я был уверен, что его фото сгинули в проявочной мастерской фирмы “Бильдерланд” в Граце (такое иногда случалось), и их не вернешь даже с помощью спецслужб, но каждый раз давал совет подождать еще немного.
Оставалось всего двадцать минут до шести вечера, то есть до того рубежа, когда компьютер еще мог принять заказ к сведению и в ту же секунду перебросить его в отдел заказов “Эскимо”. После шести было бесполезно жать кнопки на клавиатуре – “критическая точка” была пройдена, и отправить заказ на замороженные торты, упаковки рыбы, креветки и капусту по-брюссельски было уже невозможно.
Я поспешно заканчивал обрабатывать заказ, когда во входных дверях появилась одна из наших постоянных покупательниц с двумя детьми - спортивная мулатка лет сорока с небольшим. Почему я решил, что она спортивная? Во-первых, она носила легкую удобную одежду явно спортивного стиля, во-вторых, как-то однажды по дороге на работу я встретил её на утренней пробежке – мы жили в одном районе.
Практически каждый день она приходила под вечер в мой магазин, чтобы купить какие-то продукты, и каждый раз её сопровождали две дочки: одна – совсем маленькая - находилась в коляске, вторая шла рядом – ей было не больше шести лет, и она была очень похожа на мать. Каждый раз она то забегала вперед, то надолго отставала, что очень раздражало мать. Да, пожалуй, это было главной особенностью этой женщины: она постоянно была чем-то раздражена. Хотя, не исключено, она была просто расстроена, как будто тяжелый воз проблем ехал неподалеку. Может быть, она горевала о том, как сложилась её жизнь? Страдала от финансовых трудностей в семье? Мучилась, заботясь о двух детях без мужа? Как бы то ни было, но недовольное выражение не покидало её лица.
Каждый раз, когда я слышал, как она кричит на свою старшую дочь, у меня  сжималось сердце – я не могу спокойно смотреть, как обижают ребенка, даже если это делают его собственные родители.
Я заметил, что когда они только входили в магазин, девочка неизменно была в отличном настроении. Казалось, она привыкла к вспыльчивости своей матери и не обращает внимания на её окрики и придирки. Она бежала позади коляски с сестрой в великолепном настроении, с улыбкой на миловидном смуглом лице. И ужасно было наблюдать, как эту спокойную веселую девочку мать всякий раз доводила до слёз. Как будто спокойствие дочери не давало ей покоя. Казалось, с каким-то мстительным и злорадным чувством она отнимала у дочери то конфету, то грошовую бутылку лимонада, которую та с деловым видом выбирала себе на полке и брала с собой после некоторого размышления – как взрослая. У меня просто горло перехватывало, когда я видел, как искажается лицо девочки. Она заходилась в плаче так отчаянно, что вздрагивали и оборачивались все покупатели в зале – настолько трагичным был этот надрывный вопль, этот безутешный крик о помощи, этот сигнал отчаянья.
И каждый раз, стоило матери довести девочку до крика, как она сама, казалось, успокаивалась. Довольная улыбка появлялась на её лице, и она продолжала обход рядов в гораздо лучшем настроении, чем до этого. Может быть, дочь напоминала ей о бывшем друге, бросившем её в тяжелое время?
В тот день всё было, как обычно. Мулатка быстро - я бы даже сказал, как-то агрессивно - устремилась вперед, толкая детскую коляску и увлекая за собой старшую дочь. Девочка не отставала от матери, как видно, понимая, что будет наказана, если опять заинтересуется чем-то на полках.
Я отвернулся, продолжая быстро заполнять бланк заказа. Мне оставалось совсем немного: только проверить, соответствуют ли данным компьютера цифры о наличии на складе свежезамороженных тортов “Копенрат унд Визе”, и заказ можно было отправлять. Я вошел в бюро и принялся быстро вбивать цифры в клавиатуру компьютера. Из всего огромного ассортимента продуктов, находившихся на полках глубокого холода, я выбрал всего 15 позиций – товары, в которых мы действительно нуждались. Всего остального было с избытком.
Нажав клавишу “Отправить”, я вышел в торговый зал. Мулатка с дочерьми уже направлялась к кассе, но старшая всё-таки приотстала – я видел, как у неё загорелись глаза, когда она увидела новую “Милку Лару” - огромную красивую голубую конфету в яркой обертке с изображением принцессы; мы только в начале недели получили этот товар. Казалось, рука девочки сама потянулась к полке и схватила лакомство. Догадываясь о том, что сейчас произойдет, и чувствуя неприятную слабость во всем теле, я стоял, прислонившись к пустому контейнеру. Я просто не мог двинуться.
Мулатка начала выкладывать выбранные ею товары на резиновую ленту транспортера. Дочка тихо подошла сзади. Она медлила, не решаясь обратить внимание матери на то, что она снова что-то взяла самовольно, и просто тихо стояла, держа в руке сокровище, с которым не могла расстаться. Я наблюдал, находясь от них в десяти шагах. Думаю, на моем месте никто не мог бы остаться равнодушным, но что я мог сделать?
Внезапно девочка вздрогнула и потянула мать за рукав. Она не произнесла ни слова; просто протянула матери яркую конфету на ладошке, всем своим видом умоляя простить её на этот раз и сделать исключение из строгих правил. Я стоял и смотрел.
- Ты что – совсем придурочная? – резкий голос матери ударил наотмашь. – Сколько раз я тебе повторяла: у меня нет денег на твои прихоти!
Она взяла конфету с дрожащей ладони дочери и швырнула тонкий батончик в стоявшую рядом металлическую корзину с уценёнкой. Девочка как будто омертвела. Её глаза наполнились слезами, но она молчала. Её лицо превратилось в маску – страшную, неживую маску огромного горя, с которым не могло справиться маленькое детское сердце.
И тут мне в голову пришла счастливая мысль. Я подошел к кассе, достал  злосчастную конфету из корзины и бросил взгляд на товары, лежавшие на ленте транспортера. Бутылка с детским питанием как нельзя лучше подходила для моей задумки.
- Извините, - обратился я к мулатке, - ваша дочка здорово угадала. Фирма прикладывает к каждой бутылочке детского питания одну такую конфету. Чтобы покупатели узнали и полюбили новый товар. Так что эта конфета полагается вам бесплатно.
Было видно, что мулатка растерялась: с одной стороны, ей надо было показать дочери, что та не может просто так брать то, что ей нравится; с другой, - ведь ей не придется платить за эту конфету.
Все это время девочка стояла, не отрываясь глядя на мать, но та молчала, и это молчание было истолковано как мной, так и ребенком как знак согласия. Лицо девочки тронула легкая, несмелая улыбка. Я протянул ей конфету.
– Держи свою Лару, - ободряюще подмигнув, сказал я. – Да смотри, не обижай свою принцессу.
Девочка осторожно, как бесценное сокровище, взяла конфету. Возможно, на несколько секунд она успела почувствовать себя счастливой – до того мгновения, когда вмешалась мать.
– С какой стати вы портите мне ребенка? – она даже не заорала, а, скорее, завизжала. – Вы что думаете – я нищая?
Стоявшие рядом покупатели отшатнулись, настолько истеричным и диким был этот крик. Мулатка схватила конфету и швырнула её мне в лицо; тонкая шоколадка упала на грязный пол, где была тут же растоптана ботинком. Девочка смотрела на происходившее с ужасом, но оголтелая мать дернула дочь за руку и ринулась к выходу, толкая коляску и на ходу побросав немудреные покупки в полиэтиленовый пакет. Девочка рыдала и упиралась, отказываясь уходить. Мать силой волокла её за собой. Пожилая женщина в очереди перекрестилась и что-то пробормотала, а я стоял у кассы, чувствуя, что просто не понимаю, как себя вести в такой ситуации. Достоевского бы сюда с его рассуждениями насчет слезинки ребенка!
Жизнь продолжалась, и я вернулся в бюро. Я молча сидел за столом, уставившись на расписание работы сотрудников, висевшее на стене. Я говорил себе, что всё произошедшее меня совершенно не касается, что я не могу принимать близко к сердцу всё, что происходит с нашими посетителями. Говорил и чувствовал, как в душу вползает тоска. Я – молодой, сильный, здоровый, уверенный в себе директор магазина, поставленный руководством фирмы на службу покупателям, призванный защищать их интересы, не смог защитить самого несчастного, самого бесправного человечка: маленькую девочку, несправедливо обиженную. И было мне от этого очень нехорошо…
Мои невеселые размышления были прерваны звонком. По существующим в “Билле” правилам, один звонок означает, что возникла какая-то проблема, и кассиру требуется помощь директора или его заместителя. Я подошел к первой кассе.
– “Копальщики” опять пришли, - прошептала мне Рези Церфукс, - их двое.
Кто такие “копальщики” (на венском жаргоне “штидлеры”)? Пример того, как благое намерение оборачивается довольно-таки гнусным явлением.
В числе незыблемых принципов работы “Биллы” есть один, которым руководство концерна чрезвычайно гордится. Речь идет о так называемой “гарантии свежести”. Принцип прост: если покупатель обнаружит на полке какой-то продукт, срок годности которого закончился, то он имеет право получить точно такой же свежий товар совершенно бесплатно. То есть он не платит ничего за нормальный свежий йогурт, если сумел найти на полке такой же йогурт, но с истекшим сроком годности.
К чему эта затея приводит на практике? К тому, что в Вене, как коробейники, в пути постоянно находятся орды людей – ”копальщиков”, которые с утра до вечера обходят без устали филиал за филиалом, перерывая все полки. Разница только в том, что коробейники предлагали свой товар, тогда как эти забирают на халяву то, что им любезно предоставляет генеральный директор "Биллы" господин Виммер.
Не меньше двух часов проводят эти люди в каждом филиале “Биллы”, и размеры добычи поражают воображение: бутылочное и баночное пиво, двухлитровые бутылки “Фанты”, большие плитки шоколада, йогурты, пакеты с леденцами, дробленые орехи для выпечки, палки венгерской колбасы салями, кексы, хлеб, приправы, мясо, упакованные овощи и сосиски, расфасованный сыр и пакетики с супами. И “поисковики” нагло требуют того, что так щедро обещает им “Билла”: свежий товар бесплатно.
Сказать, что все работники “Биллы” ненавидят этих людей, значит не сказать ничего. Перерывая полки, они нарушают принятый порядок раскладки товаров, усложняя и без того нелегкую работу персонала. Но не это главное. Сам принцип их “деятельности” глубоко порочен и аморален: не могут люди просто так получать бесплатно то, за что все остальные платят деньги.
Понятно, что руководство “Биллы” использует ”копальщиков” как  волков-санитаров, чтобы отыскать случайно оказавшиеся на полках просроченные продукты, но наблюдать, как какие-то опустившиеся типы совершенно бесплатно  вывозят на тележке продукты десятков наименований – отвратительно! И не только для работников магазина, но и – возможно, в еще большей степени - для обычных покупателей. Максимум, за что платят эти дельцы, – полиэтиленовые пакеты, в которые они складывают свою добычу.
Собирательный образ тех, кто прочесывает супермаркеты в погоне за дармовыми продуктами, мягко выражаясь, симпатии не вызывает. Абсолютно антиобщественные типы. Как правило, они неопрятны: чтобы заниматься подобным делом, необходимо в какой-то степени в душе быть анархистом и нигилистом, соответственно эти черты проявляются и во внешнем облике. При этом все “копальщики” обычно напряжены и готовы к отпору; их воинственный вид, плотно сжатые губы, всё это – неслучайно. Входя в филиал ”Биллы” и начиная перерывать полки, они как бы объявляют сотрудникам: мы – не покупатели, мы пришли искать халяву, оборота мы вам не дадим, а вот нервы попортим. Можно сказать, бросают вызов, на который персонал отвечает тихой ненавистью. Ну, а те, соответственно, чувствуют далеко не братское отношение и напрягаются, как на ринге.      
Итак, Рези Церфукс позвала меня, чтобы обратить мое внимание на то, что в нашем филиале опять появились охотники за падалью, шакалы. Это не эмоциональное сравнение, а точное определение: продукты с истекшим сроком годности формально “умерли” для магазина и должны быть немедленно списаны; просто задавленный непомерным объемом работы персонал не всегда успевает это сделать во время.
Шакалов было двое. Один  - постарше и, судя по всему, намного более опытный -  руководил операцией, уверенно переходя от ряда к ряду. Ему было около пятидесяти. Толстые роговые очки, которые он поминутно протирал, трёхдневная щетина, седая на концах, большой “пивной” живот, одышка и заношенная рубашка – довольно типичный облик. Второму “копальщику” было около тридцати, он был тощий и держался несколько неуверенно. Как видно, у него пока не было такого богатого опыта, как у старшего, и – до поры, до времени – такой же наглости.
Пройдя мимо парочки, я намётанным взглядом “просканировал” содержимое тележек. Ну, как обычно: пакетные супы (у нас никогда не доходили руки, чтобы ежедневно проверять сроки годности всех упаковок!), пара плиток шоколада, выкопанных со дна огромных корзин для товара со сниженной ценой, упаковка “Фанты”, пара упаковок копченой колбасы (ну, это – вообще не мое хозяйство, а мясного отдела, который не входит в “Биллу”). Что меня поразило – там был хлеб для тостов (это как же глубоко надо залезть, чтобы найти просроченный хлеб!). Да, не слишком жирный улов. Но всё равно противно.
Парочка охотников за дармовщиной еще долго бродила по магазину, постепенно пополняя содержимое тележки. Неторопливый обход всех рядов подряд (за исключением, может быть, парфюмерного) мог бы выглядеть, как проверка магазина высокой комиссией из штаб-квартиры концерна, если бы не неопрятный вид, прерывистое дыхание и бегающий взгляд “контролеров”. 
Прибавив в овощном отделе к своей добыче упаковку лука-порея и пакет с просроченной картошкой, нечистая пара направилась к кассе. Я, вздохнув, пошел туда же: присутствовать при оформлении процедуры “гарантии свежести” – непосредственная обязанность директора. Всё должно было пройти быстро, чтобы не привлекать внимания покупателей: как ни крути, но отпуск товаров на сотню евро бесплатно по причине нерасторопности персонала не может служить хорошей рекламой магазину.
Я направил халявщиков в отдельную кассу и сам встал за пульт.
 – Ну что, поехали, - сказал я без особой теплоты в голосе.
”Золотоискатели” принялись выкладывать на ленту транспортера все просроченные продукты, свежие оставались в тележке. Я брал просроченный товар, находил на нем дату истечения срока годности, затем сканировал её и нажимал клавишу “Гарантия свежести”. После этого касса вычитала 100% стоимости товара. Для пива касса “рисовала” только залог за пустую бутылку – 1,20 шиллинга. Таким образом, довольно внушительной длины кассовый чек выглядел так: полтора десятка позиций со скидкой 100%, затем две бутылки пива по 1,20 шиллинга и два пакета по 2,50 шиллинга, чтобы эти мародеры могли утащить награбленное. Итого: 7,40 шиллингов. 
Пока я проделывал эти операции, тощий “копальщик” отошел, но вскоре появился, вертя что-то в руках. Как выяснилось - банку с просроченным фруктовым чаем фирмы “Юлиус Майнль”. При этом он сиял так, как будто выиграл главный приз в лотерею, как будто, зайдя на минутку в лесную чащу, нашел прекрасный белый гриб и теперь спешил к нам – поделиться своей радостью. Как видно, вошел во вкус, разобрался в смысле этой игры, и она ему понравилась.  Я посмотрел, скучая. Даже старший товарищ глянул неодобрительно. Мы с ним были профессионалами, и надо было быстрее закончить эту неприятную для всех процедуру – примерно как осмотр у уролога.   
- Ну и где такой же чай, только свежий? – спросил у меня старший.
– Если на полке нет, значит, нет. Этот чай больше не поставляется, так что увы, - ответил я.
– Тогда дайте замену, - грубо потребовал он. Его потная физиономия лоснилась, он поминутно вытирал пот со лба. Да и вообще от него сильно несло потом.
С трудом сдерживая раздражение, я вежливо поинтересовался: 
- Чего бы вам хотелось?
Идиотская система “гарантии свежести” в “Билле” предусматривает отпуск бесплатно любого равноценного товара, если не оказалось такого же, как просроченный, но свежего. Таким образом “копальщик” может взять пакет молока вместо йогурта, бутылку пива вместо сыра и банку колы вместо брюссельской капусты.
И тут взгляд старшего упал на стеллаж с конфетами “Милка Лара” – они лежали как раз рядом с кассой.
– Вот это, - потребовал небритый тип. – Давайте вот этих две штуки.
Покончив с неприятной процедурой, я принялся раскладывать по полкам около кассы мелкий розничный товар, продолжая наблюдать за парочкой. Уложив добытое в пакеты, авантюристы не спешили уйти. Молодой сходил к отделу деликатесов “Файнкост”, принес две булки с горячим печеночным паштетом, и оба принялись жевать, утирая рукавом текущий сок и кетчуп. Проглотив остатки паштета, молодой выбросил в урну бумажную упаковку и сыто рыгнул. Затем достал бутылку пива, ловким движением откупорил её и выпил одним махом. А потом схватил “Милку Лару” и, кривляясь,  поднес её к носу старшего. 
Я отвернулся…

3. ГЕРХАРД
      
Я прошел в торговый зал. В отделе овощей и фруктов около полок суетился новый сотрудник. Он увлеченно разбирал ящики с редиской, морковью, луком. Новенький халат в серую полоску обтягивал неширокие плечи, поношенные джинсы спускались на видавшие виды ботинки. Я подошел.
-   Доброе утро! Если не ошибаюсь, вы – наш новый сотрудник?
Парень, вздрогнув, повернулся ко мне. Его широкое лицо было одновременно и приветливым, и почтительным, только в глазах читался испуг, как у собаки, привыкшей к тому, что её отовсюду гоняют. Воротничок халата завернулся с левой стороны, придавая всему его облику какую-то детскую растерянность и беспомощность.
- Меня зовут Герхард, – заикаясь, пробормотал он.
Его лицо сделалось пунцовым, когда он, стесняясь своего дефекта, мучительно пытался вытолкнуть нужные слова. Нервный тик заставлял его все время наклонять голову влево, опуская её, как будто он хотел почтительно поклониться.   
Я задумался. Впервые с тех пор, как я был назначен директором супермаркета, мне прислали сверху не совсем здорового работника. Позднее я убедился, что с головой у Герхарда всё в полном порядке: он мыслил ясно и логично и прекрасно понимал, что от него требовалось. Но в тот момент я был несколько растерян: это заикание и привычка дергать шеей…
Откровенно говоря, ничего ужасного в этом не было. Супермаркет – это огромный объем тяжелой работы, и модельная внешность здесь ни к чему. Возможно,  подумал  я,  будет  немного  неудобно  перед покупателями, но ведь что от него требуется? Разгружать контейнеры с поставками, раскладывать товар по полкам и следить за чистотой в торговом зале. А непосредственный контакт с клиентами бывает не так уж часто и занимает немного времени. К тому же, люди чаще всего приходят в магазин озабоченные своими проблемами, сжимают в руках список продуктов, которые им нужны, и, как правило, совершенно не обращают внимания на персонал. Ну, возится кто-то там у контейнеров, раскладывает что-то по полкам, собирает пустую тару, моет пол…
Герхард на удивление быстро вошел в курс дела. Он работал в отделе фруктов и овощей, а это один из самых трудоемких участков. Мало кто выдерживает там в течение долгого времени, текучка персонала огромная, поэтому-то в этом отделе и требуются постоянно новые работники.
В нашем магазине этим отделом руководила Эмилия – словачка лет сорока с небольшим. Герхарда она приняла приветливо. Объяснила ему, в чем заключаются его обязанности, показала склады, рассказала, что делается при подготовке магазина к открытию и при окончании рабочего дня. По правилам, на этом участке полагается иметь двух-трех человек, способных полностью подменить друг друга. Ушла ли Эмилия после обеда в субботу, взяла ли отпуск или, не дай Бог, заболела – работа в отделе не должна от этого пострадать, каждый из тех, кто здесь трудится, должен уметь выполнить всю работу в одиночку.
Герхард старался изо всех сил. Он появлялся к шести утра, радуясь, как ребенок, – полная противоположность остальным сотрудникам, явно недоспавшим и без всякого энтузиазма воспринимавшим предстоящий длинный рабочий день; бодрый Герхард со сверкавшими от восторга глазами был им живым укором. Глядя на него, можно было подумать, что нам предстоит не тяжелый трудовой день, до отказа заполненный монотонной работой, а увеселительная поездка на пикник.
Ему нравилось работать. Среднего роста и, собственно, довольно крепко сбитый, он ловко управлялся с ящиками и коробками. Рядовая работа в супермаркете не требует особой одаренности, здесь приветствуются такие  качества, как аккуратность и даже педантичность; ну и, конечно, трудолюбие. Работая под контролем Эмилии, Герхард быстро освоил несложную технику обслуживания отдела фруктов и овощей.
С утра полагалось разложить по полкам товар – во-первых, тот, который остался еще с вечера и был убран на ночь в холодильник, во-вторых, новый, свежий, доставленный утром водителем с центрального склада. Весь день надо было следить за внешним видом полок: убирать “некондицию” (ананасы, дыни и шампиньоны – товар деликатный, того и гляди, потеряют товарный вид) и выкладывать на полки новый товар. Вечером всё следовало проделать в обратном порядке: за полчаса до конца рабочего дня начать собирать скоропортящиеся фрукты и овощи (стараясь делать это незаметно для покупателей), уложить их в лотки, поставить на контейнер и увезти в холодильник.
Хотя я и назвал технику работы в этом отделе несложной, но, конечно, здесь, как и везде, надо было работать головой – не ставить на коробки с манго и киви ящики с картошкой, продавать в первую очередь товар, хранившийся дольше, и следить за тем, чтобы у покупателей не кончились полиэтиленовые пакеты для взвешивания.      
Через несколько дней у нас в магазине появился наш районный инспектор – господин Кремсер. По-хозяйски прошел по всем торговым рядам, заглянул на оба склада, оценил чистоту и порядок в подсобных помещениях, после чего засел в бюро и надолго “прилип” к компьютеру.
Управление огромными потоками товаров в рамках концерна – непростое дело, а потому в каждое свое посещение районный инспектор не отрывался от компьютера, по меньшей мере, часа четыре. Контролировал данные инвентаризации, списывал через центральный склад товары с изменившимся статусом, проверял качество обработки заказов.
На этот раз он позвал меня в офис.
- Ну и как вам новый сотрудник, господин Берго? Как работает?
-  Прекрасно,  господин   Кремсер,  -  ответил я. –  Парень деловой, энергичный. Быстро вошел в курс дела, трудолюбив, исполнителен. Эмилия им довольна.
Кремсер продолжал писать в журнале оборотов, рассеянно слушая меня.
- Только это…, - я не знал, как продолжить.
- Что такое? – оторвался инспектор от вычисления процента прироста оборота по своему району за последний месяц.
- Он не совсем здоров, - начал я, - заикается, головой дергает…
- И что же, это у него серьезно? – спросил Кремсер с бесстрастием хирурга, обсуждающего предстоящую ампутацию ноги пациента.   
- Да нет, не очень. Он старается, работает добросовестно. Приходит во время и выполняет всё, что должен. В субботу Эмилия ушла после двенадцати, так Герхард до конца рабочего дня отлично справлялся один. Всё аккуратно убрал, ничего не забыл. Поддерживает в отделе  чистоту.
Кремсер задумался, побарабанил пальцами по столу.
Озабоченность инспектора можно было понять: по австрийским законам, ни одна фирма не имеет права уволить работника, имеющего даже легкую степень инвалидности, как бы ей ни хотелось это сделать. Есть, правда, в этом деле некоторая тонкость: первый месяц считается испытательным сроком, и в этот период трудовой договор может быть расторгнут без предупреждения любой из сторон - как работником, так и нанимателем, после чего становится бессрочным.
- Надо коллеге втык сделать, - в конце концов решил инспектор. - Он проводил с ним собеседование и даже не намекнул мне, что парень с дефектами. Ну да ладно, - подумав, подытожил он, - пусть работает, а там посмотрим.
Так и продолжал трудиться тихий, незаметный Герхард, выполняя важную работу на ответственном участке – в отделе фруктов и овощей. То тут, то там попадался он мне на глаза, деловитый и трудолюбивый, как муравей. Его глаза всегда сияли, с лица не сходила счастливая улыбка. Буквально за пару недель он стал любимцем всего коллектива. Работая среди усталых, раздраженных людей, он был неизменно доброжелателен и приветлив, смахивая на дружелюбного, приветливо помахивающего хвостом пса. Он старался подбодрить мрачно настроенных коллег, а при нашей тяжелой работе люди бывают в таком настроении частенько. Стрессов у нас хватает.
Вскоре мы с Герхардом подружились. Он как-то потянулся ко мне - похоже, почувствовал доверие; мне же его было попросту жаль – такого безобидного, безответного, восторженного. Пару раз мы поговорили, оказавшись вместе на складе. Я сказал ему, что если не считать меня, он – единственный мужчина в коллективе, а потому я на него очень рассчитываю. Это привело его в восторг. Привычно заикаясь и дергая шеей, он заверил меня, что я могу на него полностью положиться, он меня не подведет. Это была подлинная мужская солидарность.
Как-то, когда я проходил мимо отдела деликатесов, меня подозвала работавшая там молодая югославка Анастасия - ей захотелось поделиться со мной своими мыслями о Герхарде.
-  Конечно, - сказала она, - он немного поврежденный, но вкалывает не за страх, а за совесть. – И, помолчав, добавила задумчиво: - Если бы все здоровые так работали!
Я был с ней согласен. Герхард добросовестно выполнял всё, что ему поручалось, и Эмилия уже не раз оставляла его одного управляться в отделе, уходя сразу после того, как были сделаны заказы на следующий день. Он этим заметно гордился.
Похоже было, что неполноценность Герхарда совершенно ему не мешала. Привыкнув, он перестал стесняться, и, к своему удивлению, я обнаружил, что он активно общается с покупателями. Я просто остолбенел, когда первый раз увидел, как весело и непринужденно приветствует он каждого посетителя, проходящего мимо яблок и картошки. По установленным в “Билле” правилам, каждому сотруднику полагается здороваться с покупателями, но – нечего греха таить - так поступают очень немногие.
По субботам, ближе к закрытию, супермаркет начинает продавать овощи и фрукты за полцены - ведь лучше выручить хотя бы половину денег, чем в понедельник отправить товар на свалку. А потому  примерно с половины четвертого сотрудники этого отдела приступают к распродаже. При этом они должны не только прилепить наклейку с обозначением скидки - 50%, но и стараться привлечь внимание покупателей к уцененному товару. Герхард так энергично отдался этому новому для него занятию, что за короткое время приобрел симпатии покупателей.
Однажды мы разговорились с Герхардом о его жизни. Выяснилось, что живет он один в однокомнатной квартире. До того, как придти к нам, он работал на кухне отеля поваром, а еще раньше – помогал в доме престарелых. Его мать умерла два месяца назад, и других близких родственников у него не было.
- Ты знаешь, - поделился он со мной, - я иногда хожу на кладбище к маме и разговариваю с ней. Мне кажется, она меня слышит.
Я представил, как, должно быть, грустно ему после работы приходить в пустую квартиру и каким одиноким и потерянным он чувствует себя в выходные дни. То-то он так радуется работе!
Мне хотелось его как-то поддержать, и на следующий день я похвалил его за добросовестную работу:
- На тебя можно положиться, дружище, - сказал я с чувством. – Приятно знать, что ты всё сделаешь, как надо, и не подведешь.
Герхард страшно оживился: - Ты, правда, считаешь, что я хорошо работаю? – заглядывая мне в глаза, спросил он. – Ты на самом деле доволен моей работой? Ведь меня никогда не выгонят?
От волнения он заикался больше, чем обычно, щеки его раскраснелись, он был крайне возбужден.
- Конечно, - ответил я, - если ты будешь хорошо работать, я тебе обещаю, что тебя никто не уволит.
В этот вечер мы попрощались с ним особенно тепло.
Как-то раз я заглянул в нашу комнату отдыха, где сотрудники обычно обедали или пили кофе, а иной раз просто забегали покурить и полистать журналы, и застал там Герхарда, который разглядывал журнал для мужчин. Увидев меня, он страшно смутился, покраснел и спрятал журнал за спину.
- Тебе нравятся красивые девушки? - спросил я.
-  Да, - с готовностью признался он. И добавил: “Ты знаешь, у меня есть девушка, она работает официанткой. У нее потрясающая фигура”.
И он принялся с жаром описывать мне девушку своей мечты. Бедный парень!
Его энтузиазм не увядал. Он уходил в конце рабочего дня – неизменно бодрый и счастливый от сознания своей полезности – для меня, для магазина, для фирмы. Перед уходом он всегда подходил ко мне и спрашивал, нет ли еще какой-нибудь работы, с которой он мог бы помочь.
Однажды я попросил его остаться после работы. На следующий день ожидался приезд высокого начальства, и усилиями всего коллектива магазин был доведен до полного блеска. Полки были полны аккуратно расставленных товаров, металлические коробы ломились от “уцененки”. Осталось сделать немногое.
К тому времени Герхард научился уверенно управляться с поломоечной машиной, и мыть полы с помощью этой машины стало его излюбленным занятием. Это не могло не радовать меня, потому что остальные сотрудники старались увильнуть от этой работы под любым благовидным предлогом. Между прочим, совершенно непонятно, почему. Эта работа совсем нетрудная - нужно просто идти за машиной, нажимая рукоятку, а всё остальное она делает сама: подает воду, скребет пол щеткой, а затем всасывает грязную воду, оставляя за собой широкую полосу идеально чистой кафельной плитки.
Герхарду эта работа пришлась по вкусу. Когда я, торопясь из бюро на склад овощей, натыкался на шумящий агрегат, за которым, широко расставляя ноги в стороны, со счастливой улыбкой брел Герхард, я не мог не улыбнуться при виде этой пары. Вид у Герхарда был торжественный, и со стороны всё это выглядело так, как будто он учил ходить ребенка, осторожно следуя за ним.
В тот вечер, накануне визита начальства, осталось лишь вычистить “загон’’, в который ставятся тележки для покупателей, и мы принялись за эту работу вдвоем с Герхардом уже после того, как магазин был закрыт и все остальные разошлись по домам. Тележки там стоят  в четыре ряда, поэтому мы начали с того, что отцепили тележки первого ряда и отогнали их подальше. И так ряд за рядом. Я двигал тележки, Герхард проходил машиной по освободившейся поверхности. В конце концов мы довели этот отсек до такой стерильной чистоты, что в нем можно было бы устроить операционную. Герхард ушел домой абсолютно счастливым.               
На следующее утро мне пришлось встать пораньше – в четыре часа я уже был в магазине. Районный инспектор обещал привезти свою коллегу, недавно назначенную на эту должность, чтобы показать ей наш супермаркет и поделиться опытом руководством (надо понимать: слегка похвастаться). Мне надо было доделать кое-какую бумажную работу в бюро и проверить парфюмерный ряд – всё ли там накануне было сделано, как надо.
Понятно, что в такую рань я поднялся не от хорошей жизни. Директор филиала – это не просто должность, это – судьба. Как у боевого офицера. Речь не о том, что ты хочешь или можешь выполнить, а лишь о том, что ты должен сделать. А когда, каким образом ты будешь выполнять свою работу – значения не имеет. Ты должен всё время сознавать, что этот филиал – твой, и ты в ответе за всё.
Отперев наружную дверь, я вошел в “предбанник”, в котором поставщики оставляют привезенный ими товар – хлеб, молочные продукты, мешки с обработанными фирмой “Бильденланд” фотопленками. Для этого у них имеется специальный ключ, открывающий только наружную дверь. В торговый зал, отделенный от “предбанника” решеткой с железной дверью, поставщики попасть не могут, тогда как я своим ключом могу отпереть любую дверь в магазине. Он так и называется – главный ключ. В каждом филиале таких ключей только два – у директора и у его заместителя. Поскольку в нашем филиале заместителя не было, второй ключ находился у Эмилии.
Трудолюбивая словачка, как штык, появлялась к шести утра, входила в магазин и начинала хозяйничать. Я полагался на неё полностью. Какие бы катаклизмы ни случились – землетрясение в Пратере, цунами на Дунае – ничто не помешало бы Эмилии разложить десятки видов овощей и фруктов по своим местам - она была профессионалом! Обычно я сам приходил к шести, но бывало и так, что я доверял Эмилии отпереть магазин, а сам появлялся только после семи, особенно, если  накануне  до позднего вечера  занимался инвентаризацией. 
В тот памятный день я её опередил: когда она пришла на работу, я уже успел привести в порядок бюро и кое-что доделал в  парфюмерном  ряду. Начали подходить и остальные сотрудники, в том числе и радостно улыбавшийся Герхард. Как обычно, он подошел ко мне, чтобы лично засвидетельствовать свое почтение.
- Сегодня мы ожидаем визита инспектора, Герхард, - сказал я. – Поэтому, пожалуйста, постарайся навести особый порядок. Помогай Эмилии. Всё должно сиять и сверкать.
Господин Кремсер появился величественный, как президент, в сопровождении довольно симпатичной блондинки – новой районной инспекторши. Рядом с ней он, несмотря на свои 25 лет, смотрелся ветераном.
Я подошел и почтительно поздоровался, не сомневаясь в том, что за магазин мне краснеть не придется. Всё было в полном порядке – полки, касса, склады. Однако районный инспектор – возможно, стремясь произвести впечатление на коллегу – хвалить меня не стал, а посоветовал “прибавить газу”. Странно было бы ожидать от него чего-то другого. Этот совет – “Прибавьте газу, господин Берго” – я слышал от него практически каждый день. Даже когда у него не было времени заехать к нам в филиал, господин Кремсер звонил, справлялся, как идут дела, и напоследок неизменно рекомендовал “поддать газу”. Что делать! Концерн любой ценой стремился увеличить оборот.
Дав ценные указания, господин Кремсер уединился с коллегой в бюро и занялся привычным делом: уткнулся в компьютер – любимое детище районных инспекторов. Я же отправился в свой обычный обход по магазину – определять, какие ряды уже успели опустошить голодные покупатели, какие полки срочно нуждаются в пополнении. Типичная картина для субботы: клиенты успели вынести полмагазина.
В отделе фруктов и овощей полки выглядели очень привлекательно: яблоки, груши, мандарины, грейпфруты, киви,  авокадо, манго, зеленый салат и многое другое. Герхард увлеченно консультировал какую-то старушку, интересовавшуюся снижением цены на цветную капусту.
Не обнаружив Эмилию в овощном отделе, я пошел её искать и нашел на складе. Она была явно чем-то озабочена и с сосредоточенным видом копалась в своей тележке. В этой тележке – самой обычной, какими пользуются покупатели - хранилось всё её хозяйство: списки кодов для всех возможных видов овощей и фруктов, необходимые для программирования весов; ценники; этикетки для уценки товара; коробка с одноразовыми перчатками, а также запасные рулоны полиэтиленовых пакетов, в которых покупатели сами взвешивают овощи и фрукты.
- Что случилось, Эмилия? – поинтересовался  я.
- Пропал ключ, -  ответила она.
- Какой ключ?
- Главный, от магазина.
Мне показалось, что я ослышался. В нашем магазине работали честные люди, и представить, что кто-то мог взять чужую вещь, было просто невозможно. А уж украсть ключ – это вообще какой-то бред. Кому же он может понадобиться кроме злоумышленников? Среди наших сотрудников таких, безусловно, не было, и я решил, что Эмилия просто забыла, куда она положила ключ, а потому и переспросил не без раздражения:
-  Ты уверена, что ключ пропал? Где он был? Почему ты не держишь его при себе, как полагается по инструкции?   
-    Я оставила ключ в кошельке, а кошелек лежал в моей тележке, - потрясённо ответила Эмилия. – Я была уверена, что он никуда не денется - ведь мои личные вещи всегда лежат в тележке, и никогда ничего не пропадало.
Для Эмилии исчезновение ключа означало не только стресс, но и крупные неприятности. Мало ли что может заподозрить бдительное начальство? В магазине товара как минимум на миллион долларов, а в чьих руках теперь находится ключ – неизвестно.
По правде говоря, я подумал, что Эмилия зря так разволновалась: скорее всего, она сама положила ключ в другое место. Работа в супермаркете вообще утомительная, а уж для сотрудницы, отвечающей за отдел фруктов и овощей (тем более далеко не молоденькой), и подавно. Не удивительно, что она могла позабыть, куда дела ключ.
Ситуация, однако, оказалась не такой простой.
- Главный ключ находился в одной связке с моими домашними ключами, и эта связка лежала в кошельке, - объяснила Эмилия; при этом лицо её стало еще более напряженным. – Кошелёк на месте, деньги не пропали, связка ключей от дома тоже тут, а ключа от магазина – нет.
Тут я вообще перестал что-либо понимать. До этой минуты я был относительно спокоен, просто не сомневался, что Эмилия что-то напутала. Теперь вырисовывалась совсем другая картина. Я понял, что дело серьезное, и о чрезвычайном происшествии следует немедленно доложить районному инспектору, тем более что он здесь.
Это сказать легко - а попробуй, доложи! Это – твой филиал, ты полностью отвечаешь за порядок в нем, и пропажа ключа неминуемо бросает на тебя тень, даже если ты совершенно не при чем. Делать нечего, скрепя сердце я побрел в бюро.  Доложил, что пропал ключ, неизвестно, при каких обстоятельствах, был на брелке у Эмилии, но сейчас его там нет.
Демонстрируя коллеге оперативность при принятии решений в нестандартных ситуациях, районный инспектор велел срочно вызвать слесаря и поменять все замки во всех дверях. Я пытался слабо возражать, говорил, что, возможно, ключ найдется - уж как-то странно он пропал, но господину Кремсеру было чуждо сослагательное наклонение. Дав указание звонить ему в любое время, если ключ найдется, он уехал.
Я тут же позвонил в технический отдел фирмы и попросил срочно прислать слесаря. Весь коллектив был взбудоражен.
Приехавший вскоре слесарь поменял все замки в магазине, а их немало. На двух входных дверях, на железной решетке, которой я каждый вечер отгораживал магазин от “предбанника”, и на двери, ведущей  в помещение, где стоит огромный мусорный контейнер. А поскольку установка такой системы, как была прежде, при которой один главный ключ отпирает все замки, а ключ поставщиков – только замок внешней двери, требует времени, слесарь на каждую дверь поставил замок со своим ключом, так что я оказался обладателем двадцати ключей – по три ключа на каждый замок плюс восемь ключей для поставщиков. При этом новые ключи каким-то образом надо было еще  раздать водителям, которые привозят товар рано утром.
Однако смена замков всех наших проблем не решила - напротив,  ситуация еще больше усложнилась.
Через полчаса после ухода слесаря Эмилия отвела меня в сторону для конфиденциального разговора. Она поделилась со мной своими подозрениями, которые возникли у нее после разговора с фрау Байзан.
Байзан – 37-летняя турчанка - работала на салатах. У нас был такой специальный бар с салатами и свежеприготовленными соками. Я с ней пару раз ругался, потом мы мирились, и она даже называла меня своим “аркадашем”, что в переводе с турецкого звучит примерно, как “корифан” или “дружбан”. Что, впрочем, не помешало ей как-то наорать на меня в присутствии клиентов на её чудовищном немецком типа “моя делать салаты, твоя моя не мешать”, после чего я обозлился на нее уже всерьёз. Я и до этого не хотел держать её в своем магазине, потому что она была ленива, нечистоплотна, некомпетентна и чихала так, что покупатели во всем магазине вздрагивали. Не удивительно, что в те дни, когда она так чихала, оборот на салатах, которые она в это время готовила, ощутимо падал. Если добавить, что чихала она не только ежедневно (возможно, ей не подходил венский климат), но и по несколько раз в день, понятно, почему мне очень хотелось с ней расстаться. Я уже начал понемногу “стучать” на неё начальству и надеялся, что надолго она у нас не задержится.
Так вот, по словам Эмилии, Байзан рассказала ей, что на днях Герхард похвалился, что он получает ключи и в понедельник будет отпирать магазин. Как настоящий директор.
Я был ошеломлен. Неужели в самом деле Герхард? Такой преданный и трудолюбивый! Возможно, мы сами были виноваты? Перехвалили его, и он и в самом деле решил, что способен во всем заменить Эмилию. Она открывает по утрам магазин – и он сможет.
Было ясно, что невозможно прямо - что называется, “в лоб” - потребовать от него вернуть ключ. Он будет отпираться, заикаться, пытаться улыбаться и утверждать, что ни о каком ключе ничего не знает. Необходимо было найти к нему какой-то подход, но какой?
    Мы посоветовались с Эмилией, и в тот момент, когда в отделе овощей и фруктов все его труженики - Эмилия, Герхард и Века - были в сборе, я подошел к ним и, сделав задумчивое лицо, произнес: “Надо же, Кремсер почему-то убежден, что ключ находится где-то в магазине. Он сказал, что тот, кто найдет ключ, получит награду. Лично я не прочь подзаработать, а потому я пошел искать ключ”. Эмилия мне подыграла, а сообразительный югослав хмыкнул, спрятав улыбку в ящике с редиской, которую он в этот момент пытался впихнуть в полку. Герхард заволновался:
- А сколько дадут денег, если найдёшь ключ? – спросил он, привычно дергая шеей, будто взнуздываемый конь, и от волнения заикаясь больше обычного. –  Две тысячи дадут?
- Думаю, да, - подбодрил я его. И на мгновенье представил себе реакцию районного инспектора.
Бедный, наивный Герхард! Не подозревая о моем коварстве, окрыленный перспективой получить пару тысяч шиллингов, он отправился на “поиски”.
Через десять минут везучий искатель ключа появился. 
– Ты знаешь, Стани, - а ведь ключ-то я нашел! – он был просто счастлив.
-  Ну и где же он был?
- А он вниз свалился, в коробку с одноразовыми перчатками, - ответил Герхард.
Что ж, я поверил, что ключ сам вынул себя с брелка, вылез из  кошелька, застегнул кошелек, после чего перебрался в низ тележки. Я поздравил Герхарда и пошел звонить Кремсеру.
Итог нашего короткого разговора можно было предвидеть: с понедельника толковый Герхард у нас больше не работает.
Сообщить ему эту новость предстояло мне.
Я пошел в комнату для отдыха, налил себе кофе и задумался. Как директор магазина и официальное лицо я не должен был испытывать никаких эмоций, мое дело – руководить. Но в случае с Герхардом всё было не так просто. Он пришелся мне по душе, он отлично работал, но – главное - я совершенно не мог представить себе его реакцию.
Я допил кофе, выбросил стаканчик в урну и направился в бюро. Не было смысла затягивать дальше эту неприятную процедуру.
- Господин Раковски, пожалуйста, зайдите в бюро, - объявил я в микрофон. Спустя минуту появился Герхард. Как всегда, дружелюбно улыбаясь, он смотрел на меня с интересом. Я молчал, мысленно пытаясь найти подходящие слова, но Герхард сам пришел мне на помошь.
- Ну как, Стани, когда мне выдадут премию? – его широкая  улыбка говорила о том, что он совершенно не догадывается о том, что сейчас последует. – Ведь ключ-то я нашел!
В его взгляде читалось радостное ожидание – я же сам сказал, что инспектор выдаст вознаграждение! Я отвернулся.
- Герхард, я должен тебе сообщить, что ты уволен, -  начал я, стараясь не глядеть на бедного парня. – Тебе больше не надо приходить на работу. Фирма пришлет тебе расчет, и в магазин тебе больше приходить не следует.
Я сделал паузу, ожидая, что Герхард начнет возражать и что-то доказывать, но он молчал. Только с его лица постепенно сползала - такая неуместная сейчас - улыбка. В глаза было невозможно смотреть: в них заметалась паника ребенка, оказавшегося в непонятной и потому страшной ситуации. Губы дрожали, руки безвольно повисли. Казалось, Герхард омертвел. Он молча смотрел на меня. Я почувствовал, как горло перехватила судорога, но надо было произносить слова.
- Ты очень хорошо работал, Герхард, - сказал я, - но районный инспектор принял решение сократить персонал.
И поспешил добавить: - Я не имею к этому никакого отношения, и очень сожалею, что так вышло.
Герхард явно не воспринимал смысла произносимых мной слов. Его лицо выражало крайнюю сосредоточенность, как будто он старался понять что-то, очень для него важное. Я вздохнул поглубже и закончил:
 - Не переживай, ты очень хорошо работал и наверняка легко найдешь себе хорошее место.
Вдруг он разрыдался. Казалось, все последние минуты он копил силы, и, наконец, его потрясение выплеснулось наружу - такое отчаяние и боль слышались в его голосе: – Мама умерла два месяца назад, - плакал он. – у меня никого нет… Я  больше не могу… Я не хочу так жить… Я положу конец своей жизни… Всё  не имеет смысла…
Я чувствовал себя так, как если бы пинком отшвырнул щенка, которого подобрал, накормил и приручил. Герхард рыдал и смотрел на меня умоляюще.
В бюро заглянула Анастасия. Увидев, что у нас происходит, она вышла и тут же вернулась со стаканом воды. Протянула его Герхарду. На её лице читалась такая жалость, которой я даже не подозревал в ней  - современной, насмешливой девушке. Но Герхард уже не мог остановиться. Он плакал, вспоминал, как я обещал ему, что никто его не выгонит. Он жаловался на всю свою никчемную, одинокую, бессмысленную жизнь. А потом он замолчал и просто сидел, вздрагивая и всхлипывая, на краешке стула. Поникшая фигура, тонкая шея, безвольно упавшие руки были трагичны.
Я поднялся.
 – Не унывай, Герхард, - стараясь казаться бодрым, сказал я, – у тебя всё будет хорошо. Дай мне свой номер телефона, я тебе позвоню, и мы куда-нибудь сходим. Да и на новое место работы я попробую тебя устроить. Всё образуется.
Герхард перестал всхлипывать.
 – Ты, правда, поможешь мне, Стани? – робко спросил он. В его глазах затеплилась слабая надежда, что жизнь наладится. Может быть, это была надежда на чудо?
Он собрал свои вещи, зашел в бюро, в котором я так и сидел, не двигаясь, отдал мне ключ от гардеробного ящика, которым пользовался почти четыре недели. И с надеждой посмотрел на меня.
– Прощай, Герхард, - я пожал ему руку. – Мы обязательно встретимся, и у тебя всё будет хорошо.
Я пошел проводить его до выхода. Он успокоился, на глазах уже не было слез. Он как будто перегорел. В последний раз он медленно шел  через весь наш большой магазин. Мимо еще не разобранных контейнеров, мимо стеллажей, которые он  не успел привести в порядок. На нашем пути оказалась поломоечная машина, которую кто-то небрежно бросил в проходе. Лицо Герхарда исказилось, он отвернулся.
Я долго стоял у салатного бара, где Байзан выжимала морковный сок, и сквозь огромную витрину-окно наблюдал, как Герхард медленно, сгорбившись, идет к трамвайной остановке. В каждой руке он держал по сумке. Я вспомнил, что в наш магазин он ездил через весь город, затрачивая на дорогу около часа. Я представил, как радовался он каждому рабочему дню, как заранее выходил из дома, чтобы не опоздать, как ехал в трамвае, предвкушая интересную работу.
Герхард недолго стоял на остановке. Подошел трамвай, и, в последний раз оглянувшись на наш магазин, бывший сотрудник отдела овощей и фруктов, скрылся из вида.  Двери закрылись, вагон тронулся. Поломоечная машина по-прежнему стояла в проходе. Удивительно, как быстро успели натоптать в торговом зале многочисленные покупатели. Я вздохнул и включил поломоечный агрегат. Заместителя у меня до сих пор нет, а у всех сотрудников куча работы. Я нажал рукоятку и медленно двинулся вперед, осторожно шагая за шумящей машиной. Было странное чувство, будто ты идешь за ребенком, который делает свои первые осторожные шаги…