Голубь

Действующие лица.

Отец – военный, этакий солдафон. На нём старые галифе, офицерские сапоги снизу и простая клетчатая рубашка или майка сверху. Очень вспыльчив, но отходчив.
Мать – некогда тонкая, но задавленная бытом и строгим мужем женщина.
Сын – мальчик лет семи-восьми, который очень любит животных, а вначале и в конце пьесы взрослый мужчина.
Журналистка – очень похожая на мать мальчика женщина. Её играет та же актриса, что играет Мать.

В зале полная темнота и вдруг на стене слева появляется круглое пятно света с перекрестьем прицела в центре. Это пятно медленно двигается по стене в направлении задника сцены. Вот оно перешло на заднюю стену и медленно движется к центру. Вдруг в пятно света попадает лицо Журналистки. Она кричит.
Журналистка. Нет! Нет! Не надо! Не-е-е-е-т!!!
Раздаётся очень громкий выстрел. Пятно света исчезает и опять воцаряется полная темнота. Сразу после выстрела начинает играть современная музыка – скорее всего дуэт скрипки и гитары – очень нервная, с рваным ритмом гитары и душераздирающими трелями скрипки.
Снова появляется ровное пятно прицела, которое опять медленно движется по боковой стене, потом по задней и вдруг в круг света попадает надпись. Она сделана как будто кровью, очень неаккуратно и с потёками.
ГОЛУБЬ
Пятно света снова исчезает и вместе с ним замолкает музыка. В полной темноте и тишине проходит около двадцати секунд. Вдруг вспыхивает свет.
На сцене три человека. Отец сидит на стуле у стены справа, держась обеими руками за голову. Неподвижен, как статуя. В центре стоит небольшой круглый обеденный стол, за которым лицом к залу сидит Сын в охотничьей шляпе с пером и с папиросой в зубах, а слева от него боком к залу сидит Журналистка с блокнотом.
За Сыном дверь. Справа от двери стул. Надпись «Голубь» прямо над стулом. Справа от стула небольшой шкаф. На левой стене передняя стенка деревенского уличного туалета с вырезанным в центре сердечком, сколоченная из грубых досок.
На переднем плане две старые тумбочки: справа и слева. На правой в беспорядке валяется около десятка пачек от папирос «Беломорканал». Левая тумбочка пуста.
Журналистка. Ваши места пользуются дурной славой. Все обходят их стороной. Скажите, вы не знаете, почему?
Сын. О, да! Я очень хороший стрелок!
Журналистка. Да, я знаю, вы стяжали себе славу местного Робин Гуда, но все, и даже охотники, избегают вас…
Сын. О, да! Я очень хороший охотник!
Журналистка (в сторону). Тяжёлый случай.
Ему.
Я приехала, чтобы рассказать всем правду о вас…
Сын. Я великолепный стрелок!
Журналистка. Я не сомневаюсь.
В сторону.
Господи!
Ему.
Если люди будут знать правду, то они перестанут бояться и начнут посещать ваши места.
Сын. Прекрасно! Я обожаю охоту!
Она обескуражено молчит, но, взяв себя в руки, находит в себе силы продолжить. Оглядывается на неподвижную фигуру Отца.
Журналистка. Какая прекрасная скульптура!
В глазах Сына появляется интерес. Тон его голоса и даже манера говорить меняются. Он говорит с гордостью.
Сын. Это мой отец!
Лезет в карман пиджака и достаёт старую фотографию.
Посмотрите, какое сходство.
Журналистка. Да, поразительно!
Сын. Я сделал это сам, своими руками.
Смотрит на фотографию, потом внимательно разглядывает Журналистку.
Вы очень похожи на мою мать.
Журналистка. Ну, что вы.
Сын. Так же красивы.
Журналистка. Вы преувеличиваете.
Он, хмурясь и жуя огрызок папиросы, смотрит то на фото, то на Журналистку. Ей явно не по себе от такого пристального внимания.
Журналистка. Вот мы заговорили о родителях. А не могли бы вы рассказать что-нибудь о своей семье.
Он хмуро смотрит на Журналистку.
Сын. Что?
Ну, наверное, вы же не просто так стали охотником. Может быть, был какой-нибудь случай, после которого вы захотели им стать?
Он прячет фотографию обратно в карман. Задумчиво жуёт папиросу. Потом неожиданно встаёт и подходит к правой тумбочке.
Сын. Когда мой отец вышел в отставку, мы приехали в эту деревню.
Начинает аккуратно расставлять пачки на тумбочке. Ставит их стоймя и из каждой выдвинуто по одной папиросе, благодаря чему они становятся похожи на домики с печными трубами, а вместе всё это напоминает макет деревни. Подходит к левой тумбочке и, достав из кармана пачку, водружает её в центре.
Поселились мы в стороне от деревни: папа был не очень общителен.
Садится на своё место, снимает шляпу и выплёвывает окурок. Журналистка закрывает блокнот и кладёт его в сумочку, которая висит на спинке стула. Меняется освещение. Теперь оно не такое тусклое и какое-то золотистое.
Отец встаёт и подходит к столу. Целует в макушку Сына, потом наклоняется и целует в щёчку Мать.
Отец. Сынок, хочешь увидеть белку?
Сын. Конечно, папа.
Отец возвращается к стулу, поднимает ягдташ, лежащий на полу, и достаёт оттуда беличью тушку (это может быть просто беличья шкурка). Бросает на стол перед сыном. Тот какое-то время ошеломлённо молчит, потом хватает белку и убегает в заднюю дверь.
Мать. Может, хватит? Вчера лисёнок, сегодня белка.
Отец. Ребёнок должен изучать природу.
Мать. Наш ребёнок изучает природу по трупам. Он не видел ни одного живого зверя, кроме кур.
Отец. Подрастёт, и я возьму его с собой на охоту.
Мать. Превосходно! Тогда он хотя бы будет знать, откуда эти трупы берутся.
Он нервно ходит по сцене.
Отец. Дорогая, он мальчик.
Мать. И что из того?
Отец. Он будущий мужчина.
Мать. Это звучит как «будущий убийца».
Отец. А ты хочешь, чтобы он вырос жалким пидором?
Мать. Я просто хочу, чтобы наш ребёнок вырос здоровым человеком с крепкой нервной системой.
Отец. Ты хочешь, чтобы он вырос пидором с крепкой нервной системой!
Мать. Да, тогда уж он точно будет похож на своего отца!
Он даёт ей пощечину. Она закрывает лицо руками и плачет. Он нервно ходит по сцене. Потом подходит к ней и обнимает её за плечи.
Отец. Прости меня. Мне сейчас нелегко.
Она постепенно перестаёт плакать и вытирает лицо рукавом. Иногда всхлипывает.
Я люблю вас. Всё что я делаю, я делаю для вас.
Прижимается к ней сзади и зарывается лицом в волосы. Говорит игриво.
Меня не было неделю. Ты по мне не соскучилась?
Она светлеет лицом и с надеждой смотрит на него.
Мать. Сегодня? Сейчас?
Отец. Да. Я же говорю, что люблю тебя… Хочу тебя.
Мать. Да! Давай прямо сейчас! Здесь!
Они целуются. Мать поднимается и они обнимаются. Свет постепенно гаснет. Слышно их дыхание, её стоны, его пыхтение. Вдруг раздаётся его голос.
Отец. Милая, давай немного поиграем.
Мать. Что? Опять? Нет. Нет!
Отец. Пожалуйста. Ты же знаешь, как это меня возбуждает.
Мать. Пожалуйста, попробуй без этого. Прошу тебя.
Отец. Не получается. Сейчас вообще всё пройдёт.
Мать. Чёрт! Чёрт! Давай! Скорее!
Появляется слабый свет.
Мать становится на четвереньки, а он застёгивает на её шее ошейник. Потом они начинают обходить сцену. Она идёт на четвереньках, обнюхивая углы и иногда поднимая ножку. Он ведёт её на поводке, иногда гладит. Останавливаются.
Отец. Сидеть!
Мать садится.
Служить!
Мать, сидя на корточках, вытягивается и отдаёт честь.
Молодец! Вольно.
Голос!
Мать слабым голосом.
Мать. Гав-гав!
Отец. В стойку!
Она с готовностью ложится животом на стол и задирает платье. Свет снова гаснет. Слышно его пыхтение, её стоны. Вдруг он издаёт короткий вопль и затихает.
Мать. Что?
Отец. Я это…
Мать. Что?!
Отец. Я – всё.
Мать. Не-е-е-е-т!
Когда загорается свет, на сцене никого нет.
Из двери выходит Сын и уходит направо. Немного погодя он возвращается, неся в поднятой на животе рубашке, яйца.
Сын. Одно лисёнку, одно белочке, одно ёжику…
Уходит налево. Справа, неся хозяйственную сумку, входит Отец. Достаёт оттуда пакетик с набором солдатиков. Выходит Мать и принимает у него сумку. Уносит её в дом.
Отец. Сынок, иди, посмотри, что я тебе привёз!
Сын радостно выбегает из-за дома, но видит солдатиков и останавливается.
Сын. Что это?
Отец. Как, что? Солдатики. Ими играют в войну. Смотри.
Достаёт из пакетика солдатиков и расставляет трёх солдатиков на левой тумбочке, а остальных на правой среди макетов домиков. Затем он показывает Сыну, как играют в войну: разыгрался, стреляет из пушек, сбивает солдатиков и т.д. Сын, напротив, только наблюдает за игрой.
Сын. Папа, а давай поиграем во что-нибудь мирное.
Отец. Во что, например?
Сын. Например, в стройку.
Отец. Солдатиками в стройку?
Сын. Это будет военная стройка.
Отец. Сынок, запомни, там, где идёт военная стройка, позже обязательно грянет война.
Входит Мать.
Мать. Дорогой, принеси, пожалуйста, из курятника полдюжины яиц.
Отец (вскакивая и щёлкая каблуками, шутливо). Яволь, майн фюрер!
Сыну.
Ты тут сам пока поиграй, а я пойду.
Уходит направо. Вдруг возвращается, почти бегом, бранясь сквозь зубы. Вбегает в дом. Появляется Мать и накрывает скатертью стол. Уходит. Появляется Отец с пневматической винтовкой в руках и, крадучись, кого-то выслеживает на деревьях. Появляется Мать и раскладывает ложки, вилки и т.п.
Мать. Что ты делаешь?
Отец. Охочусь.
Мать. На кого?
Отец. На сорок.
Сын. Где сороки?
Мать. А что плохого они тебе сделали?
Отец. Как, что сделали? Из курятника кто-то крадёт яйца, да ты и сама не раз жаловалась. Вокруг нашего дома вьётся целая стая сорок. А все сороки – воровки! Я уверен на все двести процентов, что это они.
Сын. Покажите мне сорок!
Мать. Послушай, неделю назад я говорила тебе, что видела в чулане огромную крысу. Я уверена, что яйца ворует она.
Сын. Где крыса?
Отец. Глупости! У нас в доме нет крыс.
Мать. Говорю тебе, я сама её видела.
Сын. Покажите мне живую крысу.
Отец. Тебе показалось. Я обследовал весь дом, но не нашёл и следа крыс.
Мать. И какие же следы ты искал. Лап? Или хвоста?
Отец. Следы зубов: резцов, клыков, или что там у них! Да, чёрт побери, их говняный помёт, в конце концов!
Мать. Ты…
Отец. Я ничего не нашёл! В нашем доме нет крыс. А яйца таскают сороки, и уж их я отважу!
Мать вздыхает и продолжает своё прерванное занятие. Сын идёт за Отцом по пятам.
Сын. Папа, можно стрельнуть из ружья?
Отец. Ладно, стрельни. Только куда?
Сын. А можно в дверь туалета? Она и так старая.
Отец. Можно.
Даёт ружьё Сыну, тот целится, стреляет. Отдаёт ружьё и бежит к туалету, т.е. влево.
Сын. Ух, ты, смотри, папа, вот я куда попал.
Отец (заряжая ружьё). Ага, молодец.
Сын. А можно я ещё куда-нибудь стрельну?
Отец. Стрельни, но только осторожно. Видишь, как глубоко пулька вошла в деревянную дверь. А если ты попадёшь в кого-нибудь, то можешь ранить или даже убить.
Сын. Я опять в дверь стрельну.
Стреляет. Отец перезаряжает ружьё.
Сын. Папа, а ты военный, да?
Отец. Да, я офицер.
Сын. А ты воевал?
Отец. Когда служил на границе – воевал, а сейчас – нет, потому что вышел в отставку.
Сын. Папа, а ты кого-нибудь убивал?
Отец (в замешательстве). Ну… э-э-э… в общем… да! Я убивал врагов.
Сын. Из этого ружья?
Отец. Ну, что ты! Это же пневматическое ружьё. Оно стреляет пульками, которые выталкиваются воздухом. Но дома у меня в кабинете в запертом шкафу хранится настоящее огнестрельное ружьё.
Сын. Ага.
Внезапно теряет интерес к ружью и смотрит в сторону туалета.
Смотри, голубка! Живая!
Отец. Где?
Сын. Вон, села на крышу туалета.
Отец (разворачиваясь и целясь). Сейчас я её.
Сын. Нет!
Отец стреляет. Что-то падает слева. Они подбегают туда и смотрят.
Сын. Может, она сможет улететь?
Отец. Нет, я попал ему в шею.
Сын (со слезами). Зачем ты это сделал?
Мать (выходя на веранду с тарелками или чем-то ещё). И зачем ты это сделал?
Отец. Я охотился… мы можем ощипать его и приготовить.
Сын, поняв, что голубь мёртв, бросается к матери и плачет. Мать успокаивает его.
Мать (сыну). Видишь, ружьё это не игрушка. Из него можно убить.
Мужу.
Оставь его там, где он лежит. Может соседская кошка заберёт.
Сыну.
Ну, хватит, успокойся. Пойдём за стол, я как раз твои любимые котлетки приготовила.
Сын (успокаиваясь, но хлюпая носом). Ага.
Отец и Мать садятся за стол и вдруг замечают, что Сын опять сидит над голубем. Отец встаёт и подходит.
Отец. Ну, хватит, сынок. Пойдём за стол.
Сын послушно кивает, не поднимая головы, и вытирает лицо рукавом. Отец садится рядом.
Прости меня. Я даже не успел подумать. Только увидел – бац! – а потом сразу же пожалел, но поздно.
Сын (всхлипывая). Тебе надо было ружьё одним воздухом зарядить, тогда бы она испугалась и улетела.
Отец. Не она, а он.
Сын. Она. Это же голубка.
Отец. Не голубка, а голубь. Вот, видишь полоска на шее, а голубки сплошь серые.
Сын молчит. Отец встаёт.
Пойдём, всё стынет.
Сын берёт голубя и несёт его к левой тумбочке. Там он открывает её и кладёт туда голубя. Достаёт оттуда крестик, сделанный из двух связанных проволокой прутиков с кусочком пластилина на конце, и укрепляет этот крестик рядом с макетом их дома. Затем садится со всеми за стол и они начинают есть в тягостном молчании. Сидят в следующем порядке: Мать слева боком к залу, Отец справа другим боком к залу, а Сын лицом к залу.
Мать. Что это?!
Отец. Где?
Мать. У тебя на руках.
Отец. А что?
Мать. Как, что?! Это же кровь!
Отец. Ну-у… да… кровь…
Мать. Не понимаю, как ты можешь есть, когда у тебя руки в крови?
Отец. А что мне теперь с голоду помереть из-за того, что я убил этого голубя?
Сын. Это была голубка.
Отец. Это был голубь, у него была чёрная полоска на шее, а голубки сплошь серые.
Мать. Какая разница, голубь это был или голубка, факт тот, что ты убил беззащитное животное…
Сын. Она не животное, а птица.
Мать.…Тебе надо было остаться на границе – там бы ты полностью удовлетворил свою страсть к стрельбе по живым мишеням, да и жалование было бы побольше. Правда, те мишени иногда отстреливались, а здесь ты убил беззащитную тварь.
Сын. Она не тварь.
Отец. Я выстрелил автоматически. Если ты приготовился стрелять, а тебе кричат: «Смотри, цель!», то стреляешь автоматически.
Мать. Ага, значит, если бы там стоял, к примеру, наш сын, а я тебе крикнула бы: «Смотри, цель!», то ты бы выстрелил, так?
Отец. Да ты что! Теперь я не смог бы выстрелить в человека, тем более в нашего сына.
Мать. Но раньше ты стрелял в людей.
Отец. Не стрелял, а отстреливался.
Мать. Ага, так удачно отстреливался, что настрелял целую кучу невинных людей.
Отец. Во-первых, не настрелял, а обезвредил…
Мать. Это теперь так называется?
Отец. …во-вторых, не кучу, а всего тридцать два человека...
Мать. Да, и за каждого жирная премия и недельный отпуск.
Отец. …в-третьих, это были не невинные люди, а нарушители государственной границы.
Мать. А наши заграничные соседи выразили протест против бесчеловечного отстрела их пастухов, егерей и альпинистов.
Отец. Ты знала, откуда брались эти деньги, которые так любила тратить.
Мать. Да, знала. И теперь жалею о том, что не уехала вовремя, оставив тебя на твоей чёртовой границе.
Отец. Я живу ради вас. Если бы вы уехали, мне осталось бы только повеситься.
Мать. Тогда ты сказал то же самое.
Отец. Ты так на меня взъелась из-за этой чёртовой птицы?
Сын. Она не чёртова.
Мать. При чём здесь эта бедная птица? Просто пришло время поговорить откровенно.
Отец. Да, ладно. Я же вижу, что ты сердишься на меня из-за этого голубя. Говорю тебе, я и так уже жалею о том, что убил его. Кого мне ещё убить, чтобы доказать тебе это?
Мать. Тебе достаточно взглянуть в зеркало.
Отец. Ты говоришь серьёзно?
Мать. Абсолютно.
Отец. Ты желаешь мне смерти из-за птицы?
Мать. Ты что, совсем спятил? Чего ты привязался к этому голубю? Просто я жалею, что вышла за тебя замуж; я жалею, что поехала с тобой на границу; я жалею, что уговорила тебя перевестись, потому что лучше быть вдовой с хорошим пенсионом, чем женой, третий год ходящей в одних туфлях.
Отец. Ты всё сказала?
Мать. Нет! И я думаю, лучше бы ты остался на своей границе и пусть бы тебя пристрелил какой-нибудь заблудший егерь, а мне всё это надоело и завтра с утра я со своим сыном уезжаю к маме. А теперь ты можешь идти вешаться.
Отец. Зачем же вешаться?
Отец встаёт и подходит к шкафу. Вынимает из него ружьё и уходит в дом. Через некоторое время в доме раздаётся выстрел. Мать и Сын ошеломлённо смотрят друг на друга, обнимаются через стол и плачут. Внезапно дверь распахивается, появляется Отец, бросает им что-то под ноги и кричит:
Я убил таки эту чёртову крысу! Теперь вы довольны?!
Они плачут ещё горше.
Отец какое-то время остолбенело, смотрит на это всё, потом, сгорбившись, идёт к шкафчику и ставит ружьё на место. Затем проходит к стулу справа и садится, приняв ту же позу, что и в начале пьесы. Сын встаёт и, взяв крысу, относит её к тумбочке. Там он открывает тумбочку и кладёт туда крысу. Достаёт оттуда крестик, сделанный из двух связанных проволокой прутиков с кусочком пластилина на конце, и укрепляет этот крестик рядом с макетом их дома. Теперь рядом с домом уже два крестика, а также три солдатика.
Сын возвращается к своему месту, закуривает «Беломорканал» и надевает шляпу. Снова меняется свет. Журналистка, вытирая платочком глаза, достаёт блокнот и прерывающимся голосом спрашивает.
Журналистка. А что было потом?
Сын. Потом? Потом умерла мама.
Подходит к тумбочке, убирает одного солдатика и ставит ещё один крестик.
Она умерла раньше папы и мне не удалось её увековечить: папа бы не разрешил.
Берёт следующего солдатика и рассматривает его.
Потом умер папа и уж его я увековечил.
Ставит солдатика на крышу дома. Оглядывается на Отца. Подходит к правой тумбочке.
Потом умер сосед. Он был похож на медведя.
Берёт солдатика и переносит его в левую тумбочку. Достаёт и ставит около домика ещё один крестик. Возвращается к правой тумбочке.
Потом соседка.
Берёт ещё одного солдатика и опять относит в левую тумбочку. Ставит ещё один крестик.
Потом остальные.
Сгребает всех солдатиков и переносит их всех в левую тумбочку. При этом все домики в деревне падают. Ставит вокруг домика на левой тумбочке множество крестиков, так что получается целое игрушечное кладбище. Журналистка с ужасом за всем этим наблюдает.
Очень хорошо, что вы так похожи на маму. Теперь то я её увековечу.
Журналистка начинает тараторить, при этом суетливо засовывая блокнот в сумочку и вставая.
Журналистка. Спасибо вам за гостеприимство! Мне уже пора, меня ждут! Я к вам ещё заеду, поговорим. До свидания.
Почти бежит к дверям в заднике сцены. Дёргает дверь, но она заперта.
В чём дело? Откройте дверь, мне пора уходить! Что такое? Это произвол!
Тем временем Сын встаёт и медленно подходит к шкафчику. Открывает его и достаёт оттуда ружьё.
Что вы собираетесь делать?
Шёпотом.
Помогите. Спасите.
Сын. Сидеть!!!
Она плюхается на стул рядом с дверью и сидит дрожа.
Всё-таки, поразительно, как вы на мою маму похожи.
Гаснет свет. Загорается круг с перекрестьем прицела в нём.
Журналистка. Пожалуйста, не надо! Пожалуйста!
Сын. Хе-хе-хе.
Пятно света медленно двигается по боковой стене в направлении задника сцены. Вот оно перешло на заднюю стену и медленно движется к центру. Вдруг в пятно света попадает лицо Журналистки. Она кричит.
Журналистка. Нет! Нет! Не надо! Не-е-е-е-т!!!
Раздаётся очень громкий выстрел. Пятно света исчезает и опять воцаряется полная темнота. Сразу после выстрела начинает играть та же музыка, что и в начале – дуэт скрипки и гитары – очень нервная, с рваным ритмом гитары и душераздирающими трелями скрипки.
Снова появляется ровное пятно прицела, которое опять медленно движется по боковой стене, потом по задней и вдруг в круг света попадает надпись. Она сделана как будто кровью, очень неаккуратно и с потёками.
КОНЕЦ
Пятно света снова исчезает и вместе с ним замолкает музыка. В полной темноте и тишине проходит около двадцати секунд. Вдруг вспыхивает свет.

Конец.



Примечания:
1. Добиться ровного круга света с перекрестьем прицела можно используя офтальмоскоп с установленной на нём линзой с делениями для измерений.
2. Надписи «Голубь» и «Конец» в начале и конце спектакля должны быть написаны на одной доске (листе фанеры или картона). Во время последнего затемнения актёр, находящийся ближе всего к надписи (скорее всего, актриса, играющая Журналистку), должен перевернуть её.
3. Музыка. Это может быть Лепо Сумера, Пьццолла, Артём Ким или ещё какой-нибудь современный композитор.

14 февраля 2005 г.