Как становятся писателями

Вот уже много лет во мне зреет решимость писать. Если еще три года назад мне казалось, что мои мысли интересно читать только моей сестре, живущей у подножия Монблана в провинции Пьемонт, потому что сестра хорошо знает меня и любит такого, каков я есть, то в последние годы я начал испытывать тщеславное желание поделиться с окружающим меня миром размышлениями.
И вообще я начал ощущать себя, как бы, ммм… беременным. Да, именно так! Беременным литературным творчеством. Считается, что мужчинам не дано понять, как чувствуют себя беременные женщины. Мне кажется, я знаю. По крайней мере, не физически, а морально. Я ощущаю, как во мне зреет нечто родное, привычное, свое. Я замечаю, как формируется мое кровное детище. Для него уже придумано имя - длинное и покойное, как экспресс на Гамбург: Писательство.
Так же, как и будущая мать, я озабочен, как будет выглядеть мой первенец. Четко ли прочерчен носик? Не худой ли он родится? Какой будут рост и вес? Будет ли здоровый, оптимистичный румянец? А как он будет развиваться, не зачахнет ли? Быстро ли научится держать голову? Быстро ли научится бегать на крепких, здоровых ногах, или же у него будут маленькие рахитичные ножки?
Как и будущая мать, я ощущаю толчки и движение не рожденного еще ребенка, то есть чувствую, как во мне шевелится, бродит и вот-вот родится способность просто и непринужденно класть на бумагу строчки, имеющие волшебное свойство описывать суть вещей и событий.
Я понимаю, что вдохновение кружится где-то поблизости, ибо время от времени в моем мозгу четко, будто вечерние огни большого города, вспыхивают опрятные строчки.
Эти строчки приходят ко мне сами, давно уже не нужно напрягаться, чтобы вызвать их к жизни. Они просто появляются во мне. Эти строчки легко, красиво и без малейших усилий говорят нам то, что мы думаем о Боге, жизни и окружающих нас людях. Они рисуют сложный узор человеческих взаимоотношений, нагромождений судеб, прописывают гармоничную линию бытия.
Эти строчки мягко, но настойчиво просятся наружу - и возникает таинство Творчества, плетется причудливая канва писательской импровизации. Жизнь разворачивается в необыкновенное, захватывающее полотно и приобретает более яркую, нежели в нашем обыденном восприятии, гамму расцветок и оттенков.
Вообще читая строчки литературных произведения, человек получает возможность любоваться мельчайшими оттенками чувств, необыкновенно богатой палитрой тонов и полутонов. В жизни люди обычно проходят мимо красоты человеческой души, если только они не влюблены. Людям неинтересны переживания и душевные порывы других, каждый озабочен, как правило, своими проблемами, а, если и начинает интересоваться кем-то из собеседников, то главным образом для того, чтобы уложить портрет этого человека в привычный круг понимания, чтобы с ним взаимодействовать.
Общаясь с себе подобными, люди не столько интересуются другими людьми, сколько все время, отвечают на бесконечные вопросы и постулируют глубоко личностные тезисы:

Как я к нему отношусь? Какое у меня отношение к поступку этого человека? Как хорошо, что эти проблемы меня совсем не касаются! Что полезного я могу извлечь из примера этого индивидуума? Вот было бы хорошо, если бы у меня была девушка с такими длинными ногами! Почему у этого теннисиста куча денег и виллы, а я нищий? Почему у меня нет такого стильного «БМВ»? Вон как супруги любят друг друга, а моя дура меня совсем не понимает....

Каждый человек усиленно крутится в непрерывном и очень утомительном водовороте собственных амбиций, желаний и иллюзий. Даже разговаривая с другими, каждый из нас все время бессознательно отвечает себе на главный вопрос: «Каково у меня к нему отношение?». И в зависимости от того, какие струны в нашем собственном аппарате восприятия задевает наш собеседник, мы либо хвалим его и жалеем, либо ругаем его и проклинаем.
И что самое интересное – поняв, что наш собеседник имеет совершенно отличную от нашей точку зрения, мы с пеной у рта пытаемся порой упорно доказать, что он неправ. Нам важно, чтобы наш собеседник принял нашу точку зрения, это удовлетворит наш инстинкт подавления, успокоит наш эгоистический принцип, согласно которому мы твердо убеждены, что мир крутится вокруг нас. Вот и попадает такой человек в западню, пытаясь высказать свое мнение о том или ином человеке или событии, процессе или факте. Ему никогда не дадут высказаться честно и искренне. На него будут давить, пытаясь подстроить его мнение под общепринятое. Его будут критиковать, обвиняя в недалекости, глупости, ограниченности либо, наоборот, - в эгоизме, звездной болезни, гордыне. Ему не дадут даже честно признаться в том, что он сам чувствует в глубине души, ему будут подсказывать про него самого чудовищные догадки и будут призывать принять эти догадки за факт. Ему не поверят, когда он скажет, что ему неинтересна политика, будут с пеной у рта доказывать, что политика не может быть неинтересной просто потому, что политика интересна до чрезвычайности всем без исключения. Его заклюют, когда он скажет, что он не считает возможным жестко планировать жизнь, потому что то, что мы называем жизнью, подвержено постоянному изменению, как и течение реки. Как же можно планировать ревущий поток?
Его обзовут демагогом, когда он признается, что придерживается в жизни принципа импровизации, при которой никогда не знаешь, какой оборот последует за основной темой. Причем демагогом обзовут люди, не знакомые с музыкальным творчеством. Не понимающие, что в музыке особо талантливым ремеслом считается искусство импровизации, что именно непредсказуемость следующей музыкальной фразы, именно очарование внезапного перехода от аккуратных синкоп основной темы к легкому наигрышу лидийских ладов в лучших джазовых традициях вызывает у публики бурный восторг, и она начинает топать ногами, свистеть и хлопать от избытка чувств. Публика не будет критиковать тебя за то, что ты не так взял аккорд или не стильно сделал переход по кварто-квинтовому кругу. Никто не скажет тебе, что и как ты должен играть.
И точно в таком же привилегированном положении оказывается писатель. Ему не надо объяснять, почему его герой уволился с работы. Ему не надо оправдываться, отчего в душе героини царила пустота и холод. Писатель свободен от нападок и наскоков тех примитивных людей, которые лучше всего знают, как надо, которые убеждены, что весь мир живет по их понятиям, уважает те же принципы, что и они, даже если для всех остальных людей это – никакие не принципы, а некий мусор, который бегущий с гор водный поток оставил у излучины пересохшей реки.
Наверное, самое главное для меня, это то, что писатель свободен в своем творчестве. Он может взять любую интересующую его тему и высказаться совершенно непредвзято. Никто не станет перебивать его и говорить, что он неправ. Все его оппоненты ничего не смогут поделать, если книга состоится. Что написано пером, не вырубишь топором. Бесполезно, читая книгу, восклицать, что автор неправ: после драки кулаками не машут, и в лучшем случае веское слово могут позволить себе критики. Но и это уже не мешает писателю, он состоялся, он высказался!
 Всю сознательную жизнь меня интересовал вопрос: как становятся писателями? Почему одни пишут, и из них получается Лев Толстой или Сергей Довлатов, а другие не поднимаются в эпистолярном жанре выше текста электронной почты с глубокомысленным текстом: «Настоящим подтверждаю, что наличие на складе полуколец продольного хождения коленчатого вала первого ремонтного размера позволяет выполнить заказ господина Кухто в срок до трех дней»?
Как все нормальные советские дети (а, может быть, далеко не все?), я много читал. Спасибо матери, которая, зная о моей природной лени и желании делать только приятную и привычную работу, внимательно следила за тем, чтобы я развивался и читал не только детские детективы Аркадия Гайдара. Как она говорила - «тренировал мозги». Поэтому я прочел в свои десять лет не только русскую и советскую классику, но и многие романы Диккенса, Голсуорси, Моэма. Естественно, мое отношение к писателям было сродни отношению к генеральным секретарям компартий: кто-то ими, конечно, становится, но происходит это вполне метафизически где-то тайно на небесах, поэтому ломать голову над этим не стоит. Короче, писатель был для меня неким чудотворцем, человеком не из кожи и плоти, а сверкающим героем по ту сторону оси абсцисс. 
В последние годы, когда писать в России стали многие (если не сказать, все), отношение мое к писательству переменилось. Я понял, что писать можно и нужно, коли есть, что сказать окружающему тебя миру.
И я решил писать. То есть сначала я формулировал всякие такие «Записки задумчивого спортсмена» и «Мемуары эмигранта поневоле», в которых красной нитью проходила тема избранности меня, как одинокого индивидуума, волею случая оказавшегося на Западе. Но проходили годы. Параллельно с уменьшением количества волос на голове я становился терпимее к окружающему меня миру. Как говорила моя мама, я перестал «выпрыгивать из штанов» по любому, самому незначительному поводу.
Тревога по поводу еще не сделанного крупного состояния и грусть, вызванная вульгарным отсутствием элегантной яхты на Лазурном берегу Франции, мягко заштриховывались растущей уверенностью в том, что мне, вроде как, стали понятны правила поведения в нашем мире. Эта тревога все уменьшалась, закрашивалась осознаваемым смыслом жизни, пока совсем не исчезла под оптимистичным лаком позитивного мышления на все случаи жизни и приобретенного таланта твердой рукой укладывать в здание успеха как кирпичики побед, достижений, удачи, так и кирпичики потерь, ошибок, провалов и поражений. Ведь опытный повар способен приготовить суп из самого простого набора продуктов, которые найдутся под рукой, не так ли?
Что же лично я хочу сказать окружающему меня миру, вот уже тридцать шесть лет снисходительно взирающему на мои экзерсисы? Для чего я начал писать? Что поучительного можно узнать, листая мои выстраданные летописи?
Может быть, я открыл новую науку и хочу приобщить к ней лабильного читателя? Создал новую теорию счастья, основанную на воздержании? Практикую лечебное голодание с целью выхода в астральный мир через Интернет?
На самом деле все проще. Пишу я потому, что меня это занятие успокаивает. Когда несправедливо устроенный мир в очередной раз напоминает мне о моем месте в нем, а меня это не совсем устраивает, я погружаюсь в философствования. Я давно ни с кем не спорю, ибо, несмотря на всю противоречивость своей бунтарской натуры, я твердо усвоил одну незыблемую для себя истину:

ЕДИНОЙ ИСТИНЫ НЕ СУЩЕСТВУЕТ! ИСТИНА ОТНОСИТЕЛЬНА!

Но тот факт, что я стараюсь уже ни с кем не спорить отнюдь не означает, что у меня нет своего мнения. Я бы сказал осторожно: у меня очень даже много своего мнения относительно того, как устроена наша жизнь. Мне есть, что сказать о своих чувствах, эмоциях и ощущениях.
Так что, когда меня начинает мучить невысказанное, я высказываю его. Я выплескиваю на бумагу свое разочарование, вызванное тем, что я - не Рокфеллер, что я не стал олимпийским чемпионом, не родил до сих пор сына, не посадил дерево, не выстроил дом. Я выплескиваю свои эмоции, выпускаю пар и ... успокаиваюсь.
Мне становится легко, и субъективная несправедливость Вселенной уже не трогает меня. Так что я пишу по той же причине, по которой люди курят: во-первых, тянет покурить, во-вторых, курение успокаивает. Разница только в плодах процесса: мне приятно взирать на результаты своего творчества, я горжусь написанным, а курильщик скорей выбрасывает неопрятный окурок, потому что никакого эстетического чувства он вызвать не может.
Кто же я – заядлый литературный курильщик? Я родился в Москве, в знаменитом роддоме имени Грауэрмана, нет, вру. Там родился мой брат, причем произошло это знаменательное событие ровно в тот день, когда я умудрился выиграть свой первый чемпионат Москвы по горным лыжам – 8 марта 1974 года. А потом я жил, учился и мужал в Москве, с которой была связана моя жизнь до окончания института.
Я здоров, пока еще вроде женат, имею дочь пяти лет и живу в Австрии, что уже само по себе излишество. Образование у меня техническое – я горный инженер-геолог, закончил Губкинский институт Нефти и Газа имени И.М. Губкина. Это замечательный институт, и в его названии очень легко запомнить инициалы Ивана Михайловича Губкина – они такие же, как первые буквы в слове «имени». По профессии, впрочем, я не работал ни дня. Не потому, что злостный тунеядец, а просто потому, что сразу после защиты диплома уехал из России.
Оказался я в Австрии абсолютно случайно – приехал в 1991 году на три месяца посмотреть на Европу, ну и живу с тех пор тут. Я отходчив и не злопамятен. Люблю ставить точки над «i», находить всему объяснение и разбираться в смысле любого, казалось бы, самого заурядного события. Лет с тринадцати был озабочен проблемой поиска смысла жизни, годам к тридцати пяти проблему эту я для себя решил, после чего переключился на другие проблемы.
Что еще? Всегда был убежден, что судьба готовит для меня какое-то сильное испытание, что я предназначен для некоей героической миссии. Спустя много лет я понял, для какой.
Моя миссия – показывать пример людям, как нельзя жить. Дело в том, что я – чемпион по части ошибок. Я профессор и заслуженный мастер спорта по этой части. Я – олимпийский чемпион по борьбе с самим собой и с жизненными обстоятельствами.
Я совершаю ошибки везде и всегда, это моя базовая характеристика, так уж случилось. Я делаю их тогда, когда мне советуют их не делать. Я делаю их даже тогда, когда сам прихожу к выводу, что можно обойтись без данных ошибок, но делаю их все равно. И, конечно, я делаю ошибки, когда пытаюсь сделать что-то новое, по-другому не бывает – раз делаешь что-то, раз идешь непроторенной тропой, то невольно совершаешь ошибки. От этого уж точно никуда не деться, хотя житейский опыт помогает моделировать, делать прогнозы и, в конечном счете, удерживает от совсем уж грубых ошибок.
Учиться на чужих ошибках и не допускать собственных могут только умные люди, я бы даже сказал, гении. Учиться на своих ошибках, которые анализируешь и больше не повторяешь – могут сильные люди, «включающие» голову. Но есть еще редкие экземпляры людей вроде меня, которые не только не способны учиться на собственных ошибках с первого раза, но и относятся к ним творчески, бережно, не могут оставить их в покое.
Мы - эти противоречивые субъекты с непознанным «я» - усугубляем их, эти наши ошибки, мы повторяем их вновь и вновь на новый лад, самым творческим образом (как видно, для гармонии) поворачивая их все время под новым углом. Мы разнообразим наши ошибки до бесконечности, мы не можем перестать любить их, мы прижимаем их к сердцу, мы работаем над ними, словно тщательно шлифуем некий особо ценный бриллиант.
Да, господа, к сожалению, я - из числа этих извращенцев, и с этим трудно что-то поделать. Это - как алкоголизм, то есть это не лечится, но бороться с этим - можно. Были бы силы. И желание. Но когда нет ни того, ни другого - тогда становится грустно. И иногда даже жутко.
Я - самый большой враг себе. И поэтому победы над самим собой для меня ценнее всего. Но даются они мне - с кровью. Мне легче победить в марафоне или гонке на 10 километров, нежели воспитать себя и не допустить какую-то вполне очевидную для меня самого ошибку. 
Небольшим утешением для меня и тех, кто  мне сочувствует, служит то, что в итоге я все же учусь на своих ошибках. Это процесс очень медленный и тяжелый, но, как говорится, «вода и камень точит». Кроме того, я всегда и везде делаю выводы из допущенных ошибок.
Еще надо добавить, что я очень горжусь своими ошибками, словно коллекцией ценных минералов, собранных на практике на Военно-Грузинской дороге. И точно так же, как люди с гордостью показывают кварц, халцедон и лазурит, вывезенные из горных районов, я охотно делюсь воспоминаниями и о небольших просчетах, и о забавных неурядицах, и о глобальных катастрофах, устроенных мною лично.
В таких воспоминаниях, как мне кажется, человек становится сильнее, ибо видит наяву, какие преграды он преодолел. Так сказать, панорама былых эпохальных битв и боев местного значения, призванных сделать нас лучше и сильнее. Вспоминаются слова моего преподавателя по математике, который, всякий раз покидая меня до следующего занятия, советовал: «Работайте над собой, Станислав!».
Я помню это замечательное напутствие и никогда не забываю о необходимости работать над собой. Кстати, именно в этом и заключается, как мне кажется, загадка эволюции, ради которой нас всех позвали в этот мир. Мы должны решать те или иные насущные задачи в своей жизни, и решения эти поднимают нас на более высокий уровень познания, понимания окружающей действительности. По крайней мере, я так это понимаю, на свой субъективный взгляд.
Я горжусь тем, что обладаю способностью меняться под влиянием обстоятельств. Мне нетрудно признать свою вину, когда я понимаю, что был не прав. Эта способность, как мне кажется, может извинить многие мои недостатки. Кроме того, я – человек эмоциональный. Многие жизненные ситуации я воспринимаю через призму определенной романтической восторженности, что, как оказалось, весьма удобно для моей писательской деятельности.
Собственно, я ни в чем не раскаиваюсь, мне не в чем себя упрекнуть, у меня нет угрызений совести, и я не жалею, что сделал что-то в жизни не так. Мне кажется, что это - уже весьма неплохой промежуточный итог складывающейся жизни. Чистая совесть и понимание основных жизненных законов - вот самые ценные мои наработки за 36 лет.
Примерно с 1995 года я начал развивать бизнес. Моим направлением стали поставки автозапчастей для иномарок в Москву. К 1998 году я оказался владельцем уже довольно крупного преуспевающего бизнеса. Но, несмотря на то, что все развивалось просто фантастически (каждый месяц я фиксировал прирост как минимум в 12%) я в это золотое время счастливым не был. Я не знал, что такое «радоваться жизни», я не чувствовал удовлетворения от своей жизни, я не чувствовал покоя или умиротворенности. В моем бумажнике постоянно лежали кредитная карта и несколько тысяч западногерманских марок – так, на карманные расходы, но спокойствия в душе это обстоятельство не вызвало. Наоборот – во мне развились подозрительность и какая-то нахрапистость. В ресторане я мог устроить скандал, если ко мне тут же, на месте, не бросались официанты. Я стал гордым и туманным, постоянно неся на лице печать озабоченности и деловитой, спокойной бдительности.
Я был озабочен проблемами, я был все время одержим возможными осложнениями - как реальными,  фактическими - так и теми, которых не было, но которые могли произойти в ближайшем будущем. Если раздавался сигнал моего мобильного телефона, я говорил «Алло!» с такой деловитостью и плохо скрываемой усталостью, как будто сразу был готов услышать обо всех возможных неприятностях: что конфискован груз на 60.000 долларов, что министерство труда Австрии устроило проверку в моем офисе и наложило штраф в 20.000 долларов, а автоматическая коробка передач от «БМВ-850», которую заказали братки, не подошла, ибо неделовые австрийцы неправильно записали номер двигателя.
Потом этот свой бизнес я потерял. Потеря бизнеса примирила меня с жизнью. Я стал спокойнее, мягче, терпимее к людям и себе. Я понял, что жизнь продолжается даже, если ты ездишь не на темно-синей «Ауди» с тонированными стеклами, а на трамвае, имеешь долги, которые ни один нормальный человек не сможет выплатить за всю свою короткую жизнь, и вынужден начать сначала борьбу за место под солнцем. Я не успел оглянуться, как из состоятельного человека, который привык, что у него под рукой всегда есть пара сотен тысяч долларов, превратился в горемыку с такой фантастической суммарной суммой долгов, что в это было трудно поверить. Общая сумма платежей, которые свалили меня с ног и погребли под собой, подбиралась к полумиллиону долларов. Правда, тот факт, что моя фирма являлась обществом с ограниченной ответственностью, значительно смягчила удар, и мне пришлось выплачивать лишь 150.000 долларов.
Мое банкротство было настолько внезапным для окружающих, что люди, которые знали меня не первый год, были уверены потом еще несколько лет, что вся история с банкротством – не что иное, как грамотно разыгранный спектакль. Мне говорили, что я вовремя «слил» весь капитал в Штаты и купил дом во Флориде, что я перевел все деньги на Канарские острова, что я купил остров в Средиземном море. Если я говорил, что разорился подчистую, меня честно спрашивали: «Стас, где же деньги?». Да я и сам себя об этом все время спрашивал.
Примерно в это время я полюбил читать сообщения о банкротствах. Особенно меня радовали сообщения о банкротствах крупных компаний, у которых были высокооплачиваемые менеджеры.
- Вот видишь, Лена, смотри, - говорил я довольным голосом своей жене.  - Ты меня вот ругаешь, что я допустил ошибки и потерял бизнес. Но я-то был один, без партнера, и никогда не учился бизнесу, а тут «Свис Эр», «Грюндиг»! Это же монстры, солидные компании, у них ведь были лучшие спецы, а они все равно потеряли все, разорились. Значит, все же это не их вина. Все же бывают случаи банкротств по независящим от тебя обстоятельств.
И еще я все время повторял, что за битого двух небитых дают, и что Бог еще не раз даст мне в жизни новый шанс, на что моя Лена с присущим ей пессимизмом неизменно отвечала грустным голосом:
- Да, свой шанс ты уже проиграл, Бог давал тебе твой шанс, и ты его упустил. Как ни грустно, Берго, но, скорее всего, в твоей жизни больше шансов не будет.
Подобный диалог ярко демонстрирует полный консенсус и взаимопонимание с любимой женой.
Кроме того, я пишу, потому что с некоторых пор понял: мысли, которые приходят мне в голову, могут приходить и другим людям тоже, и читателям будет просто интересно узнать, что их мысли приходят в голову не только им. А то есть, к сожалению, такая порочная практика, когда у имеющих власть и авторитет личностей имеется возможность формировать мнение окружающих вокруг себя под стать себе, сообразно своим взглядам, восприятию действительности. Ведь у них такая большая аудитория! Но право на личное мнение имеет каждый – и шахтер, и шофер, и директор супермаркета. Только у них аудитория небольшая. А вот писатель находится в привилегированном положении – у него окажется огромная аудитория, если, конечно же, он будет писать книги, которые захочется прочесть большому числу людей.
В моем окружении не очень много тех, кто понимает это мое желание писать, стать писателем. Моя мать верит в меня, и брат, и сестра с интересом знакомятся с моими первыми перлами словесности, а вот теща в ответ на мой восторженный вопрос по прочтении отрывка «Ну как?» сухо ответила:
- Ты кто, блин – Лев Толстой? Кому будет интересно тебя читать? Кому ты на фиг нужен?
Странное чувство у меня в последнее время. Если раньше мной частенько овладевал пессимизм, мучила гамлетовская дилемма «Быть или не быть?», помноженная на замечательный для русского человека выбор «Что делать?», то в последнее время словно солнце начинает освещать мой жизненный путь.
В былые годы я ощущал пустоту, непонятливость ситуации: куда я иду, к каким целям? Что истинно, что ложно? Надо ли продолжать стремиться к прогоревшим декорациям былых иллюзий или же отпустить вожжи, которыми привык понукать свое сознательное тело, и положиться на мудрость ситуации?
Но сегодня я уже твердо убежден, что попал, наконец, на правильный путь познания. Я уверен, что мой Бог подсказал мне верный путь, и с огромным удовольствием, верой в удачу, уверенностью в правильности выбранного мною пути я начинаю свое движение. Как если бы на выезде из города, попав на сложную систему развязок, громадных мостов и многочисленных автобанов, я бы нашел нужную мне дорогу.
Немного я напоминаю себе мальчишку, который из-за желания дальних дорог пробрался на вокзал и бродит босыми ногами между составами – пассажирскими, товарными, скорыми. Мальчишка перелезает через площадки, подлезает под вагонами, вот уже он отыскал тот необыкновенный экспресс, который унесет его в сияющие дали...
Экспресс трогается, я удобно устроился на нем, предвкушаю новые страны, приключения, дорога бежит навстречу, и я спокоен: я попал на свой поезд, меня не забыли взять с собой, и меня не накроет равнодушной волной чужих событий, отбросив назад, в нагромождение омертвевших конструкций покинувшего наш мир прошлого.