Эта волшебная первая ночь в Галилее...

 




                Александр  Бизяк

        Эта волшебная первая ночь в Галилее    


              Вот она, наконец-то, благословенная, святая Галилея! Голубой Кинерет, городок Тверия, облепивший сотами  домов высоченную гору с башней водокачки на самой ее верхушке.
     -Вот и наш дом, - сказала дочь, показывая на четырехэтажную коробку желтопесочного цвета.
       Дом ничем не отличался от остальных, тесно прижатых друг к другу, образующих полукруг. Единственное, что его отличало,  это подбор жильцов. Все его тридцать две квартиры заселили олимы*. Его так и назвали в микрорайоне Шикун Далет - "олимовский дом". Съехались жильцы совсем недавно, неделю-другую назад. Коллектив только-только начал складываться. Люди притирались друг к другу, обживая эту "Вавилонскую башню", начиненную вчерашними киевлянами и москвичами, сахалинцами и ташкентцами, саратовцами и одесситами...
      Вожделенная, с трепетом ожидаемая мною первая ночь в Галилее... Благо, она не заставила себя долго ждать. Ночь здесь наступает мгновенно, как только солнечный шар, прямо на глазах, закатывется за ближайший холм.
        О сне не может быть и речи. Окно нараспашку, жалюзи в сторону!   
      Лето 1992-го года... Я до сих пор не верю в это чудо. Не верил, когда поднялись над Шереметьево и взяли курс на Тель Авив. Не верил, когда стюардесса вполне буднично объявила, что через три часа сорок минут мы должны быть в аэропорту Бен Гурион. Не верил, когда под аплодисменты и восторженные возгласы пассажиров мы прикоснулись к бетонной полосе Земли Обетованной и стремительно понеслись к зданию аэропорта.
      Толпа встречающих, слезы и объятья, раскаленное до обморока солнце, настоящие живые пальмы, русская речь, перемешанная с ивритом,  и конечно же, они, - мои родные и единственные, которых не видел год и четыре месяца  (без двеннадцати дней). Двое маленьких внуков, дочь и зять.
      Мы мчались из Тель Авива на север, к Тверии, где поселились мои дети. Через Самарию, через Израильскаую долину... Мимо проносились обожженные солнцем городки и поселки, манговые рощи и хвойные леса, арабские деревни, а я никак не мог поверить, что на обычных дорожных указателях читаю святые названия библейских мест...
        Я ждал Галилею. С каким-то особым нетерпением, доходящим до нервного озноба, как дети ждут  подарка на  день рождения. Почему не Иудея,  не Самария, не пустыня Негев, спросите вы. Не знаю, объяснить не могу. Виноват ли в этом Булгаков с его "мягкими холмами Галилеи", или Пазолини с "Евангилием от Матфея"? Не знаю. Галилея - и все! И не просто Галилея, а почему-то именно ночь. Бог ты мой! Сколько раз я представлял себе эту ночь, рисовал в воображении ее черное небо, россыпи огней на невидимых в темноте холмах, сколько раз мысленно слушал ее особую тишину, пронизанную звоном цикад, криком неведомой мне ночной птицы...
     Ночь! Где-то далеко впереди мерцают огоньки деревеньки, а я устроился на балконе, приготовившись впитывать эту первую волшебную ночь в Галилее.
     И она началась. Сначала я долго слушал доносившуюся из всех окон дома Останкинскую программу телевизионных новостей. Карабах, Абхазия, забастовки медиков в Воронеже, цены в Смоленске и Челябинске, приватизация химчисток в Пензе, погода в Молдове и Киргизии. Потом началось "Поле чудес". Сидя здесь, в далекой Галилее, я вместе с собравшимися в Останкинской студии долго отгадывал, как звали одну из лошадей, запряженных в повозку Чичикова. Было все это как-то дико и довольно глупо. Добраться до Галилеи и -  вспоминать лошадь Чичикова...
     Тогда я стал мучительно прикидывать, когда же, наконец, закончатся эти телевизионные московские программы. Но как на зло, Останкино вещало  далеко заполночь, предлагая зачумленным телезрителям то "Ночной киносеанс", то зарубежную развлекаловку и, конечно же, бесконечную череду идиотической рекламы разных там "Менатепов", "Алис" и никому не нужных и непонятных бирж, торгов, аукционов, лотов, ставок, акций.
     Шло время. Стрелки часов уже подползали к трем, а "мягкие холмы Галилеи" все продолжали оглашать споры российских политиков о перспективах рублевой зоны, о правовом государстве, о судьбе гэкэчепистов, томящихся сейчас далеко от Кинерета - в Сокольниках, в "Матросской тишине". Где-то рядом, за холмами, - библейское озеро Кинерет,  по которому Иисус аки посуху ходил,  а я слушаю про Янаева и Павлова,  про Язова, Стародубцева, Крючкова...
       Но чу! Кажется, все стило. Передачи закончились и дом угомонился.
     Тишина! Благословенная тишина Галилеи. Наконец-то наступил этот долгожданный миг. Кто-то, правда, раскатисто чихнул где-то справа от моего балкона. Ему тут же, слева от меня, пожелали доброго здоровья. И снова стало тихо.
     В ночной тищине прорезались цикады. О, счастье!  Но оно, увы, оказалось хрупким и недолгим. Откуда-то сверху вдруг раздался громкий женский голос:
     - Рита, почему ты не берешь трубку? Я должна сообщить тебе что-то интимное.      
     Тишина.
      - Рита! - позвали требовательней и громче. - Ты спишь?
        Снова тишина.
       - Рита, ты только делаешь, что спишь! Сколько можно спать?! - настаивали сверху.
        Снизу наконец ответили:
      - Роза,  не морочь мне голову!  Об интимном завтра сообщишь. Мне рано вставать.
       - Роза, сообщите мне! - тут же отозвались с соседнего балкона. -  У меня завтра хофеш..**  Запишите  мой телефон и не морочьте Рите голову. Я жду!
     - Вы кто? - удивилась Роза.
     - Я Ицик, из 16-й квартиры.
     - Нет, вы только понаблюдайте этого нахала! - возмутились на первом этаже  третьего подъезда.
     -Что вы от него хотите, он  из Гомеля! Там все такие, - донеслось со второго  этажа четвертого подъезда. 
     - Что вы знаете за Гомель?!  Вы  там были?! - возмутился Ицик.
     - Не был и, слава Богу, никогда не буду!
     - Тогда закройте рот и не залезайте  в наши разговоры! Роза, вы слышите меня? -  крикнул Ицик. -   Я жду от вас звонка!
     И тут в окне рядом с Розой  показалась всклокоченная мужская голова с огромными рыжими усами.
      - Послушай, Ицик! Это разговариваю я, Григорий, Розин муж. Я не знаю, как у вас  там в Гомеле, но у нас в Одессе таким как ты могут сделать больно.
     - Ша уже! - раздался резкий женский  голос со второго этажа первого   подъезда. - Оставьте что-нибудь на завтра. И пусть будет тихо!
      Ицик что-то проворчал  на ломаном иврите.
      - Тоже мне, выискался сабра!*** -  Засмеялись на соседней улице. - Сначала выучи иврит! В каком ульпане****  тебя  учили?
     - Между прочим, - снова подал голос Ицик, -  в Гомеле я преподавал язык!
    - А здесь будешь мыть посуду... - хихикнули из темноты.
    - Все вы гои! -  крикнул  Ицик и с размаху  закрыл окно.
     Я ждал новых реплик, но к счастью, они не прозвучали. Наверное, действительно, было уже очень поздно и народ притих, чтобы хоть чуточку поспать.
     Но не тут-то было. Через несколько минут затишья в парадном гулко хлопнула дверь, послышались торопливые шаги, а еще через минуту кто-то включил стартер машины.В ночной тишине гудение работающего двигателя было особенно громким. Машина не успела тронуться с места, как чей-то женский голос громко прокричал:      
     - Володя,  позвони Рувиму!
     - А какой у Рувима телефон?
     - Ты что, не помнишь?
    - Мама, если бы я помнил, я бы  не спрашивал тебя! - Резонно рассудил Володя. Неправ он был только в одном - зачем вступать в дискуссию в половине пятого утра?
       - Восемь, три, восемь, восемь, один, один, один, - продиктовала мама.
       - Восемь, три, восемь, восемь, один, один, четыре, - внесли поправку в соседнем доме.
      - Чтоб вы знали все: Рувим уехал в Хайфу и вернется только в пятницу, - сообщили уже из нашего подъезда. Это был голос Розы.
      - Гриша, как вам нравится ваша законная жена? Я намекаю на Рувима, -  хихикнул Ицик.
       - Болван! - прорычал Григорий. - Рувим - это всего лишь маклер.
         Ицик раскатисто, по-мефистофельски расхохотался:
       - А что, маклер уже не считается мужчиной? Я вас не знаю, Гриша, но вы  такой наивный. У вас в Одессе все такие? Или я не прав?
          Тут Ицик, конечно,  допустил бестактность. Он явно был не прав.
          На какое-то мгновенье наступила тишина, которую голос Гриши разодрал на клочья:
          - Послушай, ты, босяк из Гомеля! Или ты  мне сейчас же открываешь дверь, или я вырву ее вместе с рамой!
         - Боже мой! - раздался чей-то вопль. - Он разнесет весь дом!
         - Этот сможет, - подтвердили  в темноте..
         - Григорий, умоляю вас, не совершайте глупостей! Мы ведь только что отремонтировали дом.  Роза, успокойте вашего супруга! - кричали из четвертого подъезда.
         - Подумайте хотя бы о машканте!***** - откликнулись из первого подъезда.
         Я не знал, кто такая Машканта. Но, удивительное дело, при этом имени дом мгновенно замер и  наступила  тишина.
         Я перевел дыхание и осмотрелся. И только сейчас заметил, что темень южной ночи уже давно расстаяла, и на востоке, подчиняясь необратимым законам природы, всходило солнце.
        Где же ты, волшебная первая ночь в Галилее, которую я так жадно ждал и которой бредил?..
        Галилея обретала свои дневные очертания. Они были прекрасны...

*          ОЛИМ  -  репатриант
**        ХОФЕШ -  выходной день, отгул.
***      САБРА  -  коренной житель Израиля.
****    УЛЬПАН -  школа по изучению иврита для репатриантов.   
*****  МАШКАНТА - ссуда в банке на приобретение жилья.
 