Орлиное гнездо

 
 

Моторизованная колонна БТР-ов и ГАЗ-зов, как гигантская рептилия, вгрызаясь в монолит Гиндукуша*, ползла, скрежеща и завывая, в пасть афганского Молоха*.
Водитель одного из «газонов» Алексей Литовченко после призыва полгода пробыл в «учебке» под Москвой, а оттуда, к полному своему удовлетворению попал в Таджикистан. И здесь, в приграничной зоне, уже сам «натаскивал» новобранцев. Наставником он был толковым. Старшие по званию и «салаги» чувствовали его внутреннюю силу. Ему не нужен был контроль, без которого иные и поесть ленятся. Полгода с особым тщанием изучал он карты, природу Афганистана, в бинокль – приграничный ландшафт, размышляя над словами деда: «Плохой мир – лучше хорошей войны».
Магия слова «война». Она всевластна над мальчишками. Да ещё «за счастье и освобождение афганского народа»! Испытать себя, вернуться героем, небрежно рассказывать о сражениях… А они виделись тактически просчитанными и успешными, словно в играх «Зарница» и «Орлёнок». И то, что до них доходило из сводок, то, что видели сами, обеспечивая отправку раненых в госпитали, и цинковые гробы в Москву, не только не охлаждало, но возбуждало. Они, как охотники, выжидавшие в засаде своего часа, опасались, вдруг, не достанется дичи. Вот и Алексей, наконец, дождался. Теперь уже он расскажет деду, как воевал. Положит рядом с его наградами - свои. Да и перед закадычным другом, Шуркой, не стыдно будет.
Колонна формировалась неподалёку от города Пянджа, в пограничном районе, и путь её следования начался, можно сказать, с афганской земли. Третий день её членистое тело извивалось вдоль горного хребта. На этой, северо-западной его стороне преобладали выжженные степи, полупустыни с колючими кустарниками. Насторожённое сознание обычно рождает куцые мысли, и они, короткокрылые, порхают поблизости, лишь изредка сделав попытку взмыть к загорелым округлым вершинам или к барражирующему вертолёту, но тут же пикируют…
- И землёй не назовёшь… Кустик – подарок… То ли дело у нас, хоть на хлеб мажь…
Перед глазами Алексея мелькают чёрные парующие пласты, нарезанные лемехом, привычная картина с детства: в пахоту и посевную он пропадал с отцом в поле. Он трясёт головой, прогоняя видение. Жара, усталость берут своё. К полудню воздух, и без того жгучий, становится

* - горная система в Афганистане
* - бог войны
* - сельское поселение
густым, дрожит, и сквозь него окружающее теряет истинные очертания. Помня наказ командира: «глядеть в оба - стреляют каждый уступ и куст», он прислушивается к натужному, но уверенному голосу своего Газ-66, следит за дорогой, взглядывает по сторонам.
В предгорье крупных населённых пунктов не было, встречались лишь кишлаки*. Прилепленные к горам, как ласточкины гнёзда, они также были малодоступны, мощно укреплены «дувалами», широкими глинобитными стенами-заборами, по которым можно разгуливать в паре. Селения казались безжизненными.
Расположение новеньких машин в железном ящере было спланировано: несколько часов пути - наступит черёд следующей пары:
 «газона» Алексея и шедшего за ним БТРа. Сбросит железное чудовище свой «хвост» у очередного блокпоста.
Надежда на то, что именно там он повстречает друга детства, Александра Бруслика, переросла в уверенность. С ним такое бывало часто, случится ему подумать о ком-то, кого давно не видел, о ком и думать забыл, обязательно встретит.
- Шурка, небось, – в звании, при медалях. А, может, - и с орденом. Он такой…
 Дума о возможной встрече, засевшая в мозгу с того момента, как его льняные волосы сняла машинка, теперь, после недавнего сновидения, была неотступной. А приснился ему очень странный сон. Будто гуляет он по незнакомому мрачному городу и оказывается перед памятником солдату… без головы. Над памятником – огромная стая каркающих ворон, их так много, что небо едва просвечивает. Собственную голову солдат держит в согнутой левой руке, прижимая к груди, а правая, со сложенной пилоткой, тянется к макушке. На постаменте – табличка: «Шурке – разорителю гнёзд». Алексей замечает, что вороны пролетают почти над самой головой, а одной удаётся выполнить общий замысел: обронить «лепёшечку». Вороны кричат ещё громче, их карканье похоже на хохот. Голова открывает глаза, рука с пилоткой сбрасывает помёт и тщательно вытирает. «Вот видишь, - сетует голова, едва успеваю, хорошо, хоть не садятся». Алексей хватает камень и бросает в ворон. «Не нужно, Леша, их ещё больше становится»...
 Алексей проснулся с тяжёлым чувством, и с той ночи мысли о друге сопутствовали ему везде. Он был уверен, ещё немного, и они встретятся, стиснут друг друга и уже не расстанутся. Алёша Литовченко и Саша Бруслик неразлучны с детства. Жили по соседству, а в заборе по меже – калитка. В одной группе – в детском саду, в одном классе – в школе. Не разлей вода, но разные, словно день и ночь. Светлоглазый, тонкий в кости, открытый Алексей – смуглый, с быстрыми смородиновыми глазами крепыш Александр. Алексей рос спокойным, молчаливым, уверенным в собственных силах, но не задиристым, Александр - рубаха-парень, станичный забияка, он затевал драки, в которых ему же и доставалось, потому что много было желающих поквитаться за несдержанность языка…
Но вот, наконец, - и блокпост. Алексей просигналил «прощальную»: «солдат вернётся, ты только жди». Высунувшись из кабины, услыхал отзыв машин, уходящих дальше, помахал рукой, и, забирая круто влево, пошёл на подъём, за ним - БТР. Блокпост располагался на скале. Она возвышалась над дорогой метров на тридцать, и заканчивалась площадкой, словно кто-то могучий специально срубил вершину. Алексей отметил про себя, что снизу блокпост напоминал гнездовье огромной птицы.
- Гнезда… гнездимся и мы, как птицы… И каждый защищает своё. Вот это, теперь – моё, новое…
В ГАЗ-оне Алексея был спецгруз, почта, гостинцы. Колону ждали, и ему навстречу высыпали нетерпеливые… Лихо развернувшись, он подрулил к самому въезду, заставляя расступиться встречающих.
- Лёха, Литовченко, ты? Чертяка!
Услышал Алексей, спрыгивая с подножки прямо в объятия друга.
-Шурка!!!… Вот я до тебя и добрался. А ты намного опередил, - отстраняясь, Алексей разглядывал поблескивающий «иконостас», белёсую форму. Было неудобно за свой совсем негероический вид.
- Не смущайся, месяц-другой – сравняемся. Тут солнце так жарит… Да и «духов» на твою долю хватит.
После доклада командиру и передачи груза, Алексей поступил в распоряжение Саньки. Они не могли насмотреться друг на друга. Алексей, взглядывая в лицо друга, обнаруживая перемены, которые до неузнаваемости изменили его в целом, сделав старше. Густые брови сдвинулись к переносице, а между ними залегли глубокие складки, глаза, словно стыдясь, ушли в глубину, и долго не задерживаясь ни на чём, «шарили», словно в ожидании или в поиске. Губы вытянулись в ниточку, чётко обозначился носогубной треугольник
- Ну, рассказывай, как - в Союзе, в станице… - повторял он, не вслушиваясь, тут же начинал рассказывать сам…
- Подожди, Сань, мне тебе нужно что-то важное сказать. Я ведь чувствовал, даже знал, что мы увидимся… Понимаешь? Как это получается, не знаю. Но часто так бывает, что подумаю – сбудется. Вот отправлял из «учебки» ребят и знал, кто не вернётся…
- А важное, что? Про меня? Не боюсь - перебоялся… Я тут такое видел… Из той роты, что из «учебки», нас двое осталось… Случайно. Понял? – Сашка выругался, скрипнул зубами. Под смуглой кожей щёк задвигались крутые желваки. – Пойдём, я покажу тебе кое-что.
И он потащил Алексея к большому дереву, наверно, единственному во всей округе. С густой, сочной листвой оно казалось богатырём на заставе, высилось в глубине территории, у самого обрыва. Глядя на его мощную крону, Алексей почему-то вспомнил экзотическое название:
- Карагач?
Не отвечая, подмигнув и приставив палец к губам, Шурка шепнул:
- Смотри…
Лёша замер: вверху, в крестовине раскидистых веток топорщилось гнездо…
- Орлан, змееяд… Редкая птица…Красавец… В размахе – метр. Птенчики есть… Двое… – Хвастался Сашка, словно сам высидел их. - Под моей защитой и охраной…
Алексей с радостью смотрел в глаза друга, излучающие тепло, теперь похожего на самого себя, того, до войны. Припомнилось, как в детстве они натыкались на гнёзда, как Сашка разбивал кладки и как ему, Алексею, до слёз было жалко невылупившихся птенчиков, а Сашка дразнился…
- Наглядишься ещё, - угадал он мысли Алексея, смутившись, потянул обратно. - Пошли наше «гнездо» смотреть, с нашими «орлами» знакомиться…
Но до вечера поговорить по душам они уже не смогли, поступил приказ: личному составу блокпоста под прикрытием БТРа, занять южную окраину соседнего кишлака. По данным разведки туда ожидался налёт душманов.
Шурка занялся подготовкой отряда, в состав которого вошёл и только что прибывший молодняк из «учебки», воспитанники Алексея.
 -И эти обгонят… - расстроился он.
Его на операцию не взяли. Он пытался возразить, но сержант Бруслик, скомандовав: «отставить пререкания», увёл отряд на лавочки под дерево, для разъяснения боевой задачи. Проходя мимо, питомцы Алексея делали ему знаки, выражающие уверенность, что с заданием они справятся. Он видел, как преображало парней соседство войны: взгляд осмысленней, особая сосредоточенность и собранность.
 Пока Шурка был занят, Алексей быстро написал письмо домой. Обычное: «жив, здоров и вам желаю», «с письмами возможна задержка, у нас – учения». Подбодрил мать: «скоро службе конец». Та терзалась афганскими страхами.
«Лёшенька, будь осторожнее,» - писала она в каждом письме, - «не рвись, сынок, куда не посылают, Таджикистан – это же рядом с Афганистаном.»
- Рядом… Вот он - во всей красе…
 Блокпост окружали горы: ржавую монотонность дня сменило многообразие красок, быстро менялись контуры. Словно стыдливые девицы от смелых мужских взглядов, розовели и округлялись островерхие вершины под нежной лаской мягких лучей солнца. Алели, будто изрубленные казачьей шашкой, хребты нагорий. Лиловели впадины и развалы… Вместе с сумерками наползали прохлада и чернота.
- Нет земле покоя. Ей бы родить, а её снарядами рвут… - Подумалось Алексею. Он достал фото. - Эх, не расписали нас, малявочка моя… Ну, ничего, через годик закатим свадьбу на всю станицу…
 Он писал любимой каждый день, называл «женулька моя», иногда появлялись рифмованные строчки… Вот и сегодня объяснился в стихах…
- Ты, Алексей, не сердись. – Шурка подошёл сзади, мягко положил руку на плечо друга. - Я тебя специально не поставил в отряд. Не нравится мне твоё настроение. Сны какие-то. Война, брат, хищник. Будешь её разглядывать, в раздумья впадать, проглотит за милую душу и не подавится. Так что давай отдыхать, пока тишина… может, и мы понадобимся, а завтра вдоволь наговоримся.
Алексей долго не мог заснуть: новое место, необъяснимая тревога. Прислушивался, ждал боя, надеялся, - понадобится… Перед рассветом забылся беспокойным сном: увидел, как по любимому Шуркиному дереву ползут змеи, прямо к гнезду… Большеголовые птенцы, тужа голые, сине-розовые шейки, пищат, балансируя по краю. А орлы – высоко в небе… Не видят... Он кричит, машет им. В руках оказывается палка, преодолевая страх и брезгливость: змей боялся с детства, хочет помешать им… Проснулся в поту, тут же поднялся, необъяснимая тревога, внутренняя дрожь гнали его вон. Сашка крепко спал, похрапывая.
Солнце ещё не взошло, но темнота стала прозрачной, и он увидел силуэт часового. Алексей закурил и почему-то пошёл к дереву. Внимательно осмотрел ствол. Взгляд его скользил вверх, вдруг ему показалось, как там, в вышине что-то блеснуло.
- На тебе, а сон-то – в руку… - Преодолевая, неприятное ощущение от возможной встречи со змеёй, подтянулся за ветку и влез. Дерево, словно специально отращивало ветви-лесенки, и он взбирался выше и выше… Послышался шум крыльев, клёкот. Орлу ли, себе ли Алексей приговаривал:
-Не бойся, не бойся…
В горах светало так же быстро, как и темнело. Внезапно боковое зрение зафиксировало какое-то движение там, где находился постовой... Он развернулся и увидел, как в сером мареве зоны КП проявились чёрные фигуры… Банда появилась не там, где её ждали…
- Один, второй, третий… - В оцепенении считал он страшные тени.
- Душ-ма-ны, «в ружьё», - закричал, рвя связки, - бан-да-а-а-а-а…
- …дурбада-да-а-ааа, - вздрогнули от неожиданного пробуждения горы…
Оступившись, он взмахнул руками, как птенец неоперившимися крыльями, и полетел, успевая крикнуть ещё раз, прежде чем упал на уступ и покатился по склону, теряя сознание…
Алексей несколько раз приходил в себя, но осознавал лишь то, что не разбился. Он очнулся, когда солнце уже набирало силу, и ощущалась его горячечная ласка. С трудом открыл глаза. Тут же вспыхнув, закружились красно-жёлтые круги с чёрными воронками. Ощущение тела возвращалось постепенно. Рот, казалось, набит камнями. Пошевелил языком. Коснулся им, сухих, запёкшихся губ. Хотелось пить. Наконец, он понял, от падения дальше спасло карликовое дерево. Ствол пришёлся в область живота, голова и ноги обвисали по склону. Он напрягся, одной рукой опираясь о выступ, другой ухватился за сук, вонзившийся в живот, хотел приподняться, изменить положение, но тот не отпускал. Рука намокла, стала липкой. Тело вновь обмякло… Как сквозь дрёму слышал шум вертолёта. Ему казалось, что он машет, - сигналит. Потом чьи-то руки подхватили под грудь и бёдра, оторвали его, как от пуповины, от дерева. В «солнечном сплетении» стало пусто и холодно, и он полетел… как орлан…
Сознание вернулось внезапно.
-Ну, всё в порядке, считай, повезло тебе, Литовченко. Голова цела, ни один орган, ни крупный сосуд не задеты – скоро поправишься. – Улыбнулся хирург. – Всё, моя миссия окончена, остальное – сами, – обратился он к санитарам.
-А Сашка? Ребята, как? – Выговорил Алексей с трудом.
-Война, брат, - неопределённо ответил врач.
Алексей переводил отчаянно молящий взгляд по лицам. Беззвучно шевелил губами, язык не подчинялся. В полуденной жаре он ощущал озноб, холод страшных мыслей сковал его тело:
-Что подумали о нём? Почему он оказался в обрыве? Кто подтвердит, что он не струсил?
Санитар, нагнувшись к изголовью Алексея, почему-то тихо сказал:
- Девять человек, из тех, кто оставался, погибли. - Он кивнул в сторону. - Все. А тебя еле нашли. Есть раненые среди тех, кто в засаде был. Ну, и «духам» дали… - Он ругнулся. – Не волнуйся, говорят, если б не ты, хуже было бы…
Алексей, с помощью санитара приподнялся на локте, с ужасом глядел туда, куда он указал. Девять обезглавленных изуродованных трупов лежали на брезенте. Их готовили к отправке. Среди них был Саша… Алексей откинулся навзничь, сдерживая стон, обхватил ладонями, как тисками голову.
 - Куда хуже? - Пульсировали мысли в его горячечном сознании. Зарождённые ещё там, на границе, они теперь чётче выстраивались в объяснении происходящего. -Душманы не просто убивали… Они мстили, устрашая живых. – А ведь, и душманы - афганцы… Почему же они не хотят свободы? Счастья своему народу? А что бы мы делали, если бы к нам полез кто-нибудь… Каждый защищает своё гнездо… Да пропади они пропадом с их революцией… Нам тут, что за дело? Прадед, хлебнувший гражданской, прав. Грубо, но верно говорил: «Братья – в драку, сосед – в …, а то ему же больше попадёт». Алексей, забываясь от боли, раздиравшей всё его существо, разжал онемевшие руки, обнажая седые волосы.
 


Рецензии
В пути
Между
Телеграфными столбами
Мы и сами
Становимся Проводами,
Натянутыми
Между Прошлым и Будущим.

Ах, как хочется,
что бы все войны
остались воспоминанием,
а не горькой реалией.

Demiourg   22.05.2005 17:27     Заявить о нарушении