Пассажирка

Твое разбитое пенсне
Волочит глаз в стальной оправе,
Живая ткань льняных волос
Играет с ветром, но без правил.
Вишневый плод запретных губ
Не перезреет, не сгниет.
Ты словно излучаешь свет,
Я напишу с тебя портрет
И сдам, рублей за восемьсот.
Сплин (Альбом Пыльная быль 1994 г.)

Маршрутная газель до Тополева ехала уже двадцать минут. Оставалось еще столько же. Окна газели были замерзшими, поэтому приходилось разглядывать попутчиков, слушать этот утренний презент с Мариной Дороган. Второе почти невыносимо. Когда человек передает по радио привет, кажется, что у него табор знакомых. Какой-нибудь восьмой «Б», мама-папа, Андрей, Светочка, девочки из «Багульника», Лиза, Алла и обязательно «все-кто-меня-знает»
Кажется, всех в газели, кроме водителя, радио немного раздражало. Петров чтобы отвлечься  от скуки этого радио-мучения, рассматривал пассажирку напротив. Она читала чахлую, дежурную книжку, иногда улыбалась какому-то повороту книжных событий. Ей можно было позавидовать, она была в другом измерении и вряд ли оттуда слышала это дурацкое радио и наверняка совсем не чувствовала чужой изучающий взгляд.
Иной раз смотришь на женщин и поражаешься их сухости, ощущаешь напряженность, скованность, необоснованную стервозность. Конечно, все эти наблюдения за мимикой лица, интонацией голоса, пластикой движений появляются вскользь: в магазине, в транспорте, на работе, и возможно вовсе необоснованны, однако осадок от них остается. Кажется, отодвинь такой волосы с шеи и приблизь губы, и тебя ударит током, и даже не током глаз, а реальным электрошоком.
Девушка в газели была исключением из этого неприятного правила. В ней интуитивно чувствовалась эта женская влажность и податливость. Она спокойно вела глазами по строчкам, медленно поправляла волосы. Это спокойствие и медлительность в сочетании с приятным, открытым лицом, подходящим для утра макияжем и ладонями красивой формы, все это очаровывало, завораживало.
Зачем вообще она едет в это Тополево? Она должна сейчас блуждать между явью и сном голой, под хорошим пуховым одеялом, на роскошной кровати. Проснувшийся уже мужчина должен ласкать ее крупные груди, целовать немного спутанные за ночь волосы, своим просыпающимся членом должен гладить ее ягодицы, а потом, когда ее соски набухнут и она чуть выгнет спину, войти в нее сзади и начать простые движенья.
И, несмотря на то, что все было совсем не так, и сейчас она сидела напротив Петрова, держа книжку, в своем читательском спокойствии она была вне газели, вне ожидания, вне пути. Если бы можно было проникнуть в нее и медленно выпить эту вечность, так чтобы каждый глоток, каждый толчок влаги по горлу был наполнен букетом ее женственности. Всей этой женственной вечности могло бы хватить на два оставшихся зимних месяца.

воскресенье, 7 ноября 2004 г.