Бонвиван

…но к жизни возвращаясь, воспари туда,
где тебя ждут тени её рук, сомкнутые в ладонях…
Вацлав Бурзоцкий «Цвет совы»

Глава 1 «Столкновение»

Томление. Жуткое томление сказывалось во всём – в дрожащих пальчиках, спеленатых
кружевными перчатками тонкого марсельского шёлка, в душистом бессарабском яблоке, которое Она маленькими кусочками отправляла в алый ротик, и даже в Её багаже ощущалось ОНО.  И ОНО здесь!!!... Всё!... Всё вплоть до пищеварительных рефлексов в ней истекало сладострастием суккуба, затаившегося в лесу с веником и похотью величавого друида. И даже глядя на Неё со спины, можно было представить, как сейчас напряжены Её торчащие золотистого цвета соски, вот-вот готовые вонзиться в волосатую грудь любого бессердечного бонвивана или заскорузлого штафирки, или, ещё того бессмысленней – инженеришки, разложившем Её прелестное тело на своих чертежах раздаточного транспортёра, изгаженных кохинором. А увитое нежным руном лоно уже распускалось навстречу вожделеющим граням любых проявлений чьего-либо интереса к ней.
Близилась ночь. О, поистине золотая ночь! На часах уже два часа как двенадцать и муха.
Нежная ножка в алой туфельке осторожно ступила на паркет гостиницы.
-Вот я ступила-то! – подумала Она с лёгким негодованием резвящейся ундины. А вырвавшийся наружу смех Её, подобный мириадам колокольчиков маленьких сверчков, бормочущих свои хитиновые молитвы, рассыпался хрусталём по лестничным пролётам и умер где-то у кандейки сторожа. Под ногами прошуршал рыбный обоз, везя ферзя.
В предвкушении очередного приключения на стезе сбивчивых драм, Она ещё раз выразительно улыбнулась в подмышку. Луна отразилась в прелестных зубках этой Лесной Феи на манер лучика блистательного бриллианта и гы. О, боже, как ей, серебряной Луне и брату её, Месяцу, нравилось отражаться в белоснежности и обнажённости Её милых костных образований впредь! Ах, это было восхитительно, но!... Но так не вечно, ведь монаршие давно уже почили…
Сверху, словно жёлтый осиновый лист, едва слышно упал бильярдный стол. Вечерела ночь.
«Пора почивать», - подумала Она, и, собрав пожитки в инкрустированную бриллиантами авоську, направила свои стопы к номеру. Шаркающей походкой Она прошла к наковальне. Ей стоило ударить всего два раза, чтобы на зов тотчас явился сонный носильщик, дал Ей в ухо, и отправился досматривать эротический сон про Гражданскую войну.
Светало.
Иоаким Сергеевич.
Носильщика звали Светало Иоаким Сергеевич.
Поднявшись на свой этаж, Она огляделась по сторонам. Никого. Даже молчание слегка звенело. Она изящным движением выхватила из мусорки чей-то засаленный бычок, успев втянуть в себя остатки горячего дыма, напоследок подаренные уже падающим оземь угольком, и, выпуская на свет горьковатый выхлоп «Герцеговины Флора», негромко пукнула. Она жутко ошибалась, думая, что никто не успел увидеть её лучезарно томительного сладострастия, всплывшего на лице лёгким шрамом от напильника, столь обворожительно завлекающего в ланиты врезавшихся в подмышки стрингов!
За портьерой в это время находился Он! Весь напыщенно подтянутый, в костюме спортивного телосложения, мириадами раскрывшихся навстречу любвеизлиянию пор, готовых вдыхать ароматы плотского мира средь безбрежной настойчивости и мародёрства подчинённых!!!
Его серые глаза ночного хищника сверлили Её упругую грудь, налитую мышцами попку, но, не вняв его безумным желаниям дикаря, они не добились своего, поскольку для этой слесарно-наладочной работы необходимо прямое вмешательство твёрдого, желательно победитового, предмета на скорости не меньше 1200 оборотов в минуту, и то в разгоне. Разочаровавшись, Он решил отправиться в эфемерный мир грёз, перфораторов и дрелей, но что-то томное и жаждущее заломило в груди, и Он остановился. Жадно вдыхая ноздрями Её запах, исходящий от вожделеющего лона, Он захотел пирожков. Несчастный, не зная, в какую историю Он ввязывается, Он ввязался в историю, в какую он не знал, несчастный.
Словно почувствовав, что за нею следят, Она чуть слышно громко задала нервный вопрос:
-А ты умеешь грезить?
Но вопрос так и повис в воздухе, и лишь через некоторое время упал вниз, пришибив собою старую гостиничную мышь по прозвищу Прохор.
И тогда Он всё-таки решился нарушить своё нелепое молчание:
-Никого нет. Я шкаф.
Разочарованию нашей молодой красотки не было предела, в то время как не наша молодая красотка исподлобья изучала латынь в Бугульме!
Весь путь был проделан зря! И эта тряска в душном поезде, и перетаскивание с места на место тяжеленных чемоданов со штепселями, которые ей так и не удалось умыкнуть, и эта драка с безумной монашкой из-за билета в стрип-бар «Лёня» – все попытки оказались тщетными потугами по сравнению с мечтами, так бередившими её бередилки. Крах лобызательных увлечений  поверг её в кратковременный шок. Неужель Она, богиня шарма, испытала все тяготы игры на волынке ради того, чтобы наткнуться на банальный гостиничный шкаф? Ах, нет в жизни справедливости!... И сметаны нет… И саморезов для мебели… А тут ещё эти профсоюзы!...
Пока наша молодая красотка разочарованно кусала губы, Она подошла к портьере и откинула её. Перед Нею стоял молодой офицер в чине майора авиации. Ловко подкрутив непослушный ус, офицер вежливо, на ломаном немецком, обратился к ней задом, а к лесу – передом. …А в Силезии ткачи свергли прощелыгу-фабриканта…
-Интересно, откуда гостиничном в лесу офицер? Да ещё и лётчик? – нарочито произнесла Она. – Вы случаем не фашист?
-Нет, - скромно потупив взор, ответил фашист, - фашист.
-Может быть, Вы всё-таки повернётесь к даме лицом? – надменно прошептала Она, и от интонаций Её голоса Он весь затрепетал, как горная лань, и всё его тело заныло: «Хочу домо-о-ой!... А компот буде-е-ет?!... А чё тут всё так?!...», а в мозг словно воткнулись миллионы маленьких иголочек. Он уже не владел собой, а лишь пакетом акций идущей в гору компании “Apple”. Его уже несла, уже волокла вперёд земельная реформа! Он был уже сам не свой. Но был. Хоть и не свой. Но сам ведь. И он.
Схватив Её руки, сжав их, словно букет редеющих вуайерирующих кувшинок, фашист лёгкой рысью бросился в стороны, унося с собой их, а руки оставив Ей. В воздухе стояло лёгкое марево весны, репродуктор вещал «Волшебство кулинарии», отчего фашист со спины был слегка похож на мотылька в одежде а-ля «милитари», но не более того. Когда фашист скрылся за поворотом инкубатора, Она нагнулась, чтобы поднять брошенные наземь руки, и в этот момент её упругая попка ясно выделилась своими округлостями! О-о-о… В этот момент у Него перехватило дыхание. Голова закружилась, ноздри легко уловили источаемый Ею сок любви. Сейчас Он был готов ради Неё на всё. Поняв, какие страсти захлестнули Его, Она сквозь зубы станцевала «барыню», как бы говоря этим, которые стояли в холле:
-Ах, все ваши мысли направлены только на то, что это!
-Что – это? – возопил Он, пошатнувшись.
-Это? Ну, как вам объяснить? Это – оно и есть это.
-Зачем этому есть это? Оно голодает или мне почитать всё-таки на ночь что-нибудь из Ницше? – ехидно осклабился Он. Победа была уже на его стороне, и вожделеющий нефритовый стержень сладострастия готов был забиться в конвульсиях. Но неожиданно Она парировала:
-Ага, не голодное! А вы его кормили?! Ну, или почитайте.
-Нет, - сокрушённо покачал головой Он – это было его коронное упражнение для развития качающих мышц головы при ношении короны.
-Может быть, вы видели, как кто-то кормил его? – надежда никак не хотела покидать Её прелестную головку, но всё-таки Он был непреклонен:
-Если честно, то да.
-А если не честно?
-А если не честно, то нет.
Её розовые губки исказились гримасой гнева, и она возопила:
-Ну, знаете, это уже ваши проблемы!
-Мои! – радости Его не было предела. – Где вы их нашли? – и Его брови исказились гримасой понимания.
-Да тут валялись, - как бы нехотя парировала Она. – Вот, возьмите, и больше не разбрасывайте, где попало.
-А куда попало, и чем?
-Снарядом.
-М-м. Понимаю. Тут была перестрелка?
-Нет, вот тут и вот тут была переолимпиада по перегимнастике для тех, кто не прошёл дальше, - показала Она в сторону инкубатора, и тут Их тела всего на мгновение соприкоснулись. Тепло плавно разлилось по вздрагивающим от нетерпения чемоданам. Между ними пробежала искра, их губы встретились, поженились, купили квартиру в Праге, и уехали.
Ах, боже мой! Сколько душевных мук Он испытал в ту минуту! Надеясь хоть как-то вернуть ускользающий момент сближения, Он вытащил стержень своего вожделения, упругий и величественный, но… Ах!...
-Чего вы мне какие-то стержни вожделения вытаскиваете? А писька где? – почувствовала что-то неладное Она.
-Поняв, что Его раскусили, Он рванул с неё платье, и трепещущие груди заколыхались в мареве похотливых кружев. Под платьем не было ничего, если не считать отрез ворованного с мануфактуры крепдешина! О, боже! А  Её золотистое руно, словно густым лесом поросшее вокруг Её врат греха, всё равно не могло скрыть столь баяноподобного…
-Ну, вот, мы уже и словами автора заговорили! – перебила Она. Теперь всё было кончено (всем стало хорошо). Осталось только: а) уйти, б) валяться в углу платье.
…Скрежеща зубами, молодой человек в сиреневом камзоле брёл по палисаднику мимо инкубатора, сжимая в окровавленных ладонях ежа. Слёзы застилали глаза, волосы улавливали любое дуновение ветра. О, небеса, как же несправедливо вы всё-таки поступили с нами в лесотехнический университет! Как невежественно грубо разбросали вы нас среди скал непонимания, оставив умирать одних, словно матросов, потерпевших, потерпевших, да и весело убежавших за бутылкой водки! А когда вы, наконец, поймёте, что типа автор этого типа произведения над вами просто издевается, кликните «мышью» на крестик в крайнем правом углу монитора. И, получив после данной писанины нечто вроде душевной травмы на всю оставшуюся жизнь, отправляйтесь пить чай с надеждой на то, что завтра, а может и послезавтра, а может очень нескоро псевдоавтор этого квазиэротического недорассказа накрапает что-нибудь более мудрое, разумное, вечное. А так – баловство одно, ей богу!


Денис Анатолич. 16 ноября 2004 г. 2:17.