Дело госпожи N

                                                      Дело госпожи N.



       …когда следователь вел дело о самоубийстве некой госпожи N., известного программиста, любящей жены и нежной матери двоих красивых детей, в одной из книг домашней библиотеки семьи N. он обнаружил (кажется, это был Достоевский) аккуратно сложенный неподписанный листок. Дата совпадала, а, возможно, она была поставлена наобум, что, впрочем, ничего не меняет. Прямая связь материалов его дела с тем, о чем говорилось в сумбурных записях погибшей, помогла следователю поставить наконец точку в этой дикой истории, которая на протяжении целых трех дней будоражила желтую прессу.
       Муж госпожи N., тяжело переживавший неожиданную смерть обожаемой жены, подавленный и мрачный, пришел в ярость, прочитав ее предсмертные записи, и буквально онемел от переполнивших его проклятий, плотным комом залепивших ему гортань.
       Сын госпожи N., подающий надежды художник, находился в невменяемом состоянии на момент смерти матери и вскоре скончался от передозировки героина.
       13-летняя дочь погибшей также пожелала ознакомиться с ее посмертными записями, была шокирована жестокостью и бездушием последних слов, последовавшая смерть сводного брата добила ее, и в данное время девочка нуждается в психологической реабилитации.
       Такие дела.
       Это послание, которое явно носит на себе отпечатки психического расстройства, следователь оставил себе как напоминание о чудовищной и даже, по словам некоторых пессимистов, знаменующей апокалипсис болезни нашего уходящего века, носящей название …


        « Я – женщина. Но я ни во что не верю. Чушь, скажет мужчина, твоему слабому уму требуется опора, иначе ты бы давно свихнулась, твой удел – 3 немецких К, они сделают тебя счастливой и довольной. Или ты их принимаешь, или, в крайнем случае, добавляешь что-то свое. Без опоры никак нельзя, автоматически выбываешь из игры.
       Я рада укрыться в тени этих трех К. Я сунулась в церковь, как вы меня учили. Священник толкнул меня в грудь. Он сказал, что Туда нельзя. Он предложил мне зайти в его домик, где белые занавесочки колышутся в открытых окнах и пахнут ладаном, где куст сирени в палисаднике натужно пахнет ладаном, только отец Алексей не пахнет ладаном. Отец Алексей пахнет козлом.
       У меня трое детей и муж. Второе К. Kinder. К сыну (ему скоро 18) я испытываю нематеринское сладострастие. Это ненормально, эдипов комплекс и тому подобные фрейдистские штучки. Чем я лучше отца Алексея?.. Но вы покривите душой, если скажете, что никогда не испытывали ничего противоестественного, и оно не доставляло вам тайного наслаждения. Старший не от мира сего. Глаза светлые, почти белые, губы покусанные, пальцы изломанные, сплетаются-расплетаются. Мой старший сын вышел из картины, висевшей на стене моей девичьей. Там, на картине, были волчий вой, луна в молниях и горы в тенетах сумерек.
       Потом у меня две дочери-близняшки. Одна – невидимка, обретает плоть только в тоннеле метро, когда ее клон, другая, трясется в вагоне. Я потеряла крошку, в трехлетнем возрасте она умерла от воспаления легких, потому что сестричка высасывала из нее энергию и оказалась сильней. Мне жаль ее. Девочка мечется между проводов, и каждый раз поезд при подходе к станции стирает ее в порошок, болотного цвета пыль. Тоннель на повороте сужается, мы с трудом протискиваемся между узких стенок, покрытых пластилиновыми змеями. Вторая близняшка выросла такая как все, в отца. Она ходит в школу и, кажется, неплохо учится.
       Мой муж сделан из дерева. Не позавидуешь, муж – деревянная кукла. Он продает ручки в вагонах метро (вообще он – математик), чтобы быть поближе к дочери, но мой муж знает, что ничем не в силах ей помочь и потому очень страдает. Мне отвратительно это слово – МУЖ. Я вышла за него, потому что все выходят замуж. Но я в него не верю. Для меня он – такое же творение моего воображения, как и все остальное. Достаточно того, что в него верят мои подруги и гордятся мной.
       Ну конечно, я живу на кухне. Но там трудно найти покой. Разношерстная компания обычно торчит на моей кухне и слушают «Doors». Все они – хиппи и вызваны из прошлого. Ребята курят и молчат, а девушки извиваются на полу, сжимаемые изнутри вибрациями голоса Моррисона.
       Горько мне. Я не нашла на земле чудес. Я остаюсь для себя единственным критерием объективности. Нет возможности узнать настоящий мир, ибо все мы смотрим на него сквозь призму своего сознания, а мое населено кошмарами.
       Мы вываливаемся из небытия, и никто ничего не помнит и не может поделиться опытом. Все предаются мифотворчеству. Каждый выдувает ртом синий пузырь с собственным сном. Никто не в состоянии объяснить мне, что такое ВРЕМЯ без этих глупых метафор о маятнике и математических выкладок.
       Я – женщина и полна томлением. Но в этом мире никто никому не нужен по-настоящему. Я валяюсь в ногах у потных солдат, но они не смотрят на меня. Они готовятся расстрелять дезертира, мальчишку, на губах которого отпечатался носок сапога.
       Я – женщина. Твари воюют. Я не в силах предотвратить раскраивание чужих снов. И когда мой сын не вернется с войны, я пойму, что злые ножницы Силы распороли мой пузырь.
       Каждый день волной времени приносит мне еще немного боли. Я дезориентирована в этой жизни. Мне смешно смотреть, как вы пытаетесь навязать мне нравственные принципы, в которых нет ни капли любви, а лишь желание сохранить себя. Твари, ничего не сделаете по доброте душевной. Сила разработала для вас политику кнута и пряника, создала сказку о рае и аде, в которую, правда, тоже уже никто не верит. Вам предложено выбирать между фермой (спокойно жуете свою жвачку, обдуваемые ветерком вечности) и скотобойней (котлы, трезубцы, раскаяние). И ваш выбор изначально неверен.
       Мне грустно оттого, что я останусь непонятой, хотя многие отчаянно бьются об лед собственного незнания и безверия, как я. Но мой ум слаб и не находит нужных слов – одна искусственность.
       Человечество будет возводить стены невежества, но никогда не признается, что проигрывает по всей статьям Силе, его сотворившей.
       Где же выход? Это крохотная дверка, куда с трудом можно просунуть палец, что-то вроде Алефа Борхеса, но она есть. Вообразите себе огромное здание в тысячи этажей, где плутает слепой и ощупывает пальцами стены, надеясь ее найти, эту дверку. Насколько ужасна одна мысль о том, что все мы – слепцы по сравнению с теми, кто обладают иными формами сознания, которые мы не в состоянии воспринять так же, как слепому не объяснишь, что такое красный и чем он отличается от черного…
       Кафка писал, что первым признаком начала познания является желание умереть. Поэтому я ухожу теперь, когда я выписана на бумагу, когда для меня все ясно и неожиданное, удивительно легкое решение пришло мне в голову.
       И расцветет целое поле флорентийских ирисов. Мои асфодели.