1

   Боль напоминает ветер, счастье или, лучше сказать, она, безусловно, заметна, а значит, ее не существует. Не существует ничего вне этого сна. Он беспокоит меня уже столько времени, что я и вспомнить не могу то, что было временем без него. Он похож на некий безусловный компонент, и без него невозможна жизнь. Моя жизнь.
   Моя жизнь теперь превратилась в двоякий раздел фрагментов: с одной стороны, ее приятно переносить без картинок, без звуков и всяких иных образов, с другой же ее стороны, жизнь – это ирреальность, к которой бежишь, чтобы проснуться быстрее, и от которой убегаешь, ведь снаружи – нет ничего. Все давно уж примелькалось более язвительно, чем ты, друг мой, можешь себе представить. А внутри, между тем, есть некое тончайшее ощущение, будто правдивость происходящего – истина – занимает нас меньше всего. В тоже время истина – это стержень. И для сна, и для бодрствований, и давай не будем здесь спорить, что именно сон, и что именно бодрствование: наш – человеческий – мир все быстрей превращается в слепок. В слепок иной цивилизации.
   И вот момент, когда хочется, наконец, понять: а что же дальше? Нет, мне здесь не хочется показывать ответ на вопрос: «Зачем?» И все иные вопросы точно так же ушли на второй план. Мне так хочется увидеть, что же будет с нами дальше!
   Возможно, ответ на этот вопрос кроется в том моем сне, который преследует уже столько времени, что я и вспомнить не могу то, что было временем без него. Этот сон неизменен, но и не показывается до конца. Он кусочками отправляется ко мне в воспоминания, соединяясь с ними в откровенный фарш, - сон кажется приправой к тем записям сознания, которые подсознание показывает по ночам.
   Боль – это не ощущение. Это ловкий вкус, который скрывает в себе все существо, которым являюсь я. Так что на поверхности – в жизни – не остается ничего, только боль. Ни удовольствий, ни мыслей, ни желаний, ни интересов. Боль. Исчезают люди и города, не видно судеб. Ничего нет. Только боль. И она – все равно что холст для не адекватного эпохе мастера.
   Каждый кусочек тела, каждая клетка замкнулись на одном: искать то, что боль не перенесет, искать кисть, которая затмит движением холст. Искать само это движение и чтить его. Будто божество. Будто древнейший мистический народ хватает в воздухе новый символ, новый дух. Стиль, которым будет жить. Маску, которая скроет собою и настоящее, и прошлое, чьи фантазии не дают уйти в будущее. Наша память, довлеющая над нами ложная ответственность перед былыми поколениями цепко держат в себе нашу современную эпоху, не давая ей исполнить долг всем иным эпохам. Жизнь мира - это момент величия, влитый в чащу времени, чтобы утолить жажду. И, быть может, друг мой, ты спросишь, чью жажду? К счастью, мне еще не позволено отвечать на подобные вопросы. Ответ ищи самостоятельно.
   Но вполне возможно, когда я отыщу то, что боль не перенесет, когда я найду ту кисть, чье движение затмит холст, - возможно, тогда я прямо отвечу на любой твой вопрос. А пока что боль – это то абсолютное и неопровержимое, что единственно в силе существовать без всех изменений, кроме одного – дальнейшего усиления.
   В голове не осталось уже никаких энергий. Как ни напрягись – ничего особенного не достает наружу сознание. А ведь мне так хочется мыслить свободней, понимать и видеть вкусней! Ничего не получается. Боль не просто отвлекает от всего, она все больше убеждает, что память окончательно отмерла, что ее быстро догоняет речь, ее уже давно обогнал голос.
   И жду смерти. Нет, я не пытаюсь избавиться от страданий. Нет, я не убегаю от реальности. Я просто жду ее, как дети ждут взросления, как взрослые ждут чудес. Я слегка побаиваюсь ее, но ожидание скрашивается осознанием того, что страх этот не больше мелкой монеты: приобрести нечего, утратить легко. Со временем боль убила и его во мне. Она охватила собою тело так, как завладевают друг другом любовники, а еще боль подарила особенное ощущение. Будто бы мозг отделился от костей черепа, и разуму пришлось переселяться ниже, куда-то внутрь. Так что интуиции пришлось чуть потесниться. А место разума быстро наполнила собою иная субстанция: нечто не мое, нечто не родное и холодное. То, что позволяет мне не ждать вечера в течение дня, ведь жара и так слабо ощущается. В моей голове поселился мягкий-мягкий лед, который не тает, который иногда оплавляется краешками, чтобы в следующий миг еще сильней застыть и колоть меня уже более крепкими остротами. А еще я жду смерти.
   Такой сон меня преследует дольше, чем я люблю тебя. Он, кажется, стал намного роднее тебя, но ты не реши, что это звучит честно. Это просто одно из последствий того, как иногда люди перестают понимать, где же реальность, и что здесь сон. Ты, я уверен, отлично знаешь, о чем идет речь. И нет смысла пояснять. Есть смысл лечь спать, чтобы ночью еще раз увидеть этот сон, и чтобы утром был еще один повод мне подумать о тебе.