Возвращение в ссср

Настройка инструментов

- Слышала собираешься в отпуск? – поинтересовалась в конце телефонного разговора моя знакомая. – Куда едешь? В Турцию?
- Нет, в Абхазию.
- Ты что сдурел? – поскольку знакомая являет собой яркий образец особы экзальтированной, голос ее с каждым словом приобретал все более и более истеричные нотки. – Мы с мужем ездили туда два года назад. Это был какой-то ужас. Мы уехали на следующий день. Во-первых, там комары. Их не просто много, их тучи. Электричества нет, травилку не включишь. Я всю ночь просидела возле ребенка и даже не отгоняла, а просто отводила их руками, как занавески. И все равно ребенка покусали так, что когда мы приехали в Адлер меня спросили: «У вашего ребенка ветрянка?» продуктов там нет, газа тоже нет, так что готовить не на чем. На рынке молока не купишь. Даже хлеб не продается. У меня муж без хлеба кушать не может, мы зашли в кафе и попросили продать нам хлеба. Нам ответили: «Если вы у нас покушаете, продадим». Когда мы приехали в Адлер и сняли квартиру, хозяева рассказали, что не задолго до того у них в Абхазии убили брата. Он поехал туда на машине, его остановили, хотели отнять машину. Он сопротивлялся и его просто расстреляли. Когда мы были в Пицунде местные нас предупреждали, что вечером русским на улице лучше не появляться – убьют. Закона там нет, все поделено между бандитскими группировками. И даже на экскурсии из санаториев возят в сопровождении автоматчиков.
Нельзя сказать, что я поверил услышанному, но тень сомнения в мою душу закралась. Впрочем не настолько сильного, чтобы изменить принятое решение. К тому же утром следующего дня из Турции пришло сообщение о взрыве в отеле и о якобы объявленной курдами войне «белым» туристам. «Что ж, в конце концов, умереть можно и поскользнувшись в ванной» - решил я и, утешив себя подобным образом, отправился паковать вещи.

Дорога. Волна первая.

Тот не сталкивался с подлинными тяготами путешествия, кто никогда не пользовался услугами Российских железных дорог. Однако любителей экзотики хочу предупредить сразу: за последние годы даже в этой отрасли произошли заметные изменения. И сегодня поезда дальнего следования, носящие гордое название «фирменных» приобрели легкий налет цивилизованности, а также внутренней и внешней чистоты (исключением является фирменный поезд «Осетия» Москва – Владикавказ, но тут уж скорее речь идет о национальном колорите, нежели об исключении из общего правила). Так что любителю острых ощущений, желающему хотя бы один раз в жизни окунуться в пьянящую атмосферу настоящего экстрима, следует осмотрительно подойти к процедуре приобретения билетов и требовать в кассе только самые что ни на есть обыкновенные поезда. Желательно к тому же пассажирские, ибо только они способны часами мечтательно простаивать возле первого, понравившегося машинисту телеграфного столба, тормозить на каждом полустанке, терпеливо ожидая несуществующих пассажиров и терять на ходу детали и проводников. Словом – и кошельку легко и есть чем с друзьями поделиться…
К сожалению, учитывая специфику летнего времени и вечную как сама Россия нехватку посадочных мест, достать билеты на фирменный поезд мне, несмотря на все мои старания не удалось. Пришлось довольствоваться обычным скорым. Вот почему, да простит меня придирчивый читатель, воспоминания мои с момента посадки теряют отчетливость и логическую последовательность и начинают напоминать разрозненные стеклышки странного калейдоскопа, который как ни крути, а отчетливой картины не составишь.

Дорога. Линия берега.

Жарко.
Столбик термометра на улице перевалил за тридцатиградусную отметку. Что происходит в вагоне, судить сложно – термометров здесь предусмотрительно не ставят. Окна не открываются, так что рассчитывать на свежий воздух до конца поездки не придется. Разве что удастся дотащиться до двери на какой-нибудь станции. Впрочем, этого лучше не делать, поскольку мужества вернуться хватит далеко не каждому. Мне точно не хватит – я боязлив от природы. Господи, зачем ты придумал лето?
Жарко.
Пробовал смотреть в окно – видно плохо. Наверное, стекла здесь не моют – не принято, да и не зачем. В конце концов, на бескрайних русских просторах смотреть особенно не на что – леса, перелески, степь. То ли природа у нас бедна, то ли дороги прокладывают именно там, где трава не растет.
Жарко.
Народ потеет и неотвратимо приходит в состояние, в котором человек человеку волк. Как я ненавижу эту толстую тетку на нижней полке, нагло отвернувшуюся к стене. Ишь выставила на обозрение свою необъятную грацию. Нашла что показывать. Я ее об этом просил? Да еще и похрапывает мерзким таким противным храпом, больше похожим на сипение кошки, раздавленной грузовиком, с всхлипами и бульканьем. Боже, мне бы сейчас что-нибудь тяжелое под руку. И почему бодливой корове Ты никогда не даешь рогов?
Жарко.
Пробовал вытереться полотенцем – не помогает. То ли полотенце промокло насквозь, то ли я потею слишком обильно. Окружающие, впрочем, тоже. Особенно эта отвратительная девчонка сверху. Кто ей сказал, что смесь дезодоранта с духами – это хорошо? То же мне, Бритни Спирс.
Жарко.
Вышел в тамбур. С трудом протолкнулся сквозь таких же бедолаг, то и дело прилипая к горячей человеческой плоти. Столпились как стадо баранов и дышат тяжело так, натужно, хватая ртом остатки кислорода. Ни дать, ни взять выброшенные на берег рыбы. И глаза также таращат. Лишний раз убеждаюсь в том, что первые формы жизни зародились в океане.
Жарко.
Что это так смердит в конце вагона? А, туалет. Может зайти, говорят там есть умывальник из которого течет вода? Теплая, правда, но умыться можно. Те, кто пробовал, уверяют, что становится легче. Если бы не запах, от которого кружится голова. Липкий плотный запах, который ощущаешь всем телом. Интересно, что это налито на полу?
Слава Богу, стемнело. Но все равно жарко. Болит голова. Попробую заснуть, если, конечно, дадут. Что это за громкие визги доносятся из соседнего купе? Пойду, разберусь, может морду кому набью – полегчает. Нет, это не в соседнем купе – это в конце вагона. Маленький худой грузин, с обнаженной впалой грудью, которую скрашивает лишь обильная поросль что-то рассказывает соседке. Надо же, какой плюгавый мужчинка – и такой громкий бас. Что ни говори, а природа полна чудес. Барышня тоже ничего. Из разряда курортных фей, чья молодость далеко перешагнула за черту последней, и на чьем лице написано большими красными буквами: «Возьми меня, прохожий, мне уже недолго осталось». Интересно о чем они говорят? «Я сэбэ дом построил, всо у мэнэ эсть». – «Ах, какой же ты мужчина».
- Слышь ты, самец, говори потише, ты пол вагона разбудил.
- Что ж нам теперь, молчать? – это барышня.
- Молчать не надо, но и не орите так, что глохнет даже машинист.
Стало тише. Вернусь на свою полку. Где снотворное?
Ура, приехали. Сейчас, еще три шага и я на свободе. Только бы не упасть – сумка стала подозрительно тяжелой. Впрочем, мне уже недалеко…

На границе тучи ходят хмуро.

Государственная служба в России – вещь выгодная. И давайте не будем говорить о маленькой зарплате и огромной ответственности – удивительно, как этим людям вообще что-то платят. С их-то возможностями и каналами доступа!
Скромное обаяние российского чиновника, особенно после того, как его заслуги будут подогреты чем-то более материальным, чем ватиканская валюта «спасибо» - вещь заслуживающая отдельного тома. Как чисты, как лучезарны становятся его, до того момента колючие глаза, какая улыбка расцвечивает розой еще недавно столь неприветливо сжатые уста! В такие мгновения понимаешь – в человеке все прекрасно и душа, и мысли, и пожелания…
Пограничный пункт, отделяющий Россию от территории непризнанной республики Абхазия.
Разделительная линия, четко разграничивающая поток «туда» и «оттуда». Интересно, что посреди дороги «оттуда» зияет яма, заполненная черной, дурно пахнущей жидкостью. При этом расположена она так, что миновать ее машина не может – приходится пачкать и колеса и днище. Выяснилось, что назначение ямы – осуществлять дезинфекцию транспорта. Забавно, право – если с нашей стороны ничего подобного не предусмотрено, что у них в Абхазии творится? Однако думать об этом уже поздно – моя очередь показывать паспорт.
Так, лицо недовольное, вносит в компьютер – значит с документами у меня порядок. А что это за блеск в пограничных глазах за соседней стойкой? Идущему за мною не повезло – документик просрочен. Раньше надо было думать – что ж ты, родимый, только сейчас глазенки так жалобно выпучил.
Словом, как любой нормальный человек, я искренне наслаждался мучениями ближнего. Жаль, что конец моей радости так скоро и так грубо положил водитель абхазского санатория, забиравший нас из Адлера. Лихо подмигнув молоденькому пограничнику, он отвел его в сторону и о чем-то жарко зашептал, нежно обхватив юнца за талию и покручивая новенькую пуговицу на его отутюженном кителе. Пограничник внимательно выслушал водителя, покачал головой и произнес в ответ несколько слов. Водитель затрясся как в лихорадке, снова наклонился к уху визави и его нашептывания стали куда более пламенными и интимными. После чего пограничник согласно кивнул и увел водителя в покосившуюся будку – судя по виду служившую главной конторой.
Спустя пол часа мы – и я, и бедолага с просроченным паспортом, и остальные пассажиры «трансферта» (так называется услуга по доставке отдыхающих к месту отдыха на транспорте санатория) – вновь погрузились в микроавтобус.
- Молодой пограничник попался, неопытный. Сразу отказался деньги брать, - рассказал водитель. – Пришлось просить, чтобы позвал старшего. Тот сразу все вопросы уладил.
- А на обратном пути проблем не будет? – робко поинтересовался мой несчастный соотечественник.
- Главное сюда проехать, - успокоил его водитель. – Обратно впустят. Если что, я буду с вами и все вопросы улажу.

Абхазия. Волна

 Те, кому довелось побывать в Абхазии в советские времена никогда не забудут ни красоты этой земли, ни великолепия ее курортов. И то и другое особенно выделялось на фоне повседневной действительности, окружавшей рядового жителя РСФСР. Там – шикарные по советским меркам дома, огромные виноградники, плантации мандариновых и прочих экзотических деревьев, принадлежавшие «простым» советским гражданам. Здесь – избенки едва ли не на курьих ножках и огороды с традиционным набором овощей, по принципу: «Была бы картошка, мы любую войну и революцию переживем». Там – лучшие люди страны, краса и гордость победивших и проигравших пролетариев, такие доступные и близкие, такие повседневные и простые, что даже страшно становилось. Здесь – вечно пьяный сантехник дядя Вася или в лучшем случае его более интеллигентный собрат, пьющий только по вечерам слесарь с завода «Красный баклажан». Там – красота и праздник. Здесь – серые будни…

Абхазия. Линия берега.

 Сегодня ситуация изменилась. Сегодня Абхазия – полностью разоренный край. Нищета. Зарплаты от 10 до 50 долларов. Полностью разрушенная инфраструктура. Некогда шикарные двухэтажные дома, от которых остался один остов. И прямо посреди дома растущие деревья, кроны которых уже гораздо выше самого дома. Серые многоэтажки, наполовину заселенные жильцами наполовину зияющие выбитыми окнами со следами пожаров и погромов. Знаменитый парк в Гаграх, поросший буреломом с прудами, покрытыми толстым слоем водорослей. Заваленный бревнами городской пляж этого же города. Плантации мандариновых деревьев, но уже далеко не такие ухоженные, как прежде. Старые машины на автодорогах. Коровы и куры, пасущиеся на территории бывшего детского сада. Коровы на всем протяжении пути, гордо шествующие посреди дороги с дерзким видом своих священных индийских собратьев. Коровы, мечтательно стоящие на сказочно красивых в прошлом остановках общественного транспорта.
- Много у вас тут коров, - замечаю я, обращаясь к водителю.
- Много.
- А как их вечером хозяева собирают?
- Сами домой приходят, если не украдут.
- А что, воруют?
- Воруют. Тут недавно был такой случай. У одного старика украли быка. И тут же его зарезали в роще неподалеку. Он нашел воров в тот момент, когда они сдирали с быка шкуру. Спросил: «Ребята, а со мной поделитесь»? Они его послали. Он, недолго думая, вернулся домой, взял автомат и всех троих положил. Самое главное – ничего ему потом за это не было.
- А вина много продают? – поинтересовался я, меняя тему разговора.
- На базаре лучше не покупай. Они его когда ставят засыпают как можно больше сахара, потом разводят водой и продают. Хочешь настоящего вина – я знаю людей, у которых ты его можешь купить.
- Ладно, хоть фруктов наемся.
- Фруктов в это году нет. Как раз когда все цвело ударили заморозки и ничего не уродилось. Даже виноград не завязался. И стоят они у нас еще дороже, чем в России.
Что ж, по крайней мере хоть море никуда не делось. А значит все не так уж плохо, по крайней мере для меня.

Курортный дневник. День первый.


 Пансионат, в котором мне предстояло провести следующие десять дней на первый взгляд произвел далеко не самое плохое впечатление. Кое-где не мешало бы побелить и покрасить, кое-где добавить антуражу. Но в целом по отечественным меркам очень даже ничего.
Похоже, здесь ничего не изменилось со времен СССР – таких теплых и трогательных времен моего детства. Стойка регистрации, как в старых советских фильмах или в провинциальных гостиницах сегодня. Любезные девушки с такой колоритной абхазской неторопливостью, что даже ожидание не кажется чем-то утомительным. Сантехника, точь-в-точь похожая на ту, что украшала в приснопамятные дни первую в судьбе моей семьи квартиру. Плитка времен второй пятилетки, местами отколовшаяся, но чистая и в целом не производящая гнетущего впечатления. Постельное белье и полотенца с лозунгами времен застоя. В столовой – меню, напечатанное в конце семидесятых годов. И еда – такая же точно, как в общепите моего детства. Вполне съедобная, но со вкусом, ни забыть, ни передать который человеческому языку не под силу.
Отдыхающих пока не много. Сказывается то ли общая нестабильность внешнеполитической обстановки на фоне разгорающегося конфликта вокруг Южной Осетии, то ли холодный и дождливый июнь. То ли Турция стала более доступной для рядовых россиян – в конце концов, накопить в течение года тысячу долларов и с успехом потратить ее на средиземноморских пляжах сегодня под силу большинству из нас.
Что действительно замечательно – так это природа и море. Вполне ухоженный парк, пальмы, агава, акация, самшит, эвкалипты. Галька, обкатанная десятилетиями неустанной работы волн – таких чистых, каких на Черноморском побережье Краснодарского края и во сне не увидишь. И, самое главное, вполне дружелюбное коренное население вокруг.
В местном ларьке купил вина. Правда не домашнее, которое действительно с запашком прели, а промышленного разлива. Несмотря на экзотические названия – «Апсны», «Лыхны», «Эшера», «Чегем» - вкус очень даже ничего. Весь день провалялся на пляже, дегустируя вновь открытые источники наслаждения. К вечеру стало плохо. Как оказался в номере не помню. Да здравствует отпуск!

Курортный дневник. День второй.

Утром проснулся с трудом. Жена не разговаривает, значит вечер действительно удался. Говорят, здесь возят на рынок в Пицунду: съездить бы посмотреть. Одна проблема, где-то растер ногу. Схожу в медпункт, попрошу лейкопластырь.
Долго искал медсестру. Никто не знает, где она может быть. Все отвечают, что ходит где-то там. Нашел тогда, когда уже совершенно отчаялся. Ей оказалась молоденькая девушка, мило щебетавшая о чем-то возле стойки регистрации. Поднялись в кабинет.
- Ой, вы знаете, а лейкопластыря у нас нет, - сообщила медсестра, даже не заглянув в шкаф. – Может бинт?
- Давайте бинт.
Красавица открыла и тут же захлопнула какую-то дверцу.
- А бинта тоже нет.
- И что же делать?
- Ехать в Пинцунду, - как нечто само собой разумеющееся ответила верная служительница Эскулапа. – Там есть аптека, там купите. Заодно и фрукты приобретете.
Как говорится, при всем богатстве выбора, другой альтернативы нет.
 Вдоль дороги – привычное запустение. Зияющие пустыми глазницами окон огромные корпуса заброшенных и недостроенных санаториев. Если кто-то и подает некоторые признаки жизни, так только все те же неизменные коровы, уныло и плавно бредущие по шоссе.
- Вон тот пансионат начали строить в начале девяностых, - рассказывает водитель, указывая на чуть ли не двадцатиэтажный каркас. – А потом началась война и строительство забросили. Теперь дешевле и легче снести, чем продолжать строительство.
Внешний вид Пицунды угнетает не меньше. Похоже, в настоящий момент эта картина является общей для всей Абхазии. А жаль, какая земля была – воистину райский уголок и страна души. А вот и рынок – огороженный бетонным забором небольшой загон. Три ряда с китайским тряпьем. Два ряда с фруктами. Один ряд с сувенирами из ракушек. Там и сям прилавки с прочей полезной в быту мелочевкой. Не густо, но ведь и мы не Нью-Йорке.
- Почем персики, бабуля?
- Семьдесят.
С ума сойти, они у нас дешевле. Ладно, куплю пару штук – может жена станет ко мне добрее. Назад ехать не хочется. Черт с ним с автобусом – зайду в кафе, выпью пива. В санаторий доберусь своим ходом – благо недалеко.
Покупаю, кружку пива, подсаживаюсь за столик к пожилому мужчине. Некоторое время мы пьем молча, присматриваясь друг к другу. Читаем в глазах друг друга напряженную работу мысли, решающую один и тот же эпохальный вопрос: под каким предлогом вступить в разговор. Наконец, старик решается:
- Нравится здесь?
- Нравится, конечно, хотя по сравнению с тем, что было в советское время…
- Об этом лучше и не говорить.
- Неужели все развалили в войну?
- В основном да. А денег на восстановление нет.
- Похоже, воевали здесь серьезно.
- Со стороны абхазов погибло не меньше десяти тысяч человек.
- А со стороны грузин?
- Больше.
- Странно, конечно, что грузины проиграли. Они ведь всю Абхазию захватили.
- Почти. Кроме Колхиды. Шеварнадзе уже в Сухуме сидел со своей армией.
- Я слышал от одного грузина версию тех событий. По его словам, когда Россия заставила Грузию начать из зоны конфликта отвод тяжелой техники, абхазы воспользовались этим и ударили в спину.
- Ударили не абхазы. Ударили русские, чеченцы, другие. Тогда на стороне Абхазии многие воевали. Целые эшелоны с добровольцами через границу с Россией свободно шли.
- А можно нескромный вопрос? Что вы, в конце концов, с грузинами не поделили? Столько лет жили вместе.
- Не мы с ними, а они с нами. В советское время селились в лучших местах, занимали лучшие должности, и все им было мало. Захотели последнее к рукам прибрать.
- Правда, что сегодня в республике не осталось ни одного грузина?
- Может и остались. Но тогда, в девяносто третьем их дома просто сжигали и равняли с землей.
Трудно сказать, на чьей стороне правда и в чем она. Скорее всего, как и всегда в нашем сложном мире, однозначного ответа не будет. И правы и не правы обе стороны. Никакая идея, никакая, даже самая благая цель не стоят даже одной человеческой жизни. Но верно и то, что политкорректность, в том виде в котором ее так пропагандирует современная западная цивилизация, еще никогда и никого не доводила до добра. Любое умалчивание, любая недоговоренность, любая попытка не замечать то, что видно невооруженным взглядом, по принципу стерпится – слюбится, приводят к тому, что долго копившаяся грязь рано или поздно выплескивается наружу. С самыми ужасными последствиями, которых в иной ситуации могло бы и не быть.
Весь вечер пил вино. Начал протекать потолок в душе.

Курортный дневник. День третий.

Долго разбирался по поводу текущего потолка. Обещали разобраться и принять меры. В ожидании решения пил вино. Зовут на экскурсию, но что-то не хочется. Те, кто купился на заманчивые обещания рассказывали после, что от былой красоты абхазских достопримечательностей не осталось и следа. Половина новоафонских пещер закрыта, в остальных не работает подсветка, придававшая им такой неповторимый колорит. Берега озера Рица заросли густой чащей. Единственное, в чем нет недостатка – так это в продавцах домашнего вина и шашлычниках, назойливых, как мухи в осенний полдень. До водопадов далеко – ребенок может не выдержать такого маршрута по горному серпантину.
После ужина еще раз справился о текущем потолке.
- Ах, да, - проснулась нимфа за стойкой. – Мы будем вас переселять. Наверху прорвало трубу, придется разбивать стену.
Два часа переезжал в новый номер. Вроде ничего, если не считать одной проблемы – бачок унитаза сломан и постоянно журчит. Справился про сантехника. Обещали вызвать.
По абхазскому телевидению показывали научную конференцию в Сухуми, в которой в числе прочих участвовали иностранные гости. Особенно запомнилось одно выступление. Плотный коренастый мужчина средних лет, крепко сжав микрофон очень эмоционально отстаивал независимость Абхазии перед представителями Запада:
- Меня не устраивает в вашей позиции одно: вы считаетесь только с грузинской стороной. Но почему мы, нация-победитель, должны делать тоже самое? Почему мы должны вести разговор, находясь на позициях Грузиии. Нас 150 тысяч? Но мы с оружием в руках отстояли свою независимость. Ущерб, который причинили нам своей интервенцией грузины составил 11 миллиардов долларов. И это при том, что бюджет республики составляет 14 миллиардов рублей. Пусть вернут нам награбленное, тогда и поговорим.
Представители Запада, в лучших традициях европейско-американской дипломатии мямлили в ответ что-то маловразумительное. Что-то такое, что не было обидно ни тем, ни другим,  но что именно поэтому не могло принести никакой пользы. Боже, неужели весь Запад столь же аморфен, как и лучшие его представители. Только один человек не стесняется открыто и резко высказывать свою позицию, да и тот взбесившийся ковбой.
Невольно вспомнился разговор в санаторском кафе с одной из местных женщин.
- А мне все равно, будем мы находиться в составе России, в составе Грузии или останемся независимыми. Мне главное, чтобы жизнь была нормальной.
- О нынешней вашей жизни этого не скажешь.
- Что делать, выживать-то надо.

Курортный дневник. День четвертый.

Купался в море. Лежал на пляже. Пил вино. Сантехник так и не пришел. Чинил бачок унитаза. В столовой попробовал поэкспериментировать с мясными блюдами и заказал гуляш.  В жилах и жире мясо не обнаружено. В новостях передают об эскалации противостояния вокруг Южной Осетии.

Курортный дневник. День пятый.

Купался в море. Лежал на пляже. Пил вино. Сантехник так и не пришел. Чинил бачок унитаза. Понял, что из мясных блюд лучше всего брать котлеты – перемолотые жилы не так застревают в зубах. И вкус вполне ничего. Однообразие конечно надоедает, ну да ладно. В течение часа местное телевидение показывает объявления о смерти живших в различных городах и поселках людей, с указанием адреса умершего, а также даты и времени, когда состоится вынос тела.

Курортный дневник. День шестой.

Купался в море. Лежал на пляже. Пил вино. Два раза выключали свет. Сантехник так и не пришел. Чинил бачок унитаза. Вновь экспериментировал в столовой: заказал котлеты на обед и макаронник на ужин. Под видом макаронника принесли вчерашние макароны, высушенные на сковородке до стеклянного блеска и куски котлет, оставшиеся от обеда. По местному телевидению слушал стихи какого-то поэта. Не Пушкин, конечно, но рифма присутствует.

Курортный дневник. День седьмой.

Купался в море. Лежал на пляже. Пил вино. Сантехник так и не пришел. Чинил бачок унитаза. Какой замечательный кофе варят в местном баре! Натуральный, почти без сахара – и за 5 рублей. Пью его утром в обед и вечером. По местному телевидению рассуждают о предстоящих выборах президента. Трансляция периодически прерывается кадрами минувшей войны. Жаль, что я не знаю абхазский и не могу понять подписи, сопровождающие кадры.


Курортный дневник. День восьмой.

Снова отправился в Пицунду. Закупившись на рынке, заглянул в кафе. Обрадовался, увидев моего давешнего собеседника в той же позе и за тем же столом. Подсел к нему. Поздоровался.
- На экскурсию уже ездил? – поинтересовался сосед.
- На экскурсию нет. Съездил с знакомым на горную речку и все.
- Да, на Рице сейчас берут сто рублей человека только за экологию. И пятьдесят рублей с ребенка.
- А с торговцев?
- А кто их знает. У нас сейчас за все берут. Корову в горы на пастбище выгнать – пятьдесят рублей. Улей вывезти – тридцать рублей с улья.
- Про экологию не знаю, а вот на обратном пути гаишник взял с водителя двадцать рублей взятки. Просто так, ни за что. Или на выборы Ардзинбы.
- Его не выберут. Он уже и так чуть живой. Просто родственники с поста не отпускают. Они ж за счет поборов живут. Дочка Ардзинбы за курорты отвечает и бывшим санаторием «Грузия» владеет. Остальные еще чем-то. Так и пристроились. Я знаю одного директора санатория, большого друга Ардзинбы – так тот у себя просто удельный князь. Осенью перед санаторием сплошные собаки и лошади – перепелов ловить едет. Вино ставит сотнями тонн, потом продает отдыхающим. Зарплату работникам выдает по двойной ведомости. И пока Ардзинба у власти – никто и ничего ему не сделает.
Удивительно, как легко национальные патриоты превращаются в олигархов без страха божьего и человеческого. И это тот самый Ардзинба, который, разумеется подогреваемый и поддержанный Москвой, который играя на народном самосознании стал во главе сепаратистского движения девяносто третьего года. Тот, кто призывал родителей жертвовать всем – в том числе и жизнью своих детей – ради того, чтобы он, Ардзинба, и десяток его приближенных и родственников мог впоследствии бесконтрольно грабить и без того разоренный край.
Воистину, там где кончается здравый смысл, начинаются человеческие взаимоотношения.

Курортный дневник. День девятый.

Купался в море. Лежал на пляже. Пил вино. Сантехник так и не пришел. Чинил бачок унитаза. Местное телевидение приглашает поступить в Абхазский государственный университет на специальности международные отношения и пищевая промышленность (что-то связанное с субтропическими продуктами). Льготами при поступлении пользуются участники войны 1992 – 1993 годов и лица, потерявшие в те годы родителей.

Курортный дневник. День десятый.

Купался в море. Лежал на пляже. Пил вино. Сантехник так и не пришел. Чинил бачок унитаза. Телевизор не включал.

Эпилог

Всему свое время и всякой вещи свое место в сем бренном мире. Время отдыхать и время работать. Время уезжать и время возвращаться. Пришла пора покинуть гостеприимную и некогда цветущую Абхазию. С какими чувствами – пока сказать трудно. Наверное, все же с положительными. По крайней мере, за я ни разу не пожалел, что приехал сюда. В конце концов, проведя большую часть своей жизни в различных командировках, становишься не слишком требовательным в вопросах быта. Особенно в стране, где вдосталь главного – моря, солнца и гор.
Прощай, Абхазия. Накануне, на семейном совете было принято единогласное решение: на следующий год мы поедем в Турцию. Еще раз пережить некоторые ощущения детства – вещь, бесспорно прекрасная. Но, думаю, делать это стоит не чаще, чем раз в 15 лет.
Наверное, я действительно повзрослел.