Хорошо-то как!

Прапорщик Варивода зол на весь мир. Он зол на тупиц-солдат. Он зол на отцов-командиров, кои ни бельмеса в армейской жизни не фурычат. Он зол на правительство, а того больше стервенеет, когда только слышит про союз солдатских матерей.

Его подопечные давно отошли ко сну и в казарме темно, тихо. Лишь там, в дальнем углу, у стенки, где кровать ефрейтора Мамедова, слышен храп. Вот кто-то повернулся сбоку на бок, и кровать под ним взвизгнула. Варивода подумал: «Рядовой Фролкин, поди... Увалень... Дал же ему Бог здоровья... Деревенщина... Сто двадцать кило... Этакая свиная  туша... Не дешево, видать, дома-то обходился... Прокорми такого-то... Прожора – страсть!.. Вечно с голодными глазами...»

Прапорщик Варивода сидит неподалеку от дневального, и все время косит глаз в его сторону. Есть у него желание придраться, но нет повода, есть возможность продемонстрировать власть, но нет причины, чувствует зуд в кулаках, но нет объекта, чтобы почесать.

Прапорщик Варивода, фыркнув, отворачивается, достает из кармана фляжку, отвинчивает крышку... И слышатся булькающие звуки.

- Хорошо!

Произносит он вслух. Он обратно завинчивает крышку, возвращает фляжку в карман, долго разглаживает рыжие усы, из-за которых за глаза солдаты прозвали «Тараканищем».

Он встает и начинает прохаживаться по коридору. Поравнявшись с дневальным, бросает косой взгляд на стол, где горит настольная лампа, полукружьем освещающая часть столешницы.

- Рядовой Савкин!

Дневальный вскакивает.

- Я, товарищ прапорщик!

- Все почитываем книженции, да? Такой умный, Савкин, да?.. Если такой умный, то почему в строю плохо ходишь?

Пожирая глазами начальство, которое Савкину до смерти надоело, отвечает:

- Буду стараться, товарищ прапорщик!

- Ну-ну... старайся... Родина не забудет...

Прапорщик Варивода, стараясь печатать шаг, но это ему не всегда удается, доходит до конца коридора, прежде чем повернуться и начать обратный путь, отхлебывает из заветной фляжки. Идет назад, стараясь держать выправку и равнение налево.

Прапорщик Варивода вновь оказывается напротив дневального.

- Рядовой Савкин!

- Я, товарищ прапорщик!

- Скажи, если ты такой умный, мне вот что:  прапорщик – это должность, звание или профессия?

- И не должность, и не звание, и не профессия.

- А что?

- Прапорщик – это привилегия!

- Красиво говоришь, сволочь! – обрадовано восклицает Варивода и идет дальше, в другой конец коридора, где процедура с фляжкой повторяется. Он крякает.

- Хорошо!

 И тут его помутневший глаз обнаруживает на полу «бычок». Орет:

- Дневальный!

- Я, товарищ прапорщик!

– Чей «бычок»?!

- Ничей, товарищ прапорщик. Курите на здоровье!

Прапорщик вспоминает, что уже десять минут прошло, как он бросил этого «бычка» и с того времени не курил. Он устраивается на противопожарном ящике с песком, закидывает ногу на ногу, вынимает портсигар, достает беломорину, стучит ею о крышку портсигара, щелкает зажигалкой, позаимствованной когда-то у ефрейтора Мамедова, прикуривает. Дневальный продолжает стоять.

Между глубокими затяжками Варивода философствует:

- Я тебе, рядовой Савкин, кто? Я тебе отец родной...

Дневальный прерывает:

- Вы больше, чем отец: вы – прапорщик...

- Это правильно, рядовой Савкин. К примеру, кто есть генерал? А так... Вроде, есть, а, вроде бы, его и нет... Ты, рядовой Савкин, когда в последний раз имел удовольствие лицезреть генерала?

Савкин вынужден признать:

- Никогда.

- То-то же! А меня, к примеру, видишь каждый день

Дневальный возражает:

- Какое там! Сто раз на дню...

- Значит, что?

- А то, товарищ прапорщик, что, кроме вас, грознее зверя в мире  нет.

Варивода с удовлетворением воспринимает лесть. Он хмыкает.

- Вот! А  платят? Гроши жалкие! А служба? Собачья! За такими сволочами, как ты, рядовой Савкин, глаз да глаз нужен.

- Это точно! Без вашего пригляда померли бы.

- Да... День и ночь, можно сказать, пекусь о вас, скотах. Благодарности? Никакой! Ни от отцов-командиров, ни от вас, ублюдков, - Варивода смотрит на настенные часы, где большая и маленькая стрелки вот-вот встретятся на двенадцати. – Ночь, а я все на службе. Почему? Потому что служба армейская для меня - превыше всего... А тут еще этот... союз солдатских матерей... Стервы... Визг какой поднимают, когда ваш брат, рядовой Савкин, расхнычется... Дедовщина, дедовщина... Скажи, какая у нас дедовщина?

- Никакой, товарищ прапорщик.

- И я о том же... Ну, съезжу по харе пару раз новичку... Подумаешь... До свадьбы заживет, а вперед – наука.  Кто же, кроме меня, эту молодь учить-то уму-разуму станет? Не детсад, а армия у нас... Должны понимать, что есть обстановка, приближённая к боевой. Ведь так, рядовой Савкин?

- Так точно, товарищ прапорщик!

- Ты мне скажи, рядовой Савкин, где это видано, чтобы в армии либералов разводить?

- Нигде, товарищ прапорщик.

- А в России? А правительство? А наш министр? Тьфу! – Варивода сплевывает на пол. – Ни Богу свечка, ни черту кочерга. Солдата, мол, и пальцем не тронь. Так ведь недалеко и до анархии! Не допущу послаблений! У меня, брат, каждый где?

- В вашем кулаке, товарищ прапорщик.

- Армия, братец, - не богадельня. Армия, - Варивода сильно икает, - не богоугодное заведение. Армия сильна порядком и дисциплиной. Так или не так, рядовой Савкин?

Дневальный согласно кивает головой и сочувственно предлагает:

- Шли бы вы домой, товарищ прапорщик... Заждались, верно...

- Да... Рядовой Савкин, слышал, что моя жена родила?

- Рад стараться, товарищ прапорщик!

- Крепкий такой малыш...

- В кого он?

- Хрен разберешь... В таком возрасте дети все – на одну колодку.

Дневальный повторяет предложение:

- Шли бы домой, - подумав, добавляет. – А то ведь жена так-то в другой раз может и двойню принести.

Варивода машет рукой.

- Ничего... Прокормлю как-нибудь... Рядовой Савкин!

- Я, товарищ прапорщик!

- Грустишь, я вижу, последние дни?

- Так точно!

- Из дома плохие вести?

Савкин кивает головой.

- Письмо из дома получил. Пишут, что моя девушка замуж вышла.

- У меня - тоже, - признается Варивода. - Век не прощу ей.

- Что, и у вас, товарищ прапорщик?..  То же несчастье приключилось? Тоже когда-то ваша девушка замуж вышла за вашего друга?

- Если бы! Она, стерва этакая, за меня замуж вышла. Как села на шею, так и сидит до сих пор... Пиявка присосавшаяся!

- Повезло.

- Повезло, но не мне, а другу.

Дневальный сочувственно говорит:

- Раз на раз не приходится.

Варивода задумывается. И в памяти всплывает ефрейтор Мамедов, который дрыхнет сейчас и в ус не дует. Неделю назад... на стрельбище... Варивода решил проэкзаменовать ефрейтора Мамедова, для чего спросил:

- Где на стрельбище самое безопасное место?

А этот чебурек с глазами? Отвечает, идиот:

- Самое безопасное место за той самой мишенью, в которую я целюсь.

А вчера? Варивода для своих солдат устроил экскурсию в зоологический музей. Пришли. Экскурсовод, этакий божий одуванчик, рассказывает и рассказывает солдатам. Те, разинув рты, слушают. А он, Варивода? Сзади идет прапорщик. Он тяжело вздыхает. Ефрейтор Мамедов, замыкавший группу экскурсантов, обернулся.

- Товарищ прапорщик, вы заболели?

- У меня сердце кровью обливается, когда вижу этих заспиртованных животных.

- Подумаешь, каких-то три лягушки, - пытается успокоить ефрейтор.

Варивода сердито шипит:

- Вот именно: только три лягушки! А спирта-то там?!  Не меньше десяти литров! – он мечтательно закрывает глаза. – Эх, насколько дней  мне бы хватило!

Он делает открытие: давно не прикладывался к заветной фляжке. Достает. На глазах завистливого дневального отвинчивает пробку и засасывает до дна.

- Хорошо-то как!
Произносит Варивода, и его ресницы смыкаются. Через минуту храп прапорщика начинает сотрясать казарму.

Дневальный хмыкает. Берет фляжку, трясет в руках. Убедившись, что пуста, засовывает товарищу прапорщику в карман мундира, и возвращается за стол, где лежит его раскрытая книга – недавно увидевший свет эротический роман.

ЕКАТЕРИНБУРГ, август 2004.