30 сентября 2004

- Так кто из вас тут главный? – спросил молодой человек. Три женщины спокойно посмотрели в его лицо – за свою жизнь и не таких видали.

- А сам-то что думаешь? – не удержалась та, что повыше. Лицо у нее было круглое и все в нем казалось оптимистичным: и маленький нос смотрел кверху, и брови разбегались к вискам, и глаза смеялись, и мелкие веснушки, как брызги облепихового сока.

- Вы, что ли?

- Для тебя, может, и я. А для кого другого, может, вот она, - и женщина махнула головой на свою соседку слева. Та была очень худая, на лице все какое-то незаметное, только над острыми скулами огромные иконописные глаза. После взгляда в них молодому человеку расхотелось воевать, он притих, замялся и наконец выдохнул:

- Мне просто нужно знать – сегодня такой день… Скажите, что мне делать. Ну, в общем… Моя подруга беременна, а я, понимаете, ну в общем не собирался на ней жениться и все такое. И чего делать?

- Вот это новость! – не удержалась веснушчатая.

- Н-да, старо, как мир, - пробормотала вторая и посмотрела на третью. Та тихонько вздохнула и выступила вперед.
 
- Пойдем, - мягко сказала она, обнимая его за плечи. – Тебе повезло, что ты нас застал. У нас сегодня обход, очень много дел. Вера, Надя, идите без меня. Вечером увидимся у мамы. А теперь смотри. – Женщина сыпанула на стол мелкий речной песок. – Разные песчинки или одинаковые?

- Вроде бы одинаковые, но все-таки немножко отличаются.

- Верно. Вот эта песчинка – ты, эта – твоя подруга. Другие – остальные люди. Какую бы ты песчинку ни выбрал, в чем-то вы будете похожи, в чем-то нет. Но они все – речные светлые песчинки. Твоя подруга хочет, чтобы ты на ней женился?

- Хочет.

- Вы уже соединились в ребенке. Представь: он станет подрастать, и ему нужен будет только один отец – ты, а не какой-то дядя Вова, который станет ее мужем. Ты будешь с ним играть, учить его, но главное – ты будешь его любить. Понимаешь, любить каждый день, находясь рядом. Потому что в другом случае, даже если ты будешь его любить, но на расстоянии, он не почувствует твоей любви – так всегда бывает. Любовь далекого отца для ребенка – это пламя спички. А ребенку нужно солнце. Теперь девушка: когда вы знакомились, она тебе нравилась?

- Ну в общем да.

- А что изменилось?

- Не знаю. Когда она сказала, что залетела, во мне что-то обломилось. Мы еще не готовы – ни образования, ничего, только на первом курсе. Моя мать работает, она с ребенком сидеть не будет.

- Нет, погоди, ты не о том говоришь. Чем девушка для тебя стала хуже?

- Не знаю. Просто я не чувствую к ней того, что раньше.

- Успокойся. Ты дергаешься, ощущаешь себя загнанным в угол, она – тоже, даже еще хуже, поверь. Когда начинаешь узнавать человека, все в нем интересно, все нравится. Потом знакомишься с его недостатками, и все начинает раздражать. А потом все, что нравится и не нравится, превращается в сплав, и понимаешь: вот это и есть родной человек. Ради того, что тебя так к ней влекло – попробуй еще раз.

- Ну говорю же: не могу.

- А зачем тогда к нам пришел? Ты ведь уже все решил.

- Думал, посоветуете что-нибудь дельное.

- Посоветуем забыть твою подругу с ребенком?

- Ну не знаю…

- Ладно, все ясно. Иди. Только об одном прошу: попроси свою девушку к нам придти. Пусть спросит Веру.


 ***

Вера и Надежда долго кружили по улицам, пока их внимание не привлек разговор двух мужчин.

- Надо в церковь сходить, благословение взять, - торопясь и хлюпая словами, говорил рыжебородый. – Иначе ничего не получится. Всегда – и перед тем, как квартиру продать, на работу устроиться, и перед началом любого дела надо взять у батюшки благословение – и тогда все получится, и деньги будут – все будет.

- Ну, Вас послушать – так без благословения и чихнуть нельзя, - не выдержал второй, высокий. - А как же люди жили в советские времена? Никто никаких благословений не брал, и все равно у кого-то все складывалось, а у кого-то возникали проблемы.

- Конечно, конечно, нельзя забывать про Божий промысел. Все в руках Божиих.

- Тогда какое значение имеет благословение? И зачем тогда патриарх Алексий всюду ездит с личной охраной?

- Ну, на Бога надейся, а сам не плошай, - на лице рыжебородого образовалась лукавая улыбочка.

Рядом с высоким стояла девочка лет тринадцати. Она не только вслушивалась в разговор, но и время от времени порывалась вставить слово, однако затем заставляла себя промолчать, только глаза горели. Вера не удержалась – легонько гладящим движением провела рукой по ее волосам. Та вздрогнула, заоглядывалась – никого. Замерла, выпала из разговора.
Вера и Надежда полетели дальше.


-----
У окна сидела девушка, быстро клацала по клавиатуре, покрывая страницу своего публичного дневника на diary.ru потоком слов:

«Как можно жить в этом мире? Кругом вранье и грязь. Никто нам не поможет, пока мы сами не решим себе помочь. Ждем, когда появится кто-то, в чьих силах изменить все, взмахнув рукой. Но ждать долго. Не выдержав, мы уходим из жизни, вспарывая вены, глотая таблетки, падая с крыш. Или вынимаем иглу – с ней легко и спокойно, до определенного момента. А потом снова – мрак, пустота. Ненавижу мать за то, что пустила меня в этот жестокий мир!» На мгновение девушка остановилась, бросила взгляд в окно – там под белесым равнодушным небом мокли ржавые крыши. Если бы она поднялась на пару этажей выше, то увидела бы, что с южной стороны небо уже просветлело, дождь закончился, и над землей мягко сияли обласканные изнутри солнцем золотистые облака. Девушка смогла бы также увидеть в этом свечении и улыбку Надеждиного лица, и прожигающую силу глаз Веры. Но она хмуро смотрела в закапанное стекло своего окна и брови ее все ближе сходились к переносице.

-----

Невидимый телефонный провод соединял двух подруг. Забившись вглубь разлапистого кресла, одна говорила:

- Понимаешь, я устала от этих вечных вопросов: есть Бог – нету Бога. Почему я должна гадать? Разве в этом смысл? Когда появился Адам, разве был у него вопрос: есть ли Бог? Он точно знал, что есть, что он все видит. И то поступил по-своему. Вся проблема в том, чтобы сердцем выбрать путь с Богом – несмотря ни на что. Почему же со времен Адама так немыслимо усложнилась наша задача? Прежде чем идти к Богу, мы вынуждены решать для себя, да есть ли он вообще - и естественно, куча народу отваливается уже на этой стадии. Неправильно все это. Человек не должен рассуждать, есть Бог или нет. А то те, кто считают «есть», пытаются жить по совести, те, что отрицают, пускаются во все тяжкие – каждый определяет себе законы сам и идет с ними более или менее уверенно. Вот и Тихоплавы пишут, что сегодня человеку нужно знать точно, есть ли Бог, получить научное подтверждение его существования – ведь уже давно проводится масса экспериментов: и ауру зафиксировали, и силу молитвы в виде свечения вокруг пальцев, и столько всего! Человек не должен, не должен гадать «верить – не верить, есть Бог – нет Бога», человек должен знать и тогда уже выбор делать. Иначе получается, что Бог просто играет с нами в кошки-мышки.

В разговор вступила вторая – сидя с ногами на тахте, она мяла в пальцах камешек.

- Ну правильно, поэтому Достоевский и вывел формулу «если Бога нет, то все позволено». Так оно и получается. Кто-нибудь из священников тебе бы наверное ответил, что это козни дьявола – заморочил людям голову, заставил усомниться во всем, переключил внимание на проблемы НЛО, снежного человека, астрологию. Сейчас только ленивый, по-моему, хоть раз не ходил снимать порчу или какой-нибудь «венец безбрачия». А может, мы со времен Адама сами настолько отошли от Бога, что своими руками нагородили эти стены неверия? С каждым поколением потомков мы все отдалялись и отдалялись. И, может, срыв Адама был первой ступенью к нашему неверию? Может, зная о Боге, но поступая по-своему, греховно, наши далекие-далекие предки тем самым демонстрировали свои сомнения? Может, процесс греха и безверия как-то взаимосвязан?

- Слушай, а ты сама-то в Адама веришь?

- Не знаю… Как-то надеюсь, что в очень иносказательной и примитивной форме в Библии отражено нечто, какие-то события и процессы прошлого, которые иными способами было тогда не описать людям. А может, Моисей что-то недослышал или недопонял – или кто там все это записывал.

- Все равно не понимаю: как вообще можно вдруг уверовать? Ведь нет никаких доказательств. Что бы я ни думала, это просто внутренний трындеж в моем мозгу.
 
- Так на то ведь и вера, что нет доказательств.

- Вера ради веры? Или все-таки ради сознательного выбора пути к Богу?

- Ай, знаешь, я думаю вера – это и есть путь к Богу. Какая разница, как называть? Если ты убиваешь или воруешь или ненавидишь и при этом не сомневаешься в своей правоте – значит, не веришь.

-----

В храме людей было мало, но к окошку церковной лавки стояло человек пять. Когда подошла очередь молодого человека с застенчивым лицом, он сначала попросил две свечки, потом поправился: четыре, нет, три и еще…

- Вы определитесь сначала, а потом уже говорите, - не выдержав, с раздражением бросила пожилая, сухопарая, наглухо замотанная платком свечница. Молодой человек растерялся, в нервных пальцах задрожал, звякая мелочью, кошелек.

- Ну что Вы стоите? – продолжала напирать она. - Очередь ждет. Три свечки, что еще?

Вера хотела закричать: «Не смейте так разговаривать! Вы сейчас за одну секунду разорвете все нити, что он так робко сплетал последние месяцы». Но нельзя было вмешиваться. Только стоявшая рядом с ним старушка увидела, как заблестели, заколыхались в его по-девичьи длинных ресницах слезы.
- Всё, - сказал он.
«Всё!» - эхом отдалось в голове у Веры. «Начинай сначала».

Из храма вышел батюшка, спокойно направился к своему форду. Его жестким, полным злобы взглядом проводил поджарый мужчина в потрепанном пальто. У самой машины священника догнала та самая старушка из очереди и, угодливо заглядывая в глаза, зашелестела о своих проблемах. Батюшка вынужден был остановиться, на лицо его наползло выражение глубокой многозначительной задумчивости. В это время в ворота въехал мерседес, из него вышел быковатый бритый мужик в черном костюме и, сопровождаемый двумя такими же чернокостюмными увальнями, направился к священнику. Старушка быстро ускользнула. Поджарый мужчина в потрепанном пальто в сердцах сплюнул.

-----
Тем временем Любовь, распрощавшись с молодым человеком, тоже двинулась в путь. И тут же уловила телефонный разговор двух женщин.

- Сил больше нет, иногда мне кажется, что я его ненавижу, - раздраженным полушепотом говорила одна.

- Ты просто сейчас злишься, а потом отойдешь, и все будет нормально, - попыталась успокоить ее другая.

- Да, злюсь, - уже более спокойно подтвердила первая. – Но понимаешь – я чувствую к нему любовь только, когда у нас все хорошо. А когда он начинает орать, я понимаю, что это чужой человек, и когда он кричит, что я дура и идиотка, я не испытываю к нему ничего, кроме злости и неприязни. И он, и я словно двуликие Янусы: когда друг к другу повернуты любящие стороны, все в порядке. Но стоит одному повернуться другим своим лицом, как все разлаживается, и выяснять отношения начинают два ужасно далеких друг от друга человека.

- Это потому, что когда вы ссоритесь, в вас говорят ваши «эго», отстаивающие свои интересы. А когда вы спокойны, вы отказываетесь от своих «эго» и растворяетесь друг в друге.

- Может, ты и права. Но порой я вообще сомневаюсь: можно ли все это называть любовью, если достаточно нескольких злых слов, чтобы почувствовать ненависть.


-----
С грузовой машины смуглый черноволосый мужчина продавал овощи. Небольшая очередь топталась в ожидании. Тишина внезапно прервалась:
- Чего стоите, как бараны? Вот так же будете стоять за похлебкой, когда к власти окончательно придут чернож…ые! Понаехали, плодятся, как кролики, шагу уже не ступить, чтобы не наткнуться на черную рожу!

Продавец поднял голову, нехотя крикнул:
- Иды, иды своей дорогой.

Но мужик уже разошелся.
- Террористы проклятые! Что: русские сами не могут картошку продавать? Оккупировали все рынки, русских выгнали, уже половина ментов азеры. Да что половина – вон, министр МВД черный.

- Сам ты тэррарист, - заорал продавец. – Я из Таджикистана приехал, никому нэ мешаю.

Мнения в очереди разделились. Те, что торопились, набросились на мужика, требуя оставить продавца в покое. Остальные, в хвосте очереди загудели:

- Действительно, скоро все русские вымрут, одни эти останутся.

- Ну как вам не стыдно! Чем они виноваты, что родились другими!

- Да вы посмотрите, как они себя ведут: наглые, агрессивные, в метро женщине ни за что место не уступят!

- Это все мусульмане такие! Молчат, пока выгодно, а потом им крикнут «бей неверных» и всех вырежут, ни перед кем не остановятся!

- Ну все же люди, Бог один для всех!

- Вот Вы им это попробуйте, скажите.

- Вон, чеченцы мусульмане – они в Беслане детей расстреливали и еще рая от Аллаха небось ждали.

- Так это ж нелюди!

- Ну так я и говорю – все они нелюди, разбомбить эту Чечню надо было на хрен, с землей сравнять.

- А простые люди, дети чем виноваты?

- Завтра эти дети сами пойдут взрывать ваших детей в самолетах и метро, нечего их жалеть!

Любовь не могла больше их слушать. Заплакав, закрыв уши, она рванулась к желтеющим деревьям.


-----
На ковре, склонившись над большой картой, лежали двое и водили пальцами по итальянскому «сапогу».
- Так, вначале мы приедем в Венецию. Вот, вот она. Представляешь – мы будем в Венеции! Боже, кто бы еще год назад сказал, что я поеду в Венецию – не поверила бы, рассмеялась в лицо. Если бы еще на карнавал попасть…

- Ну, не все сразу. Когда-нибудь, может, поедем туда в феврале. Хотя, это же шоу, спектакль, настоящих карнавалов давно нет.

- Ну все равно. Я бы выбрала какую-нибудь обалденную маску – не супер навороченную, но и не слишком простую. Я в маске, ты в маске, кругом все в масках, никто никого не узнает…

- Так и потеряться недолго.

- Но это даже романтично – потеряться на карнавале в Венеции... Ладно, потом едем в Пизу…

- Не ругайся.

- Да ну тебя, фу.

- Ладно, согласен, пошло.

- Увидим, как падает башня.

- Слушай, а кроме этой башни там еще что-нибудь интересное есть?

- Не знаю. Приедем – выясним. Смотри - вот Флоренция. Представляешь, сколько там всего?

- Флоренция – моя давняя мечта. Наконец-то я увижу все это живьем: колокольню Джотто, Собор Св. Марии, галерею Уффици – ух, дух захватывает!

- А потом – прикинь: Рим, Ватикан, Неаполь, Помпеи… Дать виноградик?

- Давай. М-мм… Еще! Амм. Еще… Ох, какая ты сладкая…

-----

- Ульяна, мать твою, а ну иди сюда, кому говорю! – на детской площадке, покрытой осколками бутылок и мятыми жестянками, кроме трехлетней девочки и полуторагодовалого карапуза не было малышей. Две составленные рядом скамейки были оккупированы компанией молодых мужчин и женщин, у каждого в руке было по банке пива. На окрик девочка, собиравшаяся залезть по ржавой лесенке на горку, никак не прореагировала и устремилась наверх, но тут же была схвачена материнской рукой.

- Ты слышишь, дрянь такая, или нет! Кому было сказано сюда не лазить! Блин, не ребенок, а уродство какое-то! – женщина, в бешенстве тряхнув несколько раз маленькую ручку, закрепила свои действия мощным шлепком. Девочка часто задышала, рот жалко расползся в плаче.

Неловко перелезая бортик песочницы почти без песка, свалился на мелкие камешки чумазый полуторагодовалый мальчишка в комбинезоне – и так и остался лежать на спине, смотрел в небо. Никто не спешил его поднимать.

У прихлебывающего «Heineken» молодого отца постепенно краснело, наливалось кровью лицо, мутно-голубые глаза все больше затягивал туман.


 ***

Вечером они все встретились у мамы. Сели пить чай, делиться впечатлениями дня. Однако чувствовалось, что Софья Лукинична находится в каком-то угнетенном состоянии. Она много и горько говорила о власти, о различных технологиях манипулирования сознанием, повсеместных двойных и тройных стандартах, об иллюзорности свободы выбора, истинных и мнимых смыслах слов «политкорректность», «терроризм», «демократия», «национальная идея». В результате, сестры замерли, подавленные нависшей плитой безысходности. Им самим ситуация вовсе не показалось столь безнадежной. Обстановку разрядила, как всегда, Надежда: «Да ладно вам, бывали времена и похуже – вспомните 1918-й год, 30-е, я уж про давние века не говорю». Однако на этот раз Софья Лукинична не согласилась. Задумчиво покачав головой, она с сомнением взглянула не дочь:

- Думаешь, то, что происходит сейчас, не так опасно? Одно дело уничтожение верующих, другое – уничтожение веры внутри воцерковленных, забалтывание истины, подмена понятий, обуржуазивание религии и превращение в обрядоверие, навязчивое обертывание простых основ в запутанные трактовки. Только подумайте – сама церковь пытается подстраховать Божественный промысел! Издаются многотысячными тиражами книги, возвещающие о наступлении эры Водолея, о преобразовании человеческой природы, следующем этапе духовного развития, а посмотрите, что происходит: новый виток передела мира, рассыпание, дробление существующих стран на бесчисленное количество осколков, яростное разъединение людей по национальному, религиозному признаку, торжество пословицы «человек человеку волк». Люди злы и агрессивны, что-то разрушительное изнутри тычется им в ребра, требуя выхода – и это мне очень не нравится. Впрочем…

Она задумалась, помолчала (в тишине было слышно, как с сухим потрескиванием, рвано подпрыгивая, движется вперед по кругу секундная стрелка больших настенных часов), потом обвела взглядом дочерей: смешливо-оптимистичное лицо Надежды, иконописные очи Веры, нежную, как лепесток пиона, улыбку Любви.

- Дай-ка мне, Надюша, наш ежедневник. Подсаживайтесь поближе, посмотрим, как лучше распланировать грядущий год.

Автор: Ведёхина Ольга