Мария

               
      «Как будто мы жители  разных планет,
      На вашей планете я не проживаю.
      Я  вас уважаю, я вас уважаю,
      Но я на другой проживаю. Привет».

      драм.   Александр Володин


Резкий звонок оборвал  нескончаемые 45 минут урока. Мария с облегчением вздохнула и отпустила ребят на перемену. Её тяготили мысли о болезни матери. Нужна операция, тянуть с этим делом было опасно, а денег на дорогого и знаменитого профессора не было.
О том, чтобы ложиться в ближайшую больничку, где не было не то что хороших врачей, но даже – нянечек, не могло быть и речи. Нужны деньги, и не малые. А где их взять?
Мария переворошила в уме всех знакомых, к кому можно обратиться за помощью. «Богатеньких Буратино» среди них не было. Перебрала мысленно все вещи, которые можно продать – всё это мелочи, «кошкины слёзы».
Единственно ценные вещи в доме – коллекция монет покойного отца и медальон с изображением Богородицы, который Мария никогда не носила, но почитала за реликвию и свой талисман.
Конечно, она понимала, что эти вещи дороги только ей, а не посторонним людям, но, отказавшись от самого дорогого, она надеялась наскрести денег если не на операцию, то хотя бы на консультации со знаменитым « светилом».
Мария ждала звонка на перемену, чтобы поговорить с историком Павлом Андреевичем. Он слыл человеком деловым, поговаривали, что у него есть связи в торговом мире. Да и вообще Паша был ей не чужим человеком: их несколько вяловатый роман уже давно перестал быть предметом обсуждения в учительской  и, хоть и не приносил особых радостей, но считался среди незамужних географичек и ботаничек большой удачей для Марии. Правда, её предметом была математика, но не в этом дело.
В учительской собралось уже много народу. Павел Андреевич, разговаривал с англичанкой Софочкой, но, заметив Марию, он извинился и увёл свою пассию в конец корридора, где было тише и мальчишки не носились со скоростью ракеты, сбивая с ног всех, кто попадался на пути.
Выслушав Марию, Павел почесал нос и задумчиво протянул:
- Ну-у, можно конечно попробовать…Есть у меня один человечек, но чтобы на этом много заработать – сомневаюсь.
- Паша, мне сейчас очень нужны деньги, понимаешь. У меня  нет других возможностей, чтобы достать большую сумму. Ну, попробуй, пожалуйста!
- Ладно. Тащи свои ценности. Я позвоню.
Он  чмокнул Марию в висок, стрельнул глазами по сторонам и быстро отошёл от неё.
Рабочий день казался бесконечным и, хотя Мария любила свой предмет, но на этот раз она еле дождалась последнего урока. Оказавшись дома, она  достала со шкафа альбом с монетами и вынула из шкатулки медальон. Изображение Богородицы было таким родным, и младенец у неё на руках сидел как живой.
Марии так жалко было расставаться с дорогой для неё вещью, что слёзы полились сами собой. Она поцеловала медальон и объяснила своей тёзке Деве Марии, что никак она не может поступить иначе – маме срочно нужна операция: « А ты, Матушка, не держи на меня зла, я ведь не от корысти это делаю, а от беды. Прости…»
Быстро завернув вещи в бумагу и уложив в пакет, Мария отправилась в Сокольники, где она договорилась встретиться с Павлом. Около метро она передала ему свёрток и с тяжёлым сердцем вернулась домой.


Всё началось с завтрака. Готовя утром на кухне, Мария почувствовала острый приступ тошноты. Запах еды казался невыносимым. От неожиданности она чуть не упала с горячим кофейником в руках. Пришлось сесть и закрыть глаза, пока не прошла дурнота. « Что бы это значило?» – промелькнуло у неё в голове. Танька, её подружка, обязательно бы пошутила: « А ты, мать, часом не того?»
Но Мария в кухне была одна и никаких глупых вопросов не допускала: « Чушь собачья! Просто не выспалась». Но когда приступы стали повторяться, она запаниковала: « Только этого ещё нехватало! Да просто не может быть. С чего вдруг? С Павлом-то они последний раз встречались она и не помнит когда».
Выйдя на балкон, Мария отрешённо глядела вдаль, не замечая ничего вокруг. Внизу грохотали грузовики, оглушительно тарахтели мотоциклы – эти стальные чудовища, слитые воедино с седоками, заглушали своим рёвом все живые человеческие звуки на земле. Когда становилось тише, вступал надсадный мальчишеский вопль: « Светка-а-а! Све-е-е-т!» Безответный призыв повторялся снова и снова, становился всё настойчивей и злее. Кого-то из окна громко звала мама обедать, да с какой-то собакой, наверное, что-то приключилось, и душераздирающий обиженный скулёж долго разносился по всей округе. Мария ни на что не реагировала.
Окно и балконная дверь распахнуты прямо в недалёкий лес, волнующийся и переливающийся серебряными волнами на солнечном ветру. В мае бледная, только что вылупившаяся  зелень пушиста и даже как будто и не зелена вовсе, а желтовата. Так и тянет погладить эту первозданную нежность по макушке.

Мария и  все последующие дни совсем не откликалась на внешние раздражители. Она была поглощена только своим новым внутренним звучанием. Непроходившее уже несколько дней недоумение: как такое могло с ней приключиться – отражалось на её лице: брови изумлённо подняты, глаза растеряные, рот – подковкой, уголками вниз.
А неприятности продолжали сыпятся на неё одна за другой.
Спустя несколько дней после того, как Мария передала Павлу свои реликвии,  он догнал её на остановке троллейбуса и, отведя в сторону, как всегда почёсывая нос, в смущении пробормотал: « Видишь ли, Маша, какая штука получилась…Тот мужик, ну, которому я отдал твои « цацки», говорит, что никакого медальона там не было. Расписку-то мы с него сразу не взяли… Интеллигентские штучки!  А теперь как докажешь?»
У Марии потемнело в глазах. Вот тогда ей в первый раз сделалось дурно. Она ещё подумала – на нервной почве. Павел усадил её на скамейку, обмахивал газетой и говорил, говорил, говорил… Она его не слушала, она понимала, что во всём виновата сама: нельзя было из дома выносить медальон. Обошлись бы как-нибудь…Да и Павлу она почему-то не верила. Что там приключилось на самом деле – она уже не узнает. Спасибо хоть альбом с монетами ей вернули, память отца. Сказали, что ценности не представляет. Вот и весь «бизнес».


Строгая женщина-врач встретила Марию без тени улыбки. Поджатые тонкие губы и  заранее осуждающий  взгляд из-под очков не располагали к доверительной беседе.
После осмотра врач резким движением сорвала с рук резиновые перчатки, бросила их в корзину и, тщательно моя руки, раздражённо спросила: « Рожать будете, или…?» Стёкла очков по-прокурорски сверкнули в сторону Марии. Ожидавшая совсем другого результата осмотра, она поперхнулась вопросом: «Доктор, а вы уверены?» и пискнула, прочищая пересохшее горло: «Ну, конечно – или».- «Почему – конечно?- неожиданно по-человечески спросила врач,- вы ещё молодая, рожали бы…» Тут уж Мария отрезала ледяным голосом: «По семейным обстоятельствам» - « Ну, тогда возьмите направление и не тяните с этим». Доктор уткнулась в бумаги и перестала замечать присутствие пациентки.
Мария вышла на улицу с тем самым выражением полного недоумения, которое потом долго не сходило с её лица.
Белесая пелена мелкого дождичка повисла над городом. Промытая, только распустившаяся листва на деревьях вдоль дороги блестела и распространяла свежий аромат зелени и весны.
Внезапно резкие порывы ветра погнали  почти невидимые нити дождя вдоль улицы. Они покорно  неслись над головами спешащих прохожих, пока новый раздражённый порыв  не менял их направления. Слабые беззащитные водяные струйки испугано метались, не в силах угодить злобному неврастенику – ветру.
Мария, застигнутая разошедшейся стихией, бросилась бежать к дому и, несмотря на зонт, промокла до костей, пока добралась до своей квартиры. Скинув одежду, она встала под горячий душ, и мысли, не покидавшие её последние дни, опять закружились утомительным хороводом, возвращаясь и повторяясь снова и снова:
« Как быстро пришло наказание…Всё-таки  обиделась на меня Богородица и покинула. Ушла совсем…А я-то вот с чем осталась…»
Немного погодя, Мария распахнула дверь на балкон. Дождь  не успел уйти далеко за горизонт, небо ещё только стряхивало с себя серые облака. Но уже через несколько минут чистая небесная синева заиграла на солнце, и через весь небосклон огромной дугой встала радуга - яркая и сияющая, звенящая всеми своими семью цветами. Казалось, она вечно будет тут стоять, защищая всё живое от козней и напастей, неся радость и покой всем страждущим на долгие времена.
Мария с восторгом смотрела на яркое чудо, и непонятная уверенность зарождалась в её душе. Ничего не изменилось, но какой-то тугой узел ослабел в ней и стало легче дышать.
«Завтра пойду в клинику, запишусь на операцию, и всё будет в порядке. Мамиными делами  займусь сама». Такие простые деловые мысли вдруг посетили её: « Павел ничего не должен знать. Он мне не помощник. И деньги я где-нибудь раздобуду».

Весь следующий день она работала легко и радостно. Павел не показывался ей на глаза. После звонка с уроков Мария быстро собрала свой портфель и заторопилась домой. Мама не вставала с постели, поэтому надо было срочно купить еды и накормить её. Мария частенько заглядывала в Кулинарию не далеко от дома, её очень выручали вкусные и свежие продукты, да к тому же – быстрого приготовления.
Покорно встав в очередь у прилавка, она заметила мальчишку, беспокойно стрелявшего глазами по сторонам. На вид ему было лет 7 – 8. Сразу видно, что запущеный и голодный. Что-то он проявлял слишком большой интерес к карману впереди стоящего мужчины. Спокойно наблюдать за происходящим Мария по своей учительской привычке не могла.
Быстро отойдойдя к соседнему прилавку, она купила пирожок и направилась к ребёнку.
«Мальчик, можно тебя на минутку,- тихо позвала она, вытягивая его из очереди,- понимаешь,  на сдачу дали пирожок, а мне жареного нельзя. Ты меня не выручишь? Возьми, он ещё тёплый». Парень буркнул «спасибо» и остался стоять у окна. Мария встала за гражданином. Подходила её очередь.
Пирог так уютно уместился в руке парнишки – как раз по размеру грязноватой детской ладошки - такой тёплый, ладный, с блестящей корочкой. Держать его  было приятно, наверное ещё приятней откусить кусок. Даже не важно с  какой начинкой. Тёплый ароматный дух шёл от пирога и, в то же время, жалко нарушать его цельность: раза два укусишь – и нет его. Так хочется есть, но что такое один пирожок – даже не распробуешь как следует. Чтобы наесться досыта вообще пирогов 5  хорошо бы, да ещё  водичкой сладкой запить…

Мария вышла на улицу и увидела удалявшегося мальчика. Мужчина,стоявший перед ней в очереди, тоже смотрел в ту же сторону. «Как это родители позволяют ребёнку попрошайничать?» – кивнул он вслед  удаляющейся фигурке. « Да никого это не интересует! Ел ребёнок, не ел…Вы не представляете, сколько детей при живых родителях голодают. Я работаю в школе и много разного вижу».
Они, не сговариваясь, спустились со ступенек и молча пошли  в одну сторону.
- Я о своих девочках думаю, - заговорил мужчина, - ведь они растут рядом с такими детьми. Чему они от них научатся?
- Состраданию. И желанию помочь. Пусть не всем, а только тому, кто рядом. Но если каждый не пройдёт равнодушно мимо…
- Да, да! Вы правы, - с горячностью согласился мужчина, - несправедливость разъедает душу, как кислота. А вы, наверное, учительница?
- Да, я работаю в школе.-  Мария переложила тяжёлую сумку в другую руку.
- Вы позволите? – Мужчина мягко отнял у неё сумку и вопросительно посмотрел: куда дальше идти?
- Мне сюда, - Мария махнула рукой в сторону большого кирпичного дома.
- Так мы соседи! Я живу за этим домом вон в той башне. Вы разрешите вас проводить?
- Спасибо. Мы почти пришли.
Они медленно шли к её дому, и Мария не чувствовала никакой неловкости от того, что чужой мужчина поддерживает её под локоть и несёт её сумку. У дверей своего дома она забрала у него сумку, но уйти просто так уже казалось невозможным: «Меня зовут Мария. Спасибо за помощь» - «Борис, - представился он, - раз уж мы соседи, может, созвонимся по-соседски?» Они обменялись телефонами и расстались.
«Как странно, - подумала Мария, ожидая лифт, - у меня ощущение, что я давно его знаю.»
Борис, направляясь к дому, по-привычке мысленно разговаривал со своей  недавно умершей женой: « Понимаешь, родная, мне показалось, что эта женщина наша давняя знакомая. Ни тени неудобства, как бывает с чужими людьми, а тут – просто своя, наша. Ведь ты меня понимаешь, Любонька?» Конечно, Люба его понимала. Кто ж ещё его так поймёт…

Мария открыла дверь своим ключом и, крикнув: «Мама, я пришла!», протянула руку, чтобы зажечь свет в корридоре. Но другой рукой она попыталась, в это же время, в темноте поставить сумку на стул – он всегда стоял у двери. Потеряв равновесие, она заскользила по коврику и упала, с грохотом уронив и стул и сумку. « Муся, что случилось?» – послышался мамин голос. « Ничего, мамуль. Твоя очень ловкая дочь растянулась на полу в корридоре. Сейчас встану и буду тебя кормить».
Но встать - так сразу не получилось. Острая боль в лодыжке пронзила ногу до бедра. Стараясь стонать тише, Мария встала, превозмогая боль, и заковыляла в мамину комнату. Из последних сил  улыбаясь, она отрапортовала, что всё в полном порядке. Так, втихомолку охая и кряхтя, накормила мать, помыла посуду, а на утро всё так же еле двигаясь, отправилась на работу. В школе Мария  всё же зашла к медсестре Лидочке, которая тотчас отправила её в травмопункт на машине завхоза.
Она не поверила своим глазам, когда увидела рентгеновский снимок: оказалось, что бедняга весь вечер и пол-дня разгуливала на сломаной ноге. «Вот и ещё одно наказание Девы Марии…» – пронеслось у неё в голове.
Когда с загипсованой ногой и на взятых на прокат костылях Мария добралась до дома, сил сдерживаться больше не осталось. Слёзы потоком лились по лицу, хотелось выть в голос от всех  бед  и напастей, от безвыходности и отчаяния.- « Бедная моя мамочка, теперь не я, а ты вынуждена за мной ухаживать».- « Ничего, доченька, всё пройдёт, ничего страшного.» - «Да ты у меня, мамуля, просто молодец!» - «Значит,  нас – целых два молодца .»


Борис перечитал очередной исписаный листок, раздражённо смял его и бросил на пол. Вокруг него таких комочков рассыпано было множество. « Как осенние яблоки, тронутые морозом, пожухлые, никому не нужные, забытые в заиндевелой траве.» Борису сравнение понравилось, но к работе это не имело никакого отношения - статья всё равно не шла. Под ногами множились «яблоки», а стопка готовых листов на столе росла очень медленно.
«Хоть бы черновик до конца дописать, а уж обрабатывать – потом». Сердце ударило в рёбра с силой хорошего боксёра – и года не прошло как похоронили Любу – любимую жену, товарища, замечательного журналиста. Как они спорили над каждой статьёй, как кричали – ночью соседи стучали им палкой в потолок, чтобы угомонились. А Люба всё равно была уверена, что писать надо сразу на-бело и не надеяться на черновики.
Бориса особенно задевало, что она проводила аналогии между черновиками и жизнью человека. Да любого! Хоть его самого. Сколько ему лет – 39. Да это же больше половины! А думать он начал когда? Ну, допустим, в 25. А до этого что делал? Жил на-черно: поел, попил,
 поспал, попел, погулял… Ну, там чему-то учился, бросил один институт, поступил в другой… Тоже заскучал…Когда он понял, что журналистика – это его стихия? Когда его статью из стенгазеты  «Комсомолка» перепечатала. И позвала к себе работать. Всё. Институт  забросил и дальше, как говорится, его учила жизнь. И сколько же молодых лет он  потратил на эти самые
« черновики»?
Любочка была права. Борис вскочил, грохнул упавший стул. Он поискал сигареты, вспомнил, что бросил курить. Сердце ныло, как больной зуб: « Господи! Я и не знал, что так люблю её! Я не могу без неё, не могу, не могу…» Безысходность заключила Бориса в кольцо, боль утраты не ослабевала. «Надо жить на-бело, как Люба, и девчонок этому учить.»
Вдруг, Борису ясно представился план статьи, как будто ему кто-то подсказал
( неужели – она?). Он понял о чём будет писать, и профессионал в нём зашевелился, засобирался скорей  углубиться в работу. Но прежде,чем взяться за дело и забыть всё остальное, он абсолютно искренне вслух признёс: « Спасибо, родная».
Так о чём же он будет писать?
              « Рыба лежала в тазу, ожидая своей участи. Время от времени она всплескивала хвостом и ударялась о край таза. Пришло время, и рыбу ударили по голове, потом почистили, вынули внутренности, тщательно обмыли… и вот тут-то рыба опять зашевелилась и забила хвостом, но не надолго. Время ушло…А что, господа мошенники всех рангов и мастей, не ваша ли это голубая мечта лежит там – в тазу? Чистый, обезглавленый, лишённый внутренностей, «простой  народ» слабо шевелится и изредка всплескивает «хвостом» ( протестует? аплодирует?) Но главное, что всё готово для пиршества, для того, чтобы бросить его, этот «полуфабрикат», на масленую шкворчащую сковородку. И – никаких проблем. Ни – ка – ких!
Попал на крючок – бей хвостом, не бей хвостом – всё равно угодишь кому-то на обед. Так что, ваше время, « рыбаки – профессионалы», ещё не прошло. И пока народ не научится отличать нормальную еду от крючка с наживкой…Кушать подано, господа!» 

Борис перестал стучать по клавишам, откинулся на стуле и устало потёр воспалённые веки. Он взглянул на часы – обычное рабочее время : 2 часа ночи. Потягиваясь и растирая затёкшую поясницу, Борис пошёл в комнату девочек, там было темно и тихо, ровно сопели в два носика его дочуры. Почти засыпая на ходу, он двинулся к своему дивану, расстёгивая пуговицы рубашки и шаркая тапочками.
Но стоило ему улечься и зарыться головой в подушку, как пунктуальная Люба потребовала отчёта за сегодняшний день.Борис послушно стал перечислять: за квартиру уплатил, цветы полил, тетрадки Дашке купил, выслушал новые Иришкины вирши, похвалил, как это делала ты… кажется – всё. Спокойной ночи, дорогая. Нет, что-то он не досказал… А, может, не надо?
             Усталость сморила Бориса и договаривал  жене он уже во сне: « Я сегодня проводил до дома одну женщину, ну я тебе о ней уже говорил. Мы беседовали, и мне с ней было очень легко. Скажи, дорогая, я предатель? Это значит, что я забываю тебя?» И Люба ему ответила:
« Нет, Борь, не забивай голову чепухой. Мы же теперь живём на разных планетах. Ты - не предатель, ты - просто живой человек, мужчина, и я желаю тебе счастья. Ты меня никогда не забудешь, я не дам тебе забыть. Но живи спокойно, как просит сердце, а я всегда буду поблизости».
Борис вздрогнул и открыл глаза. За окном начинало светать. Он помнил слова Любы, будто они прозвучали над ним громко и отчётливо. И ещё он почувствовал, что щёки его мокры от слёз. « Люблю тебя, дорогая», - прошептал  Борис в подушку и опять заснул крепким утренним сном.


Марии, лежащей на диване с загипсованной ногой или ковыляющей еле-еле до кухни и обратно,ничего не оставалось делать, как размышлять обо всём,что произошло в её жизни за последнее время. И пытаться  решить свои проблемы – а кто ещё за неё их решит?
Значит так. Всё началось с маминой болезни и необходимости достать деньги. Но любую  задачу можно решать разными способами. Педагог-математик заговорил в ней в полный голос. Чёткость и логика – залог успеха. Мария пошла неверным путём и поплатилась сполна.
Она сама, своими руками, отдала талисман и теперь лишилась медальона  навсегда, потом – нога… Господи! А самое главное – она беременна. Она же собиралась « это» прервать. А если и это – тоже не спроста? Может,  это - испытание «на прочность»? Но если посмотреть на всё с другой стороны…
Сколько Марии лет? Разве не подошло самое время ей стать матерью? Вот только не надо никакого Павла! Он ведь даже ни разу к ней не зашёл. Она ему прямо скажет, когда они увидятся: « Нам пора расстаться. Мы с тобой - с разных планет и нечего нам вместе делать. Пока». Вот так.
Ей ведь в гипсе лежать ещё месяц или чуть больше - как удачно, что это случилось в конце учебного года. Программу она с ребятами прошла, аттестовать их можно и лёжа дома, а впереди –целое свободное лето, каникулы.
А врача можно вызвать на дом, чтобы убедиться, что с ребёнком всё в порядке. Маме говорить рано – лишние волнения ей сейчас не нужны.
И вдруг пришла мысль о Борисе. Нет, конечно, первой она не станет ему звонить, но если бы он сам…Он говорил, что у него есть дети, а про жену ничего не сказал. Да всё у него, наверное, в порядке - хоршие люди, как правило, рано женятся, а Борис не похож на плохого человека. Это учителям всегда некогда о своей судьбе позаботиться. Мария вздохнула и тяжело заворочалась со своей «пудовой» ногой – вот ведь угораздило!
Как только Мария окончательно « прозрела», поняв, что младенец в ней – это подарок и счастье, будто и вправду кто-то её испытывал, напряжение внутри спало, стало легче дышать и настроение улучшилось. Она выдержала экзамен.


Как всегда, утром начинались «разборки»:
- Пап, ты опять посуду мыл!
- Ой, извините, я – автоматически. Просто задумался.
- А  утюгом что ты делал автоматически?
- Да я только брюки…
- Ну, мы же договорились, пап!
- Я больше не буду, последний раз…
Борис сидел  за письменным столом,  и непрошеные слёзы обжигали ему глаза. Он оглянулся, не видят ли его дочери, торопливо отёр щёки и снова взялся за статью.
Девочки заботливо освободили его от домашнего хозяйства, но работа всё равно продвигалась с трудом. Просто отказывалась думать голова, а вернее – думала всё время не о том.
Его близняшки-дочери очень повзрослели после потери матери. Раньше они частенько ссорились и постоянно что-то делили между собой. Сейчас они стали непривычно собраными, учились без напряжения и, как-то по-деловому: не тратя время на пустяки и детские забавы.
Шутка ли, на их плечи свалились совсем не детские заботы. Но девочки без жалоб справлялись со всем, да ещё и отца поддерживали, видя, как он страдает и не может оправиться от свалившегося на них горя. Видно, правильно говорят, что женщины, пусть и совсем молодые, лучше мужчин приспособлены к резким переменам в жизни.
Борис опять стёр набегающую на глаза жгучую влагу: «Всё, всё больше не буду». Что-то часто он стал повторять эту фразу, будто и впрямь он поменялся местами со своими детьми. А девочки и заботились о нём, как о ребёнке, чувствуя себя совсем взрослыми.


Неделю спустя Мария со своего постоянного места на диване наблюдала, как стремительно несутся облака, мгновенно меняя цвет от нежно-розового до серо-сизого. Природу трясло как в лихорадке: то вся округа  заливалась ослепительными лучами вдруг пробившегося сквозь тучи солнца, с просветами яркой голубизны среди сплошной мрачной серости, нависшей над землёй. То ошеломительные потоки воды обрушивались сверху седой стеной, и резкие зигзаги молний  перечёркивали небо, чередуясь с грохотом громовых раскатов, заглушающих все другие звуки.
Мария не поднимается со своего места, когда бушует  водяная  лавина за окном,  и  обильные струи попадают  в открытую балконную дверь. Вода перестаёт литься так же внезапно, как и началась. Мгновенно высыхают крыши домов, и края уносящихся ветром облаков розовеют и тают прямо на глазах. Свежий запах зелени и влаги вливается в комнату, и Мария с наслаждением глубоко вдыхает такой редкий в большьом городе чистый воздух.
Внезапный телефонный звонок застал её врасплох. Она вздрогнула, с трудом развернулась на диване и подняла трубку.
- Здравствуйте, Мария. Я вам не помешал? Мне хотелось услышать ваш голос.
Борис! Да она же только что о нём думала!
- Нет, нет. Я очень рада! Тут со мной такая «петрушка» приключилась: Видите ли, я сломала ногу в тот день, когда мы с вами познакомились. Вот, всё лежу теперь, да  на костылях по дому еле ковыляю.
- Господи! Да как же так? А кто вам помогает? Я могу. И мои девочки. Вы только скажите, что нужно сделать.
- Девочки? Маленькие, наверное?
- Да что вы! У меня дочки-близнецы совсем взрослые – в 7-мом классе учатся. Они у меня хозяйственные, за мной следят, как за ребёнком и  вам помочь - тоже будут рады.
- Спасибо, Борис. Я так рада, что вы позвонили, но у вас семья, работа…
- Семья моя – это дочки. Жена умерла год назад. Работаю я дома, я журналист. Вы одна живёте?
- Нет, с мамой. Но она очень больна.
- Тогда тем более вам нужна помощь.
- Спасибо. – Голос у Марии сорвался, задрожал… Она не знала, кого благодарит: Бориса или
Деву Марию. Неужели  Она её простила? Похоже, что – да.


А иначе почему для Марии наступила новая нежданная пора жизни? Почему всё вдруг наладилось, как будто само собой? Борис позвонил в далёкий город Хъюстон своим родственникам и там обещали подумать, как помочь маме с операцией. Девочки не оставляли их с мамой своими заботами. Кажется, им тоже было приятно сознавать себя членами такой сразу выросшей семьи.
Мария прислушивалась к самому младшему члену «семейства» внутри себя и думала, что Дева Мария поступила наилучшим образом, наградив её младенцем именно сейчас.
Борис приходил часто и непременно с цветами и тихо сидел в уголке дивана, пока Мария с девочками весело хохотали, разгадывая математические головоломки.
Причина округлившейся фигуры Марии не обманывала его, но что это могло изменить? Ведь даже Люба одобрила его выбор.

К 35-ти  годам красота женщины достигает своей вершины. И этот момент  женщина ощущает всем своим существом, каждой клеточкой своего зрелого прекрасного тела. Правда, лёгкий налёт сожаления проскальзывает в интонациях её голоса и выражении лица: ну, почему бы мне не быть такой лет 15 тому назад…
Но она быстро себя одёргивает: не стоит « плакать над разлитым молоком», тебе ещё так много дано.
 Да, многое дано, но многое и потеряно. Она уже прошла период  наивной доверчивости и безоглядной преданности. Её крылышки опалил жизненный опыт, и пережитые измены и предательства навсегда отучили её верить до конца, любить без оглядки и отдавать всё без остатка. Но это не мешает женщине оставаться прекрасной и желанной, покорять, удивлять и дарить радость окружающему её миру.
И не только мужчиной занято её сердце. Она уже знает, что жизнь многоцветна, многогранна и мимолётна. Она радуется солнечному зайчику так же, как восхищённому взгляду встречного мужчины. Распустившийся цветок в горшке на подоконнике дарит ей радость такую же, как доргой подарок поклонника. Она любит саму жизнь, и этот самый  уникальный подарок она научилась ценить только сейчас, в этом возрасте. А дальше – только больше.


Лето приближалось к концу. Спала тягостная изнурительная жара, солнце подобрело к людям и светит и греет в меру, без излишеств, небесная синева побледнела и чаще закрывается жемчужными облачками. По вечерам хочется прикрыть балконную дверь от острого, совсем не летнего холодка. Деревья ещё зелены, но клёны торопятся первыми пощеголять в алых, багряных и золотистых нарядах. Рядом с ними берёзы кокетливо свешивают на сторону свои золотые пряди. В парках на озёрах утки всё ещё прогуливают  уже подросших за лето утят, но набегающий свежий ветер морщит воду, лохматит перья водоплавающих и напоминает: не забывайте – скоро в дорогу. Птицы меньше поют среди зелени кустов. Осень…
 

              Мария и Борис не спешат что-то менять в своей устоявшейся жизни. Они просто помогают друг другу жить и не «вешать нос». А это уже не мало. Марии тоскливо дома одной после отъезда мамы. Отважная пожилая женщина решительно отправилась в такой далёкий путь с надеждой, что ей там помогут, и она вернётся домой здоровой.
Мария  собирается выйти на работу в новом учебном году.  Борис уговаривает её «не суетиться»: всё равно через пару месяцев – в декрет, какой смысл? Мария знает какой смысл – она хочет жить полной жизнью, увидеть свой класс, своих ребят, пусть хотя бы и на два месяца.
Для неё это такая радость.

А пока Мария с Борисом гуляют подолгу в лесу недалеко от дома. Сколько всего переговорено, передумано вместе. Они никуда не спешат – жизнь такая большая и щедрая на подарки. Они ждут от неё только хорошего.

Привычно занимаясь уборкой в квартире, Мария  протирала так хорошо знакомые ей вещи на столе, на шкафу, на полках. Передвинув шкатулку, как всегда стоящую на тумбочке, она машинально приоткрыла её. Немногочисленные украшения, лежащие почти без употребления, мамины часики – уезжая, в спешке она забыла их дома, покойного папы запонки с янтарём, два-три колечка… Господи! Что это? Не может быть!
Среди таких знакомых и примелькавшихся вещей лежал её медальон с изображением
Богородицы. Лежал, будто ничего с ним не приключалось!

Только не спрашивайте: «Как? Каким образом? Да ведь он же…» Вы правы. Скажете, что не верите в чудеса? Ваше дело. А я так скажу: ну может человеку раз в жизни  повезти?
  Хотя бы один раз.