Мир моих иллюзий

Мир моих иллюзий притаился в голове.
Мир моих иллюзий притаился в голове,
И при свете луны он прятал чьи-то
следы…
(«Трепанация ЧРэпа», песня)















19.11.03
















Содержание
Содержание 2
Предисловие 3
Оборотень 4
Письма 18
Маг 28
Послесловие 37
 
 








Предисловие

Как можно посвятить это сочинение кому-то? Помнится, я ржала вместе со всеми остальными, когда узнала, как это можно сделать. Один очень забавный профессор в нашем институте посветил нашей группе статью: мы все очень развлекались, т.к. не могли понять, написал ли он статью про нашу группу, или он написал статью для нашей группы, или эта статься написана потому, что наша группа чем-то поразила его. Все оказалось гораздо проще – в начале статьи стояла приписка (косым шрифтом, сбоку) «Группе 441 посвящается».
Я же хочу «посвятить» этот рассказ Борису Федоровичу.
А еще моему младшему брату Гарику и Иришке Пороцкой.
Всем им по разным причинам, но это сочинение для них.

Помимо благодарностей, я хотела бы еще пояснить некоторые вещи. Данное сочинение является автобиографичным и эгоцентрированным максимально. Все, что написано ниже является моими переживаниями, моими фантазиями, моим опытом и моими желаниями. Мои вымыслы составляют большую часть жизни, как и становиться ясно. Я предпочитаю мечтать и создавать своих героев, чем искать и находить реальных людей, и даже там, где я пишу про себя и свою жизнь, мне трудно назваться собственным именем и принять на себя ответственность за то, что в жизни этой происходит.

Я не знаю, кто будет читать этот текст, но заранее приношу извинения любителям фантастики и fantasy. Герои, живущие ниже, есть вымышленные только мной, мной одной на основе (как проекция, изображение) фантазий других авторов, многим известных. Я использовала героев мифологического эпоса о короле Артуре (Мерлин и Немьер), трилогии Дж.Р.-Р. Толкиена «Властелин колец», «Сильмарион» (Гендальф, Галадриэль, Фродо), а также некоторые события и героев книг М.Фрая из рассказов об Ехо (сэр Джуффин, Макс, леди Меламори, леди Сотофа). Если Вы еще не читали этих книг, то весьма советую, а если читали и любите этих персонажей, как я, то мои извинения относятся именно к Вам.
 
Оборотень

- Привет.
Внезапный порыв ветра, толкнувший его в спину, утих так же неожиданно, как появился. Он упал в какую-то трясину, от мокрого мха пахло псиной. Откуда раздался голос, было абсолютно не понятно. Он поднялся с колен и понял, что гол, как новорожденный.
-Что, еще один эльф? Давненько вас тут не появлялось, – звонко рассмеялся голос. Этот голос явно не принадлежал ни к единому виду существ, которых он знал. Эльфы были знакомы ему, но он никак не мог вспомнить их особенностей и отличий от других существ. Да и названия других существ он тоже не помнил. Он знал, что он не эльф, но кто?
-Нет, не эльф, - все-таки ответил он, - кто-то другой… - Смех голоса усилился, и в нем появились низкие, бархатные ноты.
-Хей, дружок, да ты еще разговаривать умеешь? Ты откуда будешь? – откуда-то сзади, вроде из-за дерева появилась Она. Его шальная память подсказывала, что такого он еще не видел. Темно-зеленая, волокнистая кожа обтягивала тело явно гуманоидного типа, время от времени перемежаясь симметричными участками, поросшими мхом, листьями и травой. Огромные глазища с зеленым белком и коричневой радужкой смотрели на него не мигая. Голос, который он слышал, выходил из бледно-коричневых, влажных губ. Как не странно, существо было кокетливо украшено лесными цветами и носило чудесно скроенную, изящную одежду из струящегося материала, и именно это обстоятельство помогло определить существо как девушку.
-Наверное,… не знаю… - он постарался быть вежливым, хотя мало помнил чего-нибудь конкретного по этому поводу.
-Подожди, не бойся, сейчас попробую помочь. – С этими словами она подошла поближе и вытянула руку с длинными суставчатыми пальцами в направлении его лица. Он замер. От руки пахло чем-то приятным, прохладой и неизвестными ему цветами.
-Где я?
-А какая тебе разница? Ты же все равно ничего не помнишь. Это Лот’Лориениум, а я – его хозяйка. Тебе много дала эта информация?
-Хм, а зачем я здесь? И кто я?
-Забавный! Я-то откуда знаю, зачем ты сюда свалился и откуда! А уж подавно о том, кто ты! – она опять рассмеялась, продолжая исследовать его руками. Ему нравились ощущения, которые посылали ее длинные пальцы по всему его телу, и он решил сосредоточиться на этих своих ощущениях.
-Так, и что мы здесь имеем? – спросила она скорее у себя же, - заблудившийся между мирами странник, без одежды, без памяти, но с удивительными талантами и способностями. Да-а. Ты не хотел бы пожить некоторое время у меня? Я бы тебя многому научила, а потом бы ты отправился дальше. Как тебе такой вариант?
-А у меня и правда есть выбор?
-Конечно, я могу забросить тебя еще дальше, вдруг это – твой любимый способ путешествовать – без одежды и без памяти, как осенний лист.
-Вряд ли. Я с удовольствием приму твое радушное предложение, но… только ведь и тебе что-то нужно взамен.
-Безусловно. Есть одна вещь, скорее услуга, которая мне нужна от тебя, но сейчас еще рано говорить об этом. Извини, даже если я попытаюсь быть честной и рассказать тебе, ты ничего не поймешь! – проговорила она, чуть убыстряя темп, явно чувствуя себя виноватой.
-Да ладно, и на том спасибо.
-Пойдем. Ой, стой! Там же недалеко поселение эльфов, нам как раз надо пройти мимо, а они, знаешь ли, страшные зануды. Твердят о гармонии и слитности с природой, но даже меня вон обряжают в эти тряпки, как будто стыдятся. Сейчас я научу тебя становиться невидимым. Встань напротив меня и смотри мне в глаза. Теперь становись невидимым.
Он оторопел. То есть как так «становиться невидимым»!
-Ты не волнуйся, просто смотри мне в глаза и пожелай стать невидимым.
Он посмотрел в эти удивительные глаза и понял, что на самом деле они добрые и чуткие. А еще очень большие и очень красивые. А еще… Потом он вдруг захотел стать невидимкой, а потом – очень захотел. Вот так он и стоял: видел огромные зеленые глаза и знал только одно: он хочет стать невидимым.
-Ну, вот и умничка, вижу, легко тебя будет учить! Пойдем уже! – ему даже показалось, что он слышит в ее странном голосе восхищение, и он обрадовался этому.
 

♀

В этом удивительном лесу, где хозяйничала сама Игдрасиль, время капало, как осенний дождик – надоедливый, но бесконечный и освежающий после жаркого лета. Каждый день проходил быстро и незаметно, также как и капли измороси, но вместе они облепляли сознание влажным коконом прожитых лет.
За это время он научился любить странную красоту своей невольной спасительницы, ее силу и доброту, ее заботу, ее могущество. Каждое утро, каким бы оно не было, он просыпался под почти неслышный ее утренний напев, каждый вечер он засыпал под вечерний. И если с утра в ее песни нередко звучал водопад, щебет птиц и ликование, то вечерами ему грезились в ее странном голосе шелест трав и деревьев, манящие тайны, мягкая поступь хищников. Он постигал мудрость Властительницы Леса неспешно, шаг за шагом, углубляясь, все дальше и дальше под покров кущ и чащоб. Он сам становился нежным и чутким ко всем лесным обитателям, и даже к эльфам. Иногда, в сумерках, заслышав вечернюю песнь, он выходил на тропу зверя. В такие ночи он охотился, он рыл норы, соблазнял. Да, он научился в буквальном смысле преображаться – несмотря на то, что он научился принимать любой облик (в том числе и его отсутствие), наиболее удачно и легко ему было превращаться в маленького хитрого хищника – лисицу.
И все-таки, в одно из морозных утр, когда выходить на улицу совсем не хотелось, он сидел в убежище леди Игдрасиль и расспрашивал ее о том, что творилось за пределами Леса. Там, за границей последний деревьев, начиналось поле, а на горизонте (он не раз с восхищением наблюдал игру солнца в той стороне), там, где проглядывались смутные очертания холмов, он видел белоснежный шпиль Великой Башни Валларов. Игдрасиль рассказывала, что у подножья Башни раскинулся прекрасный и, быть может, единственный в своем роде, Город, в котором, помимо эльфов, жили такие же странники, как и он сам. Игдрасиль принадлежала к немногочисленному народу Валларов, которых эльфы почитали почти как самого Эа, бога, создавшего и их самих, и этот мир, и Валларов  в придачу. Странники не были созданиями этого мира, он понял это из собственного опыта и из рассказов Игдрасиль, но они начали появляться гораздо раньше эльфов, поэтому эльфы звали странников Исстари. Почти все странники обладали способностью к магии и, через определенное время становились искусны в этой области, за некоторым исключением, которые были магией воплоти. Олорин (так его теперь звали, опять же таки с легкой подачи эльфов), слушая эти рассказы своей наставницы, изнывал от желания познакомиться со своими «братьями» по несчастью, но Леди Леса пока что не разрешала ему. В тот вечер Игдрасиль как раз описывала отношения между Валларами, и отношения Валларов и Исстари. Выходило, что, несмотря на то, что многие Исстари жили в Городе, они оставались помощниками Валларов, и у каждого странника был свой покровитель. Причем покровитель обучал подопечного своей мудрости и магии, несмотря на изначальную предрасположенность  мага. Таким образом, Олорин, овладевая магией леса, все равно оставался наиболее способным в области управления огненными стихиями: от реального огня до бушующих страстей, чему мог бы обучить его Вулкан, дух подгорного мира.
Помимо этого, так уж получилось, что, кроме того мира, в котором жил Олорин – сравнительно небольшого материка в огромном океане, - существовал еще один, на который претендовали Валлары. Тот мир был менее изучен, и его населяли не только понятные и близкие эльфы, но так же множество неизвестных существ во главе с человеком. Помимо светлых, правящих Валлар на тот мир так же претендовал один темный дух – Мелькор. Соответственно, на территориях того мира шла непрерывная борьба за право быть богом и духом тех мест, в эпицентре которой как раз и находились разумные живые существа, населяющие планету. Множественные эмиссары Мелькора появились там гораздо раньше эмиссаров Валларов, но последние не хотели сдаваться так просто и, часто тайно, посылали туда своих – Исстари.
- Теперь, Ол, ты понимаешь, зачем ты мне понадобился. Я хотела бы, чтобы ты был моим эмиссаром в том мире. Посланец, достигший хоть малейший победы, приносит дух своего покровителя в отвоеванные им сердца, по этому я хотела бы, чтобы ты нес мой дух в грубые и недоверчивые души тамошних обитателей. Это не просто, я понимаю, но …
- Игдрасиль, ты спасла мне жизнь, и потом я обещал. Я сделаю это, когда мне лучше отправиться?
- Да ну тебя, ты как всегда нетерпелив. Неужели ты думаешь, что уже готов? Ну и пыл! – она залилась своим гортанным смехом. – Нет, это будет гораздо позже – не будем торопиться… В таком деле надо хорошенько подготовиться.


♀

Бич в руке врага уже был занесен для удара, когда Гендальф воткнул в камень моста свой светящейся белым посох. Мост под Барлогом проломился…
Огненные путы обвились вокруг его ног, и он почувствовал, что срывается вниз, в ту пропасть, которую сам разверз. Он еще успел крикнуть своим спутникам, чтобы те спасались и бежали без него, до того как огонь, темный и неуправляемый, охватил его тело, сжигая одежду. Он летел, охваченный жаркими языками, в самую глубокую пропасть, и даже гномы, долго обитавшие здесь, не знали, есть ли у нее дно. Внизу, пылая злобой и первобытной ненавистью, летел его враг – его черные крылья были надломлены и объяты тем пламенем, который вызвал Гендальф.
Они летели очень долго, их полет казался Олорину бесконечным. За это время их борьба продолжилась прямо в воздухе, и не было у Ола в тот момент существа ближе и понятнее, чем Барлог – чары, заклятия ощупывали защиты друг друга, искали щели и лазейки, чтобы достать оппонента. Барлог проигрывал в большем количестве случаев, но и Ол тоже не раз был ранен. Они продолжали падать и Ол, борясь, потерял счет времени – оно стало какой-то очень ненадежной материей: то рвалось, то растягивалось, то скручивалась под действием мощнейшей магии обоих сторон. Барлог не умел говорить, он вообще ничего не умел делать, кроме как бороться за свою жизнь – он был жесток и коварен, - это темное зло так и жило здесь, под землей, и Олу было жалко его … Чувства подсказывали ему, что Барлог такой же потерявший дом странник, которому никто не дал руку помощи, и что Барлог гораздо старше его, он находиться в этом диком мире во много раз больше времени, чем Олорин в обоих. Несмотря на сочувствие, охватившие его, Ол продолжал колдовать и отбивать магию черного Исстари.
Наконец они достигли дна – оно существовало, и было покрыто ледяной, плотной и склизкой жидкостью. Мгновенно огонь, полыхавший на противниках, погас, сменившись холодной сковывающей коркой. Барлог, видимо привычный, превратился в подземного змея и, истекая кровью, пополз прочь. Олорин испугался. Да, он почти победил врага, но ему не хотелось оставаться здесь ледяной сосулькой. Наполовину инстинктивно он принял образ, схожий с Барлогом и пополз вслед. За ним тоже тянулись его запахи и кровь, и страх, вместе с холодной водой, струился через его гибкое тело. Вокруг он чувствовал таких же барлогов, но здоровых и сильных. Тотчас же он вдруг уловил запах очень похожего на его собственные чувства страха по отношению к тем, кто окружал их в непроглядной темноте, был сильнее и безжалостнее. Это боялся Барлог. Олорин продолжал ползти за врагом, хотя понимал, что его собственные силы уже на исходе, но и Барлог тоже был слаб и тоже улавливал присутствие светлого мага, поэтому старался изо всех остатков сил.
Бесконечные лабиринты. Иногда Олорину казалось, что они в огромных помещениях, иногда он ощущал трение своих чешуек о холодный камень, иногда ему не хватало воздуха, иногда они ползли под водой, иногда по узким и скользким перешейкам над какими-то другими, неведомыми пропастями. Была даже одна почти шутливая мысль, пробившаяся сквозь страх, напряжение и осторожность, что скоро они выползут где-нибудь с другой стороны этой планеты. Потом вдруг его змеиные глаза уловили еле заметный проблеск, отчего он даже остановился.
Его враг напал внезапно, именно в тот самый момент, когда Ол пытался поймать блик, мощные кольца змея оплели его длинное тело, и огромный черный зуб уже целил в его так некстати подставленную шею. На конце изогнутого зуба застенчиво блестела (!!!) капелька яда – все-таки они и правда уже близко к поверхности. Но это ликование захлебнулось в бесконечном потоке ярости, в котором было трудно разобрать, какая часть кому из соперников принадлежит. Мгновенно поменяв форму и став каким-то млекопитающим хищником, Олорин выскользнул из смертельного обхвата и сам набросился на жертву, забыв про свои человеческо-магические способности. Уже инстинкт подсказал выход – он, мощным усилием воли, сжал воздух и пространство вокруг врага, но секунды забытья хватило Барлогу, чтобы уйти от ужасной магии – он опять пустился в бегство.
Там, еще до того, как они выбрались в обжитые гномами пространства, характер преследования изменился. Теперь Олорин гнал свою жертву. Ему не нужно было больше выживать, он чувствовал поверхность, но связь, образовавшаяся во время полета, продолжала держать их вместе. Бывает, мгновениями, разум его мутился, и он забывал все те имена, которые приобрел в этом мире, забывал привязанности и цели; сквозь пелену усталости, гнева и жалости вдруг проступали какие-то другие, давно забытые образы, лица, имена. Иногда он даже не мог понять, кто он такой и что делает в этом месте, зная лишь одно – ему надо преследовать и убить Врага. Порой он улавливал мысли врага, мчащегося впереди – разрозненные образы непонятно какой жизни, урывки воспоминаний о чувствах, весьма отличных от злобы и страха, - и путался, до того они были схожи с его недосягаемыми образами и воспоминаниями. И тогда их бег замедлялся до того, что они почти брели друг за другом, опутанные мозаикой непонятых мыслей и обрывками, казалось бы, чужой памяти. Они меняли свой внешний вид в соответствии с бесконечной кашей в голове, и лишь смутные очертания в единичных отблесках пещерной тьмы отражали этот процесс. Через некоторое время уже было не понятно, кто за кем гонится, так как они слились в своих чувствах и мыслях – это было что-то потерянное, испуганное, одинокое и, в результате, жестокое, не милосердное и защищающиеся от внешнего мира. Защищающееся даже от самого себя и к себе же жестокое, друг к другу, к каждому…
Прошла бесконечность, и то существо, которым было оба врага, вышло в просторную залу, обработанную маленькими умелыми руками подгорных существ (естественно, оно не помнило их названия). Там было гораздо светлее, и противники на время ослепли от скудных лучей, пробивающихся из щелей. Когда из глаза чуть привыкли, они увидели друг друга, и каждый бросился на своего Врага: у каждого было отдельное тело, отдельные когти и зубы, отдельные гибкие хвосты и острые крылья, отдельные шипы и броня, чешуя и шерсть, но … единое сознание. Он чувствовал, что это именно его лапа летит на встречу зверской роже из подземелья, что именно его протыкают шипы вражеского хвоста. Он взвыл и понял, что существует отдельно. Думать не было времени, и он применил временную фугу, дабы избежать смерти – переместился на минуту вперед и на шаг в сторону – и тут же ударил: и телом и магией. Противник, взвизгнув, отступил. Он нападал и мчался за врагом, чтобы напасть. Мчался, бежал, шел – силы таяли, как льдинка в ладони. Враг тоже заметно сдал – его аксессуары, помогающие в битве, исчезали, он истончался и еле брел. Когда они были у подножья лестницы, его поразила мысль, что это явно что-то знакомое, но сил думать дальше и вспоминать уже не было. Начался долгий подъем.


  ♀

- Слушай, Игдрасиль, а разве в твоем лесу, таком огромном, нет, кроме меня ни одного другого Исстари?
- Почему же, Оли? – она задумчиво провела рукой по кустикам каких-то лесных ягод. – С чего это ты взял?
- Ну, как же? Я не видел еще ни одного другого существа похожего на меня!
- Какой ты все-таки забавный. Ты что, общаешься только со мной, есть ли в моем огромно лесу хоть одно лицо любой наружности, с которым ты общаешься? – приподняв бровь, спросила она. – Стой, не отвечай, с тобой и так все ясно – твой внешний вид выдал тебя с головой. Небось, я у тебя для разговоров, а нежно любимые тобой лисы – для развлечения. – Она сильно рванула,  и кустик оказался в ее руках, с длинного корневища ссыпались комочки земли.
- Так я здесь и, правда, не один? – он присел рядом, заинтересовавшись ее делом.
- Безусловно. – Она искала следующую жертву своей прополки. – Ты не первый, кто свалился на мою голову, - она задумчиво улыбнулась, - некоторые приходили извне Леса, некоторые, как ты – появлялись, некоторые – искали, искали и осели здесь, а некоторые до сих пор проходят мимо. Присмотрись. Они не обязательно похожи на тебя или на гуманоидов внешне, но есть нечто, что вас всех объединяет, помимо происхождения. Ты уже научился чувствовать Лес, так научись же чувствовать его обитателей.
- Спасибо, Игдрасиль, я, правда, чувствую себя каким-то глупым. А почему они сами не захотели со мной знакомиться? Или это не принято?
- Да нет, почему же, все принято. Лес огромен, и многие, особенно приходящие по собственной воли, ищут здесь уединения – те, кто хотят компании, обычно тусуются в Городе. Может быть, с тобой даже знакомились, но ты не заметил, ты ведь искал чего-то особенного. Тебя здесь уже многие знают, даже травы шепчут мне о тебе.
- Ну, хорошо, я подумаю… Кстати, Игдрасиль, зачем ты выдергиваешь эти кусты?
- Мне они надоели…



♀

Шаг, еще шаг – серые, истертые временем и многочисленными ногами ступени лестницы вьются вокруг черной оси пустоты. Некоторые ступени отсутствуют, поэтому приходиться напрягаться и прыгать, некоторые упираются в подошву острыми камнями и остатками штукатурки, некоторые отполированы до степени скользкости и на них надо быть вдвойне бдительным. Там, впереди, шуршат такие же неровные шаги его врага, и он тоже устал, но продолжает двигаться, значит двигаться и подниматься надо и ему. Тяжело. Воздух становиться все свежее и разреженнее, в голове проясняется – она звенит какой-то неведомой раннее пустотой, единственное, что в ней есть – не потерять бдительность и не свалиться в пустоту тех тысяч пройденных ступенек по левому плечу. Сколько их там – никто не считал ступени этой сторожевой башни, но она расположена на самой вершине Мглистых гор, а начинается из нижних уровней Мории. Шаг, еще шаг – к вершине, к солнцу, к свободе от сковывающих каменных границ; вперед, за врагом, вперед – за жизнь и возможность существовать…
На этих серых бесконечных ступенях, освещаемых из щелей солнцем, он вдруг остался один – враг, шагающий впереди, перестал быть его частью. Он понял, что Барлог – это просто другое существо, которое загнала наверх та же жажда жизни. И так же, как у Ола, у Барлога билась теперь лишь единственная цель – выжить, несмотря ни на что.
Все больше света было на лестнице: то ли начинался новый день, то ли все ближе к поверхности они были, все четче были видны выбоины и потертости ступеней, шероховатость стен. Само помещение сужалось, ступени в испуге жались к стенам – идти, несмотря на освещение, становилось все труднее. Там, на верху уже видна была сторожка – маленькое пустое пространство под куполом на самой вершине горы.
Барлог оказался на верху первым, и он уже ждал Ола. Белый маг знал об этом, но мало чем мог сейчас ответить: свой меч он где-то потерял, магическая сила покинула его еще раньше, да и физической было только чтобы идти. Но все же он сделал последний шаг. Враг накинулся на него, сверкая вновь появившейся злобой и яростью.
В этот самый миг, как озарение, Олорин вспомнил те видения, ту жизнь, которую жил когда-то и которую жил когда-то Барлог. Он взглянул на врага – это самое воспоминание о давно забытом остановило когтистую лапу и шипастый хвост – там, на глубине огненных глаз Ол увидел вдруг боль, отчаянье и беззащитность. Все, что еще было в Олорине – крупицы магических, физических, духовных и прочих сил, - слились в один бесконечный порыв, луч, протянувшийся к его врагу… к лучу его врага. Ослепительная молния ударила в древний наблюдательные пост, где двое Исстари целились в друг друга. На миг (или целую вечность?) все замерло.
Тогда, сквозь сияние и шум, бушевавший вокруг него, он вдруг отчетливо увидел все то, что раньше составляло для него покрытую мраком тайну. Его звали Джуффин. Еще был Макс, очаровательный и неунывающий; прекрасная Сотофа и далекая жена. Все мгновения: нежная, бархатистая коленка, робко выглядывающая из-под одеяла; растерянное лицо друга; раскатистый, тяжелый баритон учителя; тепло рук жены и матери; да, в конце концов, какие-то пугливые серые глаза незнакомки в толпе, - все это промелькнуло за доли секунды в его сознании.
Там, где сходились силы противников, и откуда рождалась молния, в то же самое мгновение разверзлись Врата. Они оба, погруженные в свою воскресшую память, знали, что это за ВРАТА – шанс вернуться туда прямо сейчас, шанс уйти и найти своих друзей, родных, свою страну и свой мир. Прошлая жизнь, ее воспоминания, сошлись в каждом с тем, чем жили они сейчас. Зверь зарычал, начал отступать в испуге и ярости – Олорин видел это и…
Он толкнул его – через руку прошла дикой болью энергия ненависти и злости. Пошатнувшись, не прикрываясь, Олорин упал на ледяное, оплавленное месиво камней. Его враг, как видел он, пока лицо не достигло земли, прошел в ВРАТА, беззвучно переставшие существовать в эту же минуту. Олорин, который был Джуффином, остался лежать на самой высокой точке Мглистых гор – один, без сил, без надежды…




♀

Рассвет над морем застал его еще бодрствующим. Наверное, когда-то он и видел подобное зрелище, но сейчас это действие захватило его целиком: нежные, розовые лепестки, окрашенные оранжевым и желтым, постепенно разворачивали алый, бушующий бутон восходящего солнца. Весь горизонт, вся неспокойная поверхность моря была занята этой великолепной, бесстыдной игрой цветов. Как завороженный, он сидел на лугу, вдыхая влажный, свежий запах только что проснувшихся полевых трав и цветов. Все это разительно отличалось от того, к чему он привык в лесу. Другого Исстари он почувствовал сразу.
Соленые брызги пенной воды окатили его с ног до головы. Зашипев, он выгнул свою спину, приготовившись к бою. Кончик пушистого хвоста задергался. Вокруг не было ни кочки, ни дерева, к которым можно было бы прислониться. Забавно, вокруг не было ни единого человека или существа, от которого стоило бы защищаться. Иного Исстари он продолжал чувствовать всеми своими хищными чувствами.
Его опять окатили соленой водой, и он понял, что его холеная нежная шерсть свалялась в неприятные липкие катышки. Он лег на сырую землю, стараясь скрыться в густой траве – искусство прятаться было его коньком. Белый кончик его хвоста по-прежнему выдавал его настороженность. Он явственно слышал заливистый хрустальный хохот.
Третий раз шаливший Исстари промахнулся. Он и правда был мастером маскировки, поэтому через секунду после нападения уже прижимал своей лапой какое-то прозрачное аморфное существо, переливавшееся и чуть-чуть дрожавшее, как желе. «Здаюсь» - продолжая смеяться, произнесло существо. Олорин превратился в человека.
Медуза тоже. Напротив Ола сидел, скрестив ноги, человечек небольшого роста, корявый и какой-то непропорциональный. Он заразительно и беззастенчиво смеялся, и Ол, не выдержав, присоединился к нему.
- Привет, ты кто такой? – отсмеявшись, спросил незнакомец.
- Меня зовут Олорин…
- Да уж, бесполезная информация, - не дав договорить, продолжил Исстари. – Хорошо, а что ты здесь делаешь?
- До того, как ты окатил меня водой, сидел – восходом любовался.
- Ну ладно, потише. Я не хочу обидеть. Я здесь что-то вроде правителя. Меня зовут Ульмо, может, слышал? – столько наивной гордости было в его словах, что Ол даже хихикнул.
- Ты правитель где, здесь на лугу, или еще где? Не слышал я про тебя.
- Фу, глухой. Обо мне все знают, я герой, одно время за самого Мелькора воевал, а потом против него. Я правлю не здесь на лугу, глупенький, а на побережье, да и правлю – слишком громко сказано, просто управляю. А по-настоящему могу разгуляться там, далеко-далеко от берега: вот там-то я командир и начальник, а здесь за всем следить надо. Жена ругается, когда порезвиться, погулять хочется. Поэтому не здесь, не на берегу. Ты, кстати, как насчет погулять, порезвиться? У тебя жены, часом, нет?
- Нет, нет, никакой жены! С удовольствием, тем более в море – там, наверное, здорово. – Жизнерадостность и какая-то детскость Ульмо была очень заразительно, и Ол поддался обаянию морского странника.
- А ты плавать то умеешь? Под водой когда-нибудь бывал?
- Нет. Насчет плавать – не знаю, я не так уж и давно здесь, я еще не знаю, что я умею, а что – нет. Здешнее море я вообще вижу впервые.
- Бог ты мой, такой юный! Великолепно, будем зажигать вместе! – встав на свои коротенькие ножки, Ульмо запрыгал вокруг Олорина. – Пойдем, пойдем, я покажу тебе свой дворец, я покажу тебе свои сокровища, пойдем! Там, правда, здорово! Между прочим, ты к какому Валару ближе?
- Я с Игдрасиль живу, в лесу.
- А, жалко, я, было, думал, что ты скитаешься, полюбил бы море, был бы вместе со мной, я бы тебя на дочке женил. У меня дочери красивые, да и Посейдон, тоже, мужик мировой: и погулять, и повоевать, и расслабиться со вкусом умеет. Переходи к нам, а чего? В лесу же скучно, делать там нечего, а у нас – красотища, раздолье, сила! – Он сбежал по еле видной тропке в скале, отделявшей луг от берега моря. Олорин даже удивился, как существо с такими кривыми маленькими ножками не разу не оступилось и не спотыкнулось, несколько раз он сам позорно скатывался по камням.
Уже зайдя в воду, Олорин понял, что знает, как надо плыть – неведомая память, скрытая от него, подсказывала движения телу, и не только человеческому (на ходу он пару раз менял облик). Пофыркивая, он плыл за своим новым знакомым, еле успевая, тем более что на воде поднялись довольно неприятные волны. В какой-то момент он понял, что Ульмо начал погружаться, но та же загадочная память подсказала ему, что он не может этого сделать. Вдруг рядом с ним показалась девичья голова. Очень красивая. Зеленоватая кожа и голубые глаза выдавали в ней жительницу морской стихии, также как и длинные водорослеподобные волосы.
- Что, мой муженек пригласил тебя в гости? Ты – Олорин?
- Да, но я не могу спуститься туда.
- На самом деле это просто, поэтому он и не подумал, что ты можешь этого не знать. А я подумала. Смотри и повторяй за мной, главное, не бойся воды. Ты же не боишься?
- Угу. – Он внимательно смотрел на девушку…

   ♀

Галадриэль бесшумно, как все эльфы, шла по чуть заметной тропинке, причудливо вьющейся между редкими осколками скал и, напротив, достаточно часто встречающимися древними буками и вязами. Солнечные зайчики проникали сквозь листву, путались в золотых волосах Владычицы, что вызывало легкое и пенящееся, как щекотка, веселье. Несмотря на то, что Война была в самом разгаре, в этот день мысли о судьбах мира упорно обходили стороной Утреннюю Звезду эльфийского народа. Она чувствовала себя если не девочкой, то, по крайней мере, юной эльфийкой, только вступивший на материк, не имеющий еще ни мужа, ни детей, ни народа.
   И все-таки хоть одна судьба, но волновала это воздушное существо, идущее по тропинке. Загадочный и древний маг сейчас находился у нее на излечение и ждал ее там, в конце пути. Это место было удивительно безэльфно, т.к. единицы знали о его существовании: это были личные, если можно так выразится, владения Владык. Редкие скалы, как уже говорилось, присутствовали здесь, образуя чудесный, шумный водопадик с безымянной речкой, за поворотом уходящей под землю. Рядом, на небольшом по высоте и достаточно обширном по площади уступе была организованна одна из самых замечательных комнат Владык. Стенами и крышей ей служили тесно переплетенные ветви вековых деревьев. Изящная, столь немногочисленная у лесного народа, мебель украшала «помещение». В дальнем конце, в небольшой пещерке было устроено ложе. Сладкие воспоминания полились в душу Галадриэль: она юна и ее муж, такие влюбленные, вьют это уютное гнездышко…
Из-под зеленого пушистого одеяла раздался легкий вздох. Галадриэль оглянулась и застыла. Привычные, казалось бы, гендальфские глаза, но необычно удивленные и широко раскрытые уставились на нее. Удивительным было то, что глаз был сплошной радужкой, без зрачка, бордово-коричневого цвета, но сейчас ей это не показалось главным. Ее заворожила их глубина и красота, казавшаяся продолжением естественной прелести окружающей природы и этого летнего дня. Одна бровь насмешливо поползла вверх, и раздался необычно теплый и томный голос:
- Добрый день, волшебница!
Загипнотизированная, она подошла к нему поближе. Странный аромат, одновременно и цветочный и какой-то пряный, поймал ее в свои сети. Без бороды, с собранными в хвост волосами, Гендальф вдруг перестал быть столетним стариком. Он пошевелился, и она опять перевела взгляд на его глаза. В них уже бушевало пламя, затягивающее все глубже и глубже внутрь этого нечеловеческого и неэльфийского ярко-рыжего зрачка. Галадриэль, давно не испытывавшая ничего подобного, почувствовала, как тело ее, уже, по идеи, не молодое, наполняет давно забытая истома, несущая вместе с тем такой любимый некогда волшебный жар куда-то вглубь. Манящая, давно не посещавшая ее губы улыбка и взгляд из-за полуопущенных ресниц, как диковинные бабочки, спорхнули с ее лица в поисках ответа…   

♀

Сколько он провел времени в подводном дворце Ульмо, посчитать было также трудно, как определить, сколько времени он вообще провел в этом мире, но как всегда это было абсолютно не важно. Как и обещал этот водяной, в подводном царстве было весело, тем более сам хозяин был весьма разборчив и разнообразен в развлечениях. Несколько раз они наведывались в Город, знакомились с другими Исстари, участвовали в вечеринках, гуляньях и всевозможных обсуждениях – конференциях по всевозможным темам и вопросам. Олорин достаточно быстро оброс новыми знакомствами, домами, навыками и стал весьма популярен. К его словам прислушивались, и он чувствовал гордость, но продолжал гостить у Ульмо. Не то, чтобы ему нравилось под водой (напротив, постоянные сумерки, влажность, духота и ограниченность, связанность движений угнетала его), но сам Ульмо, его семья стали очень близки для Ола. Несколько раз радушный хозяин пытался посватать Олу своих дочерей, но лесному страннику эти леди казались пресными и не интересными (тем более их рыбьи хвосты вызывали скорее желание поохотиться).
В то утро, очередное из многих других, он плыл наверх, встречать солнце – это единственное зрелище связывало его с поверхностью, родным лесом. В последнее время, это становилось единственным зрелищем также, которое приносило удовольствие само по себе, так виды подводные уже утомили Олорина. Он плыл сквозь толщи воды и вспоминал Лес утром, до рассвета. Тот тоже был темен, но темнотой иной. И влажен, но другой, манящей влажностью. И еще загадочен, привлекателен, свеж. Он тосковал по тонким веточкам, хлещущим его во время бега, по мягкому мху, пружинящему под конечностями, по ароматам, которых под водой быть не могло, по звукам, которых там никогда не было. А еще по Игдрасиль.
Он вспоминал, почему сбежал. Он вспоминал ее руки, ее стан. Он вспоминал то, что он сделал, и как он это сделал. Он не чувствовал более той страсти и помнил ее слова о том, что она тоже этого хотела, но это не прощало его. Это полубогиня была ему как мать, и то, что он совершил, было и как богохульство, и как инцест, и ему это не нравилось. Очень не нравилось.
Поверхность была уже близко. Мокрая холодная пленка воды облепила лицо и свежий живой воздух (не наколдованный) ворвался в легкие.  Далеко на горизонте светящаяся полоска разрезала море, и небо на две отдельные друг от друга части. Он приготовился смотреть, и не потерять ни мгновения этого зрелища.
Вдруг мощная сила подхватила его, перевернула, встряхнула, закружила… Он испугался, очень испугался, более того почувствовал панику – мгновенную, как вспышка молнии. Через мгновение он оказался на деревянных досках, вскочил – у него уже была шерсть, стоявшая дыбом, сухая и искрившая от напряжения.
- Хей, не подожги мой корабль! Тише, тише… Ни фига себе, посмотрите только, что мы выловили. Это же натуральный Исстари. Только эти сумасшедшие маги могут так быстро превратиться из мокрого человека в сухого зверя. Мы же тебя спасли, дурак. Нет уж, не рыпайся, ты сам не знаешь, что с тобой произошло – тебя явно околдовали ундины – эти морские сирены, эти двуликие шакалы океана. Они же погубят тебя. Уж я-то вижу, ты – сухопутное существо. Не волнуйся, я все сделаю, ты скоро оклемаешься. Сейчас ты поспишь, а на земле я тебя выпущу.
С этими словами, незнакомец, на котором, наконец, сосредоточился взгляд Олорина, наложил неуклюжее усыпляющее заклятие. Ол уснул.
- Ну вот, дружок, мы и приехали. Хотел бы я отвести тебя на остров Великих Валларов, да не могу – долго это, боюсь, не выдержишь, так что давай, резвись здесь.
- Хм, - первые минуты в обществе этого бородача довольно быстро вернули в память последние события. – Подождите, я вполне способен разговаривать. Я все помню. Меня зовут Олорин. Ответе мне, пожалуйста, на пару вопросов. – Ол решил быть предельно вежливым, дабы не возникло и тени сомнения в его сознательности. – Кто Вы, для начала?
- Я – Кирден Корабелл. Я вожу тут эльфов – туда сюда, - бородач даже хихикнул. – Меня эльфы как раз и называют так, а тебя кто?
- Меня тоже назвали эльфы. Я жил у Игдрасиль сначала, а потом – у Ульмо. Ты куда меня привез?
- О, великий Эа, какая ошибка, я очень сожалею! Это мир Средиземья, другой мир. Прости, брат, не понял сразу. Поедешь со мной обратно?
- Да ладно, раз уж оказался тут, то обратно уже не поеду. Тем более меня готовили для работы здесь…
- Что? Ты эмиссар? Так это же меняет все! Это судьба! – Бородач явно был горд собой: он послужил вестником самой судьбы, он сам стал Судьбою для кого-то.
- В некотором роде так и есть. – Олорин улыбнулся.
- Тогда тебя надо подготовить. Есть некоторые ограничения, о которых ты, наверное, знаешь. Тебе надо принять определенный облик. Тем более, ты непостоянен в виде и  склонен все время меняться. На, надень это кольцо. Ты будешь очень быстро стареть, но не бойся – у этого ограничения есть свои плюсы: уважение местных, узнавание в определенных кругах и спокойствие возраста; и потом, знаешь ли, конфиденциальность все-таки – так мы все друг на друга похожи, непонятно сколько нас. Кольцо снимать не рекомендуется до возвращения на Валлароквента. И вообще старайся не показывать свои способности и силу при местных обитателях – все-таки это не наша территория. Вот. Будь аккуратен. Не лезь на рожон, постарайся как следует разведать обстановку: сначала пойми в чем дело. Что еще? А, да, начни с города Осгиллиата – он считается крупнейшим центром человеческой культуры, там также сосредоточились интересы нескольких эльфийских кланов, представлены гномы. В общем, это некий центр. Также интересны поселения эльфов в Дольне, Лориене и Лунном лесу. Крупнейшее поселение гномов – в Мории. Людей много, в них я разбираюсь плохо, так что будешь искать сам. Вроде все. Кому передать, что ты прибыл?
- Валару Леса. 





♀

Он еще видел на берегу своего белого коня. Его маленькие друзья испуганно жались к его ногам, и он защищал их от ветра. Кирден вел корабль на остров Валларов уверенно и привычно, поэтому он мог успокоить своих спутников – морской Исстари проделывал этот путь совсем не в первый раз. Море было неспокойно, небосвод затянули тучи. Была ночь. Он уезжал из Средиземья, скорее всего навсегда. Душа ныла.
Ему казалось, что покинуть это место, когда все будет законченно, - достаточно просто. Но он ошибся. Его великолепный конь, потайные местечки, опекаемый народец (для которого он был таким же Хранителем, как Валлары для своих подопечных). Сейчас, стоя на палубе, он уже не мог вспомнить подробностей свой бытности на Валлароквента, только смутное «там хорошо, а здесь плохо» уже долгие годы поддерживало его, когда становилось совсем туго. Там, где «было плохо», было гораздо ближе и понятнее. Там он успел прожить целую жизнь, не раз терпя поражения, ошибаясь, теряясь, находя и обретая. То, что в начале было лишь заданием, стало смыслом и его собственной целью, поэтому он, в отличие от своих братьев, не покинул в беде этот мир. Теперь же его терзали сомнения: он хотел посмотреть, как будет править Арагорн (его друг и ученик); он чувствовал себя не нужным там, в том новом мире людей и только людей; он боялся – не знал, что ждет его на Светлом Острове, совсем как его низкорослые друзья.
Они прошли порог незаметно даже для него. О том, что корабль плыл по морю уже другого мира, свидетельствовало лишь расчистившееся небо. Другое, уже забытое, небо; другие, уже давно забытые звезды – все это смущало, звало и тревожило. На горизонте, под яркой звездой, проступали контуры берега – давным-давно забытого и утерянного. Что ждало его там? Он мог вспомнить те чувства, которые обуревали его, когда он покидал Лес, когда его увезли от друга, когда он только начал выполнять свою Миссию. Да, он мог их вспомнить, но это были уже мертвые чувства. Поэтому сейчас, стоя на палубе корабля, который некогда транспортировал его к другим берегам, он чувствовал, что плывет навстречу еще одной своей жизни. Предвкушение, испуг, тревога – те эмоции, которые он слышал у Фродо и Бильбо, были и его эмоциями.
Первым его встретил, конечно же, Ульмо. Вода покрылась серебристой коркой и застыла на миг. Кирден возвел руки с амулетом, дабы отразить нападение морского духа, но… На палубе вдруг появился этот кривоногий маленький человечек, который молча, с каким-то остервенением бросился к Гендальфу. В паре метров он растерянно остановился и сказал: «Ну, друг… даешь!». Гендальф обнял его. Из глаз белого мага покатились слезы, Ульмо тоже плакал. Потом они вместе расхохотались. Они смеялись долго, немного истерично, переходя в заливистый смех радости.
- Великий Эа, ну ты даешь, Ол, - все повторял Ульмо, - выплыл на пару часов полюбоваться восходом, а сам… - смеялся он вместе с Гендальфом.
Русалки, тритоны, дельфины стали появляться вокруг корабля, следуя за своим покровителем. Эльфы на палубе с восторгом наблюдали их игру, брызги серебристо-мореновой воды. Кто-то начал тихонечко напевать, дабы не разбудить ночь, царившую над кораблем, и его прекрасный тренированный голос подхватили десятки других, таких же мелодичных и юных голосов эльфов. Из глубин, пронизанных волшебным сиянием, им вторила необычная музыка морских существ. Под этот аккомпанемент старые товарищи делились событиями, впечатлениями, воспоминаниями. Олорин знакомил Ульмо со своими друзьями, ему хотелось, чтобы те отношения из прошлого и те отношения, которые он вез с собой, срослись, стали одним целым.
- Ну, ты, что, решил? Может, теперь ты останешься здесь, у нас? Ты же помнишь, у нас здорово! Ты можешь вернуться, мы тебя тут ждем!
- Да, Ульмо, я и, правда, решил. Решил уже тогда, но не смог сказать. Понимаешь, я остаюсь на берегу. Мне там лучше, я не люблю море, я не люблю сырость, а общаться… Ведь от того, где я живу и с кем, наше общение не зависит. Мне надо искать свой путь, а не повторять твой. Все эти годы, что я провел в Средеземье, я жил собственной жизнью, без Игдрасиль, без тебя. Конечно, я совершил дикое количество ошибок. Я дружил с Врагом, и понимал его правду, я метался, я сомневался, я бился против Врага – я делал много того, что было правильно, и много того, что можно осудить. Но я делал это не потому, что ты мне много раз рассказывал, как это происходило с тобой и не потому, что к этому меня готовила Игдрасиль. Мне просто так нравилось. И ты знаешь, я ведь теперь знаю, откуда я, представляешь! Я знаю, как меня звали, кто меня родил, чему учился и как туда вернуться, но и этого я пока тоже не хочу, представляешь!
- Ну, ты даешь, то есть как: знаешь и не хочешь возвращаться. Ты же всегда говорил, что если узнаешь, кем был раньше, проклянешь Благословенный Остров, и уйдешь отсюда. Неужели у тебя была такая дерьмовая раньше жизнь?
- Нет, хорошая жизнь была, но это из той же песни – вернуться и прожить чужую (пусть даже свою, но уже прожитую) жизнь невозможно, можно двигаться только вперед. У меня еще остались обязательства в этом мире, и, более того, видишь Владычицу?
- Хм, эту эльфийку, которой ты меня уже трижды представил? Ты наконец-таки собрался жениться? Не верю!
- И правильно делаешь. Она и правда владычица своего клана, у нее есть муж, дети, внуки и целый народ, которым надо управлять… - Он хитро улыбнулся, - Но она красивая!
Ульмо расхохотался вновь, эльфы пели на палубе, двое хоббитов прикорнули невдалеке от друзей-магов, русалки и дельфины выскакивали из воды, сопровождая судно – занимался рассвет. На горизонте вырисовывались уже весьма видимые очертания Благословенного Острова.

На этот раз его появление на этом куске суши сопровождалось скрежетом, стонами рей и вант, глухим ударом деревянного бока судна о причал. Он стоял на корме. Рядом, прижавшись к нему, стояли хоббиты. Чуть позади – прекрасная женщина, ушедшая от мужа ради него. На корабле и берегу его ждали друзья и знакомые. В этот раз он уже знал, что ждет его, он знал этих людей, этих эльфов, этих богов, в конце концов. Но…
Может быть, он и правда странник, любящий путешествовать без одежды и без памяти, как осенний лист?
Именно сейчас он почувствовал себя как отдельного от всего, отдельного от любой из своих жизней, отдельного от любого из миров. Тот ветер, что когда-то толкнул его в спину, дул ему в лицо, и он узнал этот ветер – кисловатый привкус тоски, горький вкус свободы, свежий – одиночества, – он сопровождал его в любом из миров, любой из жизней и от него нельзя было убежать, как он убедился, даже в забытье. Но он решил попытаться еще раз.
В тот момент, когда корабль, вздрогнув, прижался к берегу, он взмахнул рукой: весь этот мир, все вокруг вдруг приобрело вид прекрасной, талантливо нарисованной картины. На кончиках его пальцев стало образовываться заклинание, заклинание Врат. Вместе с трепетом деревянной обшивки, заклинание захватывало его тело, и вот-вот должно было сорваться с губ первыми словами.
Он увидел ее. Сначала он заметил огромный аморфный силуэт ее спутника, белым пятном нарисованный на причале в его картине. А потом только, открывая рот для Слова, ее, ее глаза. Они были серыми. Они были испуганными и восхищенными. Он уже видел ее глаза раньше, и… Он не произнес Слова и не закончил заклинания. Врата…
Врата распахнулись в его душе. Весь тот мир, который он только что перечеркнул, все его чувства на миг застыли и взорвались новыми красками, новыми цветами. Потом фейерверк потускнел, и он опять стоял на корабле, чувствуя подле себя хоббитов, вокруг друзей, а за спиной – женщину, ушедшую от мужа и народа ради него. На берегу, сопровождаемая крылатым вестником Менве, Валлара Ветра, стояла девушка, понявшая, что он собирался сделать.
В этот раз он не позволил ей затеряться в толпе. Он подошел к ней, оставив позади свои привязанности и якоря в этом мире. Она стояла и ждала его. И смотрела чуть лукаво, и чуть настороженно. Но не убегала, не скрывалась. Несмотря на то, что можно было ориентироваться по ее проводнику, возвышающемуся даже над стройными высокими эльфами, и легонько светящемуся, он шел именно к ней.
- Простите, - сказала она, - Вы не подскажете, этот корабль приплыл из Средиземья?
Он кивнул, немного растерявшись.
- Понимаете, нам надо встретить одного Исстари, который предположительно должен вот-вот приплыть, его зовут Олорин. Может быть, Вы знаете, как его найти?
Ему нравился ее голос, в нем переплетались нотки наивности и бархатный проникновенный тон:
- Да, я знаю, - протянул он, продолжая гипнотизировать ее. – Он приплыл на этом корабле. У Вас к нему дело? Я – его близкий друг, я помогу Вам найти его. Может быть, Вы расскажете, что подтолкнуло Вас искать его в этот миг, когда он явно должен радоваться и наслаждаться встречей со своими друзьями и близкими? – он даже рассмеялся про себя от получившейся фразы, но сумел не выразить этого внешне, просто напрягся в ожидании ответа.
- О, Вы правы, это несколько бестактно, тем более что мы с ним не знакомы. – В ее глазах явно прибавилось интереса именно к нему, - Да, у меня к нему дело, - ее тон стал заметно суше, и глубина несколько исчезла из ее голоса. – Он должен был сопровождать опасного преступника, которого с момента его прибытия на берег Острова мы должны препроводить в места дальнейшего заключения до момента разбирательства, назначаемого Валларами. Сам Олорин так же должен будет подготовиться для речи на этом разбирательстве, так как долго изучал, подобно другим Эмиссарам, деятельность Саурона. Теперь Вы понимаете, почему я не могу ждать, и поступаю так неучтиво.
Он кивнул. Какая-то тоненькая ниточка пронзительным звоном среагировала на ее слова. Он вздохнул. Посмотрел на ее спутника. Он, подобно всем своим братьям, был бесстрастен, точенное и правильное лицо его не шелохнулось во время их разговора, светлые кудри развивались в такт морскому ветерку. Огромные глаза, не моргнув, ответили на его взгляд и, чуть улыбнувшись, ангел наклонил голову. Удивительно, при такой ее интуиции, позволившей угадать его намерения, она не поняла, что ищет его, тогда как другим Исстари это было ясно, как свет солнца.
- Извините, что сразу ввел Вас в заблуждение. Олорин – это мое имя. Да, я привез Саурона, правда, забыл об этом после битвы, иначе бы появился гораздо раньше. Я с удовольствием передам его вам, но я хотел попросить вас об одном одолжении. Могу ли я сопровождать Вас до Города?
- Вы сомневаетесь, сможем ли мы доставить заключенного? Притом, что Вы сами забыли о его существовании, как Вашего пленника! – она даже хихикнула, заговорчески посмотрев на спутника. Тот неожиданно широко улыбнулся, приосанился, посмотрел на Ола, зашуршав, расправил свои крылья, нахмурился, надменно вскинув бровь, достал из складок своего белоснежного одеяния широкий огненный меч. Шум на площади поутих. Ангел взмахнул мечом, размахнувшись, над головами ближайших соседей. Эльфы, испугавшись, поприседали, маги направили жесты с заклинаниями в сторону бушующей фигуры.
- Простите, - пророкотал мягкий голос, - это демонстрация.
Он увидел Фродо с мечом, бегущего к нему на помощь и испуг в глазах Галадриэль. Тут и ему пришлось извиняться, после чего он все-таки предложил представиться и представил своих друзей. То кольцо, с огненным рубином, которое он с некоторых пор стал считать своим, и которое с начала новой эпохи людей в Средеземье стало темницей любителя украшений, было торжественно передано в руки ангелу, под обещание сопровождать их компанию в Белый Город. Как ни странно, ангел передал кольцо девушке, надев его на ее палец. Она была ведущей в их паре.
Он понял, что не зря здесь считают Менве верховным Валларом: вихри противоречивых чувств, мыслей, действий закрутились вокруг него. Он не знал, что предвещало знакомство с этой девушкой, почему он видел ее глаза раньше, как они будут общаться дальше, но… Нет в этот раз он не позволил ей раствориться в толпе, не ожидая и не предугадывая, что может принести это знакомство в будущем…   
Письма

Остается во фляге невеликий запас,
И осенние флаги зажжены не про нас,
Вольным вольная воля – ни о чем не грущу,
Ветром в чистое поле я себя отпущу.
Так откуда ж на сердце вдруг такая тоска –
Жизнь проходит сквозь пальцы
Желтой горсткой песка.
(С. и Т. Никитины «Страна не пожалеет обо мне», песня).


1

Хм, ну вот!
Привет.
Меня зовут Немье. Или Немьер. Это английское имя, поэтому «Р» на конце иногда не читается. Я – Владычица Озера. Однажды я уже рождалась.
Это вступление.
Наверное, вы не знаете кто я? Забавно, имена короля Артура, Мерлина, Ланселота и прочих других давно и хорошо известны людям, так же как и имена королевы Гвинивер, Изольды, Эниты – их возлюбленных. Я жила в том же веке и, подобно моему возлюбленному, не умерла не только в умах окружающих, но и в физическом плане. Хотя нельзя сказать, что я жила полноценной жизнью все это время: следить за спящим, сторожить его сон, сторожить его покой, окруженный магическим коконом – каждый сочтет это за некую разновидность смерти. Можно сказать, что это был мой личный долгий-долгий сон, где мне снился мой любимый, чей сон я сторожила. Поэтому можно не преувеличивая сказать, что я родилась заново. Уже совсем в другом мире, чем тот, в котором я засыпала. Мой возлюбленный сбежал из нашего укромного жилища (его жажда жизни и самодостаточность всегда поражали меня), и теперь я пытаюсь найти его. Я уверена, как только он увидит мое лицо, он вновь, как в первый раз, влюбится в меня.


2

Я чувствую себя неуютно в этом мире. Я была уверена, что быстро найду Его. Но мир изменился, в нем теперь слишком много людей, живущих по другим законам. Точнее я даже не понимаю, живут ли они по каким-либо общим законам или каждый - по своим собственным. Я живу в этом мире уже лет пять-восемь, и никак не могу разобраться. Первое время я преданно ждала его, мало обращая внимания на слова той супружеской пары, у которой я нашла приют. Сейчас я мало что помню, из того, что тогда говорилось, но они предупреждали меня, что не все так просто, как я об этом думаю, и что придется постараться. Мне казалось, что раз у меня в тот раз получилось все так легко, то и в этот мой загадочный Мерлин сам появиться на пороге моего дома. Но он не появился. Но он не появляется до сих пор, хотя я продолжаю ждать его.
Самое страшное, что сейчас я бы не смогла узнать его в этой толпе. Наверное, у него уже другое лицо, другое тело, другой возраст (как и у меня) и меня охватывает паника от мысли, что он уже приходил, а я его не узнала.
Я смотрю в эти чужие лица и понимаю, что боюсь их. Я видела уже миллионы чужих мужских лиц. Они ни капельки не похожи на людей из моего мира, у них другие заботы, другое понимание мира, другие устремления и представления. Я не знаю, чего от них ждать. Я не понимаю их. Никогда не знала и никогда не понимала.
Впервые я встретила Мерлина, когда он привел к берегу моего озера юного Артура. Сам Мерлин тоже был молод, хотя это мало кто видел, его все привыкли воспринимать в связи с его умом и мудростью, развитыми не по годам. Он попросил у меня меч для своего воспитанника, я отдала его, не раздумывая. Я видела, что этот волшебник так же не знает и не понимает женщин, как я мужчин. Когда потом он ушел творить свое королевство с Артуром во главе, я много думала о нем, собирала сведения, слухи, песни и легенды об этом маге, ступившим на берег моего озера ради друга и воспитанника. Помимо сочувствия и ощущения близости, я стала испытывать к нему уважение, меня восхищали его поступки. Однажды виденные глаза все чаще стали всплывать в моих снах, и в них я видела все больше тепла и надежды. Но реально он больше не появлялся на берегу моего озера, и я стала тосковать по нему. Я решила покинуть место своего обитания в его поисках. Найти его было просто – он был при дворе своего короля. Он узнал меня. Оказалось, что он тоже меня запомнил. Я попросила его научить меня всем премудростям его мастерства. Он согласился. Потом, все чаще и чаще нас можно было заметить вместе. Я была счастлива, но хотела все большего и большего – чтобы он принадлежал лишь только мне одной, он полностью, со всеми знаниями, желаниями – весь Мерлин.


3

Вчера уехал один человек, который каким-то образом вдруг оказался мне близок. Неожиданно это оказалось гораздо болезненнее, чем я об этом думала. Не знаю, понял ли он, что он мне близок? Самые теплые моменты почему-то в моей жизни бывают именно так – при расставании… Не знаю, будем ли мы общаться дальше, не знаю, будет ли в наших отношениях эта же теплота, которая сейчас заставляет меня грустить о том, что я его не проводила, а занималась своими делами…
Я не скажу, что он первый человек, оказавшийся мне очень близким. Но их так мало. И они так быстро уходят. Все они уходят. Близость уходит от меня. Я не умею быть близко. Я не умею быть в отношениях. Мне всегда не хватает сна моего любимого в хрустальной башне. Мне нужен весь человек, мне хочется, чтобы он принадлежал мне полностью, я боюсь потерять чувство.
Когда я читаю про какого-либо героя, и он мне нравиться, я вспоминаю Мерлина, и влюбляюсь в этого героя. Но, к сожалению, в этом мире только такие вот иллюзорные герои принадлежат мне полностью, без остатка: они понятны мне, я их не боюсь, я доверяю им полностью, и они не могут меня предать. Они живут в моей Хрустальной башне.
Не так давно, когда я поняла, что найти Мерлина будет очень трудно, а еще труднее будет построить в этом новом мире с ним Хрустальную башню (вряд ли он вспомнит все так быстро и согласиться спать в ней дальше), я решила, что проще жить с героями книг. Я поняла это по тому, что мне очень понравился один человек, и я стала заигрывать с ним. Он ответил мне, приглашал провести вместе время, а потом почему-то это все кончилось. То ли я ему разонравилась, то ли не выдержала конкуренции со стороны моей подруги.
Я уже не помню, как точно все было. Я знаю, что он мне нравился, и в какой-то момент он стал проявлять ко мне внимание. Я знала, что он не Мерлин, но мне было приятно его внимание. Потом мы какое-то время не общались с ним, а потом он охладел ко мне. Мне не доставало его внимания – это прямо-таки наркотик для меня, если кто-то со вниманием и интересом относиться ко мне. Я почувствовала разочарование, но попыталась вернуть былое. Ничего не вышло. Именно тогда я приняла решение не думать о живых мужчинах: пусть они сами меня ищут; а думать о доступных книжных героях, благо в этом новом мире много книг и много героев.
Ничего я не понимаю… никого я не понимаю… я их не понимаю.
Но книжные герои, в том числе перевранные приключения моего Мерлина – это не Мерлин!


4

Хозяйка умерла для меня весьма внезапно. Я догадывалась, но понятия не имела, что ее жизнь так коротка. Оказалась, что я к ней тоже весьма привязалась. Я поняла это, когда до конца ее жизни осталась всего-то несколько недель. Она очень нуждалась во мне, ее муж не мог переносить вида ее страданий и поэтому отсутствовал. Я мало, что помнила из тех знаний, которым меня учил Мерлин, и вылечить я ее не могла, поэтому просто была рядом, сокрушаясь своей глупости и дурной памяти. Именно тогда я чувствовала необыкновенную близость к этой женщине, которая, можно сказать, подарила мне вторую жизнь. До этого я не задумывалась над этим, у меня никогда не было матери (по крайней мере, я не помню этого), а хозяйка стала мне матерью, но… когда я поняла, что это значит, она уже умерла.
У них с хозяином есть сын. С тех пор, как умерла хозяйка, я считаю своим долгом поддерживать и заменять ему мать. Но, по-моему, у меня это плохо получается. Я вообще плохо приспособлена к жизни вне своей Хрустальной башни. И как это меня угораздило пропустить тот момент, когда Мерлин проснулся и сбежал из башни!


5

 Я чувствую себя такой потерянной, никому не нужной, лишней во всем этом огромном мире, со всеми этими миллионами людей. Я ведь одинока!
Я не могу в это поверить! Я не одинока! Где-то ведь существует мой Мерлин. Ведь, правда? Не могу понять… Я не могу поверить, где-то обязательно должен существовать один единственный Мерлин, который заведомо любит меня, ждет меня и, так же как и я, ищет способ соединиться вновь.
Но с другой стороны, надо признать: я не нашла его до сих пор. Я ищу уже не первый год, но его я не нашла. Более того, я как-то странно ищу – я просто сижу и жду, что он опять возьмет и появится на берегу моей жизни. А он, собака, не появляется. Более того, я жду, что он сам мне скажет, кто он и сам извиниться за свой уход из моей жизни, сам продолжит наши отношения. Мне не нужно будет ничего делать. Мне не нужно будет стараться что-то делать, ведь я уже однажды что-то делала. Я не хочу страдать тем же, чем страдают все эти девушки в этом мире. Он сам должен любить меня и добиваться моего внимания, как бы я не изменилась с нашей последней встречи. Но… Что если он уже забыл, как я выгляжу, что если он уже забыл, что связывало нас вместе? Ведь он так долго проспал…
А вдруг его вообще нет?... Какой кошмар, этого не может быть… Но его может и не быть – он мог вспомнить свое ремесло и смотаться в какой-нибудь другой, неведомый мне мир. Или может быть он встретил кого-то другого, влюбился (не дай Боже), или просто перепутал эту стерву со мной и живет теперь с ней… Конечно же нет, он ищет, ждет только меня, он любит меня и он обязательно существует!
По-моему, самое страшное, … по-моему, я обманываю себя…
Мне страшно…





6

Вчера ночью я лежала и мне вдруг стало очень страшно, не только из-за того, что его может не быть… Мне вдруг стало страшно, что, забыв мастерство Мерлина, я ведь стала смертной. Теперь мой удел жить в этом мире. Это ведь так.
Я лежала на своей кровати и должна была немедленно заснуть, потому что я очень устала и не выспалась в тот день. Но почему-то, в этот раз все эти объяснения не срабатывали. Я чувствовала привычный уже страх и непонимание, отсутствие мечты о Мерлине ввергало меня хаос, уже давно присутствующий в моей жизни, и я не могла заснуть. Вдруг я почувствовала совершенно очевидно, что именно я, с этим огромным нелепым телом (к которому я никак не могу привыкнуть), с тяжелым брюхом, длинными ногами, звенящей головой и напряженными плечами, - именно я лежу на этой кровати. И эта кровать – это не мои шелковые покои изумрудно-зеленой Хрустальной башни, а вполне конкретный рассохшийся диван во вполне конкретной трехкомнатной квартире. И что помимо вещей, которые я сама собирала, сама хотела, в этой комнате также находятся вещи, которые не мои, не отвечают моему вкусу. И, что помимо отношений, которые меня устраивают, людей, которых я люблю, в моей жизни много ненужных мне отношений и людей, на которых я махнула рукой, не стараясь, что-либо исправлять.
И вот весь этот комок из моих телесный ощущений, окружающих меня вещей и моих чувств к разным людям вдруг стал как бы самостоятельной личностью во мне и я поняла, что я за него отвечаю. Это так страшно! Боже мой, вполне вероятно, что я смертна! Кошмар…


7

Сегодня, видимо в тему этих писем, мне приснился какой-то дурацкий сон. Мне приснилось, что я где-то за городом, «на даче», но это не похоже на мою дачу. Это лес. В лесу, в полуразвалившихся домиках мы и живем. Мы – это несколько человек, включая сына хозяйки и его троюродного брата (они очень близки мне, я готова считать их своими братьями). Младший (троюродный) приглашает меня с моей подругой купаться, но я почему-то не могу. Он идет купаться со своей компанией, а мне протягивают кошку, которая рожает, и я вижу, как из нее вылезает котенок. Я не знаю, что мне делать и женщина, протянувшая мне кошку, предлагает помочь той родить. Я не знаю, как я могу это сделать. Каким-то образом (то ли кошка становится очень большой, или я уменьшаюсь) я ложусь к ней на вздутый живот между задних ног, и начинаю гладить его. Мои действия кажутся мне достаточно бессмысленными, тем более, что через некоторое время я понимаю, что перекрываю котятам отверстие. Я оглядываюсь и вижу, что уже почти все котята родились и их очень много. Я не знаю, помогла ли я, но вытаскиваю из отверстия справа последнего. Женщина говорит мне, что ее кошка всегда рожает именно девять котят, что это закон природы: животные всегда рождают одно и тоже количество детей. Я соглашаюсь, и пока она ведет меня, вдруг понимаю, что очень грязная, и хочу искупаться. Я нахожу братьев, и предлагаю им искупаться, но они уже не хотят: старший катается на чем-то, а младший со своей компанией в какой-то хибаре репетирует новую песню. Я иду с подругой. 
Я меняюсь…

8

А может Мерлина и правда не существует?
Ну, скажем, наш кокон был подобен некоторому волшебному космическому кораблю. И я думаю, что жила в этом же мире много лет назад, а на самом деле просто жила в другом мире. И, скажем, этот шар при столкновении с какой-то опасностью взял, да и разбился, например (можно развивать эту тему до бесконечности). И, предположим, Мерлин не убежал, а просто высадился в одном мире, а я – в другом. Такое ведь может быть?
Забавно, мне теперь уже не так страшно от мысли, что, может быть, и нет одного единственного Мерлина. Скорее как-то пусто, и я чувствую азарт. Как будто бы я стала свободнее, когда мне не приходиться думать только о нем. И грустно.


9

С тех пор, как в моей голове бродят эти странные, революционные, я бы даже сказала, идеи, все как-то стало меняться. Время от времени меня посещают ни на что не похожие ощущения. Я как будто бы выныриваю на поверхность жизни.
Например, я еду в маршрутке, и вдруг понимаю, что я еду в маршрутке. Со мной и раньше такое случалось, когда я вдруг особенно ясно начинала ощущать все окружающее меня, и меня чаще всего это несказанно радует. Но. Но, к сожалению, я никак не могу удержать это состояние и просто наслаждаться каждым моментом такого восприятия. Я тут же начинаю об этом задумываться, и теряю эту легкость.
Такое бывает: бывает, едешь в трамвае, или еще где, и смотришь в окно. Окна в общественном транспорте часто бывают запотевшими и грязными (и весьма редко – чистыми). Так вот, садишься, смотришь в окно, а оно запотевшее, протираешь его – и, кажется, мир стал ярче и все, что там за окном, видно великолепно. Но иногда, летом, например, едешь и смотришь не в окно, а в дырку открытого окна, и тогда только понимаешь, что все, что ты видел зимой, был лишь сон, лишь изображение на поверхности грязного (или не очень) стекла. А по-настоящему, что там на самом деле ты никогда и не улавливаешь. Вот.


10

Оказывается, я уже успела населить помещение, где я работаю, своими иллюзиями. Мне это неприятно. Как будто в каше живешь.
Честно говоря, с некоторых пор (как раз с тех самых, как стала увлекаться книжными героями) считаю это свое свойство главным «Врагом народа». Я обожаю и ненавижу свою комнату за то, что там непрерывно, и днем и ночью, живут призраки моих фантазий. Как каша вязкая. Не приносит мне удовольствия сам факт нахождения в своей комнате. Хочу сбежать от туда. И сбегаю, каждый раз сбегаю, а сбежать не могу.
Мои иллюзии – это Мерлин. Это жизнь с Мерлином, ради Мерлина, Мерлином. Жизнь всемогущая, симбиотическая жизнь. Раз за разом: одни и те же волнующие меня сюжеты, которые выдумали другие люди; одни и те же волнующие меня образы, которые придумала не я; одни и те же мелодии, сыгранные и спетые не для меня, - это моя иллюзия. Моя Фантазия.                               


11

Читаю книгу. У меня есть любимый автор. Его зовут Макс Фрай. Мне кажется, он один мог бы понять меня. Его описание другого мира очень похожи на мои воспоминания. Он тоже не жил в этом мире. Хотя куда мне до него. Он талантлив и обаятелен (если верить его книгам и его стилю, что гораздо более достоверно, с моей точки зрения, изложения этих самых книг). А я…
Да, конечно, там в своих иллюзиях-воспоминаниях, я тоже самая обаятельная-привлекательная, а на деле? Что-то я в этом сомневаюсь. Особенно теперь, когда до меня стало доходить, что, может, никакого Мерлина и нет вовсе, что может он – такой же мистический персонаж, как, скажем, Гендальф или Джуффин. Конечно, с ними мне легко общаться, мне легко с ними флиртовать, бросать и быть честной. Более того, они понимают меня с полуслова. А на деле?
Что на деле я представляю собой? Какая я? Что я делаю, а что – не делаю? Что – беспочвенные обещания, а что – я в лепешку расшибусь, но выполню?
Ничегошеньки я про себя не знаю. Как быть? 
Кстати, про Макса Фрая, я к чему? К тому, что каждый раз, читая его произведения, я как будто заражаюсь его настроением, его силой и стилем. Так что ближайшие письма будут отдавать легким ароматом максфрайевских книг.


12

Вчера, идя домой, я таки дочитала книгу. Иду, улыбаюсь себе. И мир снова раскрашивается мутными красками – я с любопытством оглядываюсь вокруг. Понимаю, что нахожусь на станции, на которой бывала не одну сотню раз, и она кажется мне незнакомой. Много, много чужих, незнакомых, но таких интересных лиц. Испытывая смущение, как будто ворую что-то, смотрю в глаза, на выражение, на жестикуляцию каждого, кого вижу. Там, у входа, вот стоят парнишки, они что-то бурно обсуждают, радостно, облегченно. У одного из них ямочки на щеках, широкие скулы и обаятельная улыбка. Вдруг он поднимает пушистые ресницы и смотрит на меня, и… улыбается. Какое-то мгновение – я чувствую, хм, может быть, контакт, что ли. Я смотрю на него, он на меня, и я чувствую, как на моем лице против всяких моих желаний пытается распуститься улыбка, быть может, какая-нибудь весьма кокетливая. Но… Я так и не улыбнулась. Через секунду он отвел глаза, потеряв интерес. Всего-то секунда была. Может, и не произошло бы ничего, а, может быть, он подошел бы познакомиться. Все может быть, но я не улыбнулась, потому что испугалась. И, по-моему, второго гораздо более чем первого. 


13

Нельзя, нельзя так жить. Я чувствую за собой вину. Я от каждого мужчины жду, что он будет Мерлином. Более того, каждого, кто проявляет ко мне хоть малейший интерес, я стараюсь сделать Мерлином. А если этого не выходит, я обижаюсь. В лучшем случае позволяю ему, этому моему недоделанному Мерлину, быть на периферии моего бытия, в худшем – клянусь себе, что с таким «обманщиком» я дел больше не имею, и это клеймо приклеиваю к живому человеку.
О чем это я?


14

Вроде я уже писала, что одним из самых решающих факторов моих влюбленностей (кроме любви к Мерлину – он меня любил сразу, бесповоротно и на всю жизнь) было теплое, чуть жалостливое отношение ко мне этих забавных мальчиков. Мне казалось, они могут дать мне свою доброту (как-то нелепо звучит), только по тому, что они утверждали (прошу заметить, дословно – эта фраза, как некий код ко мне) «каждую девушку можно полюбить вне зависимости от ее внешнего вида, к каждой найти подход». И, в общем, каждый раз мне кажется, что это фраза просто для меня: что не для меня искать ключик, не меня любить, а всех девушек и я среди них. Но потом, весьма скоро (сразу после этой фразы) мне хочется, чтобы я стала единственной «каждой» девушкой.
Одна моя знакомая сказала мне однажды, что, наверное, у меня есть основания вести себя так, а не иначе. Забавно, такое вот «отпущение грехов» не только ни создало мгновенной зависимости от этого человека (как часто случается у меня с парнями), но и сделало ее (эту знакомую) как-то по особенному близкой мне.


15

Вчера с ужасом уставилась в зеркало. Пожалуй, впервые я заметила, что тело, в котором я живу, не только отвратительно уродливо, но может быть и красивым. Если, например, чуть-чуть отвести назад, распрямить плечи, расслабить мышцы у основания шеи и мышцы ягодиц и улыбнуться. Весь ужас состоял в том, что сделать это для меня было не просто.
Когда-то у меня было маленькое, изящное тельце с тонкими, полупрозрачными руками и вытянутым лицом, а теперь? То, что теперь, мне никогда не нравилось, но … Даже когда у меня было другое тело, я не расправляла плеч и не поднимала лишний раз взора, только когда мне надо было осадить или пригвоздить Врага. А врагами, как я помню, были все, кроме Мерлина.
Никак я не могу понять этого про себя: я холодная, тревожная и жесткая или спокойная, мягкая и теплая. Сейчас, когда я пытаюсь найти, какая я на самом деле, я понимаю, что бываю разной. Иногда я вообще как будто бы схожу с ума, и становлюсь крикливой, нервной и озабоченной. Я могу быть спокойной и мягкой (что для меня привычнее) только когда уверенна в себе и своих силах, а это происходит так редко теперь.
Теперь, когда нет Мерлина рядом со мной, когда я одна в окружении этих людей, я так неуверенна во всем. Нет не Владычицы, которая могла бы передать мне свой трон, нет никого, кто подсказал бы мне, что мне делать. Я правда не чувствую уверенности в себе. Когда же придет Мерлин?
Да, кстати. Встретилась тут с одним человеком, и кое-что вспомнила. Есть еще одно слово, которое я хотела бы, что бы было про меня: ироничная. Да-да. Спокойная, уверенная, мягкая, доброжелательная и ироничная. Вкусно звучит, не правда ли?


16

Хм, забавная мысль пришла мне в голову.
Я тут подумала, что, наверное, нет людей, которые были бы всегда цельные, гармоничные и уверенные в себе: это какие-то подвижные по количеству во времени характеристики – завтра больше, сегодня меньше. И во многом это зависит от ситуаций и людей, с которыми общаешься.
Чем более уверена я в себе, тем я более цельная. Чем более цельная, тем более целеустремленная и свободно выражающаяся я становлюсь. Это безусловно. Но, общаясь с одним человеком мне легче быть такой, а с другим я неминуемо чувствую, что моя уверенность, цельность тают, всплывают горькие мысли, везде кажутся враги.
Вопрос в качестве. Большую часть времени я не доверяю никому, в том числе себе быть такой, какая есть (а это не только «такой, какой хочется»). Не доверяя, я теряю уверенность (я ведь никому не верю, получается). Доверие для меня это как раз и есть разрешение и принятие кого бы то ни было таким, какой он есть (пусть сам человек несет ответственность за свои проявления, если он врет – это его беда в данном случае, т.к. я ему доверяю быть любым). Соответственно, качество моих уверенности, гармоничности весьма низкое и не может противостоять влияниям личностей негармоничных (т.к. сама по сути таковой и являюсь). Соответственно надо бороться не за «вечную нирвану» (которая, как положено, раз и настает, и выражается в том, что личность становится уверенной в себе, самодостаточной, ответственной и т.д. и т.п. и пр.), а скорее за повышение вот этого самого качества. За большее доверие к себе.
Правда забавно: звучит, как глава какого-то психологического учебника, а я додумалась (или еще нет?) до этого сама.


17

 Хочу начать жить заново. Обещаю себе, что уж, когда я заживу в собственном доме, с собственным порядком, - вот тогда все будет по-другому. Во-первых, я перестану ждать Мерлина. Во-вторых, займусь собственной жизнью (а не буду ее придумывать). В-третьих, буду сама вести свое хозяйство. И далее по списку: тратить деньги на себя, приглашать своих друзей (видеть тех, кого захочу) и т.д. Все обещаю и обещаю себе. Но не выполняю.
Это как с поиском Мерлина. Я решила, что буду искать эту заблудшую душу, которую я люблю, и которая всегда будет любить только меня, а на деле – сидела и ждала, когда он появиться. В общем, пустое обещание: ну и как тут можно верить себе, если я не сдерживаю обещаний, а лишь мечтаю и фантазирую.
Никак не пойму, что на самом деле нужно менять? Что-то во мне, что-то вне меня? Я пробовала менять одежду, ухаживать за собой, заниматься спортом, делать регулярные уборки (все то, что, мне кажется, я буду делать с удовольствием в другой квартире, другой жизни). Да, иногда у меня это получается, иногда даже приносит удовольствие, но так и не стало принципом жизни. Как будто вот эту самостоятельную, «взрослую» жизнь от меня отделяет толстое прозрачное стекло – я все вижу, даже что-то делаю, но это делаю не я (я не я и песня не моя). Как будто бы я играю в эту вот жизнь, а на самом деле мне это на фиг не нужно.
Хозяин кормит меня, содержит дом. Я чувствую свою вину, что не могу помочь ему нести финансовое бремя, но при этом я не скажу, что желание свалить с его шеи – главенствующее в моей жизни. Какая-то запутка: эта вина давит на меня и мне еще меньше хочется начинать взрослую, ответственную жизнь. Вот. Еще пока нет ответа. 


18

Кстати, по поводу любовных отношений – в этом мире у меня их еще не было. Как, в прочем (прости, Мерлин), и в том тоже. Но (опять же таки, прости, Мерлин) у меня была этим летом одна интрижка.
В некотором прошлом, когда я совсем недавно появилась в этом мире, моей жизни угрожала опасность. Тогда я сама не боялась, но один человек (который, в общем, и создал ситуацию, в которой мне было столь стыдно и унизительно, что я решила провалиться сквозь землю, утонуть и исчезнуть) спас меня. Этим летом, подозревая, что Мерлина может и не быть вовсе, я вдруг вспомнила, как он меня тогда вытаскивал из воды. У него огромное тело и сильные руки. И еще, как ни странно, я стала общаться с ним, потому что по деревне поползли слухи, что у него наконец-то появилась женщина. Меня это, как бы это ни смущало, заинтриговало. А еще от него приятно пахнет потом, он грубоват (если судить хотя бы по той шутке, которая сподвигла меня на плаванье в холодной воде) и я знаю, что он очень деликатен (стал бы он терпеть до 40 лет без секса). В общем, я стала заигрывать (по-моему, не безуспешно) с ним.
А сейчас я вдруг подумала, что для меня оказались решающими его размеры, сила и вот эта вот деликатность (какое странное слово, под ним много можно спрятать…). Мне было очень весело и азартно флиртовать с ним, тем более что он не замечал, что делаю я это грубо и неумело. Но я это замечала – я не умею флиртовать кокетливо и тонко. Вообще, я испытываю дикое смущение и нередко даже испуг, когда мне надо проявится с этой стороны. Моя нежность приобретает оттенок какой-то медвежачьей неуклюжести. Как будто бы я не умею ее выражать (что, скорее всего правда), мне хочется побыстрее все взять в свои руки (чтобы все было подконтрольно). И еще: я как будто соревнуюсь с мужчинами, которые мне нравятся, в силе, власти, воле. И выигрываю, потому что для меня победить их, сломить значит гораздо больше, чем узнать и понять их (именно потому и значит, для того, чтобы все проконтролировать). И я презираю тех мужчин, которые проявляют ко мне нежные чувства – это уже проявление их слабости и зависимости, т.к. считаю, что самое привлекательное во мне: моя способность становится всем мамочкой. Но я не люблю и тех мужчин, которые не обращают на меня внимания или я им не нравлюсь – мне не понятно, как они могут не нуждаться во мне, мне кажутся они слишком совершенными и неинтересными. Я нахожу сильных физически, красивых внешне мужчин, добрых и нежно ко мне относящихся и… далее по сценарию. Слава Богу, что я так редко это делаю. И, слава Богу же, что они вовремя уходят, влюбляются в кого-то другого (хотя я и проклинаю их за это, обвиняю их). Я кажусь себе монстром в связи с этой вот особенностью, мне кажется несправедливым проявлять вот такую вот мужественность и подавлять мужика, а потом еще и не уважать его за слабость.
Забавно, я заметила, что есть в моем этом новом мире одно исключение (из слабовольных, презренных и нечутких мужчин т.е.). Это тот человек, о котором я грустила, когда он уезжал. К нему я не чувствую такого вот высокомерного превосходства, скорее уважение и какую-то другую (не похожую на чувство к ребенку) нежность. Несмотря на свои внешние данные (небольшого роста, не молод) он мне кажется выше остальных моих знакомых, сильнее их, красивее. Мне доставляет удовольствие не только смотреть на него, но и слушать его. Я уважаю его ум и опыт. В общем, для меня это несколько необычно.
Круто! Целый абзац, чтобы признаться, что я люблю этого человека и огромнейшее письмо, чтобы объяснить, что люблю его не как Мерлина и не как обычно. Ха.


19

Однажды я поругалась.
Обычно я считаю себя не способной дать отпор, предпочитающей уйти с поля боя до того, как оно будет объявлено таковым. И чаще всего я так и делаю: праздную труса и убегаю, но однажды…
Да, это было в то время, когда я хаотично искала и пыталась вспомнить хоть какой-нибудь способ помочь хозяйке остаться в живых. Для меня это была очень насыщенная жизнь. Я не очень задумывалась тогда на чем-либо, просто мне хотелось спасти ее. Много общалась тогда, читала специальную литературу, но… В общем, не важно, все равно ничего путного не нашла. Да, однажды, я, по совету одного своего друга (и при его активной поддержке) обратилась к специалисту по…, не помню по чему именно, но что-то связанное с биоэнергетикой. Он по датам определял будущее и лечил наложением рук. Если верить моему другу, вполне успешно лечил, вплоть до алкоголизма (даже в моем том мире это был бич народа неизлечимый, что говорить про этот мир, где людей несколько прибавилось – выросли и размеры и качество). Я надеялась несмело, вдруг… Прождав его с полчаса в прихожей университета, где учат спортсменов (кафельные пол, крашенные стены и в любой точке кажется, что туалет где-то рядом - Xfiles) я еще не злилась, а надеялась. Выслушав в пыльной аудитории лекцию о его методе я, чувствуя скепсис (гораздо более чем веру в его силу), я все равно надеялась. Но когда он обозвал меня невротичкой и сказал, что смерть хозяйки предрешена, и это единственный и правильный способ избавить мир от нее, я разозлилась. Впервые я использовала свое презрение к роду мужскому, свое умственное превосходство (не испытывая чувства вины) дабы доказать ему, что он дурак. И достаточно успешно доказала.
За других, близких мне, за то, в чем я уверена, я готова стоять на смерть, но не за себя. Вот я и вернулась опять к тому, как мне верить себе и быть в себе уверенной.


20

Забавно, не так давно я поняла, что по-настоящему, бескорыстно и свободно я умею любить лишь детей. Даже Мерлина я всегда в чем-то подозревала, поэтому и выдумала эту Хрустальную башню. А вот с детьми мне просто, я им доверяю делать то, что хочется и быть такими, какие есть. То есть, я понимаю, что несу большую ответственность, чем эти небольшие существа, но это не тяготит меня.
И вряд ли, даже если Мерлин появится, я смогу так же просто любить его. Может и хорошо, что его нет. Это ставит меня перед фактом – я одна.
Да, мне придется искать себя самостоятельно, и никакой волшебник мне не поможет, но, может, это и к лучшему. Я больше не хочу еще одной жизни в Хрустальной башне. Придумаю что-нибудь другое. У меня богатая фантазия.
И я больше не хочу писать письма – мне некому их писать. Детям я и так все расскажу, если кому-то понадобится моя история. 
Маг
Таким уж я на свет уродился. Не могу не затевать, дорогая моя, милая моя. Мне захотелось поговорить с тобой о любви. Но я волшебник. И я взял и собрал людей и перетасовал их, и все они стали жить так, чтобы ты смеялась и плакала… Спи. Проснешься – смотришь, и уже пришло завтра. А все горести были вчера. («Обыкновенное чудо», Е.Шварц)
Когда они появились в этом мире, их отношения …
Звонок в дверь разбудил Макса. Меламори уже пила чай на кухне. Он услышал, как зашуршали ее юбки по коридору – она пошла открывать. Макс потянулся за часами, робко тикавшими под кроватью. Ну, конечно, уже за полдень, пора бы вставать. Из коридора не доносилось ни звука, после того как открылась дверь, и это показалось ему странным. Когда он, нашарив тапочки, побрел туда, он уловил очень неуверенный голос Мел: «Привет, вы к кому?» и тут же, повернув за косяк, различил гостей. Они показались ему знакомыми, но весьма смутно.
-Привет, Меламори, привет, Макс! – буквально пропели странные гости.
На вид ими было лет по тридцать – тридцать пять, хорошо одетые мужчина и женщина, радостно влетели в квартиру. Меламори недоуменно посмотрела на Макса, тот так же вопросительно ответил ей. Гости смутились.
-Как же так? – спросила леди. – Неужели вы нас не узнаете? Ну, Макс, ты же клялся мне в вечной любви, а уж ему-то ты вообще был ближе, чем брат родной!
Макс покраснел и внимательно присмотрелся к незнакомке: небольшого роста, чуть пухленькая, с коротко стриженой шапкой кудряшек. В непрозрачных глазах искриться лукавство. Безусловно, где-то он уже видел это и раньше. Но не здесь. Макс рассеянно повернулся к спутнику загадочной леди.
-Макс, ты же главный сыщик – где же твоя хваленая дедукция? – рассмеялся тот.
Этот смех, этот удивительный нос, эти бездонные и раскосые глаза вряд ли что-либо на свете могло затмить, даже непривычная прическа и одежда этого мира:
-Джуффин! Шеф! Бог мой! Шеф!
-Сэр Халли?
Теперь уже смеялись все вместе, и мгновения не прошло, как инкогнито леди Сотофы было раскрыто. Лавина эмоций, повизгиваний и объятий временно проложила свой путь сквозь коридор этой квартиры.
-Макс, я пришел извиниться перед тобой, объяснить, поговорить, - первое внятное предложение произнес сэр Джуффин. – А заодно и провести давно заслуженный отпуск вместе с этой очаровательной леди…
-Да ну тебя, шеф, знаю я тебя… Мучить меня пришел, какое там объяснение, небось уединиться хочется – хихикнул Макс, пряча порозовевшие уши.
-Позже, сэр Халли, позже, Макс. Кто так гостей принимает, душа моя? – очень серьезно, стараясь не рассмеяться в очередной раз, произнесла Меламори, - Тут знаете ли тоже можно испить горячих напитков – чая и отвратительной гадости – кофе, и закусить печенюшками, так что: все к столу! Как там наши, шеф? Как Куруш? А пес Макса?
-Помилуй, Меламори…


Гости разместились в большой комнате. Квартира еще не была полностью обжита, так как Макс и Меламори лишь недавно сюда переехали, соответственно, вселить шефа и его старинную подружку оказалось достаточно просто. Гораздо забавнее был тот  факт, что для комфорта (несмотря на многочисленные тяжки вздохи и жалобы этих двух снобов, привыкших жить в Ехо, по поводу размеров помещений) шефу и леди Сотофе вполне хватило одной, но очень большой, кровати. И Макс, и Меламори просто возликовали, и, конечно же, не упустили столь пикантного повода поехидничать.
Не снижая темпов, радуясь и пререкаясь, господа граждане столицы Соединенного Королевства решили провести ревизию местных увеселительных и питательных заведений по вечеру. Солнце уже склонило свою усталую рыжую голову за корявое плечо городского горизонта, хотя, если верить Максу, в этом месте закат не являлся таким уж однозначным показателем вечера. Тем не менее, они сочли отсутствие солнца на прокопченном небосводе достаточно веским поводом начать свою экскурсию.

♂

Джуффин грустно помешивал в чашке остывшую камру. Его босые ноги щекотал кремовый ковер, который совсем недавно привез из Кеттари Макс. Макс. Как он?
Тоска накатывала на Джуффина бесконечными волнами, пенясь чувствами отчаянья и неприкаянности. Где-то там обиженный, может быть, а может и равнодушный и чужой, живет Макс. Может он еще грезит об Ехо, может еще помнит его, Джуффина, а может просто по-человечески счастлив с Меламори… И ведь этого счастья он добился сам.
Где-то там и его жена. Что занимает ее мысли? С кем она и как живет? Этого Джуф даже предположить не мог…
Вот так. Вроде он выполнил свой долг, вроде спас, получил удовольствие, нашел, взрастил. У него отличная команда, уютный дом, но… Где же та жизнь, которая обещала вечную нирвану как только долг будет выполнен. Ради чего?
Хлопнула дверь. Что-то проворчал Кимпа. В столовую, разбрызгивая вокруг искры хорошего настроения, бело-голубым вихрем ворвалась Сотофа. Он попытался изобразить восторг, приличествующий случаю. При этом он чувствовал, как внутри него опять поднимается трепет: ее кудри, ее губы и глаза – все это и по сей день волновало его. Особенно сейчас. Ее запах, этот удивительный возбуждающий запах ее тела, вызывающий в память свободу и дух весеннего леса, по которому можно бежать, нестись. Мокрые душистые травы, щекотка пушистых иголок и запахи, запахи. Уже более искренно Джуф потянулся к ней, обнял, купаясь в этом духе-воспоминании, грезя и мечтая…
Позже уже, лежа на своих мягких одеялах, поглаживая ее шелковистое бедро, не утратившее своего лоска и притягательности не смотря ни на что, он опять думал. И он заговорил о Максе, зная, что для Сотофы это юноша был тоже небезразличен.
-Но мы ведь можем пойти к нему сами? Ты же можешь это сделать? Ты ведь можешь извиниться? Ты думаешь, он не поймет тебя? – иногда Джуффин забывал. Особенно вот так, в интимной полутьме своей спальни, он забывал, что им не по сто пятьдесят лет, и что Сотофа – пожилая мудрая ведьма, которая, считай, определяет во многом магию современного Ехо, если, не сказать, всего Королевства. Он встал и посмотрел на нее.
-Ну же, Джуф? Что тебе мешает?
Что ему мешает? Он усмехнулся и пожал (про себя) плечами. А, правда, что? Джуффин наклонился и, рассмеявшись, подбросил мягкое тело своей мудрой подруги вверх. Естественно, она взвизгнула. Озорство и радость заиграли в нем легким ветром, он жадно приник к ее губам, и, не разжимая объятий, открыл портал.

♂

Она подкралось где-то в начале ночи. Сначала он ее не заметил: совсем тихо, незаметно она подула в его ухо. Так было всегда. В середине разговора, в тепле и уюте он чувствовал ее вкус. Правда, сейчас ее силы были демобилизованы. Он опять взглянул в лицо друга. Макс заливисто смеялся, слушая Сотофу. Меламори, так же музыкально, как ее имя, вторила Максу. Здорово. Но где-то за их спинами притаилась его тоска!
И все же Джуф чувствовал некое ликование – хоть частично, но сегодня он одержал над ней победу. Словно прочитав его мысли, Макс весело улыбнулся ему. Теплое одеяло нежности и признательности укутало Джуффина.
Продолжая легонько улыбаться, слушая вполуха разговор Сотофы и Меламори, Джуф обвел глазами необычное помещение клуба. Его взгляд скользил по черным деревянным панелям, картинам, странным фигурам и лицам. И он, этот его взгляд, взял, да и остановился. На серых глазах, которые выгуливали такой же полурассеянный взгляд. Их взгляды обнюхивали друг друга, словно собаки, а, между тем, глаза вдруг образовали подобие моста между ним и незнакомкой за дальним столиком. Там, на том конце мостика, девушка тоже была вовлечена в оживленный разговор, ее окружала какая-то веселая компания, но Джуффин, тем не менее, увидел в глубине ее взора сестру своей привычной спутницы – тоски.
Мгновение, и он уже вынырнул в круг своих друзей, громкой ритмичной музыки, агрессивного интерьера и увлекательной болтовни:
-Да ну, Кофа никогда не измениться, - весело щебетала Сотофа, - самая вкусная еда, самое оригинальное жилище, самые дорогие тряпки и самая верная девочка – в этом весь он. Умеет устроиться, надо отдать ему должное.
-Сэр, а разве не Кофа сейчас за «Почетнейшего Начальника»?
-Нет, незабвенная, зачем? Макс придумал чудесную систему. Слышишь, сэр литератор, я между прочим, хвалю тут некоторых. Там, кстати, по тебе все соскучились, лоохи от тоски грызут – заехал как-нибудь что ли, навел бы порядок. Ты как насчет возвращения? Должность и регалии остаются за тобой…
-Да Аллах с ними, с регалиями-то. А точно можно, Джуффин? Меламори передавала уже…
-Безусловно, я уже говорил это. Ты честно выполнил свою часть сделки и сделал гораздо больше, чем я предполагал…
-Здорово… Я обязательно… Вы же меня знаете, шеф… Я без Ехо…
-Хватит сидеть со столь патетическими лицами, мальчики. Кстати, Макс, знаток этого мира, скажи мне, что за какофония такая звучит вокруг нас?
-Хм-м, рок-н-ролл…
-Макс, романтик недоделанный, пойдем потанцуем, покажем этим старикам, почем фунт вяленного мяса мятежных Магистров в неурожайный год! – Меламори показала язык Джуффину, и рассмеялась от свой смелости. Джуффин, недовольно закатывая глаза, пробрюзжал:
-Танцевать под это, девочка? Ну, ты даешь, все могут откусить! – и он продемонстрировал гордый профиль с предательски поднятой бровью. И Макс, и Меламори, и Сотофа разразились очередным приступом веселья. – Я так не умею. – Уже обычным голосом добавил он, с опаской посмотрев на извивающиеся фигуры на танцполе.
-Брось, Джуф, ты ведешь себя как самый настоящий зануда, пойдем, я покажу тебе особую прелесть этих танцев, в них есть свой смысл! – Сотофа уже тянула его за руку в круг «танцующих», нетерпеливо притоптывая ножкой.
Он опять почувствовал ее запах. Теперь этот запах опьянял его. Особенно в сочетании с тем, что она назвала «танцем» - все изгибы ее тела, все возможности вертеть этим мягким и упругим телом, все маленькие ямочки и нежные складочки, что он привык ласкать в темноте, вдруг открылись ему при неверном свете множества разноцветных ламп. М-да. Джуф влился в толпу потных и напряженных тел. Больше их движения не казались ему странными.
Через пару часов он, чувствуя усталость, понял, что освоился. Пару раз он ловил на себе восхищенный взгляд Меламори и радовался, что Макс его не видел. Правда, пару раз он ловил и восхищенный взгляд Макса, направленный на леди Сотофу, но… Это же Макс, поэтому он быстренько затыкал ворчанье зверя в себе. Хм, Сотофа, зверь, пьянящий аромат разгоряченного тела – нет в отношении других желающих приблизиться к его леди он не был так щепетилен и вполне откровенно показывал им свое отношение к знакомствам в клубах во время танца. Это было весело. Развлекаясь подобным образом, Джуффин опять поймал в толпе серые глаза. Они смотрели с восторгом, но не тем, полным вожделения и животных страстей, что большинство в зале. Они были чисты, на удивление чисты и открыты эти глаза, как-то бесхитростны и добры. Он постарался тепло улыбнуться им, девушка смутилась и, через мгновение, заполненное робкой улыбкой, исчезла в толпе…

♂

Когда Макс вышел на кухню покурить, Джуффин сидел на столе, скрестив ноги и пялился на холодный пейзаж, создаваемый ветром, щупленьким деревом и белым фонарем внизу  под окном.
-Знаешь, Макс, я много думал о тебе… - не отрывая глаз от шебуршения листвы, произнес Джуф, - скучал… В моей жизни многое переменилось с момента твоего появления в Ехо. По-моему я уже когда-то это говорил.
-Да, шеф, я помню. В моей жизни тоже как-то все поменялось с того момента, вы не находите – рассмеялся Макс, - Мне тоже тебя не хватало, Джуффин. – добавило за Макса то древнее существо, которое способно быть серьезным хоть чуть-чуть, немного помолчав. – Расскажи про леди Сотофу, как так получилось? – все-таки Макс очень был похож на любопытного чиффу.
Джуффин задумался, взяв сигарету, щелчком зажег ее. Улыбнулся.
-Ну, Макс, ты же все знаешь! Мы познакомились еще в Кеттари, я был помощником шерифа, а она – самая очаровательная и обалденная девушка в городе. Все вышло еще тогда. А потом, когда ты ушел, когда я попросил тебя уйти, мне было весьма одиноко, и леди Ханемер отважно согласилась скрасить мое это чувство. – Джуф затянулся поглубже, - Знаешь, я ведь правда успел к тебе привязаться как-то!
-На самом деле вранье все то, что я наговорил тебе в Тихом городе – после очередной паузы сэр Джуффин продолжил, изобразив хлопок «суеты сует» в воздухе, - Ты самостоятелен, ты существуешь. Просто мне так хотелось быть причастным к тому, какой ты. Наверное, именно это чувствуют отцы к своим детям… - подмигнул он Максу.
-Папочка, - хихикнул Макс, помолчал и продолжил уже более серьезно и спокойно – Не надо, Джуффин, я все понимаю. Мне и, правда, ты очень дорог и гораздо ближе того человека, который имел честь зваться моим отцом, но это ты ведь и без меня прекрасно понимаешь. – Макс встряхнул пепел. – Я, наверное, правда вернусь в Ехо – здесь не мое место, не моя жизнь. Знаешь, я хочу, что бы и ты там был, ведь ты тоже живешь там, правда?…
-Спасибо, Макс. – Прозрачные, чуть светящиеся в темноте глаза Главного мага и колдуна Малого Тайного Сыскного Войска города Ехо на мгновение задержались на друге и обратились к листве. Он затянулся еще раз. Чуть наклонил голову. Макс забрался на стол, устроился по-турецки, вздохнул и тоже затянулся. Пронзительный свет фонаря и чуть ощутимый луны разделили с ними наблюдение за шелестом листьев чахлого дерева.




♂

Джуффин Халли был магом. В его мире это не было удивительным – здесь многие колдовали. Но не многие могли сравниться с ним. Он был хорошим магом, очень хорошим, с большим талантом, накопленным опытом и желанием учится дальше, всю жизнь. Это знание о себе приносило Джуффину удовлетворение: пусть не все в жизни получается, пусть где-то ему не везет, но в этой области он уже кое-чего достиг!
Сегодня был чудесный весенний день. Уже скоро должно было наступить лето, но весна еще не открыла всей прелести пробуждающейся ото сна земли. Джуффин сидел на ветке вахари, положив для удобства пару подушечек под голову и поясницу. М-да, Макс обожал это место, и залезал сюда при каждой удобной возможности. От этой мысли внутри Джуффина потеплело, и эта нежность присовокупилась к удовлетворению от предыдущей.  Сегодня у него был день «чистки». Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и расслабился.
Следуя за своим дыханием, Джуф почувствовал как вздымается его обнаженная грудь, как весенний воздух с каждым вздохом проникает в него, в его торс, руки (до самых кончиков), ноги (включая распрямившиеся после долгой зимы пальцы) и разносит свежесть, даримую этим временем года. Он сосредоточился на своих ощущениях. Ступни, а особенно чувствительная кожица под пальцами на ногах приносили ему сообщения о прохладе окружающего воздуха; пятки упирались в широкую шершавую ветку, кору которой Джуффин чувствовал также всей внутренней поверхностью ног, вплоть до ягодиц. Ощущение коры, ее изгибов поступало еще и от кожи спины и плеч. Руки, чуть согнутые, покоились на бедрах и воевали друг с другом за возможность пощекотать друг друга малюсенькими волосками. Своей грудью, предплечьями, коленями от чувствовал тепло яркого весеннего солнца, изредка нарушаемое чуть уловимыми тенями от юных листьев дерева; чувствовал прохладу ветерка, старающегося дотронуться во всего его тела.
Этот ветерок разносил повсюду запахи, он принес запахи и Джуффину. Казалось, что эти запахи: запахи молодой травы, перегноя, распустившихся цветов; что они проникают сквозь поры, и ощущаются чуть ли не костьми. Запахи смешивались со звуками. Где-то невдалеке, фыркая и ворча, Хуф занимался своим таинственным делом; птицы шебуршились в листве, заставляя воздух крутиться вокруг своих перьев и крыльев, разнося ароматы цветов и помета. Они чирикали и пели о чем-то своем, птичьем, и эти звуки наполнили сердце Джуффина настоящим весенним ликованием. Он знал, что он сидит на ветке дерева вахари в своем саду, что он обнажен, что его уже обросшую голову обдувает тот же ветерок, что и все тело и именно он шевелит еще не длинные локоны на макушке. Джуф с восторгом осознавал, что он слышит птиц, Хуфа, чувствует траву, тепло и наступившую весну. Он понимал, что сквозь него сейчас проходят эти солнечные весенние токи его земли, его мира. Именно сейчас, следуя им, ловя их, он мог переместиться в любую точку. Он слышал глубинное ворчание вековечных камней Холоми, которым молодость природы действовала на нервы; он купался в зеленной свежести вод Хурона, веселящихся и беззаботных, как юный чиффа; он выдыхал белесую голубизну неба, даря окружающему ощущение  легкости. Он сидел на ветке вахари и он же был каждым существом в городе Ехо: он был малюсенькой собачкой и огромным ленивым котом; он был веселым ребенком и торопящимся взрослым; был нищим, наблюдающим искрящиеся воды Хурона с моста; был аристократом, сидящим в пыльной зале; был домохозяйкой, возящейся у плиты и с тоской глядящей в окно; был влюбленным и циником… Он был! Он был таким, какой он есть в этот мире, а мир был в нем!
В ликующей вихрь его сознания и чувств вдруг ворвался еще один запах. Этот запах он хорошо помнил – запах женский, запах плоти и желания. Вмиг, как упавшая сосулька, его радость и тепло сменились холодом тоски. Он знал эту тоску, знал и желание разделить доверие, тепло и радость. Он столько раз путал это желание с плотским возбуждением… Открыв глаза, он увидел хозяйку запаха. Она стояла в дверях дома и не видела его , но его тело, так не кстати оголенное, уже начало отвечать на ее присутствие. Он знал, что это ошибка – опять связываться с ней, так же хорошо, как и то, что он одинок. Она подошла ближе, шурша бело-голубыми одеждами, заметила его и легонько рассмеялась:
-Привет, Джуф, загораешь?
Он не смог отказать ей и в этот раз.

♂

Все волшебники – одиночки. Ни в одном мире, наверное, нет счастливой в браке ведьмы или семейного мага. Может быть за некоторым исключением, разве что. По крайне мере, в тех мирах, где бывал Джуффин (а бывал он очень во многих за свою долгую жизнь) он ни разу ни то, что не видел – не слышал о самой возможности счастливых и долгих отношений у магов. Он даже как-то сам говорил Максу, что счастливый маг не может колдовать, так как ему нужна сила тоски, невыполнимого желания, отчаянья, чтобы быть волшебником. Только так. Недостижимость счастья подталкивает людей реализовываться в столь трудной области, как магия. Только таким образом желания простого, теплого и домашнего преобразуются в потребность сотворить несуществующее, невозможное.
Джуффин сам решил стать магом. Там, в Кеттари, он мечтал им стать. Он видел себя на фоне грозового неба в развивающихся на ветру лоохи столичного жителя, с горящими праведным гневом глазами, и выпускающим молнии из рук.
Там, в Кеттари, когда он только что приехал с гор Шимаро, сбежав из своего родного клана, он чувствовал тоску, одиночество и не знал, как ему жить в городе. Его тетка, у которой он жил, предпочитала общение с подругами, да и о чем с ней мог тогда поговорить Джуффин. Он мечтал. Днем и ночью. Ему виделось шикарно оплачиваемая работа, признание и восторг окружающих, преклонение девушек, среди которых он царственно выбирает себе одну Единственную. Ему казалось, что все это дожидается его где-то, стоит только подождать, начать работать – и время нирваны наступит. И он ждал, учась. Он читал, разворачивая свою фантазию, добавляя в нее могущество, власть, успех и т.д. – и продолжал ждать. Потом он устроился на работу и продолжал ждать. Потом он встретил Сотофу.
Вес парадокс заключался в том, что согласился учиться у Махи Аинти, шерифа, магии от безвыходности,  тоски и желания выделится, достичь в ее глазах успеха – чтобы она заметила его и поняла от чего отказывается. А она?! Она-то, как он потом понял, встречалась с ним из-за того, что он имел отношение к магии, общался с магами и мог учить ее чему-то.
Ее безупречная красота: гранатовый ротик, тоненький носик, огромные глаза с поволокой, стройные бедра и чудесная грудь; ее длинные черные кудри; ее надменность – все это притягивало Джуффина как магнитом. Он чувствовал в себе те желания, из-за которых он сбежал из дома. Там, дома, ему казалось все порочным – вместо того, чтобы быть людьми, его братья состязались в том, кто из них круче зверь. Бесконечные пересчеты прелестей маленьких лисичек, их потомства, весенних схваток за привлекательную самку, охота и громогласность рыка – вот что занимало всех мужчин его клана. Он презирал их за это поведение. Если природа дала тебе и человеческий облик и звериный, значит надо стремиться к лучшему – быть человеком! Он видел, что оборотни, отказывающиеся от человеческого, очень скоро становились просто чиффами, а он хотел стать просто человеком. Тогда. Хотя, надо отдать должное, гораздо позже он нашел прелесть с существовании маленькой любопытной лисичкой – но для этого ему потребовалось пройти долгий путь. А тогда, он ушел в город, так как считал, что там уж наверное не культурно хвастаться своей лисьей ипостасью, и надо же такому случиться, что там, в городе, где он считал себя в безопасности, он почувствовал этот животный зов. Ему хотелось, чтобы эта миниатюрная и недосягаемая леди Ханемер превратилась в черненькую лисичку – тогда бы он вспомнил все, что говорили его родственники; тогда бы она просто не смогла бы быть к нему безразлична. Он бы подарил ей лисят, вырыл бы норку и был бы верен, может быть…
Но… Леди Сотофа смеялась над его неуклюжестью, выставляла его дураком пред жителями всего города, в лучшем случае – не обращала на него внимания, и единственное, чем он мог привлечь ее – это магия.
В один из дней даже это скудное счастье закончилось для Джуфина. Недалеко от Кеттари существовала резиденция столичного Ордена Семилистника, куда и наведался уже не юный Магистр Нуфлин Мони Мах – хитрый как старый лис, жадный, скрытный и весьма амбициозный. Безусловно, лучшая и красивейшая девушка города не могла ему не понравится, тем паче, что Сотофа приложила немало для этого усилий. И они уехали в Ехо.
Безусловно, реакция Джуффина был весьма предсказуема: ему было хреново. Правда были обстоятельства, которые не позволяли ему очень уж опускаться, но эти же обстоятельства день за днем напоминали о его неудавшейся любви. Неожиданно он получил поддержку от своего шефа – тот стал обучать его более активно, так что у Джуффина не оставалось времени лить слезы о коварстве женщин. Еще более, чем когда-либо Джуффин стал стремиться быть магом, дабы превзойти ее, стать лучше этого Нуфлина. И, вскоре, увлекшись, сам не заметил, как забыл Сотофу.
Позже, женившись, он наконец обрел гармонию: жена не вызывала у него таких животных порывов, она поддерживала его стремления быть человеком, разделяла  его интересы, помогала в работе. Он почувствовал себя уютно – у него появилось место, куда можно возвращаться. Жена никогда не требовала от него невозможного, ради нее не требовалось совершать подвиги, и его вечная тоска стала уходить и забываться.
Более того, когда его миссия вынудила их переехать в Ехо, он встретился с Сотофой и не почувствовал ее былой власти. Вместе с рассеянными чарами Сотофы наличие жены помогло ему не только примирится с Нуфлином, но и достаточно конструктивно с ним сотрудничать во имя достижения общей цели.
Милая, ласковая его маленькая жена. Тогда, когда он был на заданиях, она верно ждала его, зная, что он играет со смертью в прятки. Но она разделяла его цели, и отпускала каждый раз, не говоря ни слова. Она могла ждать его года и десятки лет, зная, что он может и не вернуться. Он старался облегчить ее жизнь – у нее все было самое лучшее, но иногда он ловил в ее взгляде усталость и от этого ему хотелось плакать. Он так никогда и не обнял ее маленькое тельце, не укутал худенькие плечи теплым пледом. Не поцеловал тревожные глаза. Когда пришло время, она безропотно удалилась в черную бездну по мосту, который он открыл для нее, чтобы никогда более не вернуться. В этот раз он ждал тоски, но то отчаянье и боль, которая охватила его от мысли, что он собственноручно разрушил то, к чему всегда стремился, были для него неожиданными и очень тяжелыми. Но жены, рядом с которой он чувствовал себя Человеком, и которая его поняла бы, больше не было. Он обрил свою голову, обесцветил глаза – ничто не должно было напоминать миру, что когда-то он был полу животным. Следуя опыту, полученному в ходе общения с Махи, он использовал свое состояние для появления в его мире этого удивительного и непостижимого «лихого ветра» - сэра Макса. И, необычным образом, круглые любопытные глаза, непокорные вихры и робкая улыбочка этого мальчика вдруг возродила в Джуффине что-то юношеское, мечтательное, теплое и забытое. Присущая Максу легкость во всем: с нею он впутывался в самые невероятные события, и с нею же находил совершенно неожиданные, нетрадиционные решения; его бесшабашность, граничащая с некоторой глупостью, и незлобивый юмор заразили Джуффина приятной и притягательной идей о возможной нежности и привязанности в магическом мире. Ему вдруг показалось, что не так уж и нереально иметь семью, тепло, доверие и детей, что раз Макс смог колдовать, не зная заклинаний, то и все традиции, которые он, Джуффин, бережет уже не первый век, существуют не как объективная реальность, а, прежде всего, лишь в его сознании. Он видел, как Макс мужественно и ответственно идет наперекор всем признакам судьбы и его, Джуфа, увещеваниям насчет возможности обучаться магии, и отваживается любить Меламори Блим, оставаясь при этом магом и чудотворцем.
В тот миг, тот период Джуффину казалось, что он вот-вот уже решиться позволить себе счастье быть любимым и любить самому, в тот миг все закончилось, так и не начавшись.
Несносный, непредсказуемый Менин решил вернуться. Джуф видел, как в очередной раз рушиться его карточный домик, но ничего не мог поделать. Он хотел трехсот дополнительных лет уже не для Макса, а для себя, желательно в его, Максовом, обществе. Он верил, что Макс со своим отношение к жизни, может стать для него самого этакой путеводной звездочкой и охранительным амулетом, заодно; что Макс может научить его по-настоящему жить и получать от этого удовольствие. Но в тот миг он так же понял, что очень любит Макса, самого, а не те возможности, которые тот открывает перед ним, что он сам, Джуф, привязан и нуждается в Максе. Поэтому он решил, что Макс должен быть счастлив и ушел вместо него. Самое забавное, что именно это решение принесло весьма неожиданно радость и покой, которые каким-то невероятным образом не мешали нести ему тяжелую ношу в Тихом Городе – он исправно держал свой мир, грезя о мозаичных мостовых Ехо, зеленых лесах Шимаро, уютном трактире Ирраши и многом другом, где вечной и светлой тенью стоял Макс и его, Максово, счастье. Но потом даже этим его благородным побуждениям не ко времени, слишком быстро, пришел конец, оставив его у разбитого корыта. И именно в этот момент в его жизни опять появилась Сотофа со своим животным магнетизмом.
Вот так он хотел ответить на вопрос Макса. Но Джуф, сидя на столе и следя за шепотом листьев юного дерева в этом отравленном мире, промолчал. Тем не менее, Макс, теплый, живой и по-прежнему, радостный, сидел молча рядом и тоже смотрел в окно. Джуффин облегченно вздохнул и улыбнулся, Макс повернулся к нему и в его глазах, чуть фосфорецирующих во тьме, как у настоящего угуландца, тоже сверкнула улыбка. Все правильно, по другому и быть не могло, ведь, как вроде бы говорил сам Макс, если двоим есть о чем поговорить – это симпатия; но если двоим есть о чем помолчать вместе – это уже настоящая дружба.


♂

В одном из романов Макса он прочел о замечательном древнем ветре – Овётганне. Тогда у него было даже чувство, что он знаком с этим ветром, но этой ночь он вдруг понял – безусловно, этот лихой, легкий и вечно юный ветер запутался в его уже отросших и неудобных волосах, гулял в его груди, шептал ласковые и соблазнительные слова в его уши. И он, Джуффин, который считал себя старым и осторожным лисом, неспособным на поэзию и романтику, пытался поцеловать этот ветер теми словами, которым Макс когда-то касался его же – Овётганна и как бы Хугайда.
Джуф вошел в комнату и увидел Сотофу. Она лежал на их кровати и спала. Ее черные кудри были перемешаны и ореолом вокруг нежного лица стелились по подушке. Из-под одеяла кокетливо выглядывали чудесные алебастровые плечики и худенькая коленка, заманчиво бархатные и светлые в этой разбавленной электричеством ночи. Она устала и во всем ее облике читалась какая-то беззащитная юность. Но… Это уже было…
Ветер, древний и юный, звал Джуффина, выдувая сердце и зажигая кровь, и Джуффин, взмахнув на прощание рукой, вышел…
Послесловие

О чем ветер поет
В пустом сердце моем?
О том поет, что огонь
Сжег все в сердце моем…
О чем ветер поет
В пустом сердце моем?
О то, что вечный лед
Сковал сердце мое…
О чем ветер поет
В пустом сердце моем?
О том, что пламя и лед
Вместе в сердце моем.
(М.Фрай «Книга огненных страниц»)

Внезапный порыв ветра, толкнувший его в спину, утих так же неожиданно, как появился. Он упал в какую-то трясину, от мокрого мха пахло псиной…
Миллионы сюжетов, придуманной не мной, но про меня и полностью моих…
Когда они появились в этом мире, их отношения …
Миллионы секунд, проведенных в разных мирах: мирах чужих иллюзий, мирах моих иллюзий и серого, непонятного для меня единственного мира.
Внезапный порыв ветра, толкнувший его в спину, утих так же неожиданно, как появился. Он упал в какую-то трясину, от мокрого мха пахло псиной…
Неожиданно все переменилось. Я не слышу больше ветра в сердце своем, Макс.
Ветер утих. Ушла боль.
Ветер утих, пришла боль.
На поляне стояли двое. Этой поляны никогда не существовало, поэтому она мерцала каким-то призрачным зеленым, как в сказках. И этих двоих тоже никогда не существовало. И вряд ли когда-либо они оживут. Но здесь, на этой поляне они стояли вместе.
Немьер, протягивая руки, шептала «Мерлин». Огромные крылья трепетали в затхлом воздухе, она силилась их расправить, но занемевшие от долгого неиспользования мышцы не слушались хозяйки. «Вот видишь, Джуффин, я не та!» - кричала она, протягивая к нему руки. Грязные, склизкие капли текли по некогда белым перьям, грязные, кровавые капли. «Прости меня, Гендальф, я виновата…» - молила она. И не было в этот раз огромного силуэта ее спутника, которые защитил бы ее ото всего света, она стояла перед мужчиной и протягивала руки, каждый раз все ниже опуская плечи с огромными крыльями, дававшими ей когда-то способность летать.
И он протягивал к ней руки. Он плакал. Он кричал: «Я здесь!». И яркий, пушистый рыжий хвост хлестал его по человеческим ногам. Он молил: «Люби меня, я буду для тебя человеком» и его острые рыжие ушки прижимались к обритому черепу, а круглые раскосые глаза смотрели только на нее. И он шептал «И я не тот, и я…», смотря на свои когтистые руки…
Там, на поляне, стояли двое, и их руки никак не могли соединиться, потому что эта поляна никогда не существовала, так же как и они, и светилась могильным, ужасным, холодным светом.
Ветер утих, все стало понятно, но…
Боль скрутила внутренности, и жизнь потеряла всякий смысл.
Я стою перед зеркалом, и не вижу там жизни, я не понимаю, кому принадлежит то лицо в коричневой рамке и моем свитере. Я оглядываюсь вокруг: знакомые люди кажутся чужими и непонятными, привычное место – пустым и мертвым. Я не помню больше как передвигать ноги, как координировать движения рук – думать так не кажется мне глупым. Я смотрю на свои ладони и хочу разрезать их, что бы с кончиков пальцев капала алая кровь. Теплая алая кровь, с кончиков моих пальцев. Мне хочется дернуть себя за волосы, сорвать кожу с лица, чтобы почувствовать, что я все еще жива.
Маба, ехидно смеясь, говорит: «Посмотри, до чего ты позволил себя довести этой девчонке, Джуффин? Только посмотри на себя – зверь! Ты – зверь! Зови теперь своего Макса, пусть полюбуется на такого тебя: нет больше мудрого, непогрешимого учителя» и в нотках его голоса проскальзывает истерическая горесть. Джуффин, смотря на окровавленные руки девушки, гордо вскидывает пушистую голову: «Мне не стыдно, я не делал этого, это сделал другой, но я готов нести за это ответственность…». Их диалог продолжается где-то там, и туман обволакивает болотистую местность, скрывая участников под шуршание книжных страниц. Острых книжных страниц, распарывающих мой живот, потому что я прижимаю книги к себе как свой живот беременная.
Да, по крайней мере, теперь я точно знаю, что у меня и, правда, были причины вести себя в своей жизни так, а не иначе. Теперь я знаю про эти причины кое-что. Немного, но я знаю. Я знаю лицо этих причин. И я могу теперь управлять и отвечать за свое поведение. Осталось только научиться это делать. Я стала свободной от этих причин. Все остальное – вопрос времени. Все изменяется, все изменилось, я умерла, но … я живу. Иногда даже не нужно смотреть через стекло, что бы увидеть мир: стоит просто оглянуться – в том же трамвае со мной едут тысячи людей, и среди них могут быть мои друзья.
Когда я открыла окно, в застоявшийся тяжелый прокуренный воздух помещения ворвался нежный, свежий морозный ветерок. Моя головная боль, извиняясь, поспешила удалиться с поле боя – все остальное вопрос времени…