Один в ночи

До перестройки в хуторе Дубины была своя начальная школа. Учились в ней дети не только с этого хутора, а и с других мелких населенных пунктов, что селились в двух-трех километрах от Дубин
В перестройку школу закрыли, сначала учителям  несколько месяцев не платили зарплату, но это было бы  полбеды, деревенские люди и не такое видели, учителя как-то перебивались огородами, с голоду не умирали, главным оказалось то, что к зиме в школу не  завезли уголь и нечем было ее обогревать. Вот тогда-то и созрел план у местной администрации закрыть школу.
- Те дети, которые хорошо учатся, - говорил, выступая в администрации, председатель колхоза, - пусть учатся в райцентре, а которые послабей в науке, они и в эту школу ходят через день или реже, из них Ломоносовы не получатся, пусть сидят дома.
Так и получилось, многие вчерашние школьники засели дома, от безделья бегали с удочками на речку лягушкам  глаза выстегивали, а Витьку Ветрова, успевшего до закрытия школы кончить четыре класса, родители заставили учиться дальше.
- До профессора мы тебя не доучим, духу у нас по этой жизни не хватит, - сказал отец, - а восемь классов окончить надо. Неграмотному теперь трудно, техника пошла сложная, да и мало ли что, так что, сынок, подмазывай пятки и пошел в райцентр набираться ума разума в науке, по теплу походишь из дома, на зиму посмотрим, может, на квартиру станешь.
Учился  Витька охотно, дружил с местными ребятами, они-то считались городскими, а он деревня неумытая, но как-то подстроился, нашел с ними общий язык, хотя в первый же день столкнулся, было, с большой для него неприятностью.
На первом уроке учительница, классный руководитель, Анастасия Михайловна, знакомясь с учениками, по журналу читала фамилии, внимательно присматривалась к каждому, поднявшемуся за партой ученику, что-то отмечала в журнале и разрешала садиться. Прочитала и фамилию Витьки. Он встал, учительница почему-то дольше обычного изучала его, а потом спросила:
- Ты откуда, мальчик, где ты живешь?
- Из хутора Дубины! – глядя в парту, ответил Витька.
По классу прокатился шумок, а один из мальчишек, сидевший на последней парте, в самом углу, нехорошо хохотнул. Анастасия Михайловна постучала карандашом по столу и все стихло. А на перемене тот же мальчишка, что хохотнул на уроке, громко объявил:
- Ребята, у нас в классе есть теперь «дубина».
Несколько мальчишек смехом поддержали его. У Витьки закипела злость, сразу сжались кулаки, надо бы набить морду этому остряку да так, чтобы на всю жизнь запомнил, но он сдержался, понимал, этим дело не поправишь, скорее испортишь, из опыта знал. У него в хуторе уже была кличка «рыжик» за веснушки на носу, кулаками хотел мальчишек отучить от этой клички, не отучил, наоборот закрепил. А потому на этот раз пошел другим путем: он подошел к озорнику и, глядя ему прямо в глаза, спросил:
- Тебя как зовут?
- Витька, а что? – чувствуя, что может завязаться драка, с вызовом ответил тот.
- Хорошо Витя, меня тоже Витька, тезки значит. Послушай внимательно, ты можешь дразнить меня как угодно - бревном или дубиной, или еще можно придумать как-нибудь погаже, а тебя я буду называть Витей. Понял?
 Окружившие их мальчишки дружно захлопали в ладоши, у Вити покраснели уши, он стыдливо опустил глаза, потом схватил Витьку за руку, проговорил:
- Извини, тезка, это я пошутил!
Позже никто никогда придуманной кличкой Витьку не называл.
И все было бы ничего, привык Витька к школе, к классу и учителя относились к нему с уважением, ходить только слишком далеко и скучновато одному. По сухому, в начале учебного года, семь километров для него не расстояние, полтора или два часа и дома, а в осеннюю распутицу дело осложнилось.
Обещание отца поставить его на квартиру оказалось невыполнимым, хозяева такую цену заломили, что отец от удивления только ахнул.
- Где же мы такие деньги возьмем? Придется тебе,  сынок, и зиму походить из дома, - с горечью сказал он.
Витька понимал, денег в доме не было, и взять их было негде. Раньше в хуторе размещалась  молочно-товарная ферма, отец работал скотником, мать дояркой, были заработки. С перестройкой все рухнуло, коров порезали, кормить их стало нечем, куда все подевалось, хуторяне только руками разводили. Колхозное начальство объяснило так: невыгодно держать коров, убыточно, вот их и порезали на мясо. Потому и остались люди без работы, а значит и без денег.
День четвертого декабря Витька запомнит на всю жизнь. Провожая в школу и застегивая верхнюю пуговицу на его куртке, чтобы не поддувало в горло, бабушка предупредила:
- Ты смотри, внучек, по дороге домой из школы не задерживайся, праздник у нас сегодня, мы с матерью пирог с яблоками к вечеру испечем. Так что из школы и прямо домой.
- Какой праздник? – совсем без интереса, а просто так, чтобы не обидеть бабушку своим невниманием, спросил Витька.
- Введение в храм Пресвятой Богородицы, - ответила бабушка.
- Ого, какое длинное  название, и не запомнишь
- Молчи, тоже мне безбожник, - обиделась набожная бабушка. – Пирог съедим, тебе не оставим, сразу запомнишь.
Витька любил пироги с яблоками, перемолчал, дождался, когда бабушка застегнет пуговицу, пообещал:
- Ладно, так и поступлю, из школы и прямо домой.
Пообещать-то пообещал, только  выполнить в тот вечер свое обещание не смог.
И запомнил Витька этот день не потому, что испекут пирог с яблоками, и не потому, что праздник был с таким длинным названием, а совсем по другому случаю.
В тот день с утра шел дождь, а ближе к полудню пошел снег. Сначала он робко срывался с неба вперемешку с дождем, словно знал, что давно его ждут на земле, поругивают за халатность, как долгожданного запоздавшего гостя, а потом осмелел, повалил густой плотной пеленой, поспешно стал укрывать белым покрывалом истосковавшуюся по нему землю.
В школе, на переменах, мальчишки и девчонки, радуясь первому снегу, выскакивали на улицу, играли в снежки. Витька тоже выскакивал, тоже играл, не думая о том, что этот снег сегодня сыграет с ним злую шутку.
В тот день было шесть уроков, часы-ходики, висевшие в коридоре школы, показывали семь часов вечера. Летом семь часов – это продолжение дня и до вечера еще далеко. Зимой, в декабре месяце, когда дни самые короткие, как люди говорят, с гулькин нос,  в населенном пункте, даже где нет электричества, вечер, а в чистом поле ночь. Вот в такую ночь ступил Витька, как только скрылся в темноте штакетник изгороди последнего дома райцентра. Пока шел по улице, казалось тумана не было, а вышел в поле, сразу окунулся будто в молоко. Серыми и нечеткими просматривались даже телеграфные столбы.
За день  снегу навалило столько, что местами Витька загребал его за голенища резиновых сапог. Намокли брюки, мокрыми стали и носки, начали замерзать ноги. Рыхлый, мокрый, тяжелый, он  проникал, казалось, даже сквозь резиновые сапоги.
Густая темнота плотно окутывала его, одинокого путника, на этой пустынной дороге. Ему казалось, что он один не только в этом поле, он один во всем мире, не светились огни, не слышно было лая собак, молчала и железная дорога, проходившая в пяти километрах от райцентра, при тихой погоде она постоянно погромыхивала проходившими поездами, ее слышно было даже внутри школы. Под ногами снег, над головой и вокруг него темнота, занесенные снегом, слабо просматривались телеграфные столбы. Был только он, Витька, был снег, было бездорожье, и еще был страх, от него тяжелые мысли роились в голове.
Он вспомнил случай, произошедший с их соседом дядей Васей Мачневым. Прошлой зимой он вышел пораньше из дома, чтобы успеть на шестичасовой автобус, ходивший до областного центра. Стояла прекрасная погода, светила луна, под ногами скрипел снег, хорошо укатанная дорога просматривалась почти до самого горизонта. И где-то, километрах в двух от хутора, Мачнев увидел четырех волков, они бежали по полю сначала, как показалось ему, на него не обращая внимания, но когда волки вдруг круто повернули и ходко побежали в его сторону, дядя Вася понял, ситуация складывалась не в его пользу. Хотя он и был потомственным охотником, на этот раз струсил, подбежал к телеграфному столбу и быстренько забрался на бетонный пасынок.
- Стою я на этом столбе, - рассказывал Мачнев отцу Витьки, а они, гады, сидят вокруг столба и смотрят на меня, ждут, когда я спущусь к ним, наверное, думаю, решили рассчитаться за того, убитого мною, волка.
Витька помнил, месяцем раньше, дядя Вася убил на охоте матерого зверя, притащил его домой, тогда весь хутор сбежался посмотреть на редкий трофей охотника. Мачнев, гордясь, довольный, охотно рассказывал хуторянам, как он выследил его, как ему не просто и опасно было это сделать. И чтобы у стоявших хуторян не было никакого сомнения, раскрыл волчью пасть и показал белые, чистые, будто волк каждый день по три раза чистил их пастой «Блендамет», с загнутыми концами, острые клыки.
- Вот этими клыками, - сказал тогда дядя Вася, - волк способен одним махом перехватить горло даже крупному животному – корове или лошади.
Стоять на столбе Мачневу пришлось почти до самого рассвета, вернее до тех пор, пока не показалась вдали пара лошадей, запряженных в скрипучие от мороза сани.
- Ты смотри, парень, ходишь по ночам в такую даль! – встретил как-то Витьку, идущего в школу, и предостерег его дядя Вася, - я тебя, упаси Бог, не пугаю, но все это до греха.
Витька и без него знал, грех это или не грех, да что поделаешь, учиться-то надо. Боялся, а сам ходил. Осенью по грязи, считал Витька, легче было, хотя и темнота непроглядная, зато дорога чувствовалась под ногами. Свернешь влево, пахота, вправо – стерня, так и топаешь до самого дома, и волки были не страшны, какие волки по такой грязи, они тоже не дураки, в лесу отсиживаются. А сегодня снег, по снегу всякое может быть, кругом белым бело, где земля, где небо, где дорога или не дорога, ни чего не поймешь. Сначала провода телеграфные гудели, а потом и они затихли, может снегом их занесло, а может?? У Витьки застучало сердце, он метнулся вправо, почти бегом пробежал метров двести влево и остановился, понял что заблудился. Постоял минуту или две, и пошел. Куда пошел, сам не знает, пройдет метров сто, остановится, прислушается, не гудят ли провода, нет не гудят, и шагает дальше.
Удивительно было то, как только Витька почувствовал, что заблудился, страх пропал, совсем не было его. Это так казалось ему, а на деле было совсем не так, страх был, только он ушел в мозгах куда-то в сторону, уступил первое место желанию найти дорогу.
В этом Витька убедился сразу, как только вдруг заметил впереди, прямо на его пути, темное пятно. Сначала он ничего плохого не заподозрил, мало ли что может оказаться на пути, может кто-то уронил пук соломы или еще что-нибудь, но на всякий случай остановился, протер рукавом глаза, присмотрелся, темное пятно, как показалось ему, сдвинулось с места, замерло.
- Может собака, а может еще кто? – начал лихорадочно прикидывать Витька, - у него зашевелились волосы, шапку на голове не чувствовал, будто ее там и не было. Он похлопал себя по карманам, отыскал спички, слава Богу, спички у него были постоянно, впотая от родителей Витька курил. Мать как-то заметила у него папиросы, сказала отцу, тот морали читать не любил, отодрал за волосы, досталось и ремнем, строго предупредил:
- Еще раз узнаю, голову оторву!
 Курить Витька не бросил, только усилил конспирацию, все курево прятал в сарае, а перед тем, как идти в школу,  под предлогом проведать голубей, забирал.
В коробке спичек было немного, не более десяти штук. Первую, волнуясь, сломал, вторая вспыхнула, осветила вокруг не более метра, догорела до конца, обожгла пальцы, погасла. Когда после спички прошла слепота, Витька снова напряг зрение, присмотрелся, темное пятно сдвинулось в сторону, какое-то время неподвижно темнело на белом фоне снега, а потом пропало.
Не чувствуя под собой ног, Витька сдвинулся с места, пошел вперед, туда, где по его предположению было пятно, увидел след. Он зажег спичку, посветил ей, и волосы снова подняли шапку на голове, минуту назад на этом месте сидел волк, след его четко выделялся на глубоком снегу.
Витька сорвался и, загребая сапогами снег, побежал, куда бежал не знал, он понимал стоять на месте нельзя, надо двигаться, а куда, для него, казалось, уже не было никакого значения. Временами он останавливался, прислушивался к тишине, не гудят ли телеграфные провода. Он окончательно потерял ориентировку, не знал где север, где юг, где хутор, может быть он уже давно прошел мимо него, кругом был снег, темнота и он один в этом пустом мире и точно знал, где-то неподалеку прячется от него волк.
- Ты смотри, внучек, в школе-то не задерживайся, -  провожая за порог, просила его бабушка, - вспомнил Витька и тугой ком перехватил ему горло, он захватил горсть снега, положил в рот и, не дожидаясь, когда он растает во рту, проглотил его вместе с комом.
Он понимал, что сейчас надо быть спокойным, иначе можно погибнуть. Потянул холодный ветерок, начали замерзать руки. Знать бы, с какого направления он подул, можно было бы как-то сориентироваться, по нему определить свой путь, но Витька не знал где запад, где восток и вообще ничего он не знал, а шел туда, куда несли его ноги. Он шел и шел и, казалось, этому пути не будет конца, у него не было часов и он не знал сколько прошло времени, как он вышел из школы, может сейчас продолжается вечер, и люди в тепле и уюте сидят, смотрят телевизоры и пьют чай, и никому в голову не приходит, что где-то, в чистом поле, двенадцатилетний мальчишка, сбившийся с дороги, мечется по колено в снегу в поисках своего дома. А может уже глубокая ночь, и люди лежат под теплыми одеялами, видят розовые сны, а Витька идет и идет и, кажется, этот путь никогда не кончится.
И вдруг что-то большое, темное, показалось справа от него.
- Что бы это могло быть? – спокойно подумал он. Лес, не может быть. В этих местах леса не было. -  Тогда что? – У него снова пропал страх, он смело пошел к этому, похожему на бугор, предмету.
Темным предметом оказался скирд соломы. Витька знал этот скирд, он стоял далеко в стороне  от хутора. Витька видел издали, как складывали скирд соломокопнителем, но никогда не подходил к нему близко и, самое главное, он плохо помнил, как был поставлен скирд к хутору – торцом или наоборот, совсем у него вышибло из памяти, сейчас бы ему это пригодилось, но он не мог вспомнить.
Как бы то не было, но Витька скирду обрадовался, во всяком случае он не даст погибнуть, как в чистом поле, он может защитить от холода, обогреет, а если хорошенько поработать и выкопать в нем глубокую нору, то можно и без страха за свою жизнь, переночевать.
Витька снова похлопал себя по карманам, достал спички, на ощупь посчитал их, спичек было маловато, всего четыре штуки, но если их умело использовать, они обеспечат его теплом.
Долго, очень долго Витька дергал из скирда солому, слежавшаяся за осень, она с трудом подчинялась слабым рукам мальчишки. Прошло, может быть, больше часа, когда он, наконец, закончил свою нелегкую работу, соломы надергал он не очень много, но достаточно, чтобы зажечь костер и, если экономно использовать топливо, то можно продержаться у костра не менее двух часов, а дальше будет видно, думал он.
Костер Витька решил разложить в стороне от скирда так, чтобы он просматривался со всех сторон. Он знал, надеялся, поздно или рано родители вспомнят о нем, поднимут тревогу, кинутся искать, а может уже ищут его.
- Главное не ошибиться, - считал он, - хватило бы спичек. Четыре спички совсем мало для сырой погоды и их надо использовать так, чтобы потом не ругать себя за ошибки.
Витька вырвал из тетради два листа, хорошенько помял их, дрожавшими от волнения руками чиркнул спичкой о коробок, вспыхнул огонек, он поджег листы и через несколько секунд рядом с ним полыхал костер.
Так и сидел Витька у костра, сколько времени не знал, может час, может два, на душе у него было спокойно, не было страха, он знал, что теперь уже его ищут и наверняка найдут.
И вдруг ему показалось,  будто кто-то смотрит  на него, он поднялся на ноги и, прикрываясь рукой от огня, осмотрелся и увидел в метрах пятидесяти от костра сидел волк. Шапка вот уже в который раз поползла с головы, не надо было протирать глаза, Витька без того видел, как волк, поджав под себя хвост, сидел на снегу и спокойно смотрел на него, вспышки пламени от костра отражались в его глазах, они то вспыхивали, то гасли. Витьке от страха снова сковало ноги, перехватило голос, ему бы сейчас крикнуть на волка, хорошенько крикануть, да так, чтобы не у Витьки, а у волка от этого крика сковало бы ноги, но кричать он не мог, голос куда-то пропал.
Преодолевая страх, он взял пук соломы, поджег его на костре и горящий факел  поднял над головой и в это время где-то далеко прозвучал выстрел. Витька снова удивился, выстрел долетел не с той стороны, где по его предположению был хутор, а совсем с противоположной. У Витьки сразу отлегло на сердце, зашевелились ноги, появился и голос. Он  посмотрел на волка, тот навострил уши, но продолжал сидеть на месте.
- Витька-а-а! – донесся призывный, еле различимый крик.
Витька понял, точнее узнал, это кричал его отец, и тогда он, заложив в рот два пальца, что было силы, громко свистнул. Снова, но уже ближе, разорвал темноту выстрел. Волк оглянулся на выстрел, нехотя встал, сначала шагом, а потом большими скачками, ушел в темноту.
Витька-а-а! – еще далеко, но вполне различимо услышал он голос отца.
Папа-а-а! – закричал он, у него совсем прорезался голос и, увязая в глубоком снегу, побежал на голос отца.
Сынок, сынок, Витя, - обнимая Витьку, причитал отец. Как же так случилось, ты же давно должен быть дома?
- Заблудился я, папа, кругом бело, нет дороги, темнота, а тут еще волки!
- Какие волки, о чем ты говоришь, сынок? – неожиданно, даже с испугом, не поверил отец.
- И по дороге и у костра.
Витька сбивчиво рассказал отцу и дяде Васе, стоявшему тут же с ружьем, свои ночные приключения.
- Давай, Василий, вернемся к скирду, потушим костер и посмотрим след, - предложил Витькин отец.
Вернулись, погасили костер, дядя Вася, опытный охотник, хорошо знал повадки волков. Зажигая спички, осмотрел след, покачал головой, проговорил:
- Молодец, Витька, ты настоящий мужчина. Судя по следу, это был и правда матерый волк, а что ему надо было от тебя, если только ночью снег не занесет след, я попытаюсь поговорить с ним завтра на охоте.