Тихие сны

Тихие сны

(вместо эпиграфа)
Дай мне хоть раз утонуть без тебя
Холодной ногой дотянуться до дна
Потерять контроль
Песок я увижу желтеющим небом
К нему подниму
Свои мокрые крылья
И его облету.

Спи, я твои тихие сны
Спи, соберу из капель воды
Спи, спи…

Я превратилась вчера в чей-то шепот
Я подарила свой голос другим,
 может тебе
Ты не касайся воды
 - мне щекотно
Дай мне хоть раз
 утонуть без тебя
Хоть бы во сне…

Спи, я твои тихие сны
Спи, соберу из капель воды
Спи, спи…
Спи, я твои тихие сны
Спи, соберу из капель воды
Спи, спи
Спи, спи…
Ю. Бужилова


Ты была права, март принес с собой запах гнилой листвы, промозглые ветра и прозрачность. Московский поезд мчит меня к тебе, за окном мелькают серо белые пейзажи. Соседи по купе играют в преферанс. Ты тоже любишь карты. Так странно, я никогда не разделял этой страсти. Ты играешь. На твоих скулах лихорадочный румянец, пальцы обычно мягкие и пластичные вдруг становятся жесткими и цепкими, глаза блестят как при высокой температуре, в голосе метал, твой взгляд словно зеркало, хотя обычно по нему можно определить  твое настроение, о чем думаешь. Я бы никогда не подумал, что ты умеешь быть жесткой, если не сказать жестокой. Но ты игрок. Отчаянный и бескомпромиссный. Куда прячется милая девушка с открытой улыбкой, когда ты садишься к зеленому столу?
В твоей комнате все стены в фотографиях. Вот ты в венке из ромашек, смеешься – миг счастья, а на фотографии в красной рамке ты читаешь какую-то книгу, на твоем лице чужие мысли, чужие чувства – час погружения, а на снимке в нижнем левом углу ты спишь на пляже, совсем девочка, - пора спокойствия и безмятежности, ты не нравишься себе здесь, всегда старалась выглядеть если не старше, то жестче – железная леди. Бессмысленно, с первого мига ты показалась мне открытой и уязвимой. И лишь за ламбертным столиком ты выглядела так, как должно быть хотела: непроизносимая, холодная красота и жесткость в каждом жесте.

Со мной в купе едет девочка, младше тебя лет на пять. Чем-то неуловимым она напоминает мне тебя, что-то в аромате ее взгляда, в прозрачности рук, в бледности губ, что-то в звонком смехе, что-то, что-то…
Быть может пять лет назад ты была такой же, смешная девчонка с женственными пальцами. Быть может ты вот также увлеченно читала в поезде потертую книжку, а человек напротив закрывал глаза и видел лицо любимой. Знаешь, с девочкой едет юноша наверное лет семнадцати, он влюблен в нее, но девочка этого не замечает, хотя мне-то с верхней полки все видно. Интересно, а я также смотрел на тебя? Видимо да.

Господи, как же мне без тебя тяжело, я даже не представлял, что так будет, но ничего скоро мы будем вместе. Ты чудишься мне в каждом магазине, за каждым поворотом, кажется приду домой, а там ты пьешь зеленый чай. Знаешь как-то пришел с работы сунул ключ в замочную скважину, а он не повернулся, дверь оказалась открыта. Этот миг был наверное самым счастливым в моей жизни, я вбежал в квартиру звал тебя, искал везде, пока не вспомнил, что у тебя нет ключей от моей квартиры, никогда не было, - я просто забыл запереть дверь. Подсознательно, подкорково каждый миг я жду тебя. Но ничего каждая новая шпала приближает меня к тебе.
Мы не виделись так долго, а я помню все, помню тебя в мелочах: помню как неуклюже и с каким удовольствием ты вдыхала серый дым белых сигарет, как надрывно кашляла во время приступов, как нервничая ты театрально заламывала руки; я помню какой у тебя хриплый по утрам голос, я помню как блестят твои зубы, когда ты смеешься, помню вкус и запах, я помню нежное место под лопаткой, которое так любил целовать; я помню по утрам твое розовое и воспаленное от моей щетины лицо, обольстительную улыбку по вечерам и растерянную утром. Я помню тебя в мелочах, по кадрам.
В моем кармане пара перчаток – тебе. Ты носила исключительно вязаные перчатки, и они так быстро протирались на кончиках пальцев от острых ноготков, а еще я помню разноцветные бусинки у тебя на шее и запястьях, яркие шелковые платки на плечах, они тянутся за мной тончайшем шлейфом ароматов и снов…
Теперь я знаю точно - ты меня любила, сомнения ушли. Когда ты далеко мне легко быть последовательным и мудрым. Просто применять законы мат логики к тебе, к твоим взглядам и жестам, сейчас, когда меня не бьет озноб ревности и не пронизывает ветер потерь, я крепко держусь за нити любви и доверия. Нет, я не узнал о тебе, о нас что-то новое, не развеял подозрений, их как мне кажется стало еще больше, просто теперь я обрел великое знание любви. Простая система с константой, переменной и функцией от них.
Я люблю тебя
Ты любишь меня
Знаю точно, я – это только кусочек твоей жизни, маленькая крошка от бескрайнего неба, тогда как в тебе вся моя жизнь. То ли жизнь моя такая маленькая, толи ты такая бездонная, я не знаю. Видимо и то другое.
Мы такие разные, такие чужие. Я – собственник, с множеством жестких, никчемных принципов, твои же взгляды как и ты сама широкие, свободные, чистые и упругие. Все мои правила разбились вдребезги о море твоей свободы, честности и доброты.
Да, я знаю ты не любишь слово доброта, не любила казаться доброй и делать добро специально. Думая. Не хотела, чтобы тебе были должны такие правдолюбцы как я, но ты так и не поняла – это неизбежно.
Так хочется, говоря о тебе, сказать: моя, но это невозможно, ведь мы не говорим мое Небо, моя вселенная, мой свет… Ты просто to be.
В кошельке две фотографии двух разных девушек, обе в очках, обе темноволосы и кудрявы, но первая смотрит мягко и нежно, а стекла в темной оправе придают ее лицу черты умиротворенности и уязвимости, на этом снимке она напоминает мне лики со старинных икон. На второй ты смотришь непроницаемо, черное платье подчеркивает бледность кожи, стекла очков отражают свет и нельзя рассмотреть глаз, твоя спина прямая и тугая, хотя обычно ты сутулишься, пальцы прижимают к столу карты с черно-красными «рубашками», здесь ты похожа на хищную пантеру перед прыжком, - это единственная подобная фотография, ты не разрешала снимать за картами: говорила, что отвлекает.
Я помню так много и еще больше хотел бы забыть, вычеркнуть, выдрать из тетради жизни, но я знаю есть воспоминания, которые острым мечом будут висеть над моей шеей всегда.
Твой смех, мужчина целует твое плечо, текила, на твоей руке красные пятна от моих пальцев, твой удивленный шепот, опять смех и улыбка, твоя кисть, протянутая к моей напряженной щеке, улыбка, снова смех, моя пьяная ладонь, бьющая тебя по лицу, твое молчание и соленый привкус крови у меня во рту, порванное от горла до колен платье, бешенство, боль моя, твоя, раскаяние, утро с тобой в одной постели, ты несешь мне минералку и аспирин, старательно прикрывая синяки и ссадины. Я вспоминаю, молча одеваюсь и ухожу, мне нечего сказать: ты и так все знаешь, каждое слово, каждый мой жест наперед. Но если ты все знаешь, почему не поступила иначе вчера? Я думаю. Много. Но не могу понять. Объяснение застает меня на набережной; ты хотела проверить. Убедится и наказать во мне зверя. Дикого зверя. Назавтра ты пришла сама, сварила кофе и увезла меня на Юг.
Ты умела многое, почти все, кроме одного – быть верной. Я ломал челюсти, пальцы, срывал голос, бил посуду, уходил в ночь и дождь, напивался, но не смог научить тебя или понять, принять самому. И только на другом конце Евразии я понял, принял и простил и попросил прощенья.

За  окном все больше домиков, сначала были одно и двухэтажные, а теперь уже появляются уездные городки с пролетарскими названиями. Ты все ближе и ближе, а сердце все чаще и чаще.
Сегодня ночью я видел как мальчик целовал девочке пальцы, пока она спала. Я видел боль и нежность, страсть и страх. Я вышел за ним в тамбур, хотел научить, помочь, рассказать, подсказать, я чувствовал себя умным и умудренным опытом, почти Богом рядом с ним. Думал, я начну длинный рассказ о тебе и он все поймет. А мальчик тихо сказал: «Она дочь моего отчима». В семнадцать он знал о терпении много больше, чем я в тридцать три о мудрости, чему я мог его научить? Все же я рассказал о тебе, а сам все время думал, что бы ты посоветовала ему, кажется знаю, нет знаю точно: не бояться условностей и предрассудков. Но увы я так и остался закомплексованным занудой и посоветовал смириться. Но мальчик оказался мудрее, на следующей остановке проснувшись, я увидел, что их нет, выглянул в окно – они целовались. Оказывается с моей верхней полки видно далеко не все – она его любила и давно. Я понял это потому как она его обнимала. Как смотрела на него, будто на долгожданный подарок судьбы. Я крикнул: «удачи» и бросил им свой бумажник. Они не услышали меня, а деньги подобрал какой-то бродяга – я не умею делать добро просто и естественно, как ты.

Я приехал. Мартовская Москва. Триста рублей за такси и я уже иду среди вековых деревьев. В моих руках лилии, я знаю, ты ждала меня, ведь ты все знаешь. У меня осталось одно желание: умереть на камне с твоим именем, и судьба сделала мне этот подарок, спасибо и на том.