Данил бритов. поезд на

Всегда не хватает времени, катастрофически не хватает. Все время опаздываю. Вот и сейчас, буквально минут пять назад, еле успел вскочить на подножку уходящего поезда, моего поезда… Но слава Богу, Всемогущему Творцу, Господу нашему, успел-таки.
Ехать мне сутки, компания попутчиков моих довольно разновозрастная: дедок лет ста пятидесяти восьми или около того, молодая девица с неприкрытыми коленками лет двадцати трех от силы, необъятных размеров женщина, заполнившая собой все купе, и двое туристов на боковых местах плацкарта, один из которых лысый или же бритый, чего в сумерках не разобрал, а другой в кепке Олега Попова и с бородищей, не скажу Толстого, но явно Достоевского.
Тронулись; загромыхав, поезд отправился на юг, к морю. И потянулись бесконечные толпы продавцов всего, чего хочешь, но в основном чего вовсе не хотелось, то есть всякого барахла абсолютно не нужного, тем более для едущих на юг. Среди прочего продавали: валенки новые триста рублей штука (пара – шесть сотен, но лучше без сдачи), рулетки по полметра и фонарики на солнечных батареях, веники березовые и дубовые, только что связанные и уже опробованные в Сандунах, хрустальные люстры и бронзовые подсвечники ручной работы, сервизы и самовары и даже с пряниками из Тулы, все блестело и пахло, и ничего было не нужно, хоть бы кто плавки продавал или трусы с ноками, ведь я, кажись, что-то забыл. Полез в сумку и в правду забыл плавательные трусы и один носок.
Ночь наступала бурно. Туристы пили пиво и пели под гитару матерные песни, которые почему-то подпевал весь вагон такими же пьяными голосами, необъятная женщина начала выкладывать свои припасы на стол, удивляя нас их количеством – ехать сутки, а я мог питаться этим запасом продуктов целых две недели. Дряхлый старикан, раздеваясь, уронил свою челюсть (вроде нижнюю) прямо в стакан девицы, которая на нижней полке притулилась в уголке и потягивала пива, подвывая в унисон гитаре.  Он долго извинялся, пытаясь пальцами достать из стакана свои зубы, девица смотрела на это глазами полными ужаса (в них ясно читалось: Господи, Господи, что он делает, я не хочу жить со вставной челюстью…). Женщина сотрясалась всем телом, плюясь во все стороны смехом, очень близко стоящим рядом с лошадиным ржанием, и тут она пукнула (слабо сказано)… и заржала еще сильнее и громче пукнула.
Мне казалось, что я в газовой камере, поэтому стал протискиваться сквозь потные ноги в тамбур. Вагон вонял потом, пел песни, пил спиртное, рыгал и пукал, из туалета воняло саками, запах смешивался с запахом куриц гриль, кетчупа, майонеза и гарчицы… становилось дурно, я чувствовал, что если не глотну свежего воздуха, то меня стошнит…
А тамбур встретил меня плотной дымовой завесой, в дыму слышны были только разговоры. Создавалось впечатление, что здесь курит весь поезд. И меня вырвало, но этого никто не заметил, и я ушел из тамбура. А в туалете кто-то сидел, упорно не желая выходить… уже десять минут… за мной заняли очередь… а из туалета никто не выходит… и вдруг дверь оказалась открытой… я покраснел (Боже! Какой стыд! Какой стыд! Провалиться мне на месте лучше…). И тут я чуть не провалился; рядом с унитазом  была в полу дыра, через которую было видно, как пролетают шпалы и гравий…
***
Все уснули, наступила относительная тишина. Девочка что-то говорила во сне, периодически вскрикивая, дед чмокал своим беззубым ртом, а женщина под моей полкой храпела. Туристам повезло, потому что они не слышали этого, потому что они ушли в другой вагон, потому что встретили своих дружков или подружек, которые предложили им выпить, потому что за встречу надо.
А мне не спалось, от такой какофонии звуков вряд ли можно было уснуть нормальному человеку. И тогда я достал свою тетради и ручку и стал делать записи о прошедшем дне.
***
Не помню, как уснул. Но проснулся оттого, что не толкали. Открыл глаза и увидел милиционера перед собой. Он представился: старший лейтенант Зеленобаклажанов-Коровьев. И отдал честь. Я протянул ему паспорт и спросил, что случилось. Он сказал, что произошло нечто, чего на своей памяти он не припомнит, да и вряд ли такое вообще случалось, если только в кино, а в книжках про это не пишут, там больше про убийства, а вы читали последний роман Марининой? Я сказал, что нет. Очень зря, там интересно, рапортовал Зеленобаклажанов-Коровьев, а у нас украли ящик пива и три бутылки водки, прихватили ведерко для шампанского. Короче, как выразился старлей, полный алес капут.  А потом начались вопросы: что делал? что слышал? что видел? когда уснул? подозрительные в вагоне? Я отвечал спокойно, позевывая, что, мол, никого и ничего не видел, не слышал, где туристы, не знаю, но они не стали бы, не знаю, кто бы стал, мне вообще нельзя, потому что язва. Старикан поведал о том, что почти сам видел своими глазами, как все произошло, толстушка начала говорить, что это не возможно, потому что дрых он, а девица еще больше испугалась. И начался еще больший дурдом, потому что начался новый день, полный неизвестностью.
К обеду старший лейтенант Зеленобаклажанов-Коровьев был горд собой, потому что нашел преступников-злоумышленников. По его виду можно было подумать о том. Что он нашел убийцу Дж. Ф. Кеннеди или, по крайней мере, знает, где он сидит. Каждый охотник желает знать, где сидит фазан – так можно охарактеризовать лучистость и довольство собой, коим старлей светился.
Злоумышленники ехали в соседнем с вагоном-рестораном вагоне; ночью они ошиблись дверью, наткнулись на плохо лежащие ящик пива, водку и ведерко для шампанского. Короче, простая нелепость, они Вов сем признались, чистосердечно раскаялись и участь их облегчили, довольно большим штрафом в стоимость ящика с пивом и водки, причем еще все им оставили, провели, как покупку.
Под аплодисменты Зеленобаклажанов-Коровьев сошел с поезда, увенчанный лаврами Шерлока Холмса. А мы поехали дальше. Старикан затаил злобу на толстушку, а девочка по-прежнему боялась чего-то, сама не знала, чего боится, а мы тем более не знали, потому что чужая душа сплошь потемки. Туристы вернулись из похода, запыхавшиеся и сонные, перегаром несло за километр, наверное, шлейфом за поездом тянулся сей запах ужасный. Начали спрашивать, чего тут было, а мы рассказывали, они ругались на ментов, а мы рассказывали, а толстуха на дедулю накапала, туристы посмотрели на него, но ничего не сказавши, легли спать. И проспали до самого юга, а я снова залез на полку и стал в тетрадочку все записывать, что за день приключилось.
***
Подходило к концу наше маленькое путешествие. Поезд уже подкатывал к вокзалу, на платформе нас встречали частники и таксисты, готовые разорвать друг друга и нас, вырывая клиентов практически зубами. Анапа пахла морем, чебуреками и вином. В любой конец города, нужен дом – это не проблема, два шага от моря, все условия, вода горячая круглые сутки, плита газовая, недорого, как хотите, но дешевле не найдете. Нас терроризировали со всех сторон, желая взять нас в заложники, и катать по городу до беспамятства. Толстуха уплыла в сторону здания вокзала, старикан был зажат в тиски толпы и унесен бурным потоком куда-то в противоположную сторону, девица стояла рядом и зубами отбивала азбуку Морзе: три коротких, три длинных, три коротких. Мне ее было откровенно жаль: одна в незнакомом городе, пережила большущий стресс в поезде, а девочка по виду явно склонна к суициду. Короче я сделал ей предложение; ее звали Элеонорой, и она согласилась без колебаний. И мы сыграли свадьбу через полгода, еще через год у нас родился сынуля, и все это время подробно я все-все записывал в свою тетрадку.