Царство вещей

Природою загнанный в сумрак пещер своих, но, презирая страх,
Под нашей защитой примат совершенствовал царство своих вещей.
Теперь же ужасное ваше могущество держит весь мир в тисках,
И вот, вы собак превратили в имущество, в кукол для вас, людей.
(Отшельница, "Собачьи сказки: Люди")


По телевизору говорили об автокатастрофе на Каширском шоссе. Показывали шофера, который въехал в светофор на "Скании" и почему-то после этого остановился, перегородив проезжую часть. В фуру сразу влетело две "копейки" на скорости около восьмидесяти километров и их изрядно помяло, а потом еще на тормозах врубился микроавтобус "Вольво" - и ему только одну фару разбило. Шофер грузовика выглядел растерянным, он явно не мог понять, как такое вообще произошло. Потом диктор сообщил на всю страну, что шофер утверждает, будто бы он сам не понял, как произошла авария - "как будто его попутал бес". А еще он был трезв и нормален. Обычный такой мужичок. Серега смотрел в телевизор и не мог оторваться. Он чувствовал себя одной из тех толпящихся крыс, которые маячили на заднем фоне остановившейся "Скании", двух искореженных "копеек" и микроавтобуса "Вольво". Так вот, они, эти крысы, вытягивали носы в сторону катастрофы, тянули воздух, и весь их вид задавался вопросом: "Где смерть? Где смерть?"
- Вот уроды, - подумал вслух Серега. Он посмотрел еще два сюжета, в одном из которых нетрезвая женщина села за руль и стала причиной аварии на Таганской площади, а в другом на проезжую часть на Кутузовском выскочил человек, и его сбило маршруткой. После этого "Дорожный патруль" закончился и начался "Ералаш". "Ералаш" Серега никогда не любил, поэтому он встал с кровати и выключил телевизор. Он пошел на кухню, достал из холодильника замороженные в лед котлеты и бросил их на сковородку. Взяв зажигалку, он поджег газ и поставил сковородку на огонь. Потом он подумал, что, наверное, надо было разморозить котлеты сначала. Родители уехали на полтора месяца в Шотландию, и подсказать было некому.
Через двенадцать дней наступало двадцать третье мая, Серегин день рождения. Ему исполнялось двадцать пять лет. Каждый раз, когда до дня рождения оставалось менее одного месяца, Серега начинал думать о нем. Но он думал не о том, как бы его отпраздновать, и не о том, кого на него звать, и даже не о том, как достать денег; он думал, что вот, еще один год пролетел впустую, смерть стала еще ближе, а он до сих пор живет с родителями и не имеет нормальной личной жизни. Не то, чтобы его это сильно коробило, но было немного странно, что так все складывается. Когда-то давно, в школе, классе в пятом, он учил на уроках пения песню, в которой были слова: "Но ты человек, ты сильный и смелый, своими руками судьбу свою делай..." - чья она была? Он не помнил уже. Он мог только сказать, что это какое-то советское ретро. Тогда он не понимал ее, и ему она очень нравилась, а теперь вспоминал - перед днями рождения. Серега вздохнул и посмотрел на печку. С одного края котлеты уже пригорели, а с другого еще даже не разморозились. Он еще раз вздохнул и взял лопаточку. Перевернув котлеты, он опять ушел в раздумья.
Будь он проклят, этот день рождения! Те немногие друзья, которые остались еще со школы, и те, которые образовались уже после нее с разных рабочих мест, по большей части и не помнили этой даты. И все равно считается неприличным не отмечать этот проклятый праздник. Он, конечно, позовет их всех, он напьется вместе с ними вина и будет весь вечер слушать слащавые тосты, типа "ну, за Серегу". И ему это будет очень нравиться. А потом он опять переспит с Настей - как это всегда происходило на всех пьянках с самого выпускного вечера, и на утро будет чувствовать себя идиотом. Он точно знал, что будет, он знал, что ему будет нравиться и что у него потом будет вызывать отвращение, но, как и всегда раньше, сделать ничего не мог - уж чего-чего, а сил, чтобы что-то менять у него явно не доставало. Если смотреть правде в глаза, человеком он являлся слабым. Хотя в школе он считался одним из самых независимых мальчиков, никогда не боялся драк и всегда бил первым. Но то - школа, а жизнь оказалась гораздо сложнее; школьные стены как-никак, но все-таки ограждали его от жестокого и непреклонного внешнего мира, в котором закон первого удара загнали в слова, и первый удар часто ничего не решал. Только в нем, в этом внешнем мире, Серега понял, что на самом деле он слаб и беззащитен. И что ему не хватает сил даже на то, чтобы изменить что-то по мелочи, не говоря уж о том, чтобы менять жизнь в целом...
Серега выпал из раздумий и обнаружил, что от сковородки валит дым. Он чертыхнулся и выключил газ. Котлеты подгорели - хотя это и не мешало Сереге их есть. Он ел все, что угодно - сказывался пережитый в детстве голод, когда у родителей не было денег очень долго, несколько месяцев, они залезли в долги, и в доме почти всегда было шаром покати. Серега тогда научился питаться любой дрянью, и теперь подгорелые котлеты для него не являлись несъедобным продуктом.
Он открыл ящик и достал вилку. Вилка хищно блеснула стальными зубцами в его руке, и он вонзил ее в одну из котлет. Откусив, он понял, что внутри они так и остались ледяными. Но для Сереги это тоже мало что значило. Он съел одну котлету, а потом положил вилку на столик и взял чайник. Налив в него воды, он поставил его кипятиться и воткнул вилку в следующую котлету.
Еще недавно - около двух месяцев назад - он работал в дизайн-студии со странным названием "Diamond plus". Он сидел за компьютером целыми днями и придумывал визитные карточки, печатал постеры, объявления, афиши, брошюры, резал бумагу. Весь штат этой фирмы состоял из четырех человек - начальник Андрей Степанович, секретарша Катя и два дизайнера - Серега и Аркадий. Андрей Степанович был человеком несносным, орал на подчиненных - из-за этого, собственно, Серега и бросил эту работу, он даже за расчетом не пришел, потому что не хотел больше видеть бывшего начальника. Они с Аркадием ходили курить вместе, и в курилке у них постоянно происходили разговоры типа:
- Что-то не могу ничего придумать для такого-то заказчика.
- А ты нарисуй ему псилоцибиновую поганку на визитке. Он же не поймет, а грибы красивые...
А еще они постоянно сидели в интернете - и, кинув эту работу, Серега быстро почувствовал, что ему не хватает электронной почты и чатов. Но лучше уж так, чем с таким начальником.
А потом он нашел работу грузчиком в ЦУМе и получал не меньше, чем в дизайн-студии, а иногда и больше - там время от времени увеличивали зарплату за счет премий. И начальству было практически все равно, придешь ты на работу или нет - главное, чтобы отработал месячный минимум. Он таскал товары из машин в течение почти суток, а потом сутки отдыхал. И так уже больше месяца. Первая зарплата его вполне удовлетворила, и, как сказал его напарник, "это еще без премии". Радужные надежды на хорошую жизнь уже давно покинули Серегу, и поэтому он не думал, что, на самом деле, это очень мало.
Он доел вторую котлету. Оставалась еще одна. Серега подумал, что, наверное, стоит ее съесть, хотя есть уже совсем не хотелось. Потом он решил оставить ее в покое и пошел в комнату. Направляясь к выходу из кухни, он сильно ударился о табуретку. От боли потемнело в глазах, он схватился за колено и взвыл. Как и любая сильна боль, эта была недолгой. Серега сел на табуретку, о которую ударился, и начал тереть колено. Через некоторое время оно почти прошло, но, похоже, хромоту на пару дней он себе обеспечил. Серега попробовал разогнуть ногу - и это у него получилось, но нога отозвалась болью. Он чертыхнулся и с трудом встал. Дойдя до своей комнаты (и ударившись по пути о дверь кухни плечом), он повалился на кровать. Он всегда любил лежать - это, наверное, было его любимым занятием. Вообще, если посмотреть, у многих, и не только у Сереги, любимым занятием является ничегонеделанье. Хотя до Сереги вряд ли кто сможет дотянуть в этой своей любви. Повалявшись десять минут, Серега подумал, что, может быть, стоит чего-нибудь почитать. Читать он любил - но он мало что запоминал из прочитанного. Какие-то сюжетные тонкости, имена героев, всякие названия всегда были ему трудны на запоминание - и это сильно аукалось, когда он учился в школе. С него, как и с других учеников, конечно, требовали сочинения, типа "Мое любимое стихотворение у Пушкина", где обязательно надо было приводить цитаты, без использования первоисточника и прямо на уроке, за которые Серега неизменно получал "двойки". Но любви к литературе в нем это не убило.
Он встал, опять же с трудом, и похромал в комнату родителей. Родители у Сереги были немного необычными: их литературные вкусы абсолютно отличались от большинства. Заурядных авторов, типа Тургенева, или Толстого, или даже Андреева в их библиотеке не было с роду, зато было большое количество безумных поэтов и прозаиков со странными именами, вроде Альбрехт Грехтенштейн, или Луи-Фердинан Селин. Они их постоянно перечитывали. Когда-то Серега терпеть не мог все книги, которые лежали в кладовке родителей, считал их невыносимо скучными и бесполезными. Но лет в девятнадцать он случайно взял одну из семи книг Фредерика Гледо, которого родители особо почитали, и начал ее читать. Книга называлась "Кольчуга из дымных колец", и она его тронула до глубины души. Это была трогательная история любви, настолько же невозможная, насколько красивая, и Серега тогда даже попытался сочинить рассказ на эту тему - но у него ничего не получилось, а черновики он забросил в угол своей комнаты, и со временем они куда-то исчезли. После, вспоминая об этом, он, наверное, идеализировал свое творение - ему казалось, что это было очень здорово написано. Но ушедшего не воротишь, а писать то же самое второй раз не хотелось.
Он дошел до комнаты родителей и открыл дверь в кладовку. По правую руку лежал всякий хлам - велосипед, лыжи, какая-то обувь, рыболовные снасти, которые отец не использовал уже лет десять, какие-то коробки с надписями, пустые банки и тому подобное. По левую же руку высилась аккуратная книжная полка, на которой в три слоя до самого потолка плотно стояли книги. Этой библиотеке, наверное, не было цены, потому что родители ее собирали все время своей совместной жизни, а еще до этого ее собирала его мать несколько лет, и в этой библиотеке были издания подчастую очень редкие, иногда выбитые у коллекционеров, купленные из частных библиотек и так далее. Книги никогда не пылились, родители всегда очень внимательно следили, чтобы не было грязи. Поэтому кладовка представляла собой весьма смешной эрзац борьбы порядка и хаоса: по левую руку - порядок, по правую - хаос. Серега уже привык к этому, и чувств никаких это у него не вызывало. Он вытащил с третей сверху полки первую подвернувшуюся под руку книгу и посмотрел титульный лист. На сером фоне, сверху маленькими красными буквами значилось: "Аркадий Жердин". Ниже - "Скала боли". О чем эта книга, кто такой Аркадий Жердин - Серега не знал. Такого точно не проходят в школьной программе, и, скорее всего, нет ни в одной школьной библиотеке.
Он вышел из кладовки и закрыл за собой дверь (чуть не прищемив при этом указательный палец). Потом он пошел в свою комнату и лег на кровать. Кровать скрипнула пружинами. Серега открыл книгу и прочитал: "К Скале боли можно было дойти только одной дорогой: через перевал, а потом, оставив коня, по узкой тропинке, которая вилась вдоль горной кручи, грозя страшной смертью путнику, если он оступится - с одной стороны была бездонная пропасть, а с другой вертикальная стена. Между небом и землей еще висел туман, но солнце его нещадно било тугими плетями лучей, и утро неизбежно вступало в свои права..." Он читал и читал, и все сильнее погружался в странный мир с двумя солнцами, созданный Жердиным. Время шло, и шел путник - он шел зачем-то к какой-то Скале боли, которая упоминалась постоянно как мистический символ силы, страдания, вечного ожидания, одиночества и еще много чего. А потом Серегу резко рванул по ушам звук будильника - ЦУМ ждал своего грузчика. Сначала Серега подумал, что можно сегодня на работу вообще не ходить - хромой грузчик хуже, чем обезьяна с автоматом. Но потом все-таки решил пойти и с проклятьями поднялся с кровати.
Он наскоро оделся. Потом он вдруг вспомнил про котлету, оставленную на кухне, и пошел на кухню. Ботинок на левой ноге начал нещадно тереть. Серега побил пяткой о пол, но ботинок не сдался. Дойдя до кухни, Серега сел на табуретку и дотянулся до сковородки. Он взял котлету прямо руками и полностью запихал в рот. Ему хватило минуты, чтобы ее разжевать и проглотить. Потом он встал и пошел в метро.
От Бульвара Дмитрия Донского до Кузнецкого моста ехать примерно час, а в ЦУМе Сереге надо было оказаться уже через сорок минут - он безбожно опаздывал, да к тому же еще нога болела и заставляла его хромать, ботинок тер, и делал очевидной мозоль к концу смены. Настроение у Сереги было плохим.
На станции было полно народу. До Пушкинской Серега ехал стоя, и его это раздражало. Он все думал о путнике, который идет по горной тропе к Скале боли, и ему хотелось сесть на обратный поезд, чтобы дочитать и понять, что же такое Скала боли. Но, в конце концов, он работал - и должен был хоть иногда появляться на рабочем месте, и если учесть, что на работу он не выходил уже два раза подряд, стоило задуматься, прежде чем позволять себе еще один прогул.
На Пушкинской он пересел в поезд до Кузнецкого моста, и ему удалось сесть. В сидячем положении все окружающее виделось совсем иначе, мир перестал быть таким хмурым. Серега расслабился, но поезд очень быстро доехал до нужной ему остановки, и жестокая реальность заставила Серегу опять подняться на ноги. Он вышел из метро и заковылял к ЦУМу. Там все было как всегда; в том помещении склада, в котором постоянно сидели Серега и Паша (его напарник), было всегда тихо и безлюдно, иногда заходил один из начальников и говорил, что и куда перетаскивать. Обычно они перетаскивали товары из грузовиков на склад, а на прилавки товары попадали как по волшебству без их помощи.
- Привет, - сказал Паша, увидев Серегу.
- Привет, - ответил Серега.
- Что хромаешь? - Спросил Паша.
- Ударился о табуретку, - ответил Серега. - Вообще, со мной сегодня вещи просто дерутся.
- Да, да... - Сказал Паша и о чем-то задумался. Он сидел на ящике, похлебывая чай из кружки с надписью "Нескафе". Похоже, он уже давно этим занимался. Время от времени он смотрел на часы. Удрученно качал головой.
- Задерживаются, - сказал он, глядя на Серегу, который оседлал другой ящик. - Чай бу?
- Бу, - ответил Серега. А потом у него всплыло одно воспоминание, и он спросил:
- Паш... У тебя же есть высшее образование. Что ж ты грузчиком работаешь?
- Не напряжно, - коротко ответил Паша, отправляясь ставить чайник. Серега вспомнил, что он ставил дома чайник, но чаю так и не попил. У него это было каким-то рефлексом - он зачем-то ставил чайник, если вдруг замечал, что тот пуст.
Паша смотрел на чайник, как Ленин на буржуазию. То ли чайник его чем-то не устраивал, то ли просто у Паши было плохое настроение - Серега не стал интересоваться. Он сидел на ящике и к нему потихоньку, крадучись, незаметно возвращались мысли о наступающем дне рождения. Огромный спрут бесполезного праздника хватал его лапами, собираясь задушить, если ощутит сопротивление. Чудовище знало отлично, что если Серега начнет сопротивляться, то он неизбежно потерпит поражение - как и Серега знал, что день рождения - это часть общей системы, системы ценностей, если хотите; то, к чему стремятся, даже если испытывают по отношению к этому ненависть.
- У меня двадцать третьего день рождения, - не решившись сопротивляться спруту, сказал Серега Паше.
- Я знаю, ты говорил, - ответил Паша. Его буржуазия - чайник - уже пускала клубы пара, изображая кипение. Он достал еще одну чашку с надписью "Нескафе" и налил кипятка. Потом кинул себе и Сереге по пакетику чая и вернулся на ящик, по дороге передав Сереге чашку. Они принялись молча пить чай.
В дверь заглянул Крикун. Так его называл Паша. Когда Серега спросил его, почему крикун, Паша ответил:
- А как еще называть человека, который говорит ТАК тихо?
Крикун и действительно говорил тихо. Когда он говорил, все замолкали, чтобы понять, чего он хочет. Он всегда был спокоен, говорил абсолютно грамотно, не использовал никакого сленга. А еще он был низкого роста и очень толстым.
- Машина приехала, - сказал Крикун. - Ее надо разгрузить и перенести весь ее груз сюда.
Сказал и ушел. Паша кивнул, и они встали. Серега ощутил, как колено ударило болью. Он прикусил губу и промолчал. Но Паша это заметил и спросил:
- Сильно болит?
- Не очень, - ответил Серега. - Просто неудобно.
- Ты не напрягайся сегодня. Я могу, на самом деле, и сам справиться.
- Нет, не надо, - ответил Серега. - Я перетерплю.
- Ну, дело твое, - подытожил Паша и они пошли.
Паша знал всех водителей, привозивших в ЦУМ товар. Он всегда здоровался с ними за руку и разговаривал одну-две минуты, прежде чем приступить к работе. Так и теперь. Он обменялся с водителем приветствиями и спросил, как себя чувствует его дочка. Водитель ответил, что она уже выздоравливает, но седьмой класс ей придется отучиться еще раз. Паша покачал головой и сказал, что это "не лучший вариант". Водитель же его заверил, что вариант вариантом, а пропущенная четверть и еще несколько недель - это не шутка, особенно в ее возрасте. Как всегда, они не пришли ни к чему, и Паша с Серегой приступили к работе, а водитель ушел куда-то. Товара привезли немного, и на его разгрузку потребовалось меньше четырех часов. Закончив это дело, они сели опять пить чай. Серега молчал, и Паша спросил его:
- Как ударился-то?
- Шел из кухни в комнату, - ответил Серега, - и стукнулся о табуретку.
- Да, да... - Пробормотал Паша. Он пил чай всегда большими глотками, даже если он был очень горячим. - Больно было?
- Да.
- Ты уверен, что ты не хотел об нее, табуретку то есть, стукаться? - Спросил Паша, и Серега удивленно уставился на него.
- Уверен, - ответил он. - Я не люблю стукаться, это точно.
- А может быть, она тебя ударила? - Продолжал Паша.
- Нет, - ответил Серега, чувствуя, что ему не очень-то нравится этот разговор. - А что?
- Ну, ты сказал - вещи дерутся, - подмигнул Паша.
- Дерутся-то они дерутся, но ведь это просто говорят так... - Пробормотал Серега.
- А почему говорят? Неужели случайно? И почему ты сказал?
- Я сказал так, потому что фраза подвернулась, - ответил Серега. - А люди... Кто-то придумал, кто-то подхватил. Так ведь всегда.
- Ну, не скажи. Люди редко говорят про то, чего вообще не существует. В принципе, говорить о том, чего не существует невозможно.
- Паш, ну ведь я могу пнуть кирпич - и он полетит, если он не будет слишком тяжелым...
- Это иллюзия. Кто тебе сказал, что ты ударяешь по кирпичу, а не кирпич по тебе? Нет же абсолютной точки отсчета.
- Какой точки? - Переспросил Серега.
- Абсолютной точки отсчета. Точки, относительно которой происходит все движение во Вселенной... Абстрактное понятие, - ответил Паша, и Сереге вдруг показалось, что над ним просто прикалываются.
- Не смешно, - сказал он.
- Да, не смешно, - ответил Паша. - Идея в том, что ты не можешь доказать, что это ты заставляешь предметы двигаться относительно тебя, а не предметы принуждают тебя к движению.
- Как это не могу? Я беру ящик и переставляю его, - сказал Серега.
- А почему ты переставляешь его?
- Ну... Мне говорит это сделать Крикун.
- А ему это зачем?
- Ему нужно переправить на место привезенный товар.
- Зачем?
- Чтобы его было легче потом расставлять на полки.
- А на полки его ставить зачем? - Паша явно поймал какую-то волну. Вопросы, которыми он забрасывал Серегу, били постоянно в точку, и Серега чувствовал, что скоро сдастся.
- Чтобы его можно было купить. Так удобней - ходишь, выбираешь...
- А зачем его покупать?
- Чтобы жить было удобней, - ответил Серега и широко улыбнулся. Он понял, что если Паша задаст вопрос "Зачем жить?", то он сам себя уничтожит в этом споре. Кто ж знает, зачем жить? Зачем? Никто не знает. И философия, которую Паша изучал в течение трех лет, не поможет ему открыть эту тайну.
- Ладно, - сказал Паша. - Думай как хочешь. Но если вещи продолжат драться - только скажи, я приду и приручу их.
Серега немного посмеялся и сказал, что, конечно же, он обратится к Паше, если надо будет приручить шкаф или пепельницу. Всю оставшуюся смену они просто сидели и пили чай. И молчали. Каждый думал о чем-то своем. Серегу опять начали донимать мысли о грядущем дне рождения. Его воображение рисовало достаточно четкие и пессимистические картины. Он видел себя, друзей, свою кухню. Четко слышал звонок мамы ровно в пол одиннадцатого, голос ее из трубки: "Сереженька! С днем рождения, любимый!". Он видел, как они уже напились, и начался дебош. Кто-то играет на гитаре, кто-то орет, кто-то ржет над анекдотом, кто-то засел в туалете и уснул в обнимку с унитазом. Серега - среди своих и в стороне, выше или ниже, находится вне всего этого, все это за тонким сосудом с кровью, все красное, все движется очень медленно. Вот кто-то кому-то сказал не те слова, и быстрое движение - удар, у кого-то нет зуба. Зачем? Да затем! Серега разозлился и ударил кулаком по ящику, на котором сидел. И, похоже, выбил мизинец. Он согнулся от боли и начал дуть на руку.
- А ты говорил, не любишь стукаться, - сказал Паша.
- Не люблю, - сквозь стиснутые зубы процедил Серега.
- А что ж стукнулся тогда? - Спросил Паша.
- Я... - Сказал Серега и задумался. А правда, зачем? Причина, по которой он ударил по ящику кулаком, казалась теперь просто смешной. - Не знаю, - сказал он наконец.
- Я и говорю. Это ящик ударил тебя, - подытожил Паша.
- Паша, скажи мне, зачем вещам меня бить?
- Ну... Начнем с того, что не только тебя. Это - раз. Во-вторых, вещи преследуют цель уничтожить всех людей, как люди преследуют цель уничтожить природу. И по мере того, как люди совершенствуют средства - заводы, ядерные отходы и прочие - вещи становятся все более и более агрессивными. Вот люди говорят: "Эх, что-то я неуклюж стал..." - а на самом деле неуклюжесть здесь ни при чем, просто недалеко запустили новый завод и вещи стали агрессивнее...
- Странные слова ты говоришь. Ты хочешь сказать, что, скажем, я сейчас не сам ударил по ящику?
- Ну почему же... Ты ж это осознаешь как свое действие, так и осознавай. Но вся беда в том, что ты подчиняешься распространенной иллюзии о прямом посыле - ты решил, и ты сделал. А на самом деле решило общество - создали эковредительскую установку - а вещи перехватили волну и заставляют тебя об них стукаться. В данном случае ты просто захотел вдруг ударить по ящику кулаком. В другой раз, может быть, ты прыгнешь под поезд, решив покончить с собой, скажем, из-за того, что в магазине нет твоей любимой булочки.
Паша говорил абсолютно серьезно. Он не шутил. А может, и шутил, но что-то совсем не смешной была его шутка, и смотрел он тоже вполне серьезно.
- А как ты приручаешь вещи? - Спросил Серега.
- Это трудно объяснить, - ответил Паша. - Первым делом надо проникнуть в природу вещи. Это процесс не столько практический, сколько теоретический. Я к этому недавно пришел, когда понял, что стал часто резаться бритвой. Я ее приручил - и все, как и не было порезов...
- Ладно, посмотрим, - сказал Серега. - Хотя я не верю в дерущиеся вещи и все тут.
- Дело твое. Да, кстати, - опомнился Паша, - можно идти по домам, смена наша закончилась.
Они встали, Паша что-то написал в записной книжке, которая висела на веревочке у выхода, потом погасил свет и они пошли на улицу. Выйдя, они двинули в метро. Там было много народу и мало кислороду. Ехали они в разные стороны, и поэтому попрощались. А на последок Паша сказал:
- А хуже всего, когда вещи начинают над тобой издеваться. Но тебе это, скорее всего, не грозит...
Приехав домой, Серега сразу пошел на кухню и включил чайник. Он очень внимательно смотрел, куда наступает, но за всем телом сразу следить у него не получилось, и он больно ударился о дверной косяк плечом, заходя на кухню. Подойдя к холодильнику, он подумал, стоит ли вообще в него лезть. Потом открыл дверцу и извлек майонез и сыр. Взяв на столе отрезанный хлеб, он выдавил на него майонеза и бухнул поверх ломтик сыра. И отправил все это в рот. Потом, пережевывая смесь, которая получилась во рту, медленно пошел в комнату. И, выходя из кухни, опять задел плечом за косяк. "Что за чертовщина, - подумал он, - это косяк надо мной просто издевается". От этой мысли его передернуло, и он решил скорее продолжить читать про Скалу боли. Придя в комнату, он бухнулся на кровать - и та скрипнула всеми своими пружинами. Открытая книжка ждала его на подушке. Он перевернул ее и вчитался.
"Отвесная скальная стена отталкивала, а пропасть притягивала; по этой тропинке мало кто мог пройти, пытаясь достичь Скалы боли, потому что мало кто мог устоять перед соблазном броситься в пропасть. Скала боли распространяла свою силу на всю округу, и она не любила гостей. Многие возвращались, не пройдя и полпути, но еще больше было тех, кто не возвращался, не пройдя... И только одному было суждено достичь цели и познать истину..." Он читал, а путник шел по горной тропе, с каждым шагом чувствуя нарастающую тяжесть собственного тела. И чем ближе он продвигался к Скале боли, тем тяжелее становилась глыба, которую он нес в себе. Глыба, неподъемный камень, который создал он сам для себя, чтобы пройти испытание на всемогущество... Каждый шаг был стократ сложней предыдущего, но путник не ощущал ни уныния, ни усталости - те два чувства, которые заставляли всех его предшественников отступить и броситься в пропасть, или вернуться. Он шел, а два рубиновых солнца, как два глаза, сияли в небе...
Серега уснул. Ему приснилось море, безграничное водное пространство, и в нем одинокий скальный клык. Ветра не было, и вода была спокойнее, чем земля. Клык отражался в море, а вокруг его вершины кружились большие черные птицы, которые пронзительно кричали - как чайки, наверное. А потом возник странный звон, который прорвался откуда-то извне. Сон начал меркнуть, и Серега успел на последок подумать: "Какие странные черные чайки... Так не бывает..." Это еще принадлежало сну, но потом сон пропал и Серега проснулся. Звонил телефон. Серега пошевелился и вдруг упал с кровати. Каким-то образом он лежал на самом краю, на боку, лицом к стене, и, когда он пошевелился, он просто соскользнул на пол. Он ударился коленом и рукой, и сразу два ушибленных места отозвались резкой болью. Серега взвыл. Но это ему немного помогло: он почти бегом направился на кухню и схватил трубку.
- Алло! - Почти крикнул он.
- Алло... А Сережу можно? - Спросил голос... Знакомый голос...
- Вася? - Осведомился Серега.
- Да. Слушай, мы тут подумали и решили начать праздновать твой день рождения. Как ты на это смотришь?
- Так ведь одиннадцать дней еще, - сказал Серега.
- Ну и что? Почему бы не попить? - Спросил Вася.
- Не, пейте без меня, - ответил ему Серега.
- Ну ладно. Дело хозяйское, - сказал Вася. - Мы просто тут сидим и хотели к тебе подъехать.
- Не надо... Я спать хочу, - соврал Серега. Не хотелось ему спать, но еще меньше ему хотелось пьянствовать. Лучше книжку почитать.
- Ну ладно, - сказал Вася и хмыкнул. - Спи. Пока, еще попразднуем, - он хохотнул и положил трубку.
Серега сел на табуретку и понял, что хочет курить. Он пытался бросить курить уже не первый раз. Обычно он это делал из-за кашля. Когда его начинало часто перегибать пополам кашлем, который рвал все внутри и требовал у тела, чтобы оно вывернулось наизнанку, он прекращал курить, ждал, пока кашель станет мягче. Но потом он всегда начинал снова, вот и теперь он хотел курить и понимал, что не хочет бороться с этим желанием еще один день.
На днях он перемыл все пепельницы (а было их три) и поместил их в ящик столика на кухне. Он встал и наклонился к ящику. Открыв его, он извлек одну из пепельниц - большую, из толстого темно-синего стекла - и задвинул ящик обратно. Потом направился в комнату, следя, чтобы не удариться о косяк. Косяк его пощадил, и, проходя мимо него, Серега хлопнул по нему ладонью. И буквально через два шага выронил пепельницу из руки. Она упала и больно ударила его по ступне. Серега сел на пол и схватился за ногу. Положение оказалось крайне неустойчивое, и он упал, ударившись затылком о дверь туалета. Потом он выразил свое отношение к миру в нескольких фразах нецензурного содержания и оперся о дверь спиной. Сидя на полу, он гладил ушибленную ногу одной рукой, а другой держался за затылок. Через некоторое время нога прошла, и он поднялся и взял в руки злополучную пепельницу. Он сжал ее в руке посильнее, и пошел в комнату. Проходя через дверной проем, он чуть не ударился о косяк - но в последний момент повернул плечо, и косяк прошел немного левее...
- Вещи, вы меня начинаете напрягать, - вслух сказал Серега. - А я плохо себя веду, когда напрягаюсь.
Вещи ничего не отвечали. Но Серега как будто чувствовал, что они просто затаились, и ждут удобного момента, чтобы стукнуть по больной мозоли. Серега стоял посреди комнаты с пепельницей в руке и медленно поворачивался, рассматривая все, что было в комнате, и оценивая, какой вред оно ему может нанести. Шкаф... Он может упасть и придавить. Телевизор... Тоже может упасть... Или током стукнуть... Дверь... Прищемит пальцы - не задумается... Кровать... Постоянно над ним издевается, скрипит пружинами... Да еще и подушка задушить может... Окно... Из него можно вывалиться... Стол... Большой, деревянный... На колесиках... На ногу наехать может... Стул... По ногам бьет...
- Да... - Пробормотал Серега. - Что это я, на самом деле, совсем умом поехал. ЭТО Ж ВЕЩИ!!! - Он почти что заорал. И на его крик отреагировали соседи сверху: они постучали. Он им успел уже изрядно надоесть за время отсутствия родителей. Правда, последние два дня шумных компаний у него дома не собиралось. Но это было не так важно, потому что собирались раньше. Он поднял голову к потолку и понял, что стоит прямо под люстрой. Она грозно вздрогнула от последнего удара. Серега вскрикнул и отпрыгнул в сторону. Он был уверен, что люстра сейчас упадет... Но она не упала. У нее что-то оторвалось, и она слетела с крюка, но повисла на проводах.
И, глядя на криво висящую люстру, Серега сидел на кровати и приводил в порядок дыхание и сердцебиение. Люстра хотела его оглушить - как минимум. Она давно задумала это, и она хотела это сделать сейчас. Но поскольку цели своей она достичь не смогла, она не стала падать на пол. У нее другая цель...
- Черт, черт, черт! - Сказал Серега. - Ну что за бредовая чертовщина?..
Но подлое воображение рисовал уже кровавые картинки, как среди ночи к нему подкрадывается шкаф и падает на него, спящего, а подушка обвивает голову и душит. Как кровать начинает пронзительно скрипеть, и в ее скрипе угадывается смех... "Да ну, на хрен! - Разозлился он сам на себя. - Паша сказал несколько красивых слов, а я и повелся!" Он взял со стола пачку "LD" и прикурил. Поставив пепельницу на кровать, он сел и неторопливо сделал несколько затяжек. А потом у него вдруг появилась мысль... Даже - мыслишка... Ведь если вещи ополчились против людей, то сигарета, например, вполне может сейчас взять - и выпасть из руки на кровать. А кровать взять - и вспыхнуть как порох. Сигарета же - вещь, и кровать - вещь, а как Серега понял из Пашиных идей, вещи действуют совместно. Он посмотрел на сигарету. Она спокойно и ненавязчиво дымилась у него в пальцах.
- Что, сволочь, хочешь меня поджечь? - Злобно прошептал он. А потом подумал, что вещи вряд ли станут уничтожать себя, в своем стремлении уничтожить людей. Это не слишком-то логично. Хотя - людская логика может распространяться только на людей. А борьба вещей с людьми - разве это людских рук дело? Это же сама природа, а она, скорее всего, плевать хотела на человеческую логику. Серега продолжал размышлять на тему того, как еще могут повести себя вещи, если станут действовать сообща. Он задумался слишком глубоко и выронил сигарету на кровать. Отреагировал на это он моментально: резко смел сигарету на пол и наступил на нее босой ступней. Больно было ужасно, но Серега был относительно готов к этому, и сдержался от крика, но прикусил губу до крови.
- Скотина, - прошипел он сквозь зубы и повалился на кровать. Обожженная нога нещадно ныла. Серега поворочался и принял наиболее удобное положение. Потом он взял книгу. И понял, что не помнит, докуда он дочитал: в прошлый раз он уснул во время чтения. Он махнул рукой, отложил книгу и завернулся в одеяло. А потом он неожиданно уснул. И во сне к нему опять явился образ одинокого скального клыка, торчащего из воды. Вокруг его вершины кружились странные черные чайки и пронзительно кричали. Иногда по гладкой, как зеркало, воде расходились круги - рыбы подплывали слишком близко к поверхности, но чайки на них не реагировали: они, почему-то, не хотели есть рыбу. Сереги там не было - по крайней мере, он не ощущал себя там, а было только его зрение и его слух. Он все видел и слышал и не мог ничего сделать. А потом с противоположной от него стороны скалы появилась черная точка в небе. Точка увеличивалась, и через некоторое время возник низкий гул, скорее не слышимый, а ощутимый (оказывается, есть и еще какие-то чувства). Серега захотел оказаться поближе к скале - и он оказался почти на ее вершине. Сквозь него, призраками, пролетали черные чайки. А точка приобрела очертания самолета и неслась прямо на скалу. Катастрофа была неизбежна; похоже, в самолете кончилось топливо, и еще, к тому же, что-то вышло из строя, и он, на холостом ходу, но со значительной скоростью летел прямо на скалу. Серега метнулся вверх и повис на высоте метров двадцать над клыком. Почти сразу самолет врезался в скалу и буквально наделся на нее, застыв и порвавшись в нескольких местах; взрыва не было. Чайки, отпрянувшие во время удара, сразу ринулись на труп самолета, и стали долбиться клювами в треснувший фонарь, под стеклом которого виднелась фигурка человека, бессильно упершаяся лбом в приборную панель. Серега медленно съехал чуть ниже. Чайки быстро разбили стекло и накинулись на человека, начали его кромсать, разрывая на нем синюю форму и вырывая куски плоти. Серегу передернуло, и он захотел отогнать чаек - но он не мог ничего поделать. Потом вдруг человек очнулся, и издал вопль, взмахнул руками; его лицо, оторвавшись от приборной панели, поднялось к небу. Серега посмотрел на него, и понял, что он смотрит на себя. Чайки накинулись на голову человека; одна сразу вырвала кусок губы, а другая выклюнула глаз. А потом Серега проснулся.
Сон ушел так же быстро, как и пришел. Перед глазами все еще стояло искаженное болью его, Серегино, лицо; и постоянно рисовались чайки, рвущие его в клочья.
Он потряс головой и сел в кровати. Кровать скрипнула пружинами.
- Молчи, - сказал ей Серега. Было темно, похоже, поздняя ночь. Подушка Серегу не задушила, шкаф не придавил. "Ну да, конечно! - Подумал Серега. - Они ж сами двигаться и не станут... Они будут принуждать двигаться меня. Хотя, люстра..." Он сидел на кровати и смотрел на криво висящую люстру. Казалось, она давно должна была уже упасть. Серега встал с кровати и, обойдя висящего с потолка убийцу, дошел до двери. Щелкнув переключателем, он посмотрел в комнату. Люстра светилась как ни в чем не бывало. Она чем-то напоминала фонарь, торчащий из разведенного моста в Питере. Сплошная стена асфальта, возвышающаяся под небо, Нева где-то далеко внизу... А из стены горизонтально торчат фонари и продолжают светиться, как бы освещая путь тем, кто поедет... Или пойдет по мосту... В небо... И, хотя образ был не слишком подходящий, он первым пришел Сереге в голову.
Опять хотелось курить. Серега подошел к кровати и взял пачку сигарет, зажигалку и пепельницу. Покрепче стиснув пепельницу в руке, он пошел на кухню. Он аккуратно прошел мимо дверного косяка и включил в кухне свет. Потом он поставил пепельницу на стол и, садясь на табуретку, немного не рассчитал движение и впечатался в угол коленом. На этот раз правым. Боль была не сильной, но Серегу неожиданно взбесил сам факт.
- Чего ты добиваешься? - Спросил Серега у табуретки. Табуретка не отвечала. Она блестела белой, гладкой поверхностью в свете лампочки, и выглядела абсолютно безобидно. Серега выругался про себя и сел на нее. Потом он повертел на зажигалке регулятор подачи газа, достал сигарету, запихал ее в рот и щелкнул кремнем. Пламя из зажигалки взвилось вверх и опалило ему волосы. Он резко отстранился от огня, а потом медленно поднес к нему кончик сигареты и прикурил.
- Значит, зажигалка... Тоже вещь ведь... - Пробормотал он, положив зажигалку на стол. Он подумал, что зря он крутил регулятор. Зажигалка была совсем новой, и вполне логично, что если выкрутить регулятор газа на максимум, она плюнет пламенем аж под потолок. Но - зачем он это сделал? Он не мог понять. Рифленый рычажок как бы сам попал под палец, его было так легко повернуть, так приятно к нему прикоснуться... Серега совсем не думал, поворачивая его, что газ пойдет полным напором... Он посмотрел на печку.
Она стояла в углу. Тоже ведь газовый агрегат. А что, если она вдруг заставит его в следующий раз не зажечь газ, когда он его откроет? Ведь если зажигалка заставила его опалить волосы, то печка вполне может заставить его не воспользоваться зажигалкой. А потом позвонит кто-нибудь... И все взорвется к чертовой матери.
- Нет, - сказал Серега. - Надо будет Пашу помочь мне приручить вас, вещи.
Сказал и подумал, как же по идиотски это звучит. Ему было даже смешно, но смеяться что-то не тянуло. С ним было такое впервые.
За окном вдруг раздался собачий лай. И сразу крик на высоких тонах - кого-то до смерти напугала собака, залаяв из темноты. Собака залилась длинной тирадой на понятном только собакам языке лая. В ее голосе слышалась какая-то неизбежность, ее было даже немного жалко, как будто бы она знала, что произойдет дальше... А дальше лай вдруг перешел в визг, раздался крик: "Пошла!", а потом еще несколько фраз матерного содержания пьяным голосом. Визг продолжался еще минуту примерно, а потом все стихло. Сигарета догорела уже до половины, а Серега сделал только одну затяжку.
Он вспомнил собаку из детства, которая жила в его дворе. Наверное, у нее когда-то был хозяин, потому что некоторое время ее выгуливал какой-то старик, он водил ее на поводке, длинной метров пять, и она тогда была веселая и здоровая, звонко гавкала. Серега всегда любил собак. А потом старик куда-то исчез - скорее всего, он просто умер, а собаку выставили на улицу. Она к тому времени тоже уже стала изрядно старой, ее шерсть окрасилась сединой и скатывалась комочками, она хромала и была сварливой. Пару раз во двор забредала собачья стая, и они нещадно драли ее. А люди - о, люди вели себя просто безобразно; они, выходя по утрам из подъезда (особенно дяденьки лет тридцати-сорока), нещадно спинывали ее с дороги, сбивали с крыльца дверью подъезда. Собаке было больно, и она выла от боли. Серега много раз просил маму и папу разрешить ему взять ее домой. Мама была даже не против, но у папа страдал аллергией на шерсть - и собака в доме для него была нежелательна. Поэтому она продолжала сидеть на крыльце и ждать своего старика, который никогда не мог уже вернуться - смерть не отпускает из своего царства никого. Собака переносила жестокость людей, она послушно подходила к Сереге, когда он ей вытаскивал колбасу и хлеб, чтобы немного ее покормить. Серега остался единственным, кто любил ее. Все остальные ее только ненавидели, либо относились к ней равнодушно. А потом однажды утром около крыльца обнаружили ее труп. Она умерла, так и не дождавшись своего старика...
Сигарета обожгла пальцы. Серега вырвался из воспоминаний и затушил бычок. Он вдруг понял, что от неожиданно всплывшего в памяти у него навернулись слезы, и вытер глаза рукавом. Эх, собака, собака... А ведь, наверное, ее как-то звали. Серега напряг память, но так и не смог вспомнить ничего, связанного с ее именем. Старик всегда молчал, выгуливая ее - а, может, он был просто нем. Он был высокого роста, с очень прямой осанкой и гордо поднятой головой. На голове он всегда носил кепку с двумя козырьками, как у Шерлока Холмса, а в зубах сжимал щегольскую трубку. У него на лице всегда была написана задумчивость, и он никогда не торопил собаку, гуляя с ней. Он ее очень любил. И собака вертелась вокруг него. А старик стряхивал с серого плаща грязь, когда собака становилась на него лапами, никак не показывая, что ему это не нравится. Хороший был старик. И хорошая была собака. Вообще, хорошо тогда было...
Серега достал еще одну сигарету. Он взял зажигалку, повернул регулятор подачи газа на минимум, и подкурил. Дым приятно обволок гортань и проник в легкие.
Собаки вообще всегда ассоциировались у Сереги с образом некого страдания. Та, первая собака, которая долго умирала во дворе, дожидаясь возвращения хозяина с того света, была не единственной, муки которой видел Серега в своей жизни, не единственной, которой Серега пытался немного помочь. Однажды он поехал к другу в гости - в последнем классе школы. Ему надо было доехать на метро до Марьино, а потом, выйдя на улицу, прошлепать еще минут пять. Пока он шел, он миновал несколько подворотен, и в одной из них он наткнулся на собаку, обмотанную колючей проволокой. Его чуть не стошнило от этого зрелища. Он никогда не мог такого понять. Ну - люди и есть люди, они сами хороши, и когда на их долю выпадают такие вещи, частично виноваты они сами. Это можно понять, хотя это все равно противно до тошноты. Но собак-то, собак-то за что? Сами же ДАРЯТ друг-другу щенков (что бы сказали о человеке, ПОДАРИВШЕМ своего, или чужого ребенка?), а потом вышвыривают их на улицу. Когда один убивает другого для самозащиты - это понятно. Когда это охота - тем более понять можно. Но издевательства над животными Серега никогда не понимал. И особенно ему было жалко собак. А собака в колючей проволоке лежала, мелко-мелко дыша и косясь на Серегу безумным глазом. Проволока во многих местах впилась ей глубоко под кожу, и шерсть покраснела от крови. Задние и передние лапы были попарно связаны проволокой же. Серега тихонько прошептал несколько слов утешения, и начал аккуратно отматывать проволоку с передних лап. Собака завыла. Серега освободил ей лапы, а потом начал думать, как избавить от проволоки тело. Нужны были кусачки, потому что двигать собаку он не хотел - ей будет очень больно. В итоге он дошел до одного из подъездов и попросил кусачки у мужика, открывшего дверь. Мужик спросил, зачем ему они нужны, и Серега объяснил. Сказав "О Господи", мужик оделся, взял инструменты и пошел с Серегой. Они вдвоем освободили собаку от пут, а потом мужик взял ее на руки и унес к себе домой. Но Сереге что-то слабо верилось, что она выживет.
Еще одна сигарета обожгла пальцы. Серега опять со всей сигареты сделал только одну затяжку. Он затушил бычок, а потом сразу достал еще одну сигарету и засунул в рот. Посидев минуту с сигаретой во рту, он так и не подкурил ее. Потом он положил ее на стол. Курить уже не хотелось. А хотелось лечь и попробовать заснуть, хотя Серега был больше, чем уверен, что это не выйдет. Он встал и направился в комнату. Косяк ударил его по плечу, когда он выходил из кухни. Серега вспомнил, что надо быть бдительным. Он погладил косяк рукой, потом посмотрел назад в кухню и дотянулся до переключателя. Свет погас. Серега дошел до кровати и упал на нее. Кровать обиженно взвизгнула пружинами.
- Молчи давай, - сказал ей Серега. Свет он решил оставить включенным. Он ворочался с боку на бок, ища оптимальное положение. Оно никак не хотело находиться. День рождения подходил все ближе, оставалось каких-то десять дней, и Серега смотрел на чудовище, бессильно опустив руки. А чудовище корчило ему рожи и мерзко хихикало, обнажая длинные, острые как иглы клыки, показывая свою силу и опасность. Система ценностей вторила, и распевала похабную матросскую песенку где-то за спиной, как бы давая понять, что Серега может либо одно - побороться с чудовищем, либо другое - противиться системе, но никогда он не сможет одержать верх над ними двоими одновременно, как и не сможет побороть даже что-то одно из них... И он не станет бороться, это знали они оба, и Серега знал это.
Он перевернулся на левый бок и подложил руку под голову. Положение оказалось относительно удобным, и он начал медленно проваливаться в сон. Первое, что ему приснилось - это лестница. Скользкие, обледенелые ступеньки вели вниз, и Серега аккуратно ступал по ним, надеясь не поскользнуться. В итоге он все-таки поскользнулся, и одна нога взлетела вверх. Он проснулся от того, что дернул ногой. И опять начал медленно погружаться в сон. Сумбурные картинки сменяли одна другую с дикой скоростью. Несколько раз Серегу дергало ближе к поверхности из глубин сна, но все-таки побеждало погружение, и, наконец, он уснул окончательно.
И к нему вернулся образ клыка в море. Он возвышался, отражаясь в неподвижной водной глади, и вокруг его вершины кружили черные чайки. Серега опять придвинулся и оказался нанизан на клык. Чайки пролетали сквозь него и пронзительно кричали. Потом появилась точка. Серега знал, что будет дальше, и сразу взмыл вверх. Появился гул, а потом маленький прогулочный самолет наткнулся на клык, порвавшись в нескольких местах и потеряв крыло. Серега видел, как под фонарем в момент удара человек, лихорадочно дергавший какой-то рычаг, ткнулся в приборную панель лбом и застыл. А после на фонарь со всех сторон накинулись чайки и начали крошить пуленепробиваемое стекло клювами. И очень быстро трещины на фонаре  стали шире, а потом стекло хрустнуло и брызнуло в стороны, а чайки облепили человека, как пираньи. "Чайки-людоеды, - опять изумился Серега. - Черные, плотоядные чайки..." Потом человек пришел в себя и закричал. Он поднял лицо к небу, а Серега, зная, что увидит, хотел зажмурить глаза, но у него отсутствовали веки. Чайки ели человека заживо, и скоро он уже перестал сопротивляться. А еще через несколько минут от него остался только обглоданный скелет, да под ребрами виднелись обрывки внутренних органов. Чайки расселись на скалу и самолет. Они молчали. Было абсолютно тихо. Потом вдруг самолет вздрогнул, у него оторвался один бок и он начал медленно сползать в море. Чайки опять взлетели, и начали кружить вокруг своего скального клыка, пронзительно крича. Когда пучина поглотила останки самолета и останки человека, чайки успокоились, замолчали и уселась на клык. Гробовую тишину не нарушал ни единый звук.
- Уснули они, что ли? - Сказал Серега. И, отреагировав на его голос, все чайки враз встрепенулись и уставились на него. Потом одна издала смешок... И через несколько секунд уже вся стая черных птиц-людоедов заливалась злым, жестоким смехом. А посмеявшись, птицы сорвались и полетели к Сереге. Черная волна перьев надвигалась все ближе, и Серега чувствовал запах гниющей плоти. Он выставил вперед руку - и понял, что рука есть. У него появилось тело. Он начал медленно падать вниз, на стаю, в сторону скального клыка. Клык отчужденно блестел сквозь черную волну, и его острие все ближе и ближе придвигалось к Сереге. Он закричал, а стая подхватила его крик, и он влетел в нее, ощущая, как со всех сторон его начали хлестать крылья. Перья резали кожу, клювы били со всех сторон, а клык становился все ближе. Потом он схватил одну из чаек и сжал что есть силы в руке. Почти сразу он понял, что рука сжимает пустоту - чайка стала дымом, и рука опустела. Он опять закричал и рухнул на клык.
И проснулся. Он лежал на полу - видимо, во сне сильно вертелся и упал с кровати. "Кровать меня столкнула с себя", - промелькнула у него мысль, но он ее сразу отогнал. Больше его пугал сон, который он сейчас видел. Сон был настолько четким, с таким огромным количеством деталей... Никогда еще не снилось ему таких снов. Он поднялся и посмотрел на окно. Было уже утро, и солнце уже висело в небе. Чудовище стояло на расстоянии в десять дней. И эти десять дней не сулили ничего хорошего. Конечно, Серега не собирался долго и упорно готовиться к своему дню рождения - он знал, что он купит вина, пива, овощей и мяса, сготовит какую-нибудь бурду, позовет друзей и они просто напьются. Такой вот праздник. Но мысли его были гораздо страшней любых других испытаний, которые ему может выдать жизнь. Внутри копошился червячок, который, почему-то, обладал голосом и шептал: "Так ты и сдохнешь, и ничего в твоей жизни не изменится". Серега шлепнул себя по щеке ладонью и побрел на кухню. Проходя через дверной проем, он задел плечом косяк и уставился на него. Изнутри вдруг выперла неожиданная ярость, и он заорал:
- БЕСИШЬ!!! - А потом пнул косяк что есть силы. Косяку было хоть бы что, а Серега ногу отбил. Он сел на пол и начал ее растирать.
- Н-да... - Пробормотал он. - Вещи надо срочно дрессировать.
Потом он встал, и прошел в кухню. Сел на табуретку. На столе он вчера оставил сигареты, при чем одна из них лежала вне пачки. Серега взял ее и засунул в рот. Потом взял зажигалку и повертел рычажок подачи газа. Он поднес зажигалку к кончику сигареты и уже почти поджег, как вдруг опомнился и отдернул руку. Посмотрев на зажигалку, он понял, что опять выкрутил подачу газа на максимум. Зажигалка издевалась над ним. Он скрипнул зубами и повернул рычажок обратно. Потом зажег сигарету и затянулся. Через некоторое время злость по отношению к зажигалке прошла, и Сереге стало смешно. Он смеялся истерическим смехом, долго и безостановочно, пока не выдохся. Потом сделал несколько затяжек и сбил пепел. "Интересно, - подумал он. - Предположим, Паша приручит вещи, которые есть у меня в квартире. Но ведь есть множество вещей, которые постоянно меняются - сигареты, например, или зажигалки. Да что говорить - бутылки, носки, все возможные продукты... Продукты ведь тоже - вещи. Что же делать с ними? Неужели придется постоянно обращаться к Паше?" Он встал и поставил чайник. "А полный чайник и пустой чайник - это, интересно, один и тот же чайник, или нет? - Продолжал думать он. - Чайник может быть пустым, может быть с холодной и горячей водой. Он, например, может заставить меня облиться кипятком. Проклятье..." Он посмотрел на чайник, который уже вовсю шипел. Ничего страшного в нем не было. Но ведь и в дверном косяке, и в люстре, и в сигаретах-зажигалках не было ничего страшного. Но они наносили ему посильный вред. Неужели чайник не может?
Сигарета обожгла пальцы. "Ага, - подумал Серега. - Вот она, сигарета..." А потом потушил бычок. Он решил попросить сегодня Пашу приручить вещи в его квартире. Заодно и посмотрит, как это выглядит - авось, и сам научится это делать. Ему опять стало смешно, но на этот раз он сдержал порыв, и истерика была задушена при рождении.
Весь оставшийся до начала смены день Серега пил чай и смотрел телевизор. Чайник оказался не таким агрессивным, как Серега подозревал. Правда, один раз Сереге окатило лицо паром, а еще один раз он потянулся к чайнику слишком рано, когда тот еще не отключился - и ему на руку брызнуло несколько капель воды сквозь щель под крышкой. Но это было не страшно. Смотря телевизор, он автоматически выхватывал некоторые фразы. Почему-то раньше он этого не замечал, а теперь их то ли больше стало, то ли они всегда были, но были не важны. Фразы обозначали разнообразные самостоятельные вещи. Взбесившийся провод... Обезумевший автомобиль... Своевольный подъемный кран... Неожиданно упавший кирпич... Такого было, как оказалось, очень много. Люди все списывали на человеческий фактор, но Серега, почему-то, не сильно верил в полную вину людей. В его сознании дрожала зыбкая, но крепнущая с каждой такой фразой, уверенность, что людьми, которые попадают в беду из-за вещей, управляют эти самые вещи. А еще по телевизору сообщили, что началась очередная операция, направленная на отлов бродячих собак и кошек. Это тоже задело Серегу. Почему-то люди предпочитают напрямую бороться с тем, что им не нравиться, а не с причиной этого. Ведь гораздо лучше не выбрасывать домашних животных на улицы, чем отлавливать выброшенных. Это же замкнутый круг. Сначала - одомашнили, потом - выбросили, потом - объявили вне закона и отловили. А потом опять одомашнили, опять выбросили... И так далее. Люди остаются людьми. Таковы законы Царства Их Вещей.
Зазвонил будильник. Серега допил чай, встал и выключил телевизор.
На станции метро опять было полно народу, но Серега ушел в первый вагон. Там людей было мало, и поэтому он сумел сесть. Пока он ехал до Пушкинской, он успел задремать, и чуть не пропустил станцию. Но рефлекс на голос ("станция Пушкинская. Уважаемые пассажиры, при выходе...") сработал исправно, и он тут же проснулся, вскочил и вышел из вагона. До Кузнецкого моста он доехал стоя, потому что не успел вовремя зайти в вагон и занять какое-нибудь сидячее место.
Когда он пришел на работу, Паша уже сидел на ящике, хлебал чай и посматривал на часы.
- Привет, - сказал он.
- Привет, - ответил Серега.
Чайник еще пускал пар; видимо, он вскипел только что. Серега достал чашку, кинул в нее пакет чая и залил кипятком. Потом сел на ящик.
- Паша, - сказал он, - я тут подумал - подрессируй-ка мои вещи.
- Хорошо, - ответил Паша. - После смены прошвырнемся к тебе. Идет?
- Идет, - сказал Серега. Паша был задумчивее обычного. Он то чесал голову, то начинал двигать губами, как бы что-то говоря, но без звука, то стукал по колену, создавая какой-то простенький ритм.
- У меня что-то не сходится, - сказал он наконец.
- В каком смысле? - Спросил Серега.
- В последнее время, вроде бы, экологию насиловали не сильно больше, чем, скажем, полгода назад. Но вещи по всем сведениям просто взбесились.
- Не понял, - сказал Серега.
- Ты телевизор смотришь? Вещи, похоже, объявили Москве войну.
- Телевизор я иногда смотрю... Но я не так уж сильно замечаю то, о чем ты...
- Я замечаю зато, - прервал его Паша. - Что-то не так. Вещи бесятся из-за чего-то, но это не проблемы экологии. Это связано с чем-то другим. Я бы даже поверил в Бога, если бы не был материалистом...
- Ты? МАТЕРИАЛИСТОМ? - Засмеялся Серега. - Ты говоришь о вещах, сродни магии, а себя зовешь материалистом...
- Материализм не всегда отрицает магию, - отрезал Паша. - Должно быть что-то еще, не относящееся к экологии, - продолжил он свои мысли. - То, из-за чего природа стала бы бомбить человечество, человека, как вид...
В дверь заглянул Крикун. Его левый глаз выглядел припухшим, и на лице было что-то вроде пудры. Как будто у него был синяк, но он пытался его скрыть.
- Машина подъехала, - еле шевеля губами, сказал он. - Надо ее разгрузить и перенести все сюда.
Сказал и ушел. Как всегда. Серегу иногда начинала раздражать эта абсолютная точность Крикуна: он всегда говорил, что машина подъехала, что ее надо разгрузить и перенести все на склад. Будто бы это было неочевидно. Но - характер и есть характер, и с ним лучше мириться, особенно если видишь человека раз в два дня (а то и реже) в течение нескольких секунд. И он твой начальник.
Они пошли разгружать машину. На этот раз Паша не разговаривал с шофером, он пришел, молча пожал ему руку и сразу приступил к делу. Шофер пожаловался, что у него что-то с тормозами, грузовик плохо слушается и медленно сбрасывает скорость. А он прошел полный техосмотр всего неделю назад... Серега сказал, что, может быть, стоит проверить тормоза отдельно. Шофер посмотрел на него в упор, и Серега понял, что сказал какую-то непомерную глупость. Потом шофер куда-то ушел, и оставил их разгружать машину. Паша работал молча, не проронил ни одного слова, и все время думал, думал, думал... Сереге начало казаться, что Паша сейчас сойдет с ума от мысленного напряжения.
Когда они закончили они уселись на ящики и поставили чайник. Серега закурил.
- Все еще что-то не сходится? - Спросил он Пашу.
- Черт его знает. Природа убивает людей, я это знаю, люди сами подписались под этим своим техническим прогрессом, это я тоже знаю. Но я не вижу причины, хоть ты тресни. Не хватает информации.
- А может, причины и нет? - Предположил Серега.
- Ну ты что... - Улыбнулся Паша. - У всего есть причина. Должно быть что-то, из-за чего природа выкинула человека из списка природных существ, объявив мутацию высшего примата в гомо сапиенс злокачественной... И ведь если вдуматься, уничтожать человека плодами его же деятельности - лучшего наказания не может быть. Если уж люди истязают природу, которая создала их... Но проблема в том, что уничтожение природы в целом здесь ни при чем. Видимо, была какая-то последняя капля, и если суметь за это зацепиться - возможно, есть шанс спастись от вещей...
- То есть дрессировать их уже смысла нет? - Спросил Серега, и у него появилось нехорошее подозрение.
- Смысл есть всегда. Но не факт, что это поможет надолго... Да, кстати, если я надрессирую вещи в твоей квартире, будь готов к тому, что те вещи, которые каким-то образом избегут дрессировки, станут особенно агрессивными.
- А ты можешь надрессировать их все без исключения?
- Конечно, - уверенно сказал Паша. - При чем времени это много не займет.
Потом он опять ушел в мысли. Время текло, смена проходила, чай пился литрами. Серега скурил все свои сигареты, и сходил за еще одной пачкой.
А Паша сидел и думал.
- Собаки, - сказал он наконец. - Люди травят собак.
- Что? - Не понял Серега.
- Я, похоже, обнаружил последнюю каплю. В последнее время люди начали сильно травить собак. Над ними просто издеваются. Вот оно. Надо завести себе собаку и заботиться о ней.
- А я не могу завести собаку, - пожаловался Серега. - У меня отец аллергик...
- Я думаю, достаточно будет подкармливать дворовых собак. Я просто так делать не хочу, но собаку себе заведу.
Он расслабился и победно улыбнулся.
- А если ты не прав? - Спросил Серега.
- Я надеюсь, что прав. А если не прав - что плохого в содержании домашнего животного?..
- Ага, - сказал Серега, но ему все равно было как-то... Не по себе.
Когда закончилась смена, Паша опять написал что-то в блокноте у выхода, выключил свет и прикрыл дверь. В коридоре они встретили Крикуна.
- До свидания, - сказал ему Серега, а Паша ограничился кивком.
- До свидания, - ответил Крикун, и пошел дальше. Серега услышал, что он очень тяжело дышит, как будто каждый шаг давался Крикуну с огромным трудом. И еще - он хромал.
Когда они вылезли из метро на станции Бульвар Дмитрия Донского, Паша сказал:
- Приручение вещей - процедура очень простая, но научить тебя этому я не смогу. Ты можешь сам научиться, если почитаешь Платона.
- А как ты это будешь делать? - Спросил Серега.
- О, это будет совсем не зрелищно, - ответил Паша. - Для тебя я просто зайду к тебе в гости, попью чайку, прогуляюсь по квартире... Потом буду приручать особо строптивые вещи по отдельности... В общем, это будет недолго и неэффектно.
- Понятно, - сказал Серега.
До его дня рождения оставалось девять дней, было утро и люди спешили на работу. Когда Серега вспомнил про день рождения, спрут неожиданно ожил и обхватил его щупальцами с удвоенной силой. Он сдавил, и Серега забился в его железных объятиях. Он не пытался высвободиться, просто ему было больно.
- Да, и еще... - Легко сбросил спрута Паша. - Я тебе оставлю телефон. Если что-то будет не так - сразу звони, не жди смены. Если вдруг какая-то не надрессированная вещь осуществит на тебя нападение, то в другой раз она, возможно, просто убьет тебя.
- Люстра, - сказал Серега.
- Что? - Не понял Паша.
- Люстра, - повторил Серега. - Она недавно чуть не упала на меня.
- Да, это оно. В следующий раз она могла бы и убить.
- Спасибо, - пробормотал Серега.
Они пришли к нему домой. Паша сам поставил чайник и налил чаю. Потом он взял кружку и походил по дому. Иногда он останавливался напротив какого-нибудь предмета и начинал что-то бормотать, морща лоб. Он занимался этим около часа, а потом достал бумажку, написал на ней свой телефон и отдал Сереге.
- Вроде как все. Звони, - и сразу пошел домой.
Серега дошел до комнаты - и дверной косяк не стал его бить. Встал под люстру и задрал голову.
- Ну что? - Спросил он тихо. - Будешь еще строптивиться?
Люстра не отвечала. Серега засмеялся и грохнулся на кровать. Пружины не заскрипели. Он не поверил своим ушам и встал с кровати. Потом опять упал на нее. И она опять промолчала.
- Ну давай же, скрипни! - Сказал он, и начал прыгать на кровати. Наконец кровать сдалась и издала короткий скрип.
- Спасибо, - сказал ей Серега, и устроился поудобней. Он чувствовал себя просто великолепно. Он начал засыпать почти сразу. Сон его был крепким, и он не видел никаких сновидений. А когда он проснулся, он почувствовал, что голоден.
Он сел на кровати и потянулся. Кровать не издала ни звука. Серега засмеялся, вскочил и побежал на кухню. Сев за стол, он взял сигарету из пачки и закурил. Зажигалка не выдавала никаких признаков бунта - она слушалась его! Он засмеялся опять и со смаком выкурил сигарету. Потом он взял хлеб и достал масло из холодильника. Он открыл ящик и достал нож. Отрезая хлеб, он вдруг вспомнил про день рождения. Чудовище впилось в него зубами, и начало впускать в него яд. Он начал представлять картины грядущего празднования, он знал, что этого не избежать. А избежать хотелось до безумия. Монстр держал его крепко, и точно не собирался отпускать. "А что, если..." - подумал Серега, и взгляд его упал на нож. "НЕТ!!!" - закричал кто-то у него внутри. Этот кто-то понял, что нож не приручен, и собирается убить того человека, который держит его в руке.
Серега поднял левую руку и перевернул ее венами вверх. Нож легко и приятно лег режущей кромкой на кожу. "Что ж я делаю? - Подумал Серега. - Это не правильно. Надо протыкать себе живот..." Нож взвился в его руке и вторая рука прихватила его с другой стороны, чтобы бить сильнее.
Он не хотел умирать. И в то же время нож завораживал его, пускал ток по рукам и шептал: "Ударь... Ударь..." И Серега ударил. Нож прошил его почти насквозь, и так же легко выскочил обратно, открывая поток крови. В глазах помутнело.
- Нет, - прохрипел Серега. - Вещи не убивают нас. Нас убиваем мы сами...
Он начал падать на пол, все еще сжимая в сведенных руках орудие самоубийства.
Он опять увидел скальный клык, торчащий посреди моря, вокруг вершины которого кружили черные чайки. Они таяли, таяли, понеслись картины других каких-то сюжетов. Но они уже были совсем бессвязны, тьма глотала мир.
Умирая, Серега слышал, как зазвонил телефон.