Вадим Сыромясский. Кисло-водский роман

Вадим Сыромясский

Любовь – клинический случай. Это болезнь на уровне подсознания.
У многих она проходит легко как ветрянка или насморк. У людей
эмоциональных и глубоко чувствующих это тяжелый недуг, который
при осложнениях оставляет рубцы и незаживающие раны.
При благоприятном течении к зрелому возрасту болезнь плавно
переходит в вялотекущий абсцесс сознания, который доставляет
человеку радость и приятные воспоминания.

Преодолев тяжелую и затяжную болезнь, я снова почувствовал возможность радоваться жизни, и меня неудержимо тянуло к красотам неповторимой Кисловодской долины. Мой шеф, который предпочитал, чтобы его ближайшие помощники уходили в отпуск одновременно с ним, не выдержал осады и подписал мое заявление.
Вместе с тем он отказал в этом моему коллеге, начальнику производства, который по своим общественным связям уже добыл себе путевку в престижный санаторий имени Орджоникидзе. Благодаря такому стечению обстоятельств я заполучил путевку, о которой можно было только мечтать.
Неожиданно все складывалось наилучшим образом. После серии следующих друг за другом нравственных и физических испытаний судьба решила отдохнуть на мне и подарила небольшой праздник жизни. Воодушевленный и воспрянувший духом я рисовал себе картину уединения и общения с осенней кавказкой природой, испытывал чувство признательности к уберегшим меня от ножа врачам, а также бесконечной благодарности моей жене, самоотверженно вытащившей меня из ужасной западни.
Солнечным и светлым октябрьским днем я прибыл к месту отдохновения души. Санаторий находился в самом высоком и живописном месте кисловодского парка. Все здесь говорило о высоком статусе и неординарности заведения. Устремленное в небо здание главного корпуса в архитектурном стиле торжествующего социализма, высокие потолки холлов и вестибюлей, гулкие и пустынные коридоры, чопорные и напоминающие палубу корабля столовые. Ухоженная, подстриженная и вычищенная до блеска территория. Закрытые для публики спецкорпуса для нерядовых представителей общества: членов правительства, космонавтов и членов их семей. На крыше одного из корпусов за высокой изгородью обустроена площадка для отдыха, где изолированные от общества люди загорали в шезлонгах и как-то замедленно перемещались. В потоке движущихся на терренкуры отдыхающих можно услышать разные, не всегда лицеприятные, суждения об отшельниках. Мне это тоже напоминало содержание в свободной вольере медведей в Берлинском зоопарке, и где-то в глубине души теплилось сочувствие к этим ограниченным в свободе людям. Гордостью каждого отдыхающего являлась возможность пройтись по тропе Косыгина. От главного корпуса уходили три дороги, которые каждый отдыхающий волен был избирать по своему усмотрению. Главная дорога вела в лесопарк к аллеям и терренкурам, в Долину Роз и дальше вверх и вверх до Олимпийского комплекса. Вторая дорога резко опускалась в центральную зону отдыха, где располагались основные санатории города, торговые и культурные заведения. Именно здесь находилась главная аллея, где в свободное от процедур время курортники имели возможность примериться друг к другу. Третья дорога головокружительным серпантином спускалась в жилую часть Кисловодска.
Таков был внешний антураж того, что мне предоставлялось на ближайшие двадцать четыре дня. Обходительная женщина администратор определила мне место в номере на двоих в глухом коридоре на первом этаже. И, слава ей и хвала, забыла о моем существовании на предстоящие десять дней, таким образом подарив мне вожделенное одиночество. Сосед по столу также не докучал мне своим участием. Он целиком был поглощен какими-то своими делами и иногда игнорировал обед. Как правило, к обеду к нему приезжал на автомобиле “Волга” приятель, директор кубанского конезавода. Он привозил разные мясные и рыбные деликатесы и выпивку. И, пренебрегая великим русским обычаем пить на троих, они соблюдали предосторожность и потребляли это все вдвоем, к великому моему удовлетворению. За трапезой они вели бесконечный разговор о посещении конезавода дочерью Брежнева со свитой столичных и местных корреспондентов. Директор конезавода смаковал подробности и, многозначительно подмигивая в мою сторону, говорил, что Галина хорошо знает толк в лошадях и корреспондентах. Мол, на кого положит взгляд, тому уже не отвертеться. Тема эта к тому времени была значительно заезженной и не вызывала особого интереса. Только глядя на эту парочку, я вспоминал некрасовское:
“Люди холопского звания
Сущие псы иногда”.
Незабываемо приятное впечатление оставило общение с ведущим врачом. По-матерински мягкая и внимательная женщина перечитала мою медицинскую карту, поинтересовалась, чем болел и как лечился, долго и подробно исследовала мой еще не изношенный организм. Посоветовала, как лучше использовать возможности курорта и как лучше питаться: главное, радуйтесь, дышите полной грудью и слушайте себя. Посетовала на тяжелую экологическую обстановку в промышленном районе моего проживания. Оказалось, что во время войны она работала в военном госпитале в нашем городе. Шутя, я заметил, что живущие под этим солнцем, наверное, самые здоровые люди. Она в ответ огорченно усмехнулась и сообщила, что именно здесь самый высокий процент хронических заболеваний. Лечебный эффект кисловодской чистой, но разряженной и бедной кислородом атмосферы, в том, что у человека как у выброшенной на берег рыбы мобилизуются защитные функции на короткое время лечения. Постоянное же пребывание в условиях кислородного голодания истощает организм и вызывает хронические заболевания. Поблагодарив доктора за советы, я уходил преисполненный намерениями самого решительного свойства.
В своем санатории я обнаружил прекрасную библиотеку и с жадностью набросился на то, до чего у меня не доходили руки дома. Подобрал я себе на предстоящие три недели книги по истории науки, поэзию и короткую прозу. Было вдохновение, шла рифма, и рождались не самые плохие в моей практике стихи, философские умозаключения и эссе. Кроме того, вырисовывалась теория волновых процессов в деформируемых твердых телах.
Поднимаясь рано утром, я устремлялся на ближайшую горку делать дыхательную гимнастику. Затем завтрак и главное дело кисловодского исцеления – пеший поход по долинам и по взгорьям. В своем гордом одиночестве я старался посетить старые приглянувшиеся мне места, особенно глухие аллеи, закоулки и тупики. Долина Роз в этот раз показалась мне какой-то печальной и заброшенной. Неухоженные кусты никли и подсыхали, а увядающие цветы беспомощно клонились к земле и увядали, как бы предчувствуя грядущие неурядицы в жизни людей. Уже чувствовалась запущенность во всем этом большом хозяйстве, не работала подвесная дорога, замирал общепит. По знакомой тропинке я зашел на хозяйственную территорию парка и собрал в пакет ягод боярышника, терна и шиповника. Конкурентов, как в прошлые годы, у меня не оказалось. Двигаться я старался против потока пешеходов. Это давало мне возможность изучать людей по мере нашего сближения, естественно, отдавая должное внимание красивым в движении и веселым девушкам. Забравшись подальше, я поворачивал назад и быстрым ходом спускался вниз к бюветам, выпивал свою порцию нарзана, немного задерживался около лермонтовского Демона и затем спешно поднимался в свою поднебесную на обед. Загнав себя в оболочку уединения, я воспринимал все, что вокруг двигалось, смеялось и звенело, как параллельно существующий мир.
Иногда я ограничивался прогулками в культурной части парка и наблюдал жизнь здешних завсегдатаев. Как всегда на скамейке в начале аллеи сидел со своей моложавой спутницей известный всей стране политический теле обозреватель. Он явно демонстрировал окружающим свое обрюзгшее, похожее на огромную оплывшую свечу тело, и, развернув двумя руками полногабаритную газету, что-то там изучал. Его необыкновенно привлекательная и внешне интеллигентная спутница, несколько отстранясь от развернутой газеты, сидела на скамейке c абсолютно отсутствующим взглядом. Я же не мог оторвать взгляд от этого вызывающего обаяния и искренне сочувствовал его наглядной невостребованности. У меня даже мелькнула мысль, что для того, чтобы развеселить эту царевну лебедь, можно было бы пожертвовать столь дорогим для меня одиночеством. Но между нами пролегала слишком большая полоса отчуждения.
Уединившись в послеобеденное время в своей келье, я с удовольствием читал, предавался размышлениям и кое-что писал.
По вечерам в нашем заведении проходили развлекательные мероприятия. В полуосвещенном мрачноватом вестибюле играл эстрадный оркестр. Контингент отдыхающих не вызывал особого энтузиазма. Блеклые и не выразительные люди этого заезда в основном, очевидно, были родственниками тех, кто владел возможностями. Они держались скромно и непритязательно. Танцевали в основном женщины, мужчины созерцали и жались к стенам. Через какое-то время с верхнего этажа спускались две пары профессиональных артистов, которые здесь тоже отдыхали. Оркестр исполнял румбу, и они с вызовом и каким-то остервенением танцевали, оттесняя публику к стенам и безраздельно господствуя в центре. Отведя душу и продемонстрировав мирянам, как это нужно делать, они веселой ватагой покидали вестибюль и отправлялись туда, где есть веселая жизнь. А оставшиеся, смущенные блеском и виртуозностью профи, потихоньку расходились по номерам.
Временами нас баловали своим присутствием знаменитости. Выступал отдыхающий в соседнем санатории непревзойденный Махмут Эсамбаев. Веселым и озорным речитативом он повествовал о своей жизни, начиная ранним детством и кончая общением с монархами и сильными мира сего. По ходу повествования демонстрировал фрагменты из танцев мира, которые он осваивал в процессе развития своей большой и содержательной жизни. С детской непосредственностью и легким юмором он сообщал зрителям, что является обладателем самой полной в мире коллекции государственных наград, званий и титулов. Наглядная демонстрация уникальных способностей танцора, сопровождаемая доступным и увлекательным повествованием, оставляла неизгладимое впечатление. Все было прекрасно, убедительно, необыкновенно. И зал отдавал должное этому легендарному человеку.
Пела под гитару Жанна Бичевская. Само содержание ее песен и проникновенная манера исполнения задевали самые чувствительные струны души слушателей, обостренному восприятию которых способствовала вся окружающая обстановка. Прекрасная акустика небольшого зала, близость общения слушателей и исполнителя создавали неповторимый эффект единения и взаимовоздействия. В зале бушевала буря эмоций, блистали молнии признательности и восторга, гремел гром оваций. И, наконец, наступал тот момент, когда аудитория захватывала инициативу. Мужчины, большей частью убеленные, вставали и, стоя, долго и благодарно аплодировали. Для певицы наступал тот звездный час, когда публика служила ей своим признанием и дарила ей те вожделенные мгновения счастья, которые ожидает каждая творческая натура. Она грациозно раскланивалась, сверкала очами и теперь уже не по регламенту, а от души и сердца отдавала все, на что была способна. И, наконец, в изнеможении обе стороны расставались тепло и радушно.
Подобно Жанне Д’Арк, поднявшей пламя Парижа, воодушевленная певица соскакивала со сцены в зал и покидала его по центральному проходу, шурша всеми своими одеждами и прощаясь взглядом со всеми, как со старыми знакомыми. И каждый присутствующий здесь имел возможность запомнить на всю оставшуюся этот праздник жизни и этот, ставший ему дорогим, образ. С выражением глубокого удовлетворения люди, не спеша, покидали зал.
Все было бы хорошо, но с некоторых пор я стал ощущать, что меня начал тяготить этот размеренный и как бы законсервированный стиль жизни. Окрепшее на природе мое существо требовало движения и простого человеческого общения. И на завтра после ужина я решительно направился на перекресток наших трех дорог и выбрал ту, которая вела вниз на аллею знакомства и встреч. Там уже был на боевом посту мой ангел – хранитель. На углу нижнего санатория у самого начала аллеи стоял с дамой мой коллега по работе и, размахивая руками и пританцовывая, что-то весело ей рассказывал. Она скептически поглядывала на него снизу вверх, посмеивалась и держала себя подчеркнуто независимо. Увидев меня, он воодушевился и громко произнес:
-Ага, ты уже прибыл! А это Аля, прошу любить и сопровождать. Извините, меня ждут. Утром я уезжаю домой.
Он двинулся навстречу появившемуся в дверях мужчине, и они оба исчезли в толпе гуляющих.
- Итак, я готов сопровождать, если дама позволит.
Она насмешливо смотрит мне в глаза и быстро произносит:
- Дама позволит.
Я предлагаю прогуляться по аллее и потом зайти в клуб отдыхающих, который здесь называют клубом пенсионеров. Она соглашается и продолжает испытующе поглядывать на меня. Мы заходим в клуб. Там играет музыка. В тесноте и духоте люди танцуют. Сообщаю, что я умею танцевать что-нибудь медленное, она наклоняет голову и говорит, что тоже предпочитает спокойные танцы. Ожидаем, когда закончится лихая пляска, а затем движемся в ритме танго, целомудренно соблюдая дистанцию между собой. Отступает скованность первого знакомства. Время от времени обмениваемся улыбками, и в наших веселых взглядах можно уже прочесть: вы мне интересны. Она ниже ростом, и ей каждый раз приходится запрокидывать ее аккуратную головку. Благодаря моему преимуществу в росте я бросаю взгляды более непринужденно и незаметно. Далее чувствуется, что она грузновата, и в движении плохо ведет мелодию. Начиная осознавать, что танцы – не наше амплуа, как-то одновременно выражаем желание подышать свежим воздухом, и покидаем это гостеприимное заведение, чтобы больше в него не вернуться никогда. Выходим в прохладную звездную ночь, чтобы начать наши длительные прогулки и бесконечный диалог.
Я интересуюсь, давно ли они знакомы с моим коллегой по работе? Она улыбается и говорит, что с прошлого года. У них были соседние балконы. Мужики пьянствовали, гремели бутылками на балконе и непотребно ругались. На этой почве они познакомились и имели беседы. Она в свою очередь интересуется, кем он у нас работает? Не склонный обсуждать своих друзей и близких я увожу разговор в сторону и говорю о том, что его ожидает большая политическая перспектива. Она укоризненно качает головой и как бы про себя произносит:
- Кого мы выбираем?
К этому вопросу мы еще не раз будем возвращаться. Обмениваемся краткой информацией о своих домашних делах и больше об этом не говорим.
У меня жена и две взрослых дочери, все благополучно. У нее муж – преподаватель военной кафедры и взрослая дочь. Когда она говорит о муже, чувствуются жесткие нотки, которые дают основание думать, что тут не все идеально.
В первый вечер своего знакомства мы допоздна гуляем, наслаждаемся прохладной южной ночью и много говорим. Я пытаюсь изображать этакого отвязанного студента. Она же возвращает нашу беседу в русло взаимного интереса, заразительно смеется, воспринимая мой юмор и одновременно тактично давая понять, что она уже не девочка в платьице белом. Непроизвольно я забредаю в область своих профессиональных интересов, останавливаюсь на ходу и говорю:
- А это Вам, конечно, не интересно.
-Что Вы! – восклицает она. – Говорите, все так интересно, я внимательно слушаю Вас дальше.
Как известно, мужской половине населения присуща одна слабость: они готовы полностью довериться женщине, которая их слышит и принимает всерьез их пристрастия и приоритеты. В этом плане я не представлял собой исключения и глубоко заглотил наживку.
К концу прогулки я уже знал, что моя спутница сибирских кровей, окончила университет, увлекается художественной литературой и поэзией. Вопрос о своей работе она как-то обходила стороной.
Попрощались мы у главного корпуса ее санатория. Не доходя до угла здания, она остановилась и сказала:
- Нам пора уже отдыхать. Дальше я добегу сама. Приходите завтра после завтрака к Красным Камням, если вы свободны и вас не раздражает собеседница.
- Не раздражает, – в тон ответил я и отправился к себе на верх.
На завтра, в назначенное время она энергичной походкой приближалась к Красным Камням. В спортивном костюме, с копной светлых непокрытых волос и лучезарной улыбкой серых смешливых глаз.
Мы поприветствовали друг друга, и тут я заметил, что по аллее в нашем направлении движется серьезная дама, с которой у меня не было желания увидеться. Это была заместитель секретаря парткома нашего предприятия по идеологии. Я сказал об этом своей спутнице и несколько провокационно заметил:
- Как же я не переношу этих руководящих партийных дам!
Моя спутница сверкнула лукавым взглядом и, спустя некоторое время, спросила:
- Чем же они вам досадили эти партийные дамы?
- Властностью, отсутствием души и лживостью поступков, – отрапортовал я.
-Так вот, я как раз та, которых Вы так не любите. Я работаю в обкоме в отделе школ и учебных заведений.
- Батюшки светы! Я об этом догадался с первых минут нашего знакомства. Бог меня наказывает. Впервые я встречаю партийную даму, которую готов терпеть до конца сезона.
- Перестаньте паясничать, Вы, циник и женоненавистник! Нечего теперь оправдываться!
При этом она смотрит на меня своими светлыми глазами как на чудо, и я понимаю, что сейчас она готова мне простить любые идейные заблуждения.
Она шагает быстро и уверенно по узкой дорожке терренкура, а я двигаюсь, чуть поотстав, чтобы вписаться в профиль дорожки. На ходу пытаюсь продолжить партию героя курортного романа:
- Значит, Краснодарский обком. Это вы нам подкинули нашего нового генсека, который отчаянно борется за чистоту наших нравов и лишает нас последнего удовольствия напиться до потери сознания?
- Если серьезно, то у нас в части чистоты нравов было очень строго. При этом он очень предан своей супруге.
- Не следует заблуждаться. Знаю я ваших обкомовцев не по наслышке! Люди есть люди. Они всегда найдут дорогу к тому, что хочется, особенно, если оно запретно. А когда велики соблазн и возможности его реализации, тем более.
Она наклоняет голову, какое-то время молчит и затем тихо говорит:
- Пожалуй, Вы правы. Люди всегда найдут окружную дорогу.
При этом чувствуется, что она имеет в виду конкретных знакомых ей людей, а, может быть, и самою себя.
Так, беседуя на разные темы, мы поднимаемся до намеченной точки, а затем бодро сбегаем вниз к начальной позиции. При этом на всех уступах и виражах я подаю ей руку и в короткий миг этих рукопожатий чувствую ответную реакцию, которая вызывает волнительную вибрацию всего моего существа.
И тут меня понесло, как говорится, безудержно. Стараюсь превзойти самого себя в философии и острословии, вспоминаю какие-то стихи, во всю эксплуатируя обожаемого моего Григория Поженяна. Она отвечает поэтическими выдержками из более поздних произведений советских писателей. Временами я отваживаюсь и озвучиваю “на пробу” кое-что, только что рожденное из-под моего пера. Шаловливо улыбаясь, она умиленно смотрит на меня так, как будто мы только что выиграли билет в романтическое путешествие, и говорит:
- А это что-то новое, но до боли знакомое. Какие красивые слова!
Не чувствуя бега времени, увлеченные и воодушевленные, мы быстро освоили все нижние маршруты, обсудили массу интересующих нас тем и незаметно перешли на ты. На мое предложение опуститься в город и немного морально разложиться она возразила: “У нас так мало времени для общения с природой. Неужели тебе здесь плохо?” Если бы я сказал “плохо”, то конечно был бы не прав. Но в глубине души меня, дорожившего своей свободой, что-то все таки смущало во всей этой истории.
На пятницу мы наметили дальний поход до Олимпийского комплекса. Вышли пораньше, быстрым темпом преодолевали спуски и подъемы, любовались прекрасными картинами, над которыми так искусно потрудилась природа. И, наконец, выбрались на нормальный уровень земли из этой, по сути, живописной ямы. Побродили по унылому и заброшенному Олимпийскому комплексу, съели по мороженому и под холодным степным ветром стали ожидать начала работы подвесной дороги. Наконец загудели канаты, и звякнул вагон, поднятый из прекрасной Долины роз. Его заполнила толпа уже пресыщенных впечатлениями путешественников, и, качаясь из стороны в сторону, мы медленно поплыли вниз над впечатляющим ущельем. На полпути кто-то из бывалых начал рассказывать, что год назад именно в этом месте кабина оборвалась и рухнула в ущелье. Внизу об этой катастрофе свидетельствуют несколько поваленных деревьев. Пассажиры сгрудились у окна, стараясь увидеть эти самые поваленные деревья. В этот момент наш вагон жалобно тренькнул и завис над пропастью. После небольшого замешательства два ремонтника, незаметно приютившиеся в углу, расстегнули свои сумки с инструментом, открыли какие-то люки и, поколдовав с креплениями в “открытом космосе”, оживили наш вагон.
Мы благополучно причалили к станции Долина роз, и группа слегка взволнованных путешественников как стая жужжащих шмелей высадилась на твердь земную.
- Ну вот, – затянул я, собираясь выдать сентенцию из области черного юмора.
- Не надо, – прошептала она и приложила руку к моим губам.
Когда мы прощались до вечера, она попросила, чтобы я не приходил сегодня к своему заветному углу.
- Я приду сегодня сама после восьми на площадку у вашего корпуса.
Еще не было восьми, а я уже вышагивал по периметру площадки у парадного входа санатория. Она как вихрь появилась из темноты и решительно направилась в мою сторону. “Разве таким трудовым маршем ходят на свидания,” – мелькнуло у меня в голове, и я принял позу ожидания. Когда она приблизилась, я не увидел женщину, с которой провел безмятежную неделю. До крайней степени раздраженная и удрученная, как будто ее только что исключили из партийных рядов, она сбивчиво и как-то ожесточенно объясняла, что утром за ней приезжает муж, и она, не добыв два последних выходных дня, должна срочно возвратиться на работу.
- Все было так прекрасно и так быстротечно! – пропел я, пытаясь сохранить лицо.
- Люди, люди, – потерянно повторяла она и затем, решительно тряхнув своей красивой головкой, бросила в мою сторону, – прощай и будь снисходительным к руководящим дамам!
Направилась к крутому лестничному спуску и исчезла как приведение.
Потрясенный и обескураженный происшедшим я отправился в свою обитель, прилег на спину и долго бездумно пребывал в таком состоянии. Трагедии я не видел, – банальное курортное приключение, – но все же на душе было пакостно, с неприятным привкусом. Два последующих выходных дня, свободных от процедур, я снова бродил по безлюдным местам, посетил торговые ряды в поисках сувениров для моих домашних. Подолгу с сувенирным кувшинчиком в руках стоял в нарзанной галерее и наблюдал, как люди изобретательно священнодействовали, поглощая сказочно живительную влагу.
В понедельник утром в ожидании времени назначенной мне процедуры я направился прогуляться и заодно продумать одну посетившую меня идею. Ноги несли меня через центральную площадку к пустынной аллее в районе хозяйственных построек. В это же время со скамейки, скрытой огромным кустом роз, поднялась женщина и направилась мне навстречу.
- Аля! Какими судьбами?
Нервно и сбивчиво она объяснила, что приехала на один день завершить какие-то служебные дела. Местные друзья горкомовцы помогли с транспортом и местом в гостинице “Кавказ”. Если будет желание, мы могли бы встретиться в шесть вечера у гостиницы. Желание у меня было, но, если честно, без прежнего вдохновения.
Мы встретились в шесть вечера и долго бродили, безуспешно пытаясь восстановить прежний стиль общения. Она изнемогала от внутреннего напряжения, незаметно вздыхала и как будто задыхалась от недостатка воздуха. На коже измученного посеревшего лица ярко выделялись крупные желтоватые веснушки. Одета она была по-дорожному: твидовые в темную клетку штаны и крупной вязки кофту, которые очень рельефно подчеркивали все недостатки ее тяжеловатой фигуры. Боже, куда же она девалась эта веселая, жизнелюбивая и неистребимая Аля?!
Понимая, что стал причиной всех этих потрясений, и одновременно не отбрасывая возможности ее домашних и служебных неприятностей, я лихорадочно искал выхода. Она приняла мое предложение зайти поужинать в ресторан “Кавказ”. Зал в это время был пуст, и нас бросились обслуживать обе присутствующие там официантки. Моя спутница отнеслась безучастно к выбору блюд, и я выбрал из предложенного небогатого ассортимента все, что мне показалось съедобным. “Для аппетита” было отвергнуто, из горячительных я заказал себе кофе по-турецки. Она с отвращением смотрела на все эти ухищрения восточной кухни и никак не могла определиться, с чего же начать. Волнение передалось мне, и я, как на больничном субботнике, тщательно расчленял шницель-биток, который не собирался есть. Официантки с интересом наблюдали за нами из своего наблюдательного пункта. Через некоторое время черноглазая задержалась около меня и с улыбкой сказала: “Покормите свою даму. Она у вас дрожит и ничего не ест”. Если бы я знал, как это сделать! Пришла на помощь Аля:
- Пойдем отсюда к чертовой бабушке!
Когда мы вышли, уже хорошо завечерело, и в свои права вступила в отсутствие солнца холодная октябрьская ночь. Быстро окоченели, и она предложила мне зайти в гостиницу погреться. Мы поднялись в одиночный номер на втором этаже. Окно было открыто со дня, поэтому температура в номере мало отличалась от наружной. Но ветра не было. Номер, претендующий на люкс, но звездочками не помеченный, отличался суровой изысканностью: глинистого цвета обои, полутороспальная кровать с двумя тумбочками у изголовья, шкаф, два стула и тусклый светильник под потолком.
- Подожди, – резко сказала она, и в мыслях у меня мелькнуло: нас не просят – нам повелевают.
Вернулась она минут через пятнадцать с высокой бутылкой натурального болгарского вина и жестко поставила ее на тумбочку. ”Mesket Karlovo”, прочел я на этикетке, – мое любимое вино. Она подошла к окну, я приблизился и взял ее холодные влажные руки. В этот момент компания черноволосых аборигенов с диким гиканием зашумела внизу у нашего окна. С остервенением задернув штору, бедная женщина в изнеможении опустилась на кровать и облокотилась на подушку.
- Присядь, пожалуйста, – попросила она и прикрыла веки, как это делают люди, когда их мучает нестерпимая внутренняя боль.
Я присел на стул рядом с кроватью, тоскливо поглядел на ее страдальческое лицо, одинокую бутылку вина, тусклый источник света под потолком и окончательно понял, что сейчас никакая сила и никакие моральные побуждения не заставят меня прикоснуться к этим серым в темную клетку ее штанам.
- Думаю, будет лучше, если я отправлюсь сейчас в свою обитель, – сказал я, поднимаясь со стула.
- Да, так будет лучше, – еле слышно прошептала она в ответ.
Дул холодный пронизывающий осенний ветер и гнал по асфальту сухие шуршащие листья. Вокруг господствовало жутковатое безлюдье. Редкие тусклые фонари вырывали для себя ограниченные объемы пространства, не в силах одолеть кромешную все заполонившую тьму. О каких-то транспортных услугах не стоило и мечтать. Когда я, остывший и лишенный способности о чем-то думать, добрался до своего санатория, он встретил меня глухим молчанием. Как загадочный сфинкс он высился в темноте, и не один огонек не оживлял его преисполненную достоинства архитектуру. Не мерцал светильник и в каптерке подвижной дежурной, которая обычно за умеренную плату пропускала загулявших отдыхающих. Сегодня она абсолютно отсутствовала, и никакие мои сигналы бедствия не действовали. Видно, она вылетела в трубу по своим делам.
Пораскинув умом, я решил, что единственное мое спасение находится на железнодорожном вокзале, куда я, не раздумывая, немедленно отправился. Вокзал, архитектурно оформленный в виде помпезного ангара, сверкал избытком светильников и радушно принимал загулявшую публику. К моему приходу в зале уже было достаточно много людей, изображавших встречающих и провожающих. Я присоединился к ним и благополучно дождался рассвета.
Позавтракав и немного передремав, снова отправился на встречу со своей Дульсинеей.
- Ну, как ты уже лучше себя чувствуешь?
- Да, все нормально. А ты как?
- Я, как всегда, в лучшей форме.
Это была святая ложь – спасательный круг всех влюбленных.
Всю дорогу до Минеральных Вод мы в основном молчали. Каждый был в плену собственных мыслей, и, встречаясь взглядами, смущенно улыбался. В конечном пункте наш автобус припарковался рядом с краснодарским, который уже прогревал двигатель. Аля поспешно вскочила на подножку своего автобуса и наклонилась в мою сторону, чтобы сказать слова прощания. Но коварный азиат-водитель резко нажал на газ и заскрежетал передачей. Уже на ходу она неумело, – губы трубочкой, – поцеловала меня наискось, и дверь звонко захлопнулась.
Возвращаясь к себе, я не обращал внимания, как прежде, на красоты природы, и непрерывно прокручивал в памяти события последних дней. Когда я видел себя в роли некоего курортного Казановы-банкрота, то весь сотрясался от сардонического, болезненного смеха. Одновременно мне было искренне жаль эту энергичную и умную женщину, которую судьба так безжалостно выбила из колеи и выбросила на обочину на крутом повороте.

І
На следующей неделе я уже был у себя дома. Поставил чемодан в прихожей. Прижался щекой к щеке моей жены, обнял и почувствовал ее упругое податливое тело. А она в этот момент, наверное, подумала: “Бедняжка, как он соскучился по дому!”

™

Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении

Другие произведения автора Вадим Сыромясский

Рецензии

Написать рецензию

Другие произведения автора Вадим Сыромясский