Пыль

Когда Самсон Борисович через пухлую ладонь левой руки простукивал кулачком правой пятый сундук с калом, он точно знал, что не оставит этого своего занятия до тех пор, пока не простучит все сундуки. Они были размером таковы, что каждый мог вместить человека, при условии, что тот согнётся до позы зародыша и ляжет на спину. Все сундуки полны были давно засохшего кала и в одном из них, содержащем лишь муляж кала, покоился на песцовом коврике, завёрнутый в чёрный бархат, алмаз размером с голову бульдога.
Сундуков было много. Актовый зал средней школы города Москвы, сиденья из которого вывезли на летних каникулах, сокрыл весь свой пыльный паркет под расположившимися на всю его площадь ровными рядами сундуков, полных кала. Самсон Борисович стоял, опёршись на одно колено на сцене у одного из семи не поместившихся на полу сундуков и простукивал его, жадно вслушиваясь в ответные вибрации. Лишь кала ссохшегося равнодушная плоть глухо звучала из скрытого ладно сложенными вместе и окрашеннными в тёмно-коричневое досками.
Самсон Борисович, директор школы, поднялся, вытер лоб платком, оглядел строгий строй покорно ожидающих простукивания ящиков и улыбнулся, умилённый. Спрятав платок в карман серого пиджака, он подошёл к ящику под нумером шесть. Во тьме кармана платок объял частично часики "Союз" без ремешка, отстающие на полторы минуты, дотронулся до коробочки с впитавшим чернила квадратиком паралона, и вошёл влажным уголком в мягкую пачку сигарет "Пегас" с одиннадцатью сигаретами и осыпавшимся мелким табаком внутри. Следующий ящик тоже не дал результатов, калом ответив надеждам простукивающего.
Седьмой звонко срезонировал, через первый же удар сообщив, что алмаз внутри. Самсон Борисович задохнулся от восхищения, мигом взмок, и полез за валолкордином, млея мыслями от предвкушения первого взгляда на сокровище. Бешенно отбрасывая в стороны куски пластмассы, изображаюшие кирпичики сухого кала, директор всё глубже вгрызался внутрь заветного сундучка, продираясь к искомому и желаемому более всего, заветному его содержимому.
Вдруг, освещение вспыхнуло красным, окна распахнулись в ночь и бешенно залетали занавески, забились как жеребцы на привязи. Вихрями вскружились школьные листы, покрытые заботливо аккуратными строками, залетали, кружась, хлестая по щекам испуганного Самсона Борисовича. Разом открылись все сундуки и из них полезли дети, и волнами потекли к сцене, прибоем брызгали через высокий бортик, ловко карабкались на неё, и бросались яростно на застывшего в ужасе директора, принялись бить и душить его.
Когда он умер, ветер ослаб и быстро утих, освещение смягчилось, а дети, тихо переговариваясь, вытекали между рядами сидений сквозь узкий выход в коридор, за которым обретали очертания продлёнка с домашними заданиями, вечернее гуляние с салками, прятками и лазаньем по деревьям, вечерний ужин с телевизором и папиными рассказами о непутёвых коллегах, ночная мистерия пробуждающегося сознания, да и недурственная в общем-то жизнь довольно оригинального писателя, погибшего в возрасте 74-х лет в Малазии, в джунглях, убегая от племени Ибтармагхов, споткнувшись о кирпичик сухого кала и ударившись в падении головой о никому не нужную теперь свинцовую мышь Софокла, что использовалась в съёмках фильма о войне, во время демонстрации коего в школе №731 Советского района города Москвы, молодой школьник Петька Замукирдальцев хотел писать и фантазировал.