Вадим Сыромясский. Жареная картошка

Вадим Сыромясский

Судьба не терпит промедления и не афиширует своих намерений.
Она неистощима в своей изобретательности, непредсказуема,
изощрена и, как правило, лишена сострадания.

В старом одесском дворе на втором этаже скрипучей деревянной веранды поселились две приезжие студентки медицинского института. Занимали они маленькую комнатушку справа, хозяева жили в большой комнате слева, и объединял их небольшой тесный общий коридор. Хозяйка была приветливой женщиной, типичной представительницей среднего класса трудовой Одессы. Она была уже не молодой, но еще не старой женщиной с проседью в темных волосах и карими внимательными глазами. Можно предположить, что доставившие девчонок на поселение родители доверили ей присматривать за ними в процессе овладения медицинскими знаниями.
Вскоре к девушкам стал приходить двоюродный брат одной из студенток, тоже студент, политехник. Сначала редко, а потом все чаще и чаще. Он всегда находил повод для своих визитов, забрать там чего-нибудь или передать своим родителям, был любезен и приветлив с хозяйкой, быстро овладел симпатией второй сожительницы, и вскоре они все стали его воспринимать как общего родственника.
Приходил он всегда ближе к вечеру и уходил, не очень задерживаясь, потому что девчатам нужно было рано вставать. За тонкой дверью их комнаты слышался смех и щебетание девчонок. Гость был неистощим на всякие смешные истории из своей колхозно-студенческой практики или недавней школьной жизни. В связи с полярностью их профессиональной ориентации они не вели подобно своим согражданам нудных разговоров о производственных проблемах, не мыли белых косточек своих вождей и руководителей. Темы их разговоров носили легкий гуманитарный характер, крутились вокруг бесконечного числа милых мелочей жизни, проблем и потрясений, из которых в результате и складывается наша жизнь. Это сближало, давало выход их молодой энергии и рождало симпатии.
Чернявая подвижная Тома лукаво поглядывала на гостя и смеялась своим коротким заразительным детским смехом. Студент ловил взгляд ее карих лучистых глаз, и они оба почти физически ощущали, как их сердца заряжаются энергией высокого потенциала. Хитрая сестрица не претендовала на особое к себе внимание и исподволь подкладывала хворост в разгорающийся костер.
В конце марта сестра пригласила брата и его друга сокурсника на день рождения. Ребята сбегали с утра в баню, отсидели усиленный послеколхозный режим лекций и вечером без обеда натощак явились в гости. Пир уже был в разгаре, за столом витийствовал отец именинницы, старый руководящий волк. Наливались штрафные славянские стаканы. Мать робко заметила:
-Ребята наверное голодные. Надо бы им немного поесть сначала.
- Знаем мы этих голодных студентов,– заявил папаша и подал налитые стаканы.
Приятель, крепкий организмом и уже поднаторевший в питейном деле, принял игру. Они шумели со стариком, пили за всех грешных и праведных. И к концу вечеринки были хороши.
А братца бес попутал. После стакана натощак у него судорога свела челюсти, и началось сильное головокружение. Он изо всех сил старался что-нибудь заглотить из того, что ему подвигали сочувствовавшие, но попытки раздвинуть челюсти вызывали приступы тошноты и головокружения. Он понял, что до свадьбы ему не дожить, но больше всего его страшила перспектива опозориться перед предметом своего преклонения. Она озабоченно заглядывала ему в глаза и пододвинула бутерброд с маслом и икрой. Героическим усилием он откусил кусок и пытался его заглотить. Наконец она произнесла спасительное “можно, мы выйдем на воздух?” Они вышли на веранду. Он прислонился к деревянной колоне и пытался вдохнуть поглубже. Она склонилась к нему и прошептала:
- Тебе, наверное, очень плохо?
- Не то слово!
- Бедненький мальчик, – выдохнула она, прижалась к нему всем телом и склонила головку ему на грудь.
У бедного студента сердце готово было выскочить из своего штатного места, а головокружение достигло критической отметки. Природа несколько обделила нашего героя физически, но подарила ему сильную волю. Он этим воспользовался в свой час испытаний. Еще крепче прижал к себе свое сокровище и прошептал:
- Сейчас мне лучше уйти к себе. Не волнуйся, я дойду. Передай извинения гостям. Жди – я приду!
Впервые в жизни, испытывая такую алкогольную контузию и такое смятение чувств, он с трудом добрался до своей койки в общежитии и переносил муки, не поддающиеся описанию. Когда он ложился на спину, кровать и все окружающие предметы кружились и валились в бездну как в терпящем бедствие самолете. Когда же ему удавалось повернуться на бок, наступало секундное облегчение, после которого кровать становилась вертикально, приступала тошнота, и все горело внутри. Всю эту беду усилием воли и некоторыми профилактическими мерами ему удалось преодолеть только к середине следующей недели.
Когда он снова появился на заветной веранде, его сопровождали сочувственные взгляды, и никто не вспоминал о случившемся. Пламя возникших чувств горело ровно и сильно. Чтобы не мешать девушкам учиться “на стипендию”, он прибегал из общежития поздно вечером и желал им доброй ночи. Потом они выходили на веранду, становились у резной деревянной колоны и долго и жадно целовались. Она слегка пружинисто сопротивлялась и отвечала на ласки всем жаром своих упругих губ. Временами она задыхалась в поцелуе и тогда колотила его кулачками в грудь. Они беззаботно смеялись, выравнивали дыхание и снова устремлялись друг к другу. Наконец ему напоминали о времени, он поспешно говорил “пока”, отбегал до лестницы, потом возвращался назад и исполнял свой самый затяжной поцелуй. Это стало их ритуалом.
Естественно, такое положительно стрессовое состояние не могло продолжаться бесконечно, и требовало своего разрешения. Жизнь – это не одни поцелуи. Можно сказать также, что одни поцелуи – это тоже не жизнь. Их жизнь, как у всех, сопровождали трудности, проблемы, потери и приобретения, но все это проходило как-то стороной, параллельно их беззаботному общению. На ее лице временами можно было заметить тень озабоченности, сомнения и даже некоторого охлаждения. Наш герой, как человек не по годам ответственный, тоже временами спрашивал себя, его ли это вариант, и готов ли он к решительным шагам, если дело к тому повернется? И не находил ответа, потому что не ощущал в себе того категоричного состояния, которое он испытывал перед прыжком с опоры парома в реку Южный Буг.
Как-то он обратил внимание, что на лестнице веранды ему встречается один и тот же чернявый парень с недобрым каким-то волчьим взглядом. При случае он спросил ее:
- Что это за босяк встречается мне на вашей лестнице?
- Да так, один знакомый,– безучастно ответила она.
Она серьезно занималась спортивной гимнастикой и работала уже по программе мастера спорта. Иногда она приглашала на соревнования со своим участием. Он гордился ее достижениями. Но никак не мог свыкнуться с тем, как она, исполняя свои фляки и соскоки, небрежно бросает на маты и перекладины свое такое дорогое ему тело. Находясь в кругу ее партнеров – профессионалов, он испытывал их, в принципе естественное, отчуждение.
Подошла к концу летняя сессия, и они готовились разъехаться каждый на свою узловую станцию к родителям. В последнее воскресенье, когда сестра уже уехала к себе домой, они встретились и поехали на пляж в Аркадию. Стоял жаркий безоблачный июль. Солнце палило нещадно. Блики солнечных лучей отражались от слегка волнующейся поверхности моря, больно резали глаз и создавали картину необъятной водной феерии. На пляже уже с утра не было живого места, и они устроились на коврике у самой воды. Спасаясь от спеки, подолгу сидели в воде. Он поддерживал ее на плаву, а она делала вид, что не умеет плавать. Затем они садились на коврик, и он снимал капельки морской воды с ее ресниц. Ему хотелось расцеловать ее в соленые губы, но в их пуританскую эпоху общество относилось к таким вольностям в общественном месте крайне негативно. Плюс к тому, рядом с ними в шезлонге сидела средних лет полная дама и, зажав спичку в зубах, быстрым движением глаз фиксировала каждое их движение. Очевидно, на нее нахлынули воспоминания о ее нереализованной молодости.
После полудня, когда жара стала окончательно нестерпимой, они надели свои одежды на влажные еще купальники, поднялись в гору на остановку трамвая и своим номером 5 покатили в обитель на скрипучей веранде. В вагоне они сели друг против друга и разомлевшие от жары и обессиленные морским купанием всю дорогу разговаривали глазами.
Когда они поднимались к себе, хозяйка проводила их долгим внимательным взглядом. Тома сказала: “Я пожалуй разденусь и немного подсохну. Ты тоже можешь это сделать, у тебя мокрое пятно на брюках.” Они сняли верхнюю одежду и повесили на стульях. Хозяйка в это время демонстративно чем-то гремела в коридоре. Его подруга легла навзничь на свою железную кровать и закрыла глаза. Он присел на край кровати и как зачарованный не мог оторвать глаз от ее красивой фигурки, обтянутой влажным купальником, обворожительных девичьих грудей, вздымающихся в такт с ее дыханием. Все его существо охватывала волна желания, противостоять которой уже не было никаких сил. И вдруг он почувствовал внутри себя острую кинжальную боль, перед глазами стояло лицо его девушки с застывшим взглядом, а вдаль в бесконечность уходил светящийся луч, на который было нанизано бесконечное число сковородок с ручкой, доверху заполненных жареной картошкой. Какой-то шуршащий голос произнес: “Это твоя жизнь!” Из оцепенения его вывел стук хозяйки в коридоре.
Придя в себя, он резко встал и чужим раздраженным голосом сказал: “Тома, я лучше пойду к себе. Эта жара. И хозяйка твоя сегодня меня окончательно забодала. Встретимся вечером.”
Быстро спустился вниз, завернул в ближайшую бадэгу, выпил стакан холодного и приторного вишневого крюшона и по раскаленному асфальту направился к себе в общежитие. По дороге он прокручивал в памяти впервые в жизни посетившее его видение и мучительно искал ему объяснения. Он никогда не видел сны в цвете и был слабоват по части объемного воображения. А здесь все так выпукло, ярко и все в желто – оранжевой палитре. Милый его сердцу образ был несколько искажен, в глазах проскальзывало что-то недоброе. И эта ерунда с жареной картошкой!
И тут в его памяти всплыл эпизод, который как-то вязался с последним предметом. Недели две назад она спешила на лекции, быстро поджарила картошку и предложила вместе пообедать. Картошка оказалась в высшей степени не вкусной и, плюс ко всему, частично не прожаренной. Он старательно ее поглощал и при этом, шутя, подумал: “Если мы поженимся, неужели она будет меня кормить такой картошкой?” Ему даже хотелось озвучить эту шутку, но он вовремя остановил себя, подумав, что это может ее обидеть.
Таким образом, какая-то нить прослеживалась, но все оставалось непонятным и загадочным.
Она сдала сессию первой, и он провожал ее на вокзале перед отъездом домой на каникулы.
- Ты представляешь, мы целый месяц, то есть, целую вечность не будем видеться! Будешь писать мне письма?
Она лукаво улыбается:
- Не буду. Я буду о тебе думать.
Закончив свои дела, он приехал домой и вскоре написал ей письмо. Не находил себе места, мучался, не находя себе применения и отбиваясь от доброжелательных шуток близких, которые, конечно же, были информированы о его увлечении. Пытался на листках из школьных тетрадей писать стихи. Но получалось по-детски наивно и возвышенно. Рвал их на мелкие части и выбрасывал в мусор. Наконец пришло письмо. Она писала, что жизнь ее протекает однообразно и скучно, вся в домашних заботах. Дома она вяжет и поливает цветы. Папа работает, мама по-прежнему болеет. А на станции никаких особых событий не происходит. Письмо было написано в неискушенно детском стиле и никаких любовных излияний не содержало. Он был рад письму, но что-то не давало его душе покоя.
Еще через неделю он пошел на вокзал, посмотрел расписание московских поездов туда и обратно и уяснил, что на станции Шевченко в его распоряжении будет четыре часа. Купил билет и через три часа был на месте назначения. По интуиции нашел интересующий его двухэтажный дом, зашел во двор, и в это же время из подъезда вышла она и начала двигаться в его направлении.
- О, ты откуда?
- Я из оттуда, - попытался пошутить он и осекся.
Она была чем-то подавлена и не рада его появлению. Лицо ее было печально, а вся фигура как бы скомкана. Безучастным голосом она сказала:
- Пойдем в дом. Ты, наверное, устал?
Они поднялись на второй этаж и вошли в квартиру. Тем же безучастным голосом она объявила:
- Мама, познакомьтесь, это Эдик.
Ее мама, интеллигентная и вся какая-то домашняя женщина, посмотрела на него долгим и печальным взглядом, каким обычно смотрят долго болеющие женщины, и ничего не сказала. В доме на какое-то время повисла гнетущая тишина, как будто только что вынесли покойника. Наконец она сказала: “Давай пройдемся.”, набросила на плечи кофту, и они вышли на улицу. Долго, до самого поворота на центральный проспект, шли молча. Потом она подняла голову и с деланным вызовом произнесла:
- Ты знаешь, я выхожу замуж.
- Допустим, не знаю. Так кто же он?
- Понимаешь, были именины. Было поздно. И вообще, о чем мы говорим?
Сердце его рвалось на части, и мысли смешались в голове. Он смотрел на ее жалкий вид, на ее опущенную голову и готов был простить все, что угодно, и принести любые жертвы, только бы она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Он сделал неловкую попытку стать у нее на пути и встретиться с ней взглядом. Она плотнее запахнула кофту спрятанными под ней руками и тихим, каким-то чужим, не допускающим возражений голосом, произнесла:
- Я уже все решила Ничего уже не изменить. Давай я проведу тебя до вокзала.
Все бы было бы еще ничего, но его убило это “проведу тебя до вокзала’’ в повелительной форме, и он начал осознавать, что с его стороны тоже будет трудно что-то изменить в этой ситуации. Обида и злость уже сковали его сердце. Молча, они дошли до вокзала, порывисто и не вкусно расцеловались и расстались навсегда. Ему не хотелось никого видеть и никого слышать. Было одно желание, ударить кого – ни будь по физиономии. Он зашел в купе, положил на столик билет и приготовился нагрубить проводнику. Но тот не пришел до конца путешествия.
Судьбе было угодно устроить им еще одно свидание.
Через два года после окончания института наш герой шел с женой по центральной улице Симферополя, куда они приехали на отдых. Впереди по другую сторону улицы он заметил пару молодых людей, шедших им навстречу. Девушка шла чуть впереди, склонив голову набок, как будто она что-то искала на асфальте. За ней чуть поодаль шагал высокий светловолосый парень. Когда они сблизились, наш бывший политехник крепче прижал локоть своей жены и сказал:
- Посмотри, по той стороне идет девушка, с которой я встречался до тебя.
- Вижу. По той стороне идет девушка, с которой ты больше не встречаешься.

І
Прошло еще много, много лет. Наш бывший студент стал примерным семьянином и уважаемым человеком. И иногда, под настроение, вспоминал эту скрипучую веранду в старом одесском дворе, и это ослепительное море в Аркадии, и эту обворожительную девичью грудь под влажным купальником как не состоявшийся праздник жизни.
™

Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении

Другие произведения автора Вадим Сыромясский

Рецензии

Написать рецензию

Другие произведения автора Вадим Сыромясский