Фантасмагория зла

Витек шел по улице, задевая плечами прохожих, и яростно грыз семечки, смачно сплевывая себе под ноги на мокрый чернозем недавно положенного асфальта…
- Вот, мудила чертов! Профессор, бля!.. Ну, заснул, ну и что? На такой дибиллистике не то что заснуть – помереть можно! Так разбудил бы просто – и ладно. Какого хрена выгонять-то? Сука! Еще и до конца семестра – до экзамена! Вот придурок! Будто его долбаный теормех важнее всего на свете… Уже и поспать нельзя…
Витек выбрал из горсти самую большую семечку, ловко раскусил ее в передних зубах, подхватил кончиком языка зерно и зло выплюнул шкурки...
Шелуха семени подсолнечника, блистая попеременно то черной наружностью, то золотистой внутренней стороной, устремленная воздушной струей из человеческих легких, скользнула во влажный серый полумрак питерской осени. Такой же влажный и серый ветер подхватил ее и понес над черной каменистой пустыней тротуара, или, быть может, этот густой турбулентный поток воздуха, окутав собой две половинки, покрывавшие раньше семя, невероятным усилием чьей-то мысли и воли перенесясь из одной системы отсчета в другую, понес мимо и закрутил вокруг них эту же шероховатость асфальта, желтизну паннельных домов с пустыми глазницами, переплетения столбов, фонарей, проводов, свинцового неба, готового разразится дождем, звезд над ним, вакуума, космических облаков, планет, пульсаров, черных дыр, туманностей, галактик – всю вселенную – закономерую смесь материи и времени… добра и зла…
Стайка воробьев слетела с пожухшего куста акции на тротуар в поисках какой-нибудь еды, а может и по каким-то другим своим воробьиным делам. Мелкими прыжками они перемещались от одной заинтересовавшей их птичьи мозги детали окружающего асфальтированного ландшафта к другой, прижимаясь к серому покрытию и то и дело топорща перья в ответ ветру, обдувающему их маленькие тельца. Особенно сильный порыв его вдруг взметнул небольшой смерч пыли, окурков и прочего мусора. Воробьи вспорхнули на воздух, но один из них замешкался, не успел увернуться, и турбулентный поток окутал его. На периферии взгляда возникло мерцающее черно-желтое пятно, и острый край подсолнечной шелухи вонзился в основание птичьего глаза. Боль ударила в мозг, заволокла золотистой пленкой сознание, молнией пронеслась по перьям, подпушью и ворвалась в легочные мешочки. Маленькое горячее тельце рванулось прочь в стремлении уйти, спрятаться от этой жгущей его боли, раствориться и не быть. Воробей взлетел с тротуара, несколько раз перевернулся в воздухе и врезался в лобовое стекло автомобиля…
- Что за дерьмо?
На прозрачном ветровом стекле перед изумленным лицом водителя возникло странное пятно: невероятное переплетение серых перьев, скукоженных лапок, неестественно вывернутой птичьей головы; кровь тоненькими струйками, как лучи нарисованного нетвердой детской рукою солнца, метнулась по стеклянной глади прочь от воробьиного тельца; приглушенный удар и хруст тоненьких косточек заворожил слух, казалось, что все остальные звуки погасли; внезапно во всей этой мешанине глаз водителя выделил глаз птицы – приклеившийся к стеклу и неподвижно смотревший сквозь него – и черно-золотистую с алыми крапинками крови шелуху подсолнечника, впившуюся его основание.
Резкий визг тормозов. Водителя на какой-то миг вдруг приковала эта странная, неуместная, маленькая деталь – шелуха; на секунду он перестал видеть все остальное – дорогу, улицу, машины, пешеходов - весь мир; на какое-то мгновение его сознание обратилось внутрь себя, привороженное увиденным, а когда вернулось к действительности, то ощутило скрежет сминаемого бетонным столбом капота автомобиля, хруст грудной клетки силой инерции брошенной на руль и звон лобового стекла, разбиваемого лбом какие-то доли секунды назад принадлежавшего ему тела…