Подарок отца

1.

Немного было в жизни Виктора людей, которые бы в него верили. Конечно, в жизни у нас вообще довольно мало людей, которые о нас думают. А чтобы еще в тебя верили. Причем всегда и везде...
Отец был одним из таких людей. Несмотря ни на что. Какие бы коленца ни выкидывал сын, как бы ни ругала его мать, отец неизменно оставался спокоен. И всегда повторял одно:
- Оставь его, он не дурак. Он все делает, как надо.
Виктор был признателен отцу за такую верную поддержку. Не то, чтобы Виктор был лентяем или двоечником - в школе он учился отлично и к концу школы был не только чемпионом Москвы по двум видам спорта, но и прекрасно говорил на двух иностранных языках. Просто мать была очень требовательной.
Сколько Виктор себя помнил, мать его всегда подгоняла.
- Ты должен показать отличный результат, - говорила она ему, когда в шестилетнем возрасте он начал тренироваться наравне со старшими ребятами в спортивной горнолыжной школе «Спартак», которая помещалась тогда на спасательной станции в самой внутренней точке дуги Москвы-реки, огибающей Лужники.
- Ты должен хорошо учиться, - напоминала она ему в школе.
Дед у матери был обрусевшим немцем, и Виктора решили отдать в спецшколу с немецким языком, чтобы восстановить, таким образом, утраченные традиции семьи.
- Ты должен научиться работать по-настоящему и не терять времени зря, - втолковывала она ему постоянно.
– Ты должен стать хорошим специалистом, - повторяла она, когда он по ее мнению валял дурака и не работал над собой.
– Ты должен приучиться делать свою работу хорошо, не халтурить, - внушала она, когда он поступил в институт. - Специалистов все уважают и принимают на работу, а от бездельников и лодырей стараются избавиться.
Мать знала, что говорит. Мастер спорта по альпинизму, мать троих детей, она была признанным специалистом по маркетингу еще в те годы, когда этой науки в Советском Союзе еще никто не знал. Она трижды покоряла пик Ленина, а это – непростое испытание и для крепких мужчин. Бывало, хватала холодную ночевку, стоя на узкой скальной полке шириной в тридцать сантиметров. Страховала партнера по связке, сорвавшегося в пропасть. Сама срывалась со скалы. Жизнь воспитала в ней характер, приучила работать, не делая ошибок.
Детство ее было нелегким, хотя сиротой она не была. Просто тогда вообще жизнь была непростая. Ее отца, деда Виктора, посадили в тридцать седьмом году, и никто не знал, выпустят его или расстреляют. Ее мать, бабушка Виктора Вера Александровна, переживала из-за отца и срывала нервы на дочери. Потом ее родители разошлись, и мать Виктора видела своего отца только изредка, приезжая к нему в гости. Она страдала из-за того, что отец больше внимания уделял семье своей новой жены. Стремилась к знанию французского языка, к походам в горы, но у отца не всегда было время на дочку, и это навсегда запомнилось матери Виктора.
Она всегда мечтала, что у нее будет дружная семья, будет много детей, и все они не будут испытывать дефицита родительского тепла. И все то, чего мать сумела добиться сама, она была готова щедро передавать детям. Только в горы она никогда не пустила ни одного их них. Сама она окончила МВТУ имени Баумана и работала в редакции технического издания в министерстве внешней торговли. Имела хорошую для женщины зарплату, хотя могла бы иметь больше и ездить за границу, если бы вступила в партию. Но в партию она никогда не вступила, хотя всю жизнь была вполне лояльной к властям и воспитывала детей в духе патриотизма. Просто были у нее свои принципы, и никто на свете не мог заставить ее нарушить их. Она регулярно подрабатывала переводами, и практически все деньги тратила на детей. С переводами проблем не было, так как мать знала пять иностранных языков.
Работать над собой все дети должны были серьезно. Виктора это не угнетало, наоборот: он вырос с твердым убеждением, что у мужчины на первом месте должна быть работа, а уже все остальное – семья, хобби, отдых – потом. Он твердо запомнил, что работать надо всегда и везде всерьез, что работать надо по максимуму, делать свою работу так, чтобы никто не мог бы сделать ее лучше тебя. Тогда тебя будут ценить, тогда ты будешь нужен. И тогда у тебя будет удовлетворение от хорошо сделанной работы.
Мать не давала Виктору никаких поблажек: как бы хорошо он не учился, она не позволяла ему почивать на лаврах. Она утверждала, что Виктор не должен сравнивать себя с теми, кто хуже или слабее него, а должен – наоборот - всегда ставить себе более высокие цели. Любила цитировать президента компании ИБМ, который сказал так: «Лучше стремиться к совершенству и не достичь этой цели, чем не стремиться ни к чему и в этом преуспеть». Ставила в пример Агату Кристи, сестра которой рассказывала, что в их семье были приняты весьма высокие оценочные критерии для детей, поэтому дети стремились к результатам, которые даже по высоким меркам семьи были высоки. И добивались их. 
Давление, которое испытывал Виктор, не тяготило его. Это был тот случай, когда навыки к труду прививаются в легкой, игровой форме. Например, за одно только лето, проведенное в Эстонии, он с матерью выучил английский язык. И к осени читал книги для восьмого класса спецшкол с преподаванием ряда предметов на английском языке. Кстати, об Эстонии. Ни Виктор, ни его брат Игорь не провели ни одного лета в городе. Каждый раз родители придумывали то дачу, то спортивный лагерь, то поход на байдарке. Три лета подряд Виктор отправлялся в Среднюю Азию вместе с матерью, прошел и через Гиссарский хребет, и вдоль озера Искандер-Куль, вложив в свое сердце на всю жизнь красоту Фанских гор.
Забота о детях, старание, чтобы они получили отличное образование, могли путешествовать, знакомясь с той страной, в которой родились, выросли умелыми, работоспособными и ни в чем не нуждались, - в их семье царила атмосфера полной поддержки творчества личности и работы над собой. Чтобы иметь интересную жизнь, надо много работать – вот главная мысль, которую все дети вынесли из детства.
Погони за золотыми украшениями или мягкой мебелью в семье не было принято, как не было принято стоять в очередях – просто времени было жалко. Члены семьи покупали и ели только те продукты, за которыми не было очередей: котлеты в кулинарии, пакетные супы, молоко, творог, яйца и индийский чай, к счастью, даже в самые застойные годы в Москве не переводились.
Единственное, на чем настоял Виктор против желания матери - что он отправится служить в армию. Это его желание казалось диким всем родственникам: с военной кафедры института тогда в армию не забирали, но Виктору хотелось проверить себя, стать настоящим мужчиной, научиться драться в спецназе. Остановились на компромиссе - Виктор поступил в институт и ушел в армию со второго курса. Надо отдать должное матери - она не отговаривала его, уважая его стремления. Только советовала взять с собой учебники по минералогии и петрографии, чтобы тренировать мозги.
Уже на призывном пункте Виктор растерялся. Одно дело – испытать себя в марш-броске через болото, а другое дело – оказаться во внезапной зависимости от каких-то чужих людей в форме на немыслимо долгие два года в обстановке несвободы. Никто не торопился взять его служить на границу или отправить в морские пехотинцы, ему сказали, что он будет служить простым шофером. И даже попытка записаться в команду, отправляемую в Афганистан, не увенчалась успехом.   
Он растерялся и не знал, что делать. Он не мог ни есть, ни спать, а только ходил по призывному пункту, как тигр в клетке, и думал о том, что, видимо, совершил ошибку. В то время он не пил, не курил и был готов в любой момент подтвердить норматив кандидата спорта.
А кругом царила атмосфера всеобщего пьяного веселья парней, которые все последние годы жили в ожидании этих двух неминуемых армейских лет. Казалось, наступил какой-то жуткий сон, и прежняя, привычная жизнь ушла, уступив место некоему дикому спектаклю, в котором надо поневоле играть роль. Мучительно билась мысль о том, что он сам захотел сделать так.
Утром удалось позвонить со служебного телефона в дежурной части призывного пункта и предупредить родителей о том, что через два часа его команда улетает из Домодедово во Владивосток. Мать сказала, что отец попробует успеть подъехать в аэропорт и повидаться с сыном.
Из везли на старом «ЛИАЗ»е по трассе, по которой сам Виктор не один десяток раз мчал на отцовских «Жигулях» на дачу в Барыбино. Виктор стоял на мерно качающейся задней площадке, погруженный в невеселые раздумья о том, что эта каторга – на долгие два года, и что изменить ничего уже нельзя. Нельзя было просто так писать заявление в военкомат! Надо было сделать все, чтобы попасть в элитные части.
Они сгрудились на втором этаже аэропорта. Виктор очень хотел, чтобы отец успел увидеться с ним. Это было очень важным, казалось, вся его жизнь зависит от того, сумеет ли Виктор разглядеть в толпе знакомую седоватую шевелюру над высоким лбом. 
Отец торопился в аэропорт. Даже став профессором, он не купил «Волги» и поэтому спешил в аэропорт на неказистой второй модели «Жигулей». Машина имела не престижный салатно-зеленый цвет, потому что на этот цвет не нашлось желающих, а, значит, машину можно было получить быстрее. Отец всегда презирал материальные блага и очень спокойно относился к деньгам. Всю свою немалую зарплату доктора наук он отдавал матери, полностью доверяя ей в вопросах семейного бюджета.
Подъехав к зданию аэропорта, отец бросил машину и поспешно вбежал в аэровокзал. Внутренний голос подсказал ему, что призывников следует искать наверху, в зале ожидания. Он заметил группу наголо стриженных ребят в разнокалиберной одежде и среди них – растерянное лицо своего старшего сына. Сердце у отца сжалось – ведь это его родной сын покинет Москву на невозможно долгий срок. И не подойти к нему.
Гадая, как и все остальные родственники, отец не догадывался, по какой причине старший сын так рвется в армию. И если бы кто-нибудь сказал, что Виктор просто хотел научиться рукопашному бою, хотел научиться драться, как десантники и морские пехотинцы, чтобы уметь защитить свою девушку, и поэтому писал письмо лично министру обороны, отец подосадовал бы. Многие просто косят от армии, занимаются самострелом, убегают из расположения части, а тут его сын специально рвался в самые тяжелые войска, а он – его отец - не увидел, не разобрал причины, по которой сын так стремится в армию. А если бы разобрался, то, конечно, помог бы со своим житейским опытом попасть толково – на погранзаставу, например, или в десантные войска, и не пришлось бы Виктору терять два года простым солдатом в автороте.
Но, к сожалению, люди часто совершают решительные поступки, не посоветовавшись с близкими, не раскрыв им тех мотивов, которые подталкивают их поступить так, а не иначе. Особенно это свойственно молодым людям, которые не умеют и не хотят ждать и разбираться в нюансах. Иногда очень несложно помочь человеку, особенно близкому, опираясь на свой жизненный опыт, но человеку свойственно замыкаться  в своем внутреннем мире, отталкивая помощь друзей. И поэтому многие из нас проходят круги ада, к которым совсем не стремятся – просто кажется, что только такой путь является наиболее естественным и единственно возможным.
Они так и попрощались издалека: отец сжал кулак – мол, держись, сынок, ты все выдержишь и вернешься, я верю в тебя! Виктор молча смотрел на коренастую, невысокую фигуру отца в простой синей куртке, кивал ему, а в горле стояли слезы.
После армии Виктор продолжил учебу в институте. Академия нефти и газа, в которой он учился, относилась к той же отрасли, что и НИИ отца, проработавшего всю жизнь в газовой промышленности. Сколько Виктор себя помнил, отец всегда чертил дома на тонких, разлинованных листах свои установки по переработке газа. Это было не только его работой, это было его творчеством, его импровизациями. Его мысль постоянно бежала вперед, придумывая все более оригинальные решения. Тонким карандашом он изображал турбодетандерные установки, холодильные агрегаты, вентили, фильтры и задвижки. Химические формулы чередовались с расчетами. Не зря отец был членкором Академии Естественных наук.
- Я делаю технику двадцать первого века, - любил повторять он.
Вернувшись из армии, Виктор продолжил учебу. Немного не оправдывая ожидания матери на полный успех, он не очень торопился становиться специалистом высокого класса. Не всегда все поддается логике и планированию. Виктора сотрясали обычные для молодого человека кризисы личности, и бывало не раз, что мать бросала ему в запале:
- Я вижу совершенно точно, что толк из тебя не выйдет! Так и будешь никому не нужен. Женишься на продавщице из универмага, и никто не возьмет тебя на приличную работу. Или сопьешься, станешь работать грузчиком.
В таких ситуациях отец всегда сохранял свою обычную невозмутимость и повторял:
- Оставь его. Виктор - не дурак. Я в него верю.
Всегда в такие минуты Виктор был благодарен отцу за поддержку. После этих слов успокаивалась, обычно, и мать.
Вообще у родителей был удивительно гармоничный союз. Их партнерство напоминало экипаж каноэ-двойки. Причем мать была загребной, сидела как бы на первом номере, а отец был рулевым. Как известно, в каноэ-двойке первый номер задает темп и обеспечивает до семидесяти процентов всей мощности движения. Его задача – как можно дальше тянуться вперед к носику лодки, чтобы максимально увеличить длину гребка и оптимизировать проводку весла вдоль борта лодки. Задача второго номера, рулевого,  заключается в максимально слаженном подхватывании ритма гребка, в поддержании сохранения инерции движения лодки во время вытаскивания весел из воды и, конечно, в рулении. Второй номер – своего рода смотрящий, его задача – следить за курсом каноэ, поглядывать по сторонам за конкурентами, а также командовать загребному, если надо сделать спурт или начать финишное ускорение.   
Мать была локомотивом в семье, энергично продвигая вперед семейный корабль. Она тянулась вперед, к носику лодки, двигалась не пассивно вместе с течением жизни, а все время работала на опережение, устремлялась вперед навстречу событиям и обдумывала, какие решения окажутся для семьи наилучшими. Она решала, какое выбрать образование для детей, в какую спортивную школу их отдать, каким иностранным языкам их учить.
Отец со всем соглашался, мудро уступая матери право первенства и руководства в семье. Глядя из-за спины матери на прокладываемый ею курс, он беспрекословно его одобрял и обеспечивал слаженность гребли и стабильность финансового руля.
Поэтому  все споры и обсуждения относительно того, что следует предпринять в жизни, к чему стремиться и чего хотеть, обычно велись с матерью. При этом отец не игнорировал эти дискуссии. Ему была интересна и любима вся семья – и дети, и жена, просто он не вникал в подробности, будучи полностью увлеченным своей работой и доверяя матери. Он интересовался детьми, верил в них, желал для них хорошей жизни. Он был неизменно приветлив и помогал всем, чем мог – вот та роль, которую он играл в семье. Были, разумеется, моменты, в которых первенства отца никто не мог оспорить, например, постройка дачи. Тут ему не было равных. Как инженер, отец всегда находил такие решения, что опытные строители только цокали языком. В остальных вопросах и проблемах семьи отец занимал мудро-добродушную позицию друга, советчика и помощника. И это его безоговорочное одобрение членов семьи, вера в конечный успех всех задуманных предприятий помогало лучше всего.   

2.

Случилось так, что после окончания института Виктор уехал. Он не собирался эмигрировать, это вышло случайно: получив диплом, он осел на жительство в Австрии. С родителями он общался редко, изредка  созванивался, иногда они писали письма друг другу. Виктор нашел работу в ресторане, потом работал в отеле. Так как немецкий язык он знал с детства, ему было легче, чем  другим эмигрантам. Все встретившиеся проблемы оказались решаемы. Армейская закалка, да и спортивное прошлое оказались весьма кстати, так как воспитали волю к победе и умение видеть цель, а также сражаться с тяготами, не боясь их.
Через три года Виктор начал работать водителем в одной русской фирме, занимавшейся поставками автозапчастей для иномарок в Москву. Хорошо изучил этот бизнес, вник в детали и спустя некоторое время открыл собственное дело. Бизнес развивался динамично, поступательно, Виктор обнаружил в себе настоящий талант к предпринимательству. Со временем он выстроил солидную, крупную фирму, приносящую стабильный и немалый доход. Его имя узнали в Москве. Практически каждый месяц он бывал теперь по делам в Москве.
Он любил прилететь в Шереметьево, приехать на машине домой на Украинский бульвар, подняться на лифте на двенадцатый этаж и позвонить в дверь. Через некоторое время открывалась дверь, и мать всегда выходила ему навстречу. Он обнимал ее, здоровался и проходил в квартиру, ставшую маленькой с тех пор, как он вырос и покинул родительский дом. Спустя минуту из кабинета выходил отец с радостной улыбкой и произносил неизменно одну и ту же фразу:
- А, Виктор, дружище, рад тебя видеть! Они обнимались, и всегда отец предлагал накормить сына ужином.
Отец был немного ниже ростом Виктора, но коренастее, плотнее. Уже в десятом классе Виктор мог поднять отца, крепко обхватив его натренированными греблей руками. Между ними установились отношения друзей – доверительные, спокойные. Они могли не видеться годами, но связь их не рвалась.
Потом в России случился кризис, и бизнес прекратился. Остались долги, горькое чувство утраченного дела, которое столько лет было родным. Будто потеряв ребенка, Виктор был вынужден приучиться жить с потерей. Это было непросто. Пришлось все начать сначала, пойти на работу в аэропорт, устроившись водителем. Долги, конфликт с женой, депрессии, растущее чувство неполноценности стали на долгое время его спутниками.
Все бывшие сотрудники, которых Виктор так долго сплачивал, приглашал в ресторан, на корабельную прогулку по Дунаю и в кино на совместный просмотр фильма «Титаник», пытаясь создать из них дружную семью, все эти ребята ушли, не оглянувшись на прощание. Никто из них не позвонил ни разу и не спросил:
- Шеф, как дела? Как ты там? Может быть, тебе нужна помощь? Может быть, встретимся, расскажешь о своих проблемах?
Вместо этого те работники, которым Виктор к концу бизнеса не сумел выплатить полностью причитающуюся им зарплату, аккуратно напомнили о задолженности. И Виктор, сам получая зарплату в четырнадцать тысяч шиллингов и платя из нее долги в банк, в финансовое ведомство, в страховую кассу и фирмам - кредиторам, еще несколько месяцев выплачивал своим бывшим сотрудникам зарплату. «Члены семьи», как их презрительно называл тесть, которых в хорошие времена Виктор помимо зарплаты нередко кормил, поил, а также устраивал для них на даче вечеринку с шашлыками, живой музыкой, танцами и бесплатной ночевкой, попросили выплатить им все до последнего шиллинга. Никто не помнил хорошего. Никто не сказал: «Шеф, отдашь, когда сможешь», каждый молча протянул руку с раскрытой ладонью.
Так и платил Виктор эти задолженности из своей зарплаты. Боялся подвести ребят, думал, что так и надо – сохранить чистую совесть при любых обстоятельствах. Считал, что они оценят его благородный поступок. При этом приходилось обманывать жену, которой он сказал, что, он ничего не будет платить бывшим сотрудникам, раз фирма прекратила существование из-за форс-мажорных обстоятельств. Если бы Катя узнала о его финансовом мазохизме по отношению к бывшим работникам, она бы его не поняла.
Единственный сотрудник, который все правильно оценил и не приставал с долгом по зарплате, был Мирослав. Причем ему причиталось еще около восьми тысяч шиллингов, и в отличие от других он не ездил ни в Дюрнштайн, ни на вечеринку на дачу. Поэтому и остался человеком, не потерял совесть и время от времени звонил, расспрашивая о делах. 
Тяжелое было время. Каким-то чудом выдержала психика. Виктор не запил, не закурил, его нервы выдержали. Жена молчала, но считала его главным виновником банкротства. По ее словам выходило, что Виктор специально вел дело к провалу, а это было, конечно же, не так. Были допущены серьезные ошибки, нанесшие фирме смертельный удар в солнечное сплетение. Были проигнорированы законы, по которым живут деньги, и жуткая реальность суровым судьей огласила приговор. Незнание закона не освобождает от ответственности, и эту ответственность Виктор испытал на себе в полной мере.
Тесть, дав на спасение бизнеса крупную сумму, которая ухнула драгоценной, но бесполезной каплей в море долгов, был явно недоволен результатом и очевидно распрощался с деньгами. Единственными людьми, которые безоговорочно поддержали Виктора в это мучительное время, не попрекая ошибками, оказались члены его семьи. Мать, отец, сестра и брат. Они не винили его в просчетах, не напоминали об ошибках, не вменяли в вину прошлые поступки. Будучи опытными людьми, они знали, что Виктор допустил катастрофу не со зла. Они просто помогали. Мать продала бабушкину квартиру и выслала все деньги. Из Америки прислал все, что мог, брат. Сестра поддерживала, как могла. Жизнь продолжалась, хотя порой Виктору казалось, что удача забыла дорогу в его дом.
Когда становилось совсем невмоготу, Виктор звонил домой, чтобы услышать от отца успокаивающие слова, сказанные теплым, родным голосом: «Держись, дружище, я в тебя верю!».
Прошло два года. Жизнь налаживалась, но медленно. Виктор работал директором супермаркета, выплачивал долги. Работа была тяжелой, но приносила хоть какой-то заработок. Денег практически не оставалось, потому что вся зарплата уходила на выплату кредиторам. Жили на зарплату жены, которая пошла работать. Было такое ощущение, что Виктор выпал из обоймы жизни. Катя с грустью говорила, что у Виктора был один хороший шанс, и он его потерял. Сам Виктор неизменно повторял, что Бог дает человеку много возможностей, было бы желание, но все чаще накатывало холодное отчаянье. Широким фронтом наступала хандра. Серой огромной тушей заползало в дом безверие и скалилось цинично. Казалось, в неких песочных часах неслышно утекает песок, а окружающий мир с равнодушной усмешкой взирает на него - некогда удачливого предпринимателя, а теперь сброшенного в пропасть подавленного человека. Билась мысль, что допущенные ошибки выбили с гоночной трассы, по которой он так уверенно мчал вперед.
Обратный путь наверх, к успеху, был труден. Казалось, было потеряно сцепление с реальностью. Жизнь, по-видимому, продолжалась, потому что где-то добивались успеха другие люди, кто-то поднимался на сияющие вершины своих личных побед, но его имя фортуна стерла надолго (может быть, навсегда?) из списка своих клиентов.
Виктор ушел из супермаркета, поняв, что эта отупляющая работа никогда не даст ему возможности начать собственное новое дело. Он устроился на тяжелую, но хорошо оплачиваемую работу охранника в центральный офис австрийских казино, работал по шестнадцать часов в сутки и не сдавался. Рассматривал новые бизнес–идеи, прорабатывал любые проекты, вызывающие интерес, пытался открыть собственное агентство, посещал многочисленные семинары фирм в непрерывном поиске новых идей.
Он обдумывал план открытия маленького магазина по импорту продуктов питания из России, посетил завод шампанских вин в Словакии, чтобы обсудить возможность эксклюзивного договора на поставки в Австрию.
Виктор встречался с многочисленными инвесторами, людьми, потенциальными партнерами, которые могли профинансировать новый проект. Писал короткие заметки в газеты, начал писать роман. Все получалось не так, как хотелось, или вообще не получалось. Как не растут нежные саженцы экзотических растений, не приживающиеся в суровом климате среднерусской полосы, так не шли дела у Виктора.
Виктор не сдавался. Он готовил новый старт. Путем неимоверных усилий, в приступе какой-то фанатичной работоспособности он создал новый проект. Этот проект был подобен новой трансконтинентальной ракете.
Тщательно проработанный теоретический материал обеспечивал ее ультрасовременный дизайн и совершенную форму. Разнообразная информация лежала в ней мощной боеголовкой. Досконально продуманные модели бизнеса, будто системы наведения, только и ждали сигнала «Пуск», чтобы заработать, перемигиваясь лампочками. Солидные и успешные люди, которых он узнал за последнее время, опытными диспетчерами гарантировали правильный курс.
Но идеально сконструированная ракета не летела, просто не могла лететь. Она не могла даже стартовать, пока отсутствовала двигательная установка. Так что прорыв не начинался. Как будто не хватало цементирующей силы, способной объединить в единое целое этот разрозненный набор ценных компонентов.
А можно было сказать и так, что житейский автомобиль Виктора буксовал на скользкой и неустойчивой почве, а судьба не могла подкинуть ему под колеса песка для лучшего сцепления с реальностью.
Отчего же не летела ракета нового проекта? По какой причине житейский автомобиль Виктора не мог опереться на твердую опору? Да, не было денег, но это была вторичная причина. Главное, что подъем не начинался, ну просто не шел -  то ли не пришло время, то ли Виктор ломился не в ту дверь, которая была приготовлена ему его судьбой. Словно не было того волшебного импульса, доброго духа созидания, который оживляет все приготовленные к рождению сущности.
Так готовится концерт в опере. Все музыканты в сборе, лишь не хватает дирижера. Уже давно настроены все инструменты, ноты лежат на пюпитрах, подсвеченные неярким светом ламп. Беглые пальцы размяты и готовы выдать виртуозное соло. Вот сейчас придет дирижер, поднимет свою дирижерскую палочку, и мощно вступят скрипки! Но дирижера нет. И весь оркестр мается. Не может начать ни сюиту, ни кантату. Тревожное ожидание повисло в зале. Трагическая тишина нескладывающейся гармонии.
Виктор регулярно читал журнал «Ньюс». В нем постоянно сообщалось о новых миллионерах, о тех, кто поймал жар-птицу, добился успеха, взлетел в те слои атмосферы, где воздух такой разреженный. Виктор все время вглядывался в лица счастливчиков на фотографиях в журнале и пытался ответить себе на вечные вопросы: «Из какого же теста делают людей успеха? Что не так в моих расчетах? Где допущена ошибка?». 
Итак, до настоящего подъема было далеко. Предстояло до конца испить горькую чашу искупления ошибок и совершить трудное восхождение на сияющую вершину за пределы собственных границ. Нельзя было сдаваться, надо было пробовать, долбить, пробивать коросту равнодушной судьбы, добиваясь любой ценой своего места под солнцем. Надо было добиться того, чтобы фортуна снова вписала его имя в списки своих клиентов.
Редко звонил Виктор в последнее время домой. Только не забывал позвонить в Москву 17 апреля. И когда трубку брал отец и так знакомо - привычно говорил: «Да-да, я слушаю!», Виктор тихо говорил в трубку: «Здравствуй, папа! Поздравляю тебя с днем рождения!».
У них были похожие голоса. Еще когда Виктор учился в школе и подходил к звонившему телефону, его часто принимали за отца. Он вообще был похож на него. И когда, не видя сестру, уехавшую в Италию, около четырех лет, он собрался наконец восстановить семейные узы и приехал к ней в маленький городок Иврея под Турином, она воскликнула: «Как же ты стал похож на отца!».
Как Виктору хотелось сделать отцу хороший, дорогой подарок! Приехать в Москву, отправиться с ним куда-нибудь на Петровку в модный магазин и полностью одеть отца в солидную, стильную одежду. Отец заслужил это. Но, к сожалению, когда были деньги, до шоппинга руки не дошли, а теперь долги не позволяли ничего лишнего. Как нормальный советский профессор, отец одевался более чем скромно. Он мог бы одеваться лучше, но не стремился к этому. Видно, врожденная интеллигентность не уживалась в нем с пижонством. Поездив немало в западные командировки еще в советские времена, отец неизменно привозил подарки только для членов семьи. Себе отец не привозил ничего. Его скромность и непритязательность граничили с неприхотливостью монаха. Он донашивал ботинки за сыновьями, ходил в одном и том же плаще годами. Одежда была скромная, но опрятная, и отец выглядел в ней солидно.
Еще когда все члены семьи жили вместе, отец неизменно подшучивал и подбадривал всех. Тратя на дорогу до работы и обратно около двух часов, он приходил домой около семи вечера, но никогда не показывал, что устал. Переодевшись, он направлялся на кухню, прежде всего, осведомляясь, кого бы накормить ужином. Он был рукастый и технически одаренный и сам построил дом на даче. Летом после десятого класса Виктор помогал отцу строить этот дом.

3.

Этот день рождения отца Виктор запомнил особо, потому что утром 17 апреля он встретил посылку на Южном вокзале Вены. Московский вагон, прицепленный к варшавскому экспрессу, доставил в Вену небольшую сумку, в которой лежал сюрприз для Виктора - книга «В Австрии с русской душой». Это была его первая книга. Как он узнал позже, книга была выпущена на деньги отца. А этот день стал настоящим праздником. 
Началось лето, было много дел, и Виктор не звонил домой, тем более, что родители летом обычно жили на даче. Все было хорошо, и строилось много планов относительно будущего. В мае родители ездили кататься на лыжах во Францию, после этого мать рассказывала по телефону, что они превзошли себя – слетали с гор, как когда-то, молодые, еще в шестидесятые годы. Отец выглядел на удивление молодо, строил планы и бурно радовался жизни.
А в начале июля рано утром раздался звонок, и сестра сказала: «Сегодня ночью умер отец. Мы не хотели тебе говорить, ему было плохо уже давно, около недели, но мы надеялись, что все обойдется. Позвони маме, она ждет твоего звонка и сказала, что без тебя хоронить отца не будет. Увидимся в Москве».
Виктор медленно опустил трубку и не понял, что произошло. Полная нереальность услышанного закрыла свет дня. В голове понеслись стаей мысли о том, что уже не доведется покататься с отцом на лыжах в Австрии, как они договаривались столько лет, что уже не одеть его в модную и стильную одежду на Петровке, и что отец уже не увидит, как выйдут иные книги Виктора. И была мысль о маме: как же она там осталась, теперь совсем одна? И сверлило мозг настойчивое: «Как же так? Отец верил в меня! И теперь он умер. Это невозможно. Как же могут умереть те, кто в нас верит? Ведь мы-то пока еще живы! А, значит, должны жить и они».
Но человеческая логика редко согласуется с логикой нашей жизни, и в жизни все происходит так, как происходит. В нужное время, в силу объективных причин, которые не всегда известны людям.
Заказав билет на самолет, Виктор делал какие-то дела, с кем-то встречался, но в голове была только одна мысль: где-то далеко, за две с половиной тысячи километров от Вены, в морге московской больницы лежит его папа. Он лежит в темноте – одинокий и холодный, и около него нет никого из близких. Потрясала мысль о том, что никто не смог сохранить отца – ни мать, ни сестра, ни он с братом. Казалось, если бы он был там, если бы попросил отца не умирать, если бы сказал ему, что отцу надо будет еще увидеть своими глазами успех Виктора, в который он всегда верил, отец оставался бы жить.
Виктор позвонил матери, думая, что надо помогать организовывать похороны. Наверное, надо будет идти в научно-исследовательский институт, в котором отец проработал более тридцати лет. Его знали тысячи людей по всей стране. Но мать коротко сказала, что никого не будет, что она одна со своими детьми поедет хоронить отца. Что такой была его воля.
- Приезжай, сказала ему напоследок мать. - Будешь мне опорой.
Голубой «Боинг» «Аэрофлота» стремительной птицей летел над мягким океаном облаков на высоте 12.000 метров, и с каждой секундой таяли километры до Москвы. Старший сын возвращался к своему отцу. Рейс приземлился в Шереметьево, и Виктор вышел в зал прилета. Он боялся найти мать, совершенно раздавленную внезапной потерей, убитую горем, потерявшую ориентиры и смысл в жизни. На его удивление мать держалась хорошо. Она была не сломлена, но было видно, что она растеряна и держится изо всех сил.
Виктор обнял ее, они помолчали. Отбивая бодрые предложения многочисленных таксистов и леваков, они покинули здание аэропорта, доехали на маршрутном такси до станции метро «Речной вокзал» и спустились в метро. Добрались до станции «Киевская», дошли до дома и поднялись в квартиру.
И тут непоправимость потери осозналась в полной мере. Было трудно свыкнуться с мыслью, что из кабинета не выйдет отец и не произнесет свое обычное: «А, Виктор,  дружище, рад тебя видеть!».
В квартире, полной июльской жары, царило молчание. Одиночество витало в воздухе. Виктор прошел в гостиную, где умер его отец. Подушка еще лежала на кушетке. Виктор погладил подушку рукой там, где еще недавно лежала голова его отца, и тихо сказал:
-Здравствуй, папа, вот я и приехал.
Было горькое чувство, что он непоправимо опоздал. Было немыслимо ощущать себя в этой жизни без отца – без того, кто подарил тебе эту жизнь. Кто сам никогда не уставал от жизни и выглядел всегда моложе своих лет. Кто успокаивал, когда было тревожно, ободрял, когда было грустно, когда жизнь казалась настолько безнадежной, что не было мужества идти дальше. 
Мать рассказала, что уже перед поездкой на конференцию в город Ямбург отец почувствовал себя слабо. Он делал доклад на конференции, посвященной проблемам развития нефтегазового комплекса Западной Сибири. Приехав в Москву и сходив один раз на работу, отец почувствовал себя плохо и уже не вставал. Кто знает, какими непростыми путями ведет нас по жизни Бог?
Неведомо было Виктору, что чувствовал отец в последние недели и дни перед смертью. О чем думал его папа, лежа на диване в гостиной? Вспоминал ли он свою жизнь, думал ли о маме или о детях? Жалел ли о каких-то конфликтах? Переживал ли о несделанном? Понимал ли, что умирает? Никто не расскажет об этом, но хотелось вновь и вновь думать о нем. Словно от того, сумеет ли Виктор понять последние мысли папы, каким-то непостижимым образом зависело многое в его жизни.
Виктор посидел в кабинете отца, посмотрел на его тоненькие листочки, исписанные формулами и чертежами. Отец чертил что-то до последнего дня, пока был здоров, понял Виктор. Эти отдельные листочки были неким завещанием, которое надо было понять. Виктор бережно собрал все листы и уложил в папку, привезенную отцом с ямбургской конференции. Он решил хранить их у себя. В последние годы, уйдя с работы из ВНИИГАЗА, головного института газовой промышленности, отец работал по заданию крупных нефтегазовых корпораций, таких, как «ГАЗПРОМ» и «ЛУКОЙЛ». 
- Ты знаешь, отец оставил тебе письмо, - сказала мама, тихо войдя в кабинет.
Она протянула Виктору небольшой продолговатый конверт.
– За день до смерти он попросил меня дать ему лист бумаги, ручку и этот конверт, - продолжала она, с трудом сдерживая слезы. – Я оставила его одного, а через пять минут он позвал меня и сказал, что в этом конверте – его личное завещание тебе, своему старшему сыну. Ты знаешь, он никогда не рассказывал мне подробно о своих проектах, но сказал, что оставил тебе в этом конверте очень важную информацию, которой ты сумеешь воспользоваться, которая тебе поможет. Просил не открывать конверт до его дня рождения. Просил сказать тебе, что он тебя очень любит и в тебя верит, и что...
Не закончив полностью фразы, мать заплакала и вышла из комнаты.
Виктор взял послание отца в руки. Это был обычный белый конверт без окошка, заклеенный и подписанный одним словом: «Виктору». Что-то скрывалось в нем?
Виктор не очень хорошо представлял, что может быть в конверте, но знал, что у отца были всегда большие возможности, ведь он столько лет работал в газовой промышленности, проектировал и строил не один газоперерабатывающий завод. Что было внутри? Акции компании «ЛУКОЙЛ»? Информация по нефтяному бизнесу, с помощью которой можно было заработать большие деньги? Сведения о новой технологии, которую можно было запатентовать?
Виктор терялся в догадках. Отец никогда не напоминал эксцентричного миллионера. Он был всегда тверд, стабилен, уверен в себе, в общем, был настоящим мужчиной, как не раз повторяла мать. Что же означал его сюрприз?
Виктор не думал о деньгах, хотя они были ему нужны. Их было нужно много, потому что выплачивать долги с зарплаты Виктор мог всю жизнь, и все - равно не выплатил бы всех сумм, которые кредиторы ждали от него. Так что лишние поступления ему бы точно не помешали. Но сейчас, накануне похорон отца, он не хотел думать о деньгах. Казалось неприятным связывать воедино эти две вещи – смерть отца и деньги. Но некое любопытство все же просочилось сквозь его грусть, и он гадал, что все-таки может находиться в конверте. Телефон тайного папиного партнера? Номер счета в швейцарском банке, на котором лежат миллионы? Секретный пароль для переговоров с немецкой газовой фирмой «ЛИНДЕ»?
Стемнело. Виктор сел за стол, зажег свечку и поставил перед собой фотографию отца. Было видно, что отец смотрит на него с этой фотографии чуть сбоку, сложив на коленях руки в замок, и Виктору было так же легко, как будто бы он видел отца наяву. Словно произошло чудо, и он получил на час возможность встретиться с ним один на один. Временами даже казалось, что отец улыбается, а может, просто слезы скрадывали изображение. На этой фотографии отец был импозантный и благородный. Темный костюм, белая рубашка, жилетка, модный галстук. И золотые часы с браслетом на руке, которые когда-то подарил ему Виктор. Отец никогда не гордился своими многочисленными авторскими изобретениями, но по фотографии было видно, что он и членкор, и профессор, и доктор наук. В его спокойном взгляде чувствовалась бесконечная мудрость и спокойствие человека, всегда имевшего чистую совесть и перед обществом, и перед семьей, и перед самим собой. Человека, прожившего жизнь не напрасно.
Виктор надел часы, которые отец носил в последнее время. На них стояло «Тюменская государственная дума». Было успокоительно сознавать, что на руке тикают папины часы, казалось, что часть чего-то важного из того, что отец обязательно хотел оставить своим детям, перешла к Виктору. Виктор посидел, поплакал, молча вглядываясь в фотографию. Казалось, весь мир исчез за дверью кабинета, и ничто больше не существует, остались только Виктор за столом и отец на карточке в колеблющемся пламени свечи. Они молча смотрели друг на друга – отец и старший сын. Мысленно радуясь встрече, приветствуя друг друга, понимая друг друга, разговаривая друг с другом. А рядом лежал тонкий белый конверт. Было смутное ощущение, что в этом конверте заключается неведомая истина, обладающая силой, и эта истина поможет Виктору найти правильный путь.
Уже немного свыкнувшись с потерей, Виктор прошелся по квартире, зашел в ванную. Там он наткнулся взглядом на бритву и зубную щетку отца, и его больно резануло по живому. Казалось немыслимым, что вещи могут тоже чувствовать себя покинутыми.
В родительской спальне стояли купленные мамой белые и красные розы. Они были приготовлены от всей семьи - от тех, кто его любил, любит и будет любить всегда. Эти цветы были последним подарком тому, кто сам так любил дарить. Кто всю жизнь отдавал себя семье – жене, детям. Кто не гонялся за материальным и научил детей думать о душе. Терпеливо стояли цветы в вазе - верные спутники людей. Непременные и добрые товарищи и в радости, и в горе. Покрывающие все – и праздник рождения, и таинство смерти.
Когда мама покупала эти розы, она думала о многом. Она вспоминала букет, впервые подаренный ей отцом на первом свидании, видела далекие счастливые годы и цветы, которые он принес ей в день, когда появилась на свет дочь Ольга. А сегодня она пошла на рынок и купила последние цветы для отца. И этот путь на рынок был труден.
Ночью прилетел из Бостона брат. Виктор открыл ему дверь. Они молча обнялись. Лицо Игоря было осунувшимся и измученным. Сестра Ольга должна была прилететь утром.
Впервые за десять лет все дети собрались вместе в родительском доме. Только их вместе уже не увидел отец – возмужавших, набравшихся опыта, дружных между собой.
Кое-как прошла ночь. Пора было ехать в 51-ую больницу. Они ехали по линии метро, по которой младший брат ездил когда-то в школу. Мама и трое ее наполовину осиротевших детей.
Парк при больнице, субботнее утро летнего дня, небольшие группы людей. Виктор все время ждал, что горе потери будет возрастать подобно волне и захлестнет его. Поэтому он настроился держаться мужественно. Не хотелось показывать окружающим, что в их семье горе. Но в то же время он чувствовал себя естественной частью этого мира, в котором люди рождаются и умирают, и в этом заключалась извечная гармония бытия.
Около приземистого белого здания морга стояли два маленьких «ПАЗика» фирмы «Ритуал». Их неровные бока и плохо покрашенные двери словно сочувствовали трауру. Тихо переговаривались две небольшие группы людей. В основном это были пожилые женщины. Несколько мужчин курили неподалеку.
Водители автобусов стояли около автобусов и беседовали, засунув руки в карманы. До Виктора донеслось: «отметил наряд из гаража...», «покрасил, но крышу не успел...», «получил аванс». Как у всех живых, у них были свои проблемы. 
У ворот при выезде на улицу дежурил охранник. Он впускал и выпускал автобусы. Въехал еще один автобус, видавший виды. Заехав на территорию, он встал у боковой стены морга, из него вылез водитель – худощавый парень лет тридцати. На нем была черная спортивная рубашка и черные ботинки с длинными носками. Ботинки были давно не чищены, на лице помещалась равнодушная щетина. Выражение лица было такое, словно водителю не платили полгода, и он приехал сюда по какой-то причудливой случайности, хотя ему надлежит быть совсем в другом месте. 
Виктор подошел к водителю и спросил, на какое имя заказан его автобус. Выяснилось, что это был их автобус.
- Не поможете вынести гроб? – спросил Виктор водителя.
- Триста рублей, - равнодушно отреагировал тот, всем своим видом показывая, что его не проведешь, что цены он знает.
Мама говорила Виктору накануне, что обычно охранник и водитель могут помочь рублей за сто вынести гроб, но дело было не в деньгах. Это было не то место, где торгуются. Водитель назвал цену таким тоном, как будто объявлял цену за погрузку рубероида или цемента в сельском магазине стройматериалов. Виктор посмотрел прямо в глаза водителю, в них отразилось полное отсутствие какой бы то ни было человечности. Гуманность и участие были чужды этому современному отпрыску циничного поколения.
- А что, а что? - заторопился водитель. - За бесплатно я горбатиться не желаю. Давай двести, двести – хорошая цена.
Виктор молча отошел. Он не собирался торговаться о цене на вынос тела своего отца. Но и высказывать все, что он думал о водителе, не стал. Не хотелось нарушать печальную гармонию великого таинства Прощания словесной перебранкой.
Их позвали внутрь. Обшарпанные стены морга, небольшое помещение, направо - ведущая в соседний зал дверь. Неприветливый санитар в белом халате, скучая от обыденности процедуры, пододвинул матери журнал. Игорь стоял возле матери. Виктор и Ольга зашли в соседний зал. И там в гробу – красивый и величавый – лежал их папа! Виктор тихо подошел к нему и сказал: «Здравствуй, папа!» 
Отец лежал очень умиротворенный, спокойный, не старый. Подошли мама и Игорь, положили в гроб цветы – слева и справа от папы.
- Прощаться будете? - привычно спросил санитар, подходя сзади.
- Мы не здесь, мы в крематории, - растерялась мать.
- Тогда выносите, где ваши мужчины? – равнодушно отреагировал санитар, широко распахивая дверь на улицу. 
Виктор закрыл дверь, чтобы люди с улицы не глядели внутрь, оставив внутри мать и Олю, сам вышел с братом наружу. Они не стали обращаться за помощью ни к водителям автобусов, ни к охраннику, а просто подошли к группе людей, которые ждали своей очереди, чтобы забрать кого-то из близких. Виктор попросил их помочь, и трое мужчин пошли вместе с ними. Это были люди, полные сочувствия. И они не объявляли твердую таксу за использование своих рук, которые им дал Бог, чтобы быть людьми. Крышку гроба Виктор закрыл сразу в помещении морга, потому что он не хотел, чтобы люди на улице глазели, кого несут. 
А потом они сели все вместе в автобусе рядом с гробом и поехали сопровождать папу в последний путь. Ощущение было не очень тяжелое, было такое чувство, что все смягчено, что папа был бы доволен. Вернее, что он доволен. Может быть, его душа была там же, с ними?
Автобус подпрыгивал на колдобинах. Водитель покорно рулил. Даже по его затылку было заметно, насколько он недоволен своей жизнью. Абсолютная безответственность его существования словно становилась ярче, зримее от созерцания ежедневного ритуала прощания с теми, кто закончил свой земной путь. Напоминание о бренности жизни, как видно, неприятно давило и беспокоило его. Под лавками лежали его старые ботинки, на них налипла засохшая грязь. Видно, это была обувь, в которой водителю приходилось ходить по кладбищу под дождем. Заднее окно автобуса было немыто.
Виктор подумал, что воспитанные в полном безверии люди охотно берут деньги за то, чтобы исполнить свой христианский долг, но помыть окно или почистить ботинки, чтобы выглядеть опрятно, им не приходит в голову, хотя это – их работа. Как хорошо, что отец всегда спокойно относился к нагловатой простоте нашей сферы обслуживания, подумал Виктор. И поэтому и нашего водителя, и его грязные ботинки, и немытое окно автобуса отец воспринял бы спокойно, философски, с чувством юмора. Так, как он воспринимал всю нашу российскую жизнь.
Автобус приехал на Митинское кладбище, мама с братом ушли оформлять документы, Ольга вышла наружу, а Виктор остался с папой. Потом он тоже ненадолго вышел из автобуса, немного постоял снаружи, но почувствовал, что надо вернуться к папе, что ему одиноко там одному – в жарком, чужом, равнодушном автобусе. Виктор вернулся и сказал, что он с ним, что он не покидает его. Было немыслимое ощущение, что он, их Папа -  который когда-то держал своих детей маленькими на руках, и они не боялись жизненных бед, чувствуя уверенность, которая исходила от его сильных рук, - сделался сам маленьким и нуждается в защите и покровительстве. И еще Виктор подумал, что хорошо, что нет никого  из чужих, и никто не смотрит на тебя с жадным любопытством исподтишка – скорбят или не очень? Плачут или держатся?
Вышли два молодых парня, выглядящих скромно и достойно, и помогли Виктору и Игорю занести гроб внутрь, а мама и Оля шли рядом.
Обстановка внутри была хорошая, все было чисто и аккуратно, тихо и ненавязчиво играла музыка, поэтому ничто не раздражало.  Гроб установили на небольшом возвышении и дама в черном сказала, что можно прощаться. Она с парнями отошла в сторону, но как-то было неприятно, что тут стоят чужие. Виктор подошел к ним и попросил выйти из зала на несколько минут, чтобы попрощаться без посторонних. Люди вышли и закрыли за собой двери.
И вот настала последняя минута вместе с отцом наедине. Молчание. Любовь и мужество. Мама и трое детей. Гроб и внутри – их папа. С левой стороны – мама и Оля, справа – Виктор и Игорь. Игорь бережно подвинул белую розу, шипы которой зацепились за ткань костюма. Виктор поправил отцу галстук, вспомнив, как ловко тот учил Виктора и брата завязывать его. Отец был в костюме и белой  рубашке, и был он такой спокойный, красивый, что у Виктора не щемило сердце, что он уходит от них. Ведь он был его старший сын, и он знал, что отец его любит. А Игорь беззвучно плакал, и слезы текли по его побледневшему лицу. Оля поддерживала маму.
Виктор боялся, что удар будет очень сильным, потому что напряжение росло все время. Но горе было смягчено, слезы были до и после, а тут их не было. Наверное, потому, что все это время Виктор точно знал, что отца уже с ними нет, и верил, что ему хорошо, верил, что он рад. Сознавалась важность момента  - такого, на которых держится жизнь, вечность, и была атмосфера огромной любви и поддержки друг друга.
Мысленно подумав о том, куда уходит отец, Виктор пожелал ему покоя и гармонии. Он всем сердцем отдавал ту любовь и заботу, которые они всегда получали от отца. И еще он подумал, что прощание – это значит не только отдавать дань памяти, любви и уважения к ушедшему. Виктор вдруг отчетливо почувствовал, как в этот немыслимо важный для них момент прощания с самым близким человеком вполне уместно и гармонично было взять. Взять то, что отец оставлял на этой земле, принять на себя его недовершенные дела, взять его мудрость, спокойствие, умение держать себя в любой ситуации. В кармане Виктора лежал конверт от отца, и Виктор верил, что в этом конверте содержится помощь для него.
Отец лежал строгий, умиротворенный. Мама сказала, что и в другой жизни тоже хочет с ним встретиться. Она держалась из последних сил. Виктор сказал, что они его любят, что он – их. Погладил его высокий умный лоб, напоследок сжал его плечо. Все были растеряны, но были с ним до конца. И все время на руке Виктора тикали отцовские часы.
Потом вошли люди, закрыли крышку, и гроб медленно скрылся в стене. Его уже не было с ними, когда из сумрака ритуального зала они вышли в летний солнечный день. Но  непостижимым образом они знали, что их папа все видит и слышит, что он рад и не переживает за них, потому что они не держат его здесь своими страданиями.
А потом они приехали в опустевшую квартиру, и мама по привычке, которая за сорок четыре прожитых с отцом года стала рефлексом, хотела поделиться с папой событиями последних часов – как Виктору было приятно носить его часы, как все было хорошо и гармонично, но оказалось, что это уже невозможно.
Одно Виктор знал точно: что отец его любит и гордится им. И не было ощущения, что эти чувства остались в прошлом. Виктор готов был поклясться, что он точно чувствует, что такая любовь не проходит. И даже, когда человек умирает и покидает нас, его любовь не уходит бесследно. Куда она уходит? Наверное, каждый человек отвечает на этот вопрос по-своему. Главное, быть перед собой максимально искренним и слушать свое сердце, тогда оно сможет дать ответ.
Брат улетел в Америку. Сестра уехала в Италию. Путь Виктора лежал обратно в Австрию. По возвращении в Вену его ждали дела и напряженная работа. Мама оставалась одна.

4.

Шло время. 17 апреля - вот дата, определенная отцом для Виктора, когда можно было ознакомиться с содержимым конверта. С одной стороны жизнь Виктора не изменилась. Точно так же он пробовал все возможности для достижения успеха, но теперь его душу грела близость неизведанного подарка, могущественного сюрприза, который оставил отец.
Бывает так, что нам предстоит поездка в незнакомый город. Мы думаем об этом, и в нашем представлении складывается некий образ. Этот образ формируется под действием слов людей, бывавших там, под влиянием газетных статей и фильмов. Мы предвкушаем поездку в город, который живет в нашем сознании пока не своей настоящей, а иллюзорной жизнью, потому что мы не были еще там никогда. Только приехав в этот город, окунувшись в сутолоку центра, растворившись в толпе местных жителей, мы начинаем корректировать ту картину, которая была у нас в голове до поездки. Так иллюзии превращаются в реальность.
Примерно так думалось теперь Виктору о папином наследстве. В его сознании сформировалось определенное ожидание подарка. Он убедил себя, что отец сознательно не посвящал его в какие-то свои успешные дела последних лет, чтобы Виктор сам научился бороться и справляться с трудностями, чтобы прошел путь подъема наверх, закалился и повзрослел. Поэтому-то отец и распорядился не сразу выдать ему сокровище, видно, не настало еще время для этого. Может, отец хотел, чтобы Виктор дорос до уровня понимания подарка? Чтобы распорядился им как следует?
Содержимое конверта было реальным, но в то же время иллюзорным, его содержание можно было бесконечно варьировать в зависимости от ожидания. Известно, что ожидание подарка зачастую ценнее самого подарка. Подспудная мысль о невольном овладении ценной информацией всего через полгода грела душу. Он станет богатым? Сумеет выплатить долги? Окажется обладателем подорожавших акций нефтяной компании?
Еще в институте Виктор три года занимался кунг-фу. Со школы у него был нешуточный комплекс неполноценности, заключавшийся в том, что он не умел драться. Вырос он в интеллигентной семье, и сражаться стенкой на стенку с уличными ребятами не ходил. Однако, гуляя с девушкой по улице, всегда опасался, что кто-то пристанет, обидит его девушку, оскорбит или ударит, а Виктор не сумеет за нее постоять. Оттого он и отправился в армию, хотел попасть в десант, ну, а вместо этого просто отслужил два года в автороте на Дальнем Востоке. Но, видно, судьба выполняла его подсознательные желания, и как-то случайно, на улице, Виктор познакомился с человеком, оказавшимся крутым специалистом по восточным единоборствам. За три года Виктор научился бить, ставить блоки, перекатываться на боку. Работал в спарринге, отжимался по пятьдесят раз на кулаках, выпрыгивал вверх из положения лежа. Но странное дело: после того, как он изучил науку защищаться, после того, как его руки и ноги впитали приемы самозащиты, искусство это оказалось ему как бы ни к чему. Самые разнообразные ситуации возникали с тех пор в жизни Виктора, бывали и критические, когда в воздухе пахло дракой, но ни разу не пришлось ему пустить в ход по-серьезному свое умение. Словно чувствуя его силу, никто не лез к нему, ограничиваясь словесными разборками. А он был готов вступить в поединок. Искусство драться и защищаться оказалось пассивным, невостребованным, словно на боку Виктора висел пистолет, и все это видели.
Так же произошло с конвертом, хранящим завещание отца. Виктор пропитался духом сокровища. Как будто на нем запищал некий тайный маячок, свидетельствующий о близком благополучии, и этот сигнал вдруг был принят окружающим миром. За эти девять месяцев у Виктора незаметно выросла опора под ногами. Мощным магнитом вдруг заработала уверенность, что все будет хорошо. Эта уверенность, казалось, притягивала к себе все гармоничные конструкции. Чувствовалось, что удача вновь нашла дорогу к его дому.
Позвонили с выгодным предложением из газеты, в которую Виктор безуспешно пытался пару раз пристроить свои очерки о российском бизнесе. Финансовое ведомство вдруг полюбило его и перевело часть налогов за прошлые годы – около двух тысяч долларов. Позвонил Рябчинский – бизнесмен, которому Виктор еще два года назад предлагал свой проект, и предложил встретиться. На встречу, состоявшейся в отеле «Мариотт», с Рябчинским пришел его друг, банкир.
Рябчинскому  было около пятидесяти, он имел около двух десятков фирм и был известен тем, что скупал идеи и проекты, как другие скупают хрустальные фигурки Сваровского. Денег у него было навалом, он имел личный самолет, гольф-клуб в Медлинге и Арнольда Шварценеггера в друзьях. Было видно, что он искренне рад встрече с Виктором.
Банкир был молодым, крепким, жизнерадостным. Он излучал жизнерадостность и оптимизм. Звали его Павел. Его мощное рукопожатие символизировало лояльность по отношению к Виктору и готовность посвятить его в свои дела.
- Наслышан о Вас, Виктор, - зарокотал Павел. - Причем с наилучшей стороны. Разрешите обозначить суть...
Буквально с первой же минуты Виктор понял, что ему делают предложение, о котором он мог только мечтать. В двух словах ситуация была такова. Один из партнеров Рябчинского имел в России фирму, поставлявшую в Австрию нефть. До сих пор поставки шли через дружественную немецкую фирму, получавшую в качестве комиссионных десять процентов от оборота. Но благодаря хорошим связям на уровне правительства России фирма партнера Рябчинского получила лицензию на самостоятельную работу в Европе и могла отныне обходиться без посредников. Предложение, которое делалось Виктору, сводилось к тому, чтобы наладить представительство фирмы в Вене, открыть офис, проконтролировать набор персонала, короче, взять на себя организацию деятельности представительства. Так как торговая цепочка лишалась лишнего посредника, прибыль вырастала на многие миллионы долларов, и Виктору предлагалось два процента от оборота. Если учесть, что оборот за последние полгода рос поступательно и составлял в среднем 100.000 тонн в месяц, сумма комиссионных выглядела вполне привлекательно, потому что цена нефти на мировом рынке постоянно растет.
 В мутном тумане безнадежности последних лет, когда он столько раз был готов потерять голову, забрезжил луч света. Мощный и резкий луч прожектора прорезал предательскую атмосферу неверия и безденежья, и повинуясь его сильным лучам, без остатка таяли рваные клочья тумана нищеты, регресса, депрессий.   

5.

Наступило 17 апреля. Виктор проснулся около шести часов утра с тем ощущением счастья, с которым просыпался уже давно. Мысленно поблагодарил Бога за то, что есть, что здоров, упруго вскочил. День рождения отца! Можно открыть конверт! Решил, что лучше всего это будет сделать после обеда, часа в три. На три было назначено важное совещание, на котором решались вопросы дальнейшего продвижения фирмы на европейском рынке. Кроме того, что Виктор был руководителем офиса, он был президентом клуба, который организовал в соответствии со своим проектом пятилетней давности. Оборот клуба рос в последнее время на триста процентов ежемесячно.
Утренняя пробежка, отличное утро в тихом пригороде Вены, тело тренировано и послушно. Прошли времена, когда утро встречало его суровым оскалом: «Что делать?» и «Кто виноват?». Теперь Виктор не ломал с утра голову, как выпутаться из проблем, как сделать деньги, как нащупать пропавшую опору под ногами. Жизненная дорога звала вперед, заманчиво увлекая к новым горизонтам, за которыми лежали нехоженые тропы.
После пробежки Виктор позвонил матери, поздравил ее с папиным днем. Обещал перезвонить вечером, чтобы рассказать, что было в конверте. Они должны были встретиться через несколько дней в Амстердаме.
Контрастный душ, тщательно побриться, на лицо – ароматный гель. Чашка крепкого кофе со сливками, тост с медом. Быстро набрать на компьютере тысячу слов последнего рассказа. Раздался звонок мобильного телефона – водитель ждал у дома. Виктор быстро оделся – строгий серый костюм, элегантная голубая сорочка, галстук в полоску, туфли, кейс. День был солнечный и ветреный, именно такой, как любил Виктор.
Поприветствовав Виктора, водитель Вальтер почтительно открыл перед ним дверь темно-синего «Ауди». Виктор сел на заднее сиденье, с удовольствием вдохнув свежий запах кожи нового салона. В его душе неслышными залпами успех салютовал миру, в котором добрая воля чистой и светлой гармонии неминуемо прокладывала себе дорогу.
Пока лимузин мчался по федеральному шоссе номер 17, Виктор размышлял о том, как за последние месяцы серьезно переменилась жизнь. Как будто он играл одну роль в театре, мучился, изображая персонаж, к которому у него не было ни малейшего чувства. И вот вместо одной роли дали другую – и чудесным образом он из нищего превратился в принца. И оказалось, что роль просто написана специально для него, что он как будто всю жизнь провел в ожидании этой роли, настолько естественной оказалась его игра. А может быть, роль оставалась той же, прежней, только он перешел в другой театр? В котором оказались другие декорации, другой режиссер, другая публика?
Виктор мечтал вылезти наверх из той финансовой ямы, в которую стремительно рухнул около четырех лет назад. Обстоятельства подрубили его, и он упал на колени. Как увлекшийся атакой боксер, он пропустил удар и оказался в нокауте. Он мечтал подняться, восстать из мертвых, снова стать победителем, хотя практически все уже списали его со своих счетов. Когда-то он был фаворитом, но проиграл, и недалекие, никчемные люди поспешили вычеркнуть его из списков тех, кто в нашей жизни имеет право на успех. Вычеркнули, забыв одну вечную истину: каждому воздается по его Вере!    
Он один знал, что все обойдется, устроится. Он, а также  его семья: родители, брат и сестра. Остальные больше не верили в него, как будто судьба положила в его ладонь черную метку, и только трусливо отводили глаза, считая его шизофреником, когда он страстно, горячечно говорил о том, что вернется. Ему не говорили в лицо, что он – НИКТО, но их отношение кричало об этом громче всяких слов. Ему, бывшему когда-то достойным, авторитетным человеком, больше не было веры. К нему не было уважения, и его слова игнорировались, как шум ветра. Люди начали избегать его, словно он совершил что-то недостойное. Ему перестали звонить знакомые, а когда он звонил сам, врали, что нет времени для разговора. Они не брали трубку, видя на своем дисплее номер его мобильного телефона. Игнорировали его просьбы. Просто старались забыть, вычеркнуть его из своей памяти. Он пугал их тем, что в полном противоречии с их обычной, примитивной логикой не желал сдаваться. Если бы он плакал и жаловался, люди, возможно, поняли бы его и пожалели. Но его упрямый оптимизм, его слова, что «все идет, как надо, а будет идти еще лучше», пугали их. В его стойкой убежденности непременного успеха им мерещилась душевная болезнь. Ему не верила больше жена, она называла его демагогом и упрекала в том, что он не выполнил своего обещания обеспечить ей спокойную и благополучную жизнь. На его слова, что Москва не сразу строилась, и что цыплят по осени считают, супруга указывала, что у всех других уже квартиры и машины, а Виктор все носится с какими-то проектами воздушных замков, и что, вообще, ей надоело ждать, потому что жизнь проходит мимо нее. Тесть открыто называл Виктора неудачником и лентяем, утверждал, что он мелет воду в ступе. Теща презирала, называла его идеи бредовыми и идиотскими. Не попробовав, впрочем, в них разобраться.
Но он верил в себя, в то, что вновь поднимется. Он верил в это долгими тоскливыми днями, наполненными тупой, изматывающей работой, денег от которой хватало только на выплату минимальных долгов. Он верил, когда бегал за сигаретами для директора филиала, устроившись в супермаркет аспирантом. Он верил, когда по ночной дороге, сквозь пургу и гололед, вез в Будапешт на микроавтобусе пассажиров, а потом вместо чаевых убирал за ними мусор  в салоне и только бормотал себе по нос: «Ничего, будет праздник и на моей улице». Он вспомнил, как мечтал (никогда не переставал мечтать) о том, что не просто вернутся прежние времена. Нет, он верил и знал, что времена  настанут гораздо лучшие. Что его время придет, и жизнь изменится, но и он поменяется, станет старше, закаленнее, цельнее. Он знал, что мужает в результате всех своих неудач и потрясений и был благодарен им, этим ударам судьбы, как бывают благодарны лучшему тренеру, который учит падать и вставать, падать и вставать, а в результате – побеждать, несмотря ни на что. Он всегда был уверен, что результат будет, не может не быть. Он всегда повторял, что судьба не отворачивается надолго от тех, кто имеет мужество с ней бороться. И он всегда знал, что те, кто списал его со счетов, в конечном счете, будут им восхищаться. Они будут приводить в качестве извинений кучу умных объяснений, которые будут их попытками самооправдания. И все внезапно захотят опять с ним дружить, начнут звонить и объяснять, что все это время были просто страшно заняты, и им было некогда позвонить. Возможно, они что-то поймут на примере Виктора и не будут в следующий раз столь безапелляционны, давая провальную оценку иному безумцу. Частенько творческое начало бывает заключено в неказистую оболочку. Если солнце укрылось дымкой или тучами, никто ведь не посмеет списывать его со счетов, всерьез считая, что оно уже никогда не появится на небосклоне?
Но кто же мог предсказать, что взлет произойдет столь стремительно? Хотя  почему стремительно? Жизнь изменилась к лучшему не сразу. Капля точит камень, но процесс это – длительный. Так и Виктор который год бил в одну точку, а ему кричали: «Остановись! Куда ты идешь? Не распыляйся! Брось все свои проекты! Будь разумным! Перестань мечтать!». Но за последние девять месяцев его жизнь изменилась до неузнаваемости. За этот срок сформировывается ребенок в утробе матери, за девять месяцев рождается новый человек, рождается новая жизнь. И Виктор понял, что эти девять месяцев сформировали и в нем нового человека. Он перестал волноваться. Он стал уверенным и твердым, как корпус атомной подводной лодки. Неудивительно, что отец отвел ему на подготовку эти девять месяцев. Теперь он мог по праву воспользоваться подарком.
Виктор вдруг осознал, что перестал проскальзывать на рыхлой поверхности нашего мира. Его структура незаметно обрела сцепление с глубинной логикой бытия, и шестеренки колеса фортуны, которое он до тех пор привычно, словно белка, крутил вхолостую, чудесным образом вошли в зацепление с огромными шестернями гигантских маховиков всеобщих процессов. И в этой синхронизации вращения таилась разгадка его внезапного взлета, его успеха, ибо всеобщим глубинным потокам свойственны гармония и совершенство. Отныне он пил из родника Мудрости и Истины, и его душа радовалась, зная, что это – неслучайно, что он – заслужил. 
Словно дирижеру вернули его палочку, он рывком поднялся перед оркестром, и тот в едином могучем порыве взметнул мощный аккорд вступления к «Сказкам Венского леса». Музыка зазвучала столь грандиозно, что у зрителей пошли мурашки по коже. Будто под колеса буксующей машины сыпанули песок, и, взревев пятилитровым мотором, лимузин тут же рванулся вперед, пустив веером из-под колес грязь и мусор отработанных планов. В ракету встроили, наконец, двигательную установку самой мощной модификации, и она величественно стартовала, дрожа от огромного запаса энергии, и устремилась к горизонту, за которым лежала прекрасная и вполне достижимая теперь цель...
Опять - в который раз! – подумав о содержимом конверта, Виктор вдруг с предельной ясностью понял парадоксальную для себя вещь. Он вдруг осознал, что не нуждается больше ни в чем. Что ему не нужны ни акции нефтяных компаний, даже очень прибыльные, ему не нужен счет в швейцарском банке, на котором лежат миллионы, ему не нужны иные символы материального благополучия. Он понял, что у него есть все, что ему нужно, и важно, что он сам достиг всего, к чему стремился. Победными фанфарами звучала в душе убежденность, что на этом чудесном пути дальнейшего самосовершенствования нет преград, и это делало его счастливым!
Будто судьба мудро готовила его к этим боям, невольно указывая правильное направление. Когда не было денег, когда от него отвернулись знакомые, когда жизнь повернулась спиной. Именно такими средствами несли ему подсказки Высшие силы бытия. Это было своего рода сигналом, что надо работать над собой, окунаясь в житейскую логику ситуаций. Оставить грандиозные проекты, обиды и гордыню. Забыть о прошлых победах. Не обращать внимания на насмешки, иронию и издевки бывших друзей. Настроиться на долгий и трудный путь наверх, который должен был быть преодолен – во что бы то ни стало.
Деньги – весьма мощное средство познания мира, и нельзя скулить, что ты неугоден Богу, раз у тебя отняли деньги. Человек – существо несовершенное, и ему не дано понять, что зачастую потери и поражения даются ему во благо. Интуиция помогла Виктору понять эту истину, он понял, что давно уже обладал внутренним чувством, которое его не подвело. И это внутреннее чувство правильно интерпретировало подсказки, которые даются всегда и всем, но не каждый способен их услышать.
«Ауди» стремительным темно-синим дельфином неслась по автобану. Виктор вдруг подумал, что не дотерпит до трех часов дня, любопытство подталкивало его открыть конверт, будто торопя убедиться, что жизнь на самом деле еще прекраснее. И Виктор решился. 
Он аккуратно вскрыл конверт. В конверте, аккуратно сложенный, лежал тонкий лист бумаги. Точно такой же, как и те, на которых отец чертил схемы своих установок с  вентилями, фильтрами, задвижками. Точно такой же тонкий лист, как и те, которые отец покрывал лаконичными химическими формулами и бесчисленными расчетами. Виктор развернул лист. На листе бумаги стояли слова, написанные знакомым твердым почерком:

Я ВСЕГДА БУДУ ВЕРИТЬ В ТЕБЯ, СЫНОК! ПАПА.

Виктор медленно опустил листок и вспомнил: «А, Виктор, дружище, рад тебя видеть...

Вена. Август 2002.