Гостья

Маленькая семья села за стол. Были, разумеется, в этой семье свои беды и несчастья, иногда случались ссоры и размолвки, ужасно не хватало денег. Но сейчас, когда они уселись за большой стол и наблюдали через окно за бушевавшей на дворе вьюгой, им было тепло и весело.
- Ну и погодка, - сказал молодой глава семейства Коля.
- Да, разыгралось не на шутку. Каково сейчас там, на улице?! - добавила его жена Наташа. Их маленькая дочка ничего не сказала - она уплетала свое лакомое блюдо - кусочек торта.
В дверь позвонили.
- Кто это? - удивился Николай, - Вроде никто не должен приходить. Его охватила естественная в таких случаях слабая тревога.
- Мальчишки наверное хулиганят. Пойти им некуда, кругом холодина - вот они и балуются, - предположила Наталья.
- Вот я им сейчас, - притворно рассердился Коля и зашагал к двери.
На пороге стояла женщина лет шестидесяти в дорогой, но изрядно потрепанной шубе и с чемоданчиком в руках.
- Мне Ивана Алексеевича Пузовцева, - спросила она.
- Какого Пузовцева? - очень удивился Николай, ибо слышал эту фамилию впервые в жизни.
- Моего отца. Вот адрес: улица Киевская, дом 7, квартира 12.
- Правильно, наш адрес, но никакой Пузовцев здесь сроду не жил.
- Пусти ее в дом, - сказала ему жена, - Не видишь - женщина замерзла, пришла она не ради праздного любопытства. Небось из другого города приехала, ведь верно?
- Верно.
- Так пусть обогреется немножко, с мыслями соберется, а то на улицу в такую погоду о чем-либо думать очень трудно, того и гляди уши отморозишь.
Даму проводили на кухню, усадили за стол и налили ей стакан чаю.
- Вот, угощайтесь.
Незнакомка сама задала первый вопрос:
- Ваш дом какого года постройки?
- Восьмидесятого, а что?
- Да ничего, просто что раньше на его месте было?
- Откуда мы знаем, сами только в девяностом сюда въехали, - сказала Наташка.
- Постой, я тут с соседями на эту тему говорил, - вмешался любознательный Николай, - Раньше тут стоял деревянный двухэтажный дом - барак, но были в нем и отдельные квартиры. Барак этот в восьмидесятом и сломали.
- А людей куда?
- Восновном поселили в этот дом.
- Но моего отца вы не знаете?
- Да нет, вообще такой фамилии не слышали.
Женщина заметно расстроилась.
- Давайте коньячку выпьем, - предложил Николай, - Да, мы еще не познакомились. Меня зовут Коля, мою жену - Наталья, дочку - Оленька, а Вас как?
- Меня - Надежда, Надежда Ивановна.
Вскоре они принялись пить коньяк. Пили молча и мало - процедура была скорее согревающей. Вскоре Надежда погрузилась в глубокие думы, что снаружи выглядело так, будто она задремала. Хозяева не решались ее тревожить - их мучило бесконечное количество вопросов, на которые они не могли дать себе ответа. Откуда пришла незнакомка? Зачем она пришла? К чему это происшествие? Не может ли оно повлиять на всю их дальнейшую жизнь?
Незнакомка, то есть Надежда, вспоминала череду предшествующих событий, как будто они произошли и не с ней. В детстве у нее была только мама, но она с самого раннего детства предполагала, что у каждого человека должен быть и отец. Когда подросла - стала спрашивать у мамы: “Расскажи мне что-нибудь про папу”, на что та неизменно отвечала, что это ей не к чему, что отец даже не знает о том, что она родилась на свет, что если бы даже и знал - все равно она бы была ему не нужна. Таких разговоров за все детство было десять или двадцать, потом надоело, все равно никакого результата. Но однажды, когда Наденька осталась одна, она принялась рыться в материнских бумагах и пожелтевших от времени письмах. Там она и нашла письмо, когда-то отправленное ее отцом, и на конверте стоял обратный адрес. Адрес она прилежно переписала в одну из своих тетрадок, а саму тетрадку очень надежно запрятала. Потом эта тетрадь прожила вместе со своей хозяйкой всю ее жизнь, и кроме отцовского адреса в ней ничего не было написано. Ее страницы по прежнему пусты, но они стали желтыми и хрупкими, как осенние листья. Именно по ней она и нашла этот дом, эту квартиру, где отца нет и в помине.
Надежда закончила школу, поступила в институт, у нее появилось много подруг и друзей. Жизнь стала на удивление красива и романтична, времени на воспоминания о пропавшем отце в ней не было. Свидания, дни рождений и прочие праздники, а также учеба, зачеты и экзамены поглотили ее полностью. Поцелуи теплыми ночами и радостные свидания завершились закономерным итогом - свадьбой.
Дальше пошли хлопоты семейной жизни, мелкие радости и беды, покупки новых вещей и вещиц. Было это не очень весело, но и не грустно, буднично и обыденно. Однако седьмой год их брака закончился трагедией  - выяснилось, что она не способна рожать детей. Супруг сперва воспринял это с пониманием, даже с сочувствием, отправил ее на лечение на знаменитый курорт (был он персоной весьма значимой). Но не помогло. Потом последовала длинная череда разнообразных больниц и медицинских институтов, нескончаемый ряд гинекологов, которые бывали в ее нутре даже чаще, чем родной муж. Однако результат все тот же, детей нет и не будет.
Муж подобно китайскому болванчику продолжал кивать головой, однако его взгляд становился все печальнее и печальнее, наконец в один прекрасный день исчез из дома, просто испарился, будто его рядом с ней никогда и не было. Начались годы серого как старая тряпка одиночества, но об отце она не вспоминала. Ее мысли были посвящены тому, как вылечиться и как найти себе нового мужа.
Через пять лет муж появился. Это был мужчина на десять лет старше ее и у него уже был взрослый сын. С первой женой он почти не общался, и если бы они с сыном не жили в одном городе, то их отношения были бы такими же, как отношения Нади со своим отцом. Однако муж был постоянно окружен огромным количеством друзей, среди которых были писатели, художники, поэты, философы, большей частью непризнанные. Почти каждый из них имел какой-нибудь талант, который зачастую на несколько порядков превосходил способности официально признанных “деятелей”. Непризнанность поддерживала неугасимый огонек страсти в их глазах, питала их кипучую энергию, и Надежда нашла себе утешение в мире красок и прекрасных слов. Каждый день новые гости, новые разговоры, одних концепций устройства Бытия она узнала больше десятка. По ночам ей снились цветные авангардистские сны, где игра красок полностью растворяла в себе реальность, а потом выкристаллизовывала ее вновь.
Любили они и разнообразные представления. Даже водку они просто так не пили - то нарядятся в арабские одеяния и изобразят из себя исламских мистиков, то наденут белые расписные рубахи, подвяжут волосы, приклеят бороды и предстанут древнеславянскими волхвами. Каждое мероприятие сопровождалось обязательным философским экскурсом и потому не было лишь тупым наружным подражанием чему-то либо далекому либо давно минувшему. Каждый участник весьма активно переживал предназначавшуюся ему роль. Этот мир поглощал настолько, что большая часть свободного времени уходила либо на воспоминания о прошедших мероприятиях, либо на подготовку новых. Так - изо дня в день, из месяца в месяц. Время летело быстро и незаметно. Надюша уже не жалела об отсутствии детей, она прекрасно понимала, что заботы сперва о пеленках - распашонках, а потом о школах-университетах загнали бы ее в непроходимую трясину обыденности, и на ее голове сидела бы и квакала одна и та же лягушка, бесконечно напоминая: - Ребенку нужна новая куртка, старая вся в дырах!  - У ребенка опять двойка по математике! - Ребенку надо поступать, ищи деньги и репетиторов! Про своего отца она не вспоминала и подавно, ибо в постоянно вращающемся калейдоскопе событий его отстраненной неподвижности совершенно не оставалось места. Корове седло подошло бы больше, чем далекий отец этой жизни.
Годы не проходили - они рассыпались яркой мозаикой, грудой цветных узоров, и хотелось их все больше и больше. Прожитое никто не считал, оно уходило и растворялось, но на смену ему приходили новые идеи, новые фантазии, новые друзья. Возможно, если все выдуманное ими превратить в коллекцию книг или картин, то цены бы этой коллекции не было, но, как известно, публика любит и признает все среднее, легко привязываемое к повседневности, и поэтому она упорно предпочитает что-нибудь попроще.
Опомнилась Надюша лишь тогда, когда у мужа сперва стала кружиться голова, а потом он ни с того ни с сего умер. Пошел утром после очередной встречи в ванную - и все.
Происшествие ошеломило Надежду так, как наверное ошеломляет человека потеря его собственной головы, когда она скатывается наземь с окровавленной плахи. Слез и горя не было - был шок и трепет, жизнь резко тормознула. Потом ее немного растрясли друзья мужа и она принялась вместе с ними заниматься организацией похорон, внутренне воспринимая все происходящее на уровне очередного представления, пусть не очень веселого, зато самого необычного. Так продолжалось до самого дня похорон, и до самого этого дня она окончательно не верила в кончину супруга. Ведь в их перфомансах он изображал и араба, и индуса, и чукотского шамана, хотя сам, разумеется, не был ни тем, ни другим, ни третьим. Так почему бы ему не изобразить мертвеца, при этом не становясь и не собираясь становиться таким?
Унылая атмосфера похорон немного поколебала в ней эту уверенность, и все-таки до самого момента опускания гроба в землю она немного сомневалась. Опомнилась лишь тогда, когда над могилой вырос живописный холмик, и первым ее вопросом был: кого же хоронили на самом деле?
Тело ее мужа похоронили в земле, но его самого там нет, он сейчас где-то в совершенно другом месте, в недосягаемой дали. Разумеется, каждый из друзей мужа выдвинул бы свою, отличную от других версию местонахождения ее мужа, но каждая из них начиналась бы с утверждения, что его здесь нет.
Саму же Надежду Ивановну хоронили вместе с душой и телом в одинокой квартирке, в которой она будет наглухо замурована на все будущие годы. Замуж ее больше никто не возьмет - пятьдесят лет как-никак (об этом она вспомнила только сейчас, раньше возраст был чем-то совершенно отстраненным, живущим в другом измерении). Друзья мужа первое время будут к ней наведываться, но их поток мало-помалу иссякнет, это неизбежно, ведь кроме скорби по почившему другу она в их компанию больше ничего не принесет, отныне это ее единственная роль в их круге. Что делать?
Впервые в жизни она так смертельно не хотела идти домой, старательно упиралась руками и ногами, несколько дней жила у разных друзей мужа. Но пришлось, и ее поглотила разверзшаяся пасть двери.
Первое время друзья еще приходили, однако все реже и реже, и время их пребывания делалось все короче и короче. Да и чего приходить, если все разговоры - только о покойнике, а значит - о прошлом, а им хотелось нового. Разумеется, Надина квартира и сама Надя стали периферией их жизни, заходить на которую - тяжкая обязанность, которой так и хочется пренебречь, а если хочется - то и следует, за это никто не упрекнет даже, все-таки Надежда им не родня. Какое-то время еще продолжались телефонные звонки, но со временем и они пропали, и Надюша погрузилась в лапы гробовой тишины.
Сперва выручал телевизор и в спешке освоенные простые женские занятия - шитье и вязание, но очень быстро надоели и они, ибо они никуда не ведут, в занятии ими не содержится никакой цели. Телевизор покрылся паутиной, иголки, нитки и спицы в беспорядке валялись по всей квартире. Надежда резко постарела и выглядела гораздо старше своих лет.
Когда уныние затопило черной желчью всю сущность Надежды, в ее сознании кротко сверкнула последняя искорка, прощальный лучик.
Отец! Только сейчас вспомнила она его ибо больше вспоминать было некого. Мать давно умерла, муж - тоже в могиле, детей нет. Сознание нарисовало его образ - старик с густой окладистой бородой. Сперва этот образ был почти живым, мог даже двигаться, но со временем он стал все больше и больше развоплощаться. Тело его становилось все бледнее и бледнее, и под конец стало уже совершенно прозрачным.
Иногда к Надежде возвращалась былая рациональность, и она пыталась подсчитать, сколько же ему сейчас лет. Получалось что-то около девяноста, но цифра эта ее нисколько не смущала, оставаясь голой абстракцией, порожденной холодной логикой. Согласно этой же логике она должна была его смертельно ненавидеть, ненавидеть как самого отвратительного своего врага. Ведь породив ее он тут же обрек на страдания, и ее нынешнее одинокое прозябание - результат того его усилия. Кроме того, он был первым, кто ее бросил. Он совершил это раньше матери, первого и второго мужей, к тому же у него отсутствовало такое “железное” алиби как уход на Тот Свет. Вина выходила достаточной, чтобы порезать его на мелкие кусочки или закопать живым в землю, но до сознания Надежды эти мысли почему-то не доходили, и определять степень вины своего предка она упорно не собиралась. Может это из-за того, что она страшно ненавидела науку-юриспруденцию, которую она называла “ересьпруденция”?
В ее мыслях отец был удивительно благим человеком, даже скорее не человеком, а сверхъестественным началом. Всю ее жизнь он наблюдал за ней и посылал к ней свою любовь, и жизнь, быть может, не удалась именно из-за того, что она прочно про него забыла. Если она теперь его встретит, то он сделает для нее все самое наилучшее, быть может даже породит ее заново, уже совсем другой...
Повторение одних и тех же мыслей ведет за собой рождение железной уверенности. И она постепенно родилась, окрепла, и выросла в неудержимое стремление двигаться. Двигаться к нему, каким бы он не был, и ехать навсегда, порвав всякую связь с этой жизнью. Она знала, что увидит его в любом случае, даже если он и умер, то в ответ на неудержимое желание встречи с ним он придет даже оттуда, откуда больше никто не возвращался.
И Надежда Ивановна принялась собираться в дорогу. Квартиру она продала, вещи частично раздала, частично выбросила на помойку и их быстро прибрали к рукам тамошние обитатели. От хлопот по отрезанию путей к собственному отступлению Надежда Ивановна заметно оживилась и даже задумалась над смыслом своей жизни, которая теперь лежала в ее прошлом. Наверное, несчастие молодости и последующее счастье жизни со вторым мужем должны были сказать ей, что путь к блаженству лежит через страдания, и нынешние, самые жестокие страдания ее жизни - преддверие совершенно неземного счастья. Поразмыслив она решила, что такие “волны” встречаются в жизни каждого человека, только мало кто может раскрыть их истинный смысл.
Дом, в котором у она пережила столько радостных мгновений, но жизнь в котором все-таки закончилась кошмаром одиночества остался за спиной. С собой - сумочка с небольшой суммой денег (всю выручку за квартиру Надя символически раздала у церквей и в переходах метро разнообразным нищим и побирушкам, чтобы порвать путь в прошлое окончательно и бесповоротно) да желтый листок из школьной тетрадки ее детства с адресом родителя. Больше ничего. Если в городе - цели своего путешествия она никого не найдет, то жить там она уже не сможет, а возвращаться будет некуда. Теперь Надя стала подобной ушедшему на боевое задание пилоту - камикадзе.
В таком виде она и прибыла в тот незнакомый город, и зашла в дом, который стоит на месте совсем другого дома, от которого не осталось даже малейших следов. Все пути закончились, оборвались в тупике, в последней точке ее жизни. Но отвратительный парадокс состоял в том, что точка эта достигнута, а тело все еще продолжает дышать и требовать каких-то движений, которые уже никуда не могут привести. Да и точка не содержит в себе ничего кроме ноля, кроме пустоты его дырки.
Тело опять непроизвольно встрепенулось, что Надежда приняла как сигнал к необходимости дальнейшего движения, цели у которого не было. “Буду ходить кругами вокруг дома, может куда и дойду” - автоматически решила она и поднялась с табуретки:
- Большое спасибо, всего вам хорошего, - поблагодарила она хозяев.
- Как, вы уходите?! - притворно посочувствовал Николай, который уже устал от непонятной женщины, столь долгое время душившей его тесной как удавка паузой.
- Если что, то заходите, - пригласила Наташа, ибо прочитала в глазах гостьи твердое решение больше никогда сюда не приходить, - Знаете хоть, куда идти?
Гостья не ответила. Она прошла к двери, одела дырявые, но сохранявшие следы былого блеска сапоги и удерживающую на себе привкус былого шика шубу. Дверь с грохотом захлопнулась.
Сердца членов маленькой семьи окатила медовая волна облегчения и радости от добра, сделанного другому человеку. Все, включая и маленькую доченьку, просидели несколько минут неподвижно, растворившись в сладкой эйфории. Лишь через полчаса началось обсуждение таинственной незнакомки, в ходе которого сошлись на мнении, что она просто спутала адрес, но непременно найдет нужное ей место, по крайней мере в гостинице заночует.
Метель прекратилась, но на город дунул ледяной восточный ветерок. Надя бесцельно слонялась по городу, пока руки и лицо ее не потеряли чувствительность. Потом она забрела на замороженное кладбище, на котором в такую погоду холодно даже покойникам. Побродила между могилами, потом присела на одну из могил и стала старательно представлять своего отца. Вскоре она почему-то поняла, что его тут нет, и отправилась обратно к месту, где когда-то стоял его дом. Там она уселась прямо в снег и усилием воли опять нарисовала образ своего предка, который существовал только в ее воображении, ведь даже фотокарточки от него не осталось.
Внезапно образ ожил и приблизился вплотную к Наденьке. Себя она опять ощутила маленькой - прималенькой, идущей за ручку с папой по светлому миру своего раннего детства, который мог быть только во сне. Чувство свершения Великого захватило Надю в свои жаркие объятия и повлекло куда-то в сладостные дали. Через мгновение она увидела себя ребенком, сидящей на шее папы и обхватившей руками его голову. Папа не шел, а летел, и от предчувствия того места, в которое он летел, она вся превратилась в большую улыбку, в живую радость.
Следующий день был воскресеньем и маленькая семья отправилась гулять в полном составе. Во дворе они обнаружили крошечную группку зевак, милиционера, да двух санитаров с носилками. Подойдя к зевакам они заметили, что санитары грузят на носилки их вчерашнюю гостью, ставшей за эту ночь совсем холодной и безжизненной, ушедшей из пившего вчера с ними чай тела.
- Значит, мы были последними, кто ее видел живой... - высокопарно произнесла жена.
- Да... - поддакнул муж, - Сам не знаешь, с кем судьба сведет, чью жизнь затронешь. Ведь эта женщина так и осталась для нас совсем не известной, и мы уже никогда про нее ничего не узнаем. Только к чему была вчерашняя встреча, ведь она для нашей жизни совсем лишняя, навсегда запомнившаяся, но совсем ничего не говорящая. Ведь эта тетка потом и сниться может начать, конечно не каждый день, но раз в год или два - точно.
- Да ладно тебе, - Наташа решила прервать бесплодные философствования мужа, - Психбольная она была, из дурдома в Питере сбежала и к нам приехала. У меня тетка санитаркой в дурдоме работала, так рассказывала, что психи так и норовят сбежать, да бегут потом не к себе домой, а Бог знает куда, двое даже за границу удрали, притом не в Швецию или Германию, а в Китай!
Мудрая женщина знает, что за понятие “псих” можно спрятать все что угодно, и тем самым сделать все дальнейшие рассуждения об этом человеке заведомо лишенными смысла. Однако себя не обманешь!

ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН 
2004 год