История одного расставания

Господи, не сердце, а настоящий оркестр! Нежная флейта звучит, как только я загляну ему в глаза, меланхоличная скрипка – пришел часа расставаний, сексапильный саксофон, горячная испанская гитара и упругие кастаньеты, когда занимаюсь с ним любовью. А в остальное время – гулкий, упрямый, безапелляционный барабан – бум-бум-бум, дура-дура-дура. И это не гордость или показушность, я действительно дура. Дайте мне только час, и я влюблюсь в любого. И сердце тогда, о, боже (!), какие концерты оно начнет выдавать. И ладно если бы импровизация! Все партии наперёд расписаны, каждый инструмент вступает тогда, когда необходимо, практически ни одной фальшивой нотки. Естественно, буря оваций, аплодисменты, в физическом эквиваленте - его оргазм и счастливые мурлыкающие глаза, в душевном: "Я тебя никогда не забуду!" Ха, попробуйте забыть. Я же чудо, я же солнце, я самая-самая. При мысли меня потерять твое сердце сжимается до размеров новорожденного ежонка. Тебе грустно? Больно? «Да! Да! Да!» Хочется захлебнуться, вскрикнуть и умереть? Не надо. Оставь это слабым. Сколько вас таких было, во скольких я вроде бы растворялась! Это тебе так казалось. На самом деле ты - вода, а я - кусок стекла. Упала в тебя, и ты думаешь: всё, исчезла, а на самом деле это мое ужасное свойство преломлять лучи. В тебе - я, ты полон мной и сознанием того, что вот оно - тихое счастье, лежит и даже не булькает. Как бы не так! Я буря в стакане воды. Но не такая прямолинейная и честная: скоростно пришла, разрушила, удалилась и даже не постыдилась. Нет, я маленький, затаившийся бурёныш, потихоньку сгрызающий твои тонкокорые стеночки, из которых сочится драгоценная влага жизни. Мотаешь головой. Не веришь? Я тоже. Не проходит всё так бесследно и для меня. Вы все подтачиваете меня, придаете моим формам округлость и мягкость, свойственную камням-голышам, которых долго ласкало море. Но вы же и наносите ил, песок, дохлых рыб и вечных ракушек. Чьи огрубевшие руки, с твердыми подушечками пальцев, маленьким шрамом от чуть соскользнувшего топорика для рубки мяса, руки с запахом пряной полыни подберут меня в очередной раз? "Какое красивое стеклышко! Радостно пропускает солнечные мысли и приятно холодит разжаренный лоб". Потянусь губами к нему. "Ты заболел, милый?" В глазах неподдельная тревога. Еще бы! Я ведь влюблена. А значит бархатный голос, мягкое теплое тело, ждущее прикосновений (я чувствую себя  кошкой перед вечной течкой, также готова выгибать зад и подымать хвост, натужно-пронзительно мяукать и вздрагивать от малейшего вздоха, попавшего ко мне в уши), полуоткрытые губы, хмельные глаза сегодня твои. "А завтра?" Давай не будем думать о завтрашнем дне, милый. Поверь, завтра меня тоже пугает, но не так сильно как тебя. Я знаю, что оно будет и знаю, что в нем будет. Потому что, таких будущих у меня было много. Я сама завела себе карусель, на которой катаюсь по кругу, предлагая желающим билеты по совершенно разным ценам. Тебе, извини, я заломила слишком большую. Зачем ты согласился? Твой баланс может не сойтись, и ты навсегда останешься должником. Не передо мной, а перед самим собой. Будешь тратить все свои силы на то, чтобы вылизать себя снаружи и изнутри. Зачем, зачем я это сделала? Заманила шумностью балаганного настроения, сиянием софитных улыбки и глаз, гуттаперчивой доверчивостью. Распространила восточно-сладкий запах сексуальности и села в уголке, блаженно разматывая паутинки охмурения.  Пойми, я всегда такая и со всеми.

Всего три недели назад я была так же несчастна оттого, что нужно расстаться с человеком. А за 2 недели перед этим я расстраивалась из-за парня, с которым у нас был четырёхмесячный роман, благополучно закончившийся. Нет, я не настолько ветрена, чтобы играть с человеком и бросать его. В первом случае, как знать, был бы он рядом, может, и вышло что-нибудь воздушное, ароматное и продолжительное. Во втором – мы оказались друг для друга слишком сложны, к тому же он хотел добиться абсолютной независимости от людей, а я же заставляю если не делать что-либо для меня, то хотя бы думать обо мне. Не специально или насильно. Просто, вот такой я своеобразный серый уникум. Для меня не существует любви. Только какая-то гиперсжатость чувственных качеств. Время бежит огромными скачками здорового зверя, и я, в силу своего тщедушия и хилости, вынуждена пользоваться женской хитростью и интуицией. Я обманываю время. Оно отпускает мне минуты, я закачиваю в них месяцы и годы. Другим людям нужны многочисленные полнолуния, чтобы сделать робкие шажочки по направлению к своему миражному избраннику, у меня же – секунда-вспышка – и вы ослеплены мной. Всего два дня прошло, как мы познакомились, а тебе стало казаться, что ты знал меня всю жизнь. Я теперь твоя дурная привычка. И даже бросить меня нельзя со вздохом облегчения, потому что я настолько хороша и понятлива: не устраиваю истерик и злопыхательств, но и соединиться со мной невозможно. Согласись, что это я в большей степени виновата в нашем общем преступлении. Я уйду, и, может, только иногда буду вздрагивать от произнесенного кем-то твоего имени, а тебе в наследство достаётся  великолепная память. Она каждый день будет устраивать в твоих мозгах какофонию силуэтов и воспоминаний.

Я не имела права быть в твоем доме. О, моя жалкая, похотливая душонка! Но даже я, будучи настолько прозорливой, не могла догадаться о твоей великолепной кобелиной страсти. Мы решились на это. Робко, соблюдая все правила конспирации, я прокралась в твою обитель,  храм семьи, дом, ранее наполненный любовью и добротой супружеской жизни. Что-то в тебе проснулось от первобытного завоевателя-самца, и ты решился нарушить закон. Ах, это сладкое тягучее озерцо измены! Плывешь и думаешь, потонешь или все же выберешься на своем полусдувшемся спасательном матрасе из приличий, совести, чуть погаснувшей любви. Ты пустился вплавь и тебя даже не остановил детский сапожок, сиротливо валявшийся возле порога. Я же как запнулась, и женская шляпка на антресолях, так похожая на мою… Я хотела было весело закинуть туда и свою, но не смогла и стыдливо положила на стул.

Повод, чтобы пойти на такой шаг был ничтожен, попить чаю. Того самого, к которому печенье покупается в аптеках. Для начала, чтобы было еще время подумать и откровенно не показывать свое желание,  посмотрели фотографии жены и вашего 2-х летнего сынишки. Нет, я не оскорблялась просмотром семейных альбомов: в ту секунду жена была конкуренткой,  и мне лучше хотелось узнать противника, к тому же твоя рука в это время нежным вьюном обвивала мою лодыжку. Жена у тебя красивая, молодая, умная, сынок – веселый, добрый карапуз. Что же еще надо для счастья? Я пыталась найти малейший изъян, но не смогла. Затем достали шахматы, они помогли чуть-чуть сблизить нас и заглядывать почаще в глаза, чтобы уловить нотки желания. Ты был робок, и я сделала еще один шаг. Разгадывание кроссворда, для этого нужно было лечь на пол, по-детски: на живот и размахивая ногами, и совсем приблизиться к тебе. Ты вроде бы увлекся им, но потом мысли стали витать вокруг меня, все теснее прижимаясь. Прошло несколько зависших тяжеловесными каплями минут, после которых надо было уже что-то решать. Говорить намеками я не люблю, только когда это касается флирта, понятного обеим сторонам. Что же, будем откровенны. Я задала несколько вопросов и поняла, что не ошиблась. Ты тоже хочешь меня. Но будучи слишком честным за свои четыре семейно прожитых года, попросил время, чтобы подумать. Что будет, если мы разойдемся, так и не сняв маски «приличия» и что ожидает, когда сблизим губы и оголим тела. Я предугадала твои вопросы, тем самым, удивив тебя. Мы останемся хорошими знакомыми в первом случае, а во втором, станем хранителями общей тайны и познаний друг друга изнутри. Я захотела сделать музыку громче, встала и направилась к магнитофону, и ты прошептал, ловя меня за руку: «Иди сюда». Всё. Отступать некуда. Села возле ног, закрыла глаза и подставила податливые губы. Схватился за них, как будто нам на совершение грехов была отпущена только минута. Я и не могла подумать, что за мягким голосом, задумчивыми глазами, телом, так ладно сидящем в деловом костюме, руками, спокойно переключающими коробку скоростей, скрывается такая страстная натура. Твоя горячность распаляла и меня. Купание в душе позволило разглядеть тело и почувствовать стремление быстрей соединиться. Заботливо, как маленького ребенка (так же наверно вытирал своего сына) промокнул меня полотенцем и, шлепнув по бесстыжей попе, отправил в постель. Мы специально расстелили ее на диване в зале, мне не хотелось, как это может неправдоподобно  звучать, осквернять ваше семейное ложе. Забравшись под одеяло, жадными лапками подтянула тебя к себе. Ты был возбужден до дрожания ресниц, торопливо целовал меня, выдыхал слова, какие хотел. Ты все делал так, как надо, я была потрясена. Мне не нужно было показывать тебе, как ласкать меня, целовать, брать. И это, не смотря на заверения, о том, что ты не  слишком опытен. Твой "неопыт" другим мужчинам бы перенять. Я впервые с момента нашего знакомства ощутила огромное сожаление, что ты не мой и не можешь мне принадлежать целиком и полностью. В тебе есть все, чтобы влюбиться и остаться навеки покоренной тобой. Красивый, умный, нежный, добрый, страстный, амбициозный, но достигаемо амбициозный. Тебя ждет в будущем большой успех. Если бы не…связь со мной. Планка будущности чуть-чуть выгнулась, но пока держится. Сумеешь ли потом сдержаться и не рассказать все жене? Больше всего, я думаю, ее оскорбит не измена, а то, что я была в вашем доме. Я трогала статуэтки, которые она заботливо расставляла, лежала на простыне, которую она стирала, пользовалась ее шампунем, пила кофе из ее кружки, по-хозяйски ставила чайник на плиту и мыла посуду. И все это время мужнины глаза ласково поддакивали моим действиям, вместо того, чтобы быть припухшими от горя и уставшими от бессонных ночей, потому что  жена и сын лежат в больнице на операции в другом городе. Это все равно как устроить вечеринку в день смерти любимого человека. Это предательство. И вот именно его она и не простит. А пока…мы занимаемся любовью, страстно, до криков, до всхлипываний, до влажных простыней и припухших губ, до бессознания и вспышки любви. Мы делаем это всю ночь и наутро ты меня, еле живую, но по-прежнему нимфоманожаждущей тебя целиком, перенес все-таки на ваше совместное ночное обиталище. Наверно на нем она кормила ребенка красивой молодой грудью, отдавалась тебе с затаенной гордостью, оттого, что вы друг другу принадлежите. И ты ведь был таким глупым мальчишкой, думая, что так оно и будет, во веки веков, аминь! Золотце, ты до сих пор чист и наивен, не смотря на то, что сделал. Только почему? Неужели во мне таится такая магия? Теперь ты меня долго не забудешь, и может даже никогда. Мое сумасшествие в сочетании с детскостью и моментальными перевоплощениями от фурии до заброшенного всеми котенка с наивно круглыми глазами (правда, меня так и хочется приручить, налив в блюдце теплого молока и почесав ушко?)  спасают от незабытии меня другими людьми. Ты был истерично опьянен моими действиями в наш следующий вечер. Разврат оказался очень пикантным. Мы ехали по ночному городу, вокруг суетились такие же  самодвижущиеся коробчонки, в которых люди, уловив белизну кожи, вдруг непонятно откуда взявшейся по средине зимы в нашей машине, прилипали носами к стеклам. Я полностью обнажилась и положила длинные ноги цвета топленого молока на переднюю панель. Твоя теплая рука легла на одну из них. Ты не хотел ее убирать, поэтому, неудобно изгибаясь, переключал скорости другой. В твою умную голову пришла ненормальная мысль, чтобы я занялась с тобой любовью, в то время как ты продолжал бы везти нас в рай. Но габариты машины не позволили это сделать. Заехали в какой-то закуток, остановились. Торопливо раздела тебя, и между двумя откинутыми передними сиденьями увлеклись своим бесстыжим, но мыслещекотным занятием. Я любила, когда ты был во мне и неважно в каких положениях. Везде и всегда мне было хорошо до сжимания ягодиц и учащенных поднятий грудной клетки, пересохшего горла и закрывающихся глаз. Приблизившись к самому интимному моменту, когда мужчина показывает свою настоящую озверелость, я открыла два круглых шарика, увлажненных темнотой, и внимательно посмотрела на тебя. Еще секунда, и ты меня вдруг слепо возненавидел, потому что в этот миг тебе захотелось крикнуть: «Черт возьми, но я люблю тебя!» Нет, милый, не вздумай это сказать. Мигнувшая потеря сознания не является долговременной пропажей памяти, а значит, не может считаться правдивым чувством. Не сказал – отлегло от сердца. По-матерински обняла твою голову и положила себе на грудь: «Расскажи мне что-нибудь о своей жизни». Мое великолепное качество – умение слушать! Сколько чужих секретов благодаря нему я приобрела. Целая коллекция: здесь и признания в убийстве, гомосексуализме, потери девственности, рождении новой любви. И ты мне неторопливо, как самому лучшему другу рассказывал о сокровенном. Может быть, об этом не знала даже твоя жена. Я ощущала себя змеей на крышке вашего семейного очага и впускающей в него тонкие струйки яда.

Одели друг друга и поехали к тебе домой. Там, на вновь расправленный диван легли, тесно прижавшись, как муж и жена, как два любящих человека. Наутро ты уезжал в недолгую командировку, а меня ждала работа. Тепло распрощавшись и пожелав удачи, разошлись в разные стороны. Ожидая твоего возвращения, я испытывала двоякое чувство. Шла по улице и улыбалась от того, что "у меня есть кого ждать". И тут же гильотиной, перерезая мои крепкие нервы, опускалась мысль: "Я совершила грех! А значит, неминуемо последует расплата". И это состояние пугало меня. Я не могла поверить в то, что ты женат и всё совершенное в той квартире  было не сном. Ты вернулся сильно уставшим и вызволил меня на час из плена мыслей о тебе. Мы кружили по городу на машине, тихим голосом рассказывал о своих приключениях, рука привычно держала мою ладонь. Пальцы наши сплетались и вновь разрывались. На безымянном было кольцо. Ты впервые надел его со времени нашего знакомства. Невольно цепляя его, я чувствовала, что подобный железный обруч окружил мою шею, постепенно сдавливая ее. Сказала печально и безнадежно: "Ты надел кольцо". Спохватившись, снял  и положил в карман. Но ничего не изменилось,  в моих пальцах осталась его прохладная обручальная обреченность.

Встали над уже "нашим" обрывом. Далеко впереди был заснеженный город, живущий своей жизнью. Мы же отделились от него и решали свою мотыльковую судьбу.

Отвез меня домой и, потершись о мою щеку, вздохнул: "Как хотел бы я быть с тобой дольше! Послезавтра выписывают моих". "Как уже?" "Да, поэтому я постараюсь и сделаю так, чтобы завтра мы были вместе всю ночь". Я, попытавшись скрыть горечь, игриво тряхнула головой и чмокнула в щеку. Взгляд твой неожиданно стал теплым-теплым и голосом, мягким как тополиный пух, сказал: "Ах, ты, мой хороший!" и поцеловал нежно, по-отечески, в лоб. Я растерялась, замерев в оцепенении, и точно знала сейчас: так, именно так, ты радовался успехам маленького сына! В кровь стали поступать первые кубики ревности, мне хотелось стать твоим сыном, твоей дочерью, женой, матерью. Всем кем угодно, но не любовницей!, чтобы слышать эти слова "Ах ты, мой хороший" каждый день. А завтра будет последний. Хотелось знать, что же буду чувствовать в самую последнюю минуту. Последние сутки… Мы как будто заболели раком любви. Безнадежно больные, но пытающиеся пожить хотя бы неделю как настоящие здоровые люди. С рассветом мы должны умереть. И даже не хотим придумать какое-либо лекарство. Зачем? Я бы не простила тебе здорового состояния в обществе меня. Ты должен жить своей жизнью, а я, к сожалению, заняться опять бродяжничеством. "Кошка, которая гуляет сама по себе". Я наверно уже привыкла к этому положению. Конечно, хочется приткнуться к какому-нибудь хозяину, тереться об его ноги, но оставаться себе на уме. Иногда задумываюсь над тем, а что было, если бы я вышла замуж? За кого? Счастлива ли? Будут ли дети, измены, разврат? Даже не представляю, когда же я остановлюсь и с кем. Подбежать бы тихонько к высокой деревянной резной двери с маленьким витражным окошком наверху. Пыхтя, подставляя стульчики, коробочки, вставая на цыпочки, с открытым ртом и расширенными глазами, стучащим от неизвестных предвкушений сердечком, заглянуть вовнутрь комнаты, где сидит моя судьба. Кем она предстанет передо мной? Будет ли это увядающе намакияженная женщина в отсвете фотовспышек желтой прессы и в клубах дыма дорогих сигарет; пьянчужка, подпивающая остатки водки и воспоминаний, пахнущая потом, мочой и бомжами; счастливая мать семейства с гикающе-прыгающими детьми и мужем-работягой; либо одинокая, гордая, независимая ни от кого и ни от чего «звезда» жизни? Страшно предаваться таким фантазиям, потому что я ожидаю самого худшего от своей судьбы. И ты, милый мой, и тебе подобные, изменяющие своим женам мужья, развили у меня еще одну фобию. А именно -  страх перед замужеством. Общаясь с мужчинами, а их на моем пути было очень много, (я не имею в виду физические отношения) я задавала им вопрос: «Изменяете ли вы своим женам?» И абсолютное большинство отвечало положительно. Кто-то называл это увлечением, кто-то расслаблением, необходимостью. Все сумели объяснить измену и никто (страшно подумать, никто!) не  раскаялся, если конечно дело не доходило до каких-то больших проблем. Как ты думаешь, смогу ли я поверить своему мужу, в том, что он не будет мне изменять? Ведь даже в твоих честных, умных, зелено-карих глазах, я нахожу подтверждение моему страху. Твоя жена… Будет ли она пытливо в них заглядывать, когда приедет, и искать маленькие искорки разгорающегося обмана, верить твоей светлой тихой улыбке, доверчиво открывать шею для твоих поцелуев? Дай Бог, если она никогда об этом не узнает, а ты навсегда потеряешь память о проведенных днях со мной. Я думала обо всем этом, глядя на ее фотографию, окаймленною позолоченной рамкой, и стоящей на журнальном столике, в наш последний агонистический вечер. Счастье это или нет, быть замужем, и почему? (обжигающей молнией пронеслось в мозгах) почему я лишена этого? Ты поставил громоотвод из рук, подойдя и обняв меня сзади. Мой хороший, как же ты будешь потом жить?

Так не хотелось дарить эту ночь Морфею, но пришлось расставить приоритеты: сначала попасть под твое влияние, а потом отдаться сну.

Солнце даже еще не производило роды, а мы уже встали. Надо было замести следы, уничтожить запахи, постирать поруганное белье. Но перед этим - наш последний грех. Обнаженная, с распущенными волосами встала перед тобой, одну руку держа на талии и другой протягивая красное яблоко: «Я похожа на Еву?» «Даже очень». «Давай съедим это яблоко грехопадения, либо яблоко раздора, назови, как хочешь». «Мне больше нравится первый вариант». «Мне тоже», - сказала я, запрыгнув обратно в постель. Лежа в кромешной тьме, хрустели нашей слабостью.

Минуты текли, потом шли, потом бежали, мы одевались и целовались, чистили зубы и целовались, пили чай, обувались, прощались и всё время целовались, целовались, целовались – попытка надышаться перед смертью. Вышли из твоего дома, и я помахала окнам рукой: «Квартирка! Спасибо за всё и прости!», - затем, немного поеживаясь от холодного утра, направились в сторону гаража, чтобы забрать машину – наши мимолётные сексуальные увлечения.
- Ты меня подбросишь на работу?
- Конечно.
- И тогда я скажу тебе: «Прощай».
- Да, я тебе тоже это скажу.
Ехали молча. Я слушала плеер, там пелось о расставаниях. Вечная тема. Думала: «Буду я плакать или нет?» Я столько раз уже это проходила, и всегда казалось, что всё, сердце не выдержит, выскачет и закатится куда-нибудь в пыльный угол. Без него намного спокойней. Но слишком крепки мои жилы, мышцы, кости, и не дают ему выйти, а как иногда хочется ничего не чувствовать! Как не хочется рыдать и пускать по слёзным ручейкам кораблики памяти! Память как голограмма – режешь её на части, а в каждой из них снова собрано всё целое. И никуда от этого не деться. Вот и сейчас, насколько хватит моей памяти?

Мы едем вроде бы недолго, но за это время воспоминания о прожитой неделе, день за днём, минута за минутой вдруг стали наматываться на колёса машины. Разбросанные вроде бы по всей дороге они начали стягиваться и образовываться в тугую сеть, которой оплеталось сердце. Ещё, ещё, ещё, туже, туже, туже, нет!!!! Я не могу продышаться! Мы приехали, мне нужно выходить, всё, прощай, я не хочу рыдать, ты слышишь? Я хватаю руками горло, чтобы оно меня  не выдало, прощай, прощай, ничего не говори, умоляю, я и так знаю все слова, которые ты мне хочешь сказать, не надо, это пустые слова, никчёмные слова, глупая вежливость, просто будь счастлив, со мной с другой, с третьей, десятой, будь счастлив всё время, ладно, хороший мой? «Ты тоже!» Я не могу это выдержать, убегаю со всех сил, но потом снова возвращаюсь и бешено стучу в окно машины: «Слышишь, если вдруг будет трудно, ты скажи мне, я обязательно приду!»

Весь день не могу сосредоточиться на работе, я отсчитываю минуты, прокручиваю картинки: ты поехал за ней, она выходит с сыном, папа, папа!, ты радостно кружишь малыша, целуешь жену, вы садитесь, она много говорит, ей было одиноко, но ты молчишь, ты просто её слушаешь, длинная, ровная дорога, ты уверенно ведёшь, она иногда берёт тебя за руку, дом, ты молчишь, она вдыхает аромат квартиры: ничего не изменилось!, ты молчишь, ты знаешь, что всё уже не так, сын кидается к своим игрушкам, на одной из них длинный волос, но он ничего не поймет, он слишком мал для этого, она готовит, ты молчишь, я схожу с ума, надо прекратить думать, боже, что я наделала, позвони…

Я любила тебя неделю, потому что больше не могла любить, не имела права. Во мне слишком много было этой любви, такой вселенской, такой неразделённой. Она была и будет во мне всегда, и никогда я не смогу её отдать кому-то до конца, это свет фосфора, но не огня. И я просто продолжала дальше любить, по инерции, но уже другого человека. Он появился в моей жизни снова на неделю, столько совпадений!, он был из другого города, сумасшедшим, страстным, влюблённым, и с ним мне было хорошо. Он знал всё про тебя, я рассказала, потому что не могла обманывать и простить себя за своё счастливое суперэго. И была ночь на звёздной крыше, снежные дорожки, морозные поцелуи, стихи и прощания. Я каждый день встречалась, отдавалась и расставалась. Мы долго переписывались, он срывался и звонил мне из своего города, я шептала в трубку, что хочу его, а спустя две недели, когда я сидела в офисе, сказали, что ко мне пришли. В дверях стоял он, такой радостный и глупый, он отпросился на несколько дней с работы, и приехал ради меня. И снова я была счастлива, ты и он – единое целое, понимаешь?, но когда проходила мимо твоего дома – вздрагивала: ты был рядом. Стотысячное прощание, я уже не плачу, я знаю, что так будет вечно.

Мы не выдержали и решили встретиться. Знаешь, пока тебя не было, я любила, летала, смеялась. А ты? Тебе было плохо? Ты разделился пополам, и всё время конфликтовал с самим собой. Ложь и счастье, всё вперемешку, то куча специй, то наоборот, одни безвкусные овощи. Но сейчас, смотри, я рядом! Я сжимала твои ладони, целовала лицо, гладила по волосам и никак не могла поверить, что мы вместе. 30 минут украденных у другой было мало, и от этого становилось горько, потому что вдруг осознали: это наша последняя встреча, мы не сможем всю нашу жизнь вместить в 30 минут. Теперь, действительно, прощай. Мы ведь будем счастливы? По отдельности и вместе. И секрет этого ты знаешь: люби всегда того, кто рядом с тобой, люби искренне, честно, как в первый раз, не оглядываясь назад и ни в чём не упрекая себя.

Каждый день в моей душе поселяется радость.
Господи, не сердце, а настоящий оркестр… 


Пеппи Дуплинская (с), 2001 г.