Про любовь

На столе лежали карандаши. Цветные. Сломанные. Холодные и одинокие. Сегодня, завтра, послезавтра и ещё фиг знает сколько я буду сидеть в углу и смотреть на них, смотреть, смотреть… Пока не сдохну я или пока не сдохнет лампочка. Она странно шебуршит под потолком, будто бы мотылёк забрался в стеклянную колбу. Наверное, он мнит себя богом, не подозревая даже, что умрёт, как только я нажму на кнопку выключателя.

Я буду сидеть в углу и смотреть на карандаши. Цветные. Сломанные. Одинокие. И мне будет холодно, так было вчера, позавчера и сколько я себя помню. Я нарисую пальцем на стекле рожицу. Рожица будет плакать вертикальными полосками капель, и вот меня размажет по стеклу, н вот я стану стеклом, и вот глаза, удивлённые и удивительные, будут смотреть сквозь меня, ловя случайные блики, не замечая меня. Я буду защищать их, я буду хранить их, я буду помогать им, пока однажды по мне не размажется осенний туман. Тогда я встану и нарисую пальцем рожицу, и рожица будет плакать.

А потом мигнёт свет и с книжной полки прозвучит, что бог умер. Это просто мотылёк, нечаянно задев крылышком раскалённую добела спираль, разломит её пополам и сам превратится в пепел. Белый белый пепел. Я зажгу свечку, свечка будет танцевать и дрожать от холода. От холода и боли. На самом деле свечками будут мои пальцы, и я воздену вверх руки-канделябры, и буду плакать, молясь пеплу мотылька…

На столе лежат карандаши. Цветные. Сломанные. В комнате жарко, нестерпимо жарко от батареи и всё же холодно. Я буду сидеть в углу, я буду молчать. Или кричать. Или рычать, или петь бессмысленные и бесполезные песни.

А на столе всё так же будут лежать карандаши. Цветные. Сломанные. Паранойя.