Неприкаянный

- Вот здесь я предлагаю поставить дом. Дом трехэтажный, с теплоизоляцией, автономным горячим и холодным водоснабжением, все как в проекте, - говорил архитектор, тыча карандашом в листок, на котором были начерчены квадраты и прямоугольники.
- Камины будут? - поинтересовался Борис Федорович Ползунов.
- А как же, целых пять, как Вы и просили, - успокоил его архитектор и продолжил, - Возле дома будет отапливаемый гараж на пять автомобилей, крытый бассейн, оранжерея...
- Ладно, про дом мы уже говорили, а вокруг что будет? - перебил его Борис Федорович.
- Русская баня и сауна, детская площадка для будущих внуков, небольшой летний домик для праздников, мраморная лестница к реке. У воды тоже будет небольшой домик.
- А может баню к реке переместим? Может найдутся желающие зимой в проруби искупаться? - подал идею Ползунов.
- Санитария будет против.
- Ну с санитарией мы уж договоримся, - усмехнулся Борис Федорович.
Недавно Ползунов дорос до чиновника Питерского уровня, и соответственно своего новому положению решил отстроить себе летнюю резиденцию, которая по его замыслу должна была стать и основным жилищем. В проект он воплотил все мысли и желания, идущие еще с раннего детства, всю тайную зависть, которую он когда-либо испытывал по отношению к более удачливым личностям этого мира. Все слезы, выплаканные им в начале девяностых теперь материализовались в красные прямоугольные стены, за которыми дышал покой и комфорт, и Борису казалось, что построенный дом законсервирует в своих стенах то чувство, к которому человек всегда движется, но которое никогда не удается испытать - счастье. Да, он собирался строить своего рода мавзолей счастья, из которого оно никогда не уйдет, в стенах которого оно всегда будет таким же приятным, как шмат буженины в холодильнике.
Строиться он решил в области, в поселке Сиверской - от городских глаз подальше, к тому же и те места ему понравились. Переговоры с местной властью прошли без особых затруднений и можно было приступать к выполнению своей заветной мечты.
Вскоре начались строительные работы. Рычали трактора, копошились рабочие с молдавским загаром на худосочных щеках, гудели бетономешалки. Под натиском бульдозеров с сухим треском рушились дачи-гнилушки, которые с большой охотой были проданы их владельцами за тройную стоимость. Обильные финансовые вливания подогревали стройку выше точки кипения, и уже вскоре появились стены, потом и крыша, потом началась внутренняя отделка помещений и благоустройство территории. Через полгода жилище распахнуло свои двери для хозяина.
- Первую очередь пока построили, - сообщил архитектор, - Готовы приняться за вторую.
- А что вам мешало построить ее сразу?
- Видите, Борис Федорович, ту избушку у реки?
Возле реки стояла покосившаяся гнилушка отвратительного вида с ободранной краской и почти провалившейся крышей. Из ее крыши и крыльца торчали сравнительно большие кустики, а половина окон были заколочены почерневшими от времени досками.
- Странно, - пробормотал Борис Федорович, - А я думал, что там уже давно никто не живет...
- В том-то и дело, что живет, да не только летом, а весь год. Живет там какая-то бабка, вдова. Дом продавать наотрез отказалась, почему - не известно. Я, впрочем, ее не видел и с ней не говорил, не моего ума это дело, подробности можете выяснить у местной администраторши.
- Ладно, попробую поговорить сам, - сказал Борис Федорович, - А Вы поработали очень хорошо, получите премию.
Просиявший архитектор зашагал к своей “Ниве”, а Ползунов, решив не откладывать дело в долгий ящик, двинулся к избухе. Едва пробравшись через изрытый участок и изрядно загадив дорогие ботинки серой глиной он постучался в висящую на одной петле дверь. Из мрачного жилища появилась закутанная в платок тетка, по лицу которой даже тяжело было определить ее возраст.
- Вам кого?
- Здравствуйте, уважаемая Лидия Дмитриевна. Меня зовут Борис Федорович, я Ваш новый сосед, у меня к Вам деловое предложение, - сказал он с предельной вежливостью.
- Уже приходили, говорили. Не продам - и точка, - грубо ответила хозяйка.
- Но Лидия Дмитриевна, - взмолился чиновник, - Я Вам заплачу... - он назвал сумму, которой хватило бы на строительство небольшого кирпичного домика или на покупку однокомнатной квартиры в благоустроенной части поселка.
- Нет, - коротко сказала она и захлопнула дверь, которая тут же отворилась снова, ибо замок уже давно проржавел и отвалился.
Первое знакомство завершилось неудачно. Как чиновник Борис Федорович был человеком в меру осторожным и к бандитским действиям по выдворению несговорчивой соседки прибегать не собирался. Ведь не дай Бог какой скандал, а он в Москву метит, иначе его карьера не обретет логической завершенности. Решил пока подождать, может хозяйка в конце концов согласится, а может что и придумает.
- Мое предложение остается в силе! - объявил он и двинулся к своему автомобилю. Отчего эта дура упорствует было совершенно непонятно - через одну-две зимы ее жилище неизбежно превратится в груду гнилых бревен, вот и не будет у нее ни избы ни денег.
Через месяц Ползунов торжественно переехал в свой новый особняк. Прикасаться к своим материализованным мечтаниям было очень приятно, однако маленькая занозка все-таки продолжала теребить его сознание. Вроде немного потеребит - и пройдет, и снова теребить. Было ясно, что сама по себе эта болька не пройдет, надо ее выковыривать. Занозой этой было сохранившаяся постройка бабки Лиды, которая не давала его замыслу реализоваться во всей своей полноте. Кроме того ветхая избушка находилась прямо напротив окон его кабинета и сильно портила вид, открывающийся на речку. “Ах, чтоб тебя!” - сердился он.
“Надо с кем-нибудь из старожилов побеседовать, они наверняка знают эту бабку лучше всяких администраций”, - решил он.
Вскоре нашелся и старожил - мужичок среднего возраста, каждое утро бродящий по окрестностям в поисках средств на опохмелку или какой-нибудь дурацкой работы. Звали его архаичным именем Карп, но не то из-за рыбьего имени не то из-за неумеренной любви к спиртному местные переименовали Карпа в Ерша. 
Знакомство завязалось легко - полтинник на опохмелку, на другой день - еще полтинник, и пошло-поехало. Уже через неделю Борис Федорович доверительно беседовал с только что опохмелившимся, а потому очень веселым Ершом.
- Лидию Дмитриевну знаешь? - спросил Борис Федорович.
- А как не знать! Недавно овдовела, теперь из своей избы почти не выходит...
- А почему она за свою развалюху так уцепилась?
- Считает, что что-то от ее мужа осталось здесь, и вскоре это что-то заберет ее к нему.
- Невидимая рука что ли? - сказал Борис Федорович и весело засмеялся. Захохотал и Ерш.
- Ха-ха-ха! Вроде того.
- Ты, кстати, к ней доступ имеешь?
- Могу хоть сейчас с литровкой к ней пойти, а что?
- Понимаешь, Ерш, ее земля мне очень нужна. Ее халупа страшно отравляет вид на речку и это травит мою душу.
Ерш опять усмехнулся, мол: “Какие вы, богатенькие, все чувствительные. Прямо барышни!”, но тут же серьезно уставился на Ползунова и в его взгляде ясно читался вопрос: “Сколько?”
Боря назвал сумму, которой Ершу хватит на целых пять лет пьянства даже при его разгульности. Хватило бы этих денег и на что-то более полезное, но совершенно очевидно, что он больше ни на что их тратить не собирался.
- Ладно, подумаю, - промолвил он, - Только Вы должны оказать мне поддержку, какую - скажу позже.
- Разумеется! - почти обрадовано закричал Борис Федорович.
- Заметано.
На том и порешили.
Для начала Ерш выпросил у Ползунова три крошечных радиоприемника, издающих несмотря на свои размеры звук внушительной громкости. Кроме того он взял у чиновника еще и портативное передающее устройство.
- Зачем это тебе? - удивлялся Боря, но Ерш ему своих планов не раскрывал.
- Тебе бы в разведке служить! - восхищался Борис.
- Служил когда-то, - с неохотой ответил ему Ерш, но больше говорить на эту тему он явно не собирался.
Следующую неделю он по-видимому посвятил установке и наладке своей аппаратуры. Впрочем, Ползунов был изрядно занят своими чиновничьими делами и на время забыл и про Ерша и про вдову.
Уставший от длительного перечитывания бумаги, которую он взял с работы на дом, Борис Федорович уставился в окно, чтобы созерцание темного осеннего неба немного отвлекло от мельтешения букв перед глазами. Взгляд его скользнул по Небу, спустился к черной глади реки и уперся в занозу - халупу Лидии Дмитриевны. “Когда же я от нее наконец избавлюсь?!” - с раздражением подумал он, вспомнив про Ерша, наверняка уже пропившего и аванс и полученную аппаратуру. “И чего я с ним связался?” - задал он себе вопрос, но тут же сам на него и ответил: “А как еще было поступать?! К кому обратиться?! Слава обидчика стареньких вдов сейчас, в канун выборов, ох как не нужна”. Потом он вспомнил про индийский обряд сати - ритуальное самосожжение вдов на погребальном костре мужа и очень пожалел, что он никогда не был принят в России. О том, что его совершали только жены павших в боях воинов, Ползунов не то не вспомнил, не то просто не знал.
Тем временем за границей Ползуновского участка произошло нечто странное. Сперва в ненавистной Борису Федоровичу избушке вспыхнул свет, потом открылась дверь, откуда выскочила одетая в одно нижнее белье Лидия Федоровна. Она несколько раз оббежала вокруг своего жилища, промчалась к реке, потом вернулась обратно. Он еще ни разу в своей жизни не видел такой быстроногой старушенции. “Можно шоу-бизнес устроить, открыть старушечьи бега, и моя соседка будет на них постоянной фавориткой," - сострил он про себя, и тут же с грустью добавил, - “Да, уж помирать она точно в ближайшем будущем не собирается”. Немного развеселившись Ползунов снова засел за папку необъятных размеров, до предела набитую бумагой, ее даже нельзя было застегнуть. Забот было выше головы, и о бабке-занозе пришлось снова забыть. На носу была предвыборная кампания в Думу - шанс пробиться в Москву.
В один из этих жарких дней Борис Федорович был до предела погружен в бумажную работу. Сидя за компьютером он читал многие сотни страниц, понять смысл которых могут лишь единицы канцелярских крысиных королей. В этот момент в кабинет вошел охранник и сообщил о прибытии Ерша - Карпа.
- Пусть войдет, - пробормотал Борис Федорович и снова погрузился мыслями в экран, по которому одна за другой пролетали страницы, испещренные мелкими буковками.
- Здравствуйте, Борис Федорович, - торжественно произнес Ерш. Сегодня он оказался на удивление трезв, прилично одет и гладко выбрит.
- Здорово... - не отрываясь от компьютера сказал Ползунов.
- Вы бы, Борис Федорович, в окно посмотрели, - предложил Сиверский абориген.
- А чего там?
- Сами увидите.
Ползунов глянул в окно. Возле избушки Лидии Дмитриевны толпился какой-то народ, восновном - сухие деды и скрюченные под тяжестью лет серые бабки - вороны.
- Ну и что?
- Как что, вдову хоронят! Теперь земля становится как бы ничейной, ведь потомков у нее нет. Так что, можете оформлять!
- А? - Борис Федорович наружно побледнел, а внутренне - похолодел, - Пришил бабку, что ли? Она же месяц назад вокруг своей хатки марафон бегала!
- Смеетесь?! Никакой “мокрухи” и в помине, умерла сама от инфаркта миокарда, врач засвидетельствовал.
- А ты при чем? - спросил Ползунов, параллельно удивившись тому, откуда местный гопник может знать такие мудреные понятия, как “инфаркт миокарда” и при этом еще правильно их называть.
- При всем. Это - успех моей операции.
- Ну-ка, расскажи поподробнее, - попросил оторвавшийся наконец от волшебного экрана Борис Федорович и отдал все свое внимание на откуп гостю.
- Если помните, я у Вас брал маленькую радиостанцию и микроприемники?
- Помню!
- Нет ничего проще. Пошел я в очередной раз к старухе, поминать Кондрата Макаровича, ее мужа покойного. Выпили мы с ней, о покойнике поговорили. “Ох и любил он меня!” - говорила она, а я отвечал, что если сильно любил, то может один и на Тот Свет не уйти, болтаться где-то поблизости и ждать ее. Она на это ответила, что сама чувствует своего Кондрата где-то рядом. Тем временем я незаметно свои устройства у нее повсюду расставил. На следующую ночь начал свою первую передачу - шумы, трески, шаги, вздохи и прочая дребедень. А днем снова к ней пошел, она плакала и говорила, что это ее муж приходил, сомнений быть не может.
- Ну а потом что?
- Я владею навыком более-менее сходно говорить чужими голосами. Способность эта, кстати, не такая уж и редкая, главное ее вовремя заметить и развить. Ну, как? - окончание фразы он произнес уже голосом Ползунова, да так, что не отличишь. Тот аж сел.
- Ну и ну!
- А что, Вы в компаниях друзей на кухнях 80-х Брежнева не передразнивали?
- Ну да, дурачились...
- Так что, не замечали, что у кого-то это выходило неважно, а у кого-то - почти натурально. Так если бы такой человек хорошенько потренировался по особой системе, то запросто Америки мог бы войну объявить! Если бы, конечно, телефон Белого Дома узнал.
- Вот и стал я после тресков и скрипов голосом ее Кондрата вещать. Сперва - охи и вздохи, а потом - отдельные слова.
- Ну и что? - спросил Боря, тело которого пробила непонятная дрожь. Он сам хорошо себя представил на месте вдовы.
- Психанула, конечно. Именно тогда она этот “марафон” и пробежала. Но это только в истерички в таких случаях пугаются насмерть или топятся в омуте. Бабка-то наша была тертой, огни и воды прошла, такими фокусами ее со света не сживешь.
- И что ты делал дальше?
- Каждую ночь понемногу добавлял в явление “привидения” новые элементы речи, а днем навещал ее, беседовал о “странных” ночных происшествиях и все больше и больше убеждал, что это приходил именно ее муж, которому никак не уйти на Тот Свет. В доказательство приводил многочисленные литературные и жизненные примеры. Старуха была, что называется, сталинской закалки, поначалу ни во что не верила, какую-то “химию” подозревала. Но время и камень точит, а тут вместо прочного валуна - трухлявая старая душа. Короче, в один прекрасный день она поверила окончательно и бесповоротно. И с того дня она сама начала морально готовиться к смерти, в ее словах это часто проскальзывало.
В конце концов я решился на отчаянный шаг и голосом Кондратия произнес длинный монолог о тяжести бытия между плотным и бесплотным. Я рассказал о том, что я (то есть он) все и всех вижу, брожу по этому же миру, по этим же дорогам и домам. Однако не могу ничего потрогать ибо не имею тело, не могу быть никем услышанным и не могу ни на что надеяться. Иным словом - это и есть ад, а не какие-то там прокопченные черти со сковородками, такое только на Земле представить можно.  Сегодняшнее мое обращение - это величайшая благодать, данная откуда-то свыше, а откуда - могу только догадываться, и надежда на Избавление. Когда я произносил эту речь, то прямо-таки видел ее застывшее лицо, ее пульсирующие артерии, дрожащие мускулы. Каждое слово, я это чувствовал, проходило сквозь ее ветхую оболочку и вливалось прямо в нестареющую душу, откуда приходил ответ - твердая решимость спасти своего любимого, совершить прыжок в Запредельное. Да, я почти увидел, как все ее тело сжалось для прыжка, как затаилось дыхание. И прыжок был сделан, прыжок прямо туда, к страдающей любимой душе, с твердой как алмаз верой в предстоящее их слияние и достижение того, о чем мы мало что знаем... Ну а на Земле это отобразилось в виде инфаркта еще одного дряблого старушечьего сердца.
Борис Федорович был бледен как мел. Он кругами ходил по комнате, то и дело подходя к бару, откуда доставал бутылку коньяка и прихлебывал прямо из горла. Было ясно, что на него напали какие-то свирепые мучения, не муки совести, а что-то иное, совсем потустороннее. Ведь так бледнеют только перед самой смертью, у него даже нос заострился, а щеки впали. Однако гость ни то не заметил этого, ни то просто не хотел прекращать разговора, хотел выложить все раз и навсегда:
- А теперь скажу о себе. Говоря по правде, проведенная операция - семечки, ерунда, я даже с Вас денег за нее не прошу. Дело в том, что я - бывший психолог, служил... Нет, где я служил - сказать не могу, зачем лишние проблемы! Но случились некоторые неприятности и меня выбросили из обоймы, карьера была загублена в самом расцвете. Да, ведь прикончить такую карьеру - все равно что убить младенца! Да ладно...
Потом началась целая волна бед и несчастий, как будто сглазил меня кто-то. Казалось, что судьба взяла в руки автомат и расстреливает длинными очередями, но для собственного удовольствия не убивает сразу, простреливает пока руки-ноги да мягкие места, лишь бы дольше мучился. Так и оказался я в этом вонючем поселке, без всяких надежд на нормальную работу. Пить, разумеется, начал, а если бы не начал - давно бы от тоски сдох или руки на себя наложил. Но тут появились Вы и у меня снова появилась возможность окунуться в любимую работу, а не таскать дрова и кирпичи. Теперь я показал Вам, на что способен и очень прошу принять к себе на службу.
Монолог был произнесен на одном дыхании, и только по его окончанию Ерш определил, что Борис Федорович его не слушает. Разумеется, как психолог Ерш должен был заметить это гораздо раньше, но предчувствие небывалого успеха, ведущего к воскресению давно похороненной карьеры затмило все его чувства, в том числе и профессиональные.
Ползунов тем временем прекратил бродить по кабинету и откинулся в глубокое кресло. Он распечатал следующую бутылку коньяка и тут же  впал в глубочайшее уныние, по своей глубине сопоставимое с колодцем до центра Земли. Ерша он не выгонял, но ничего ему и не предлагал, просто не обращал на него никакого внимания.
- Она знала... Знала куда идет, сама туда прыгнула - и безусловно пришла. По крайней мере перед смертью для нее все было предельно ясно, чисто. А я? Куда я приду? Какая у меня цель? А когда сдохну - кто прыгнет за мной? Кто сделает этот шаг?
И тут он заорал с такой силой, что в кабинете задрожали даже высококачественные дубовые стеклопакеты, а Ерш в одно мгновение поседел:
- Никто! И буду я болтаться там как говно в проруби! Всегда! Вечно! До скончания веков и после него!

ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН
2004 год