Рассказ маленькой девочки

Мы едем домой из храма. Мы сегодня причащались. Немного наискосок вправо от нас сидят Лена и Таня с родителями. Они тоже едут домой, но из другого храма. Мы их хорошо знаем по Медково. Мы долгое время вместе ходили в храм в Медково. Он находится недалеко от нашего дома. Но, как говорит папа, в Медково началась «перестройка». Сначала «съели» о. Григория, теперь «доедают» о.Игоря. Но, отца Игоря, наверное, быстро «доедят»: он такой худенький. Совсем мальчик, — вздыхают медковские бабушки. А мне кажется, большой и взрослый и очень умный. О.Григорий — это другое дело, он был толстый и ездил на большой машине. Видимо, поэтому его ели долго. Папа был в нашем храме (папа и мама часто по-прежнему называют его нашим. Всё таки девять лет жизни, — вздыхает папа) ревизором. Но, теперь, когда прислали о.Виталия, он больше не ревизор. Как папа сказал: ревизовать больше нечего. Они с мамой часто ругаются по этому поводу. Мама говорит, что надо было бороться, а папа кричит: с кем бороться? А так, папа с мамой почти не ругаются. И, вообще, говорят, у нас образцовая семья. Даже тётя Лида из Медково, такая ругачая, и та говорит, что хорошая.
Я тоже стараюсь быть хорошей, ну, не всегда, конечно, а когда вспомню, что надо быть хорошей, тогда внимательно смотрю за Машкой, чтобы она не баловалась. Машка — это моя младшая сестра. Ей всего четыре года и три месяца. Такая маленькая, а такая шустрая, — говорят бабушки в Медково. Начинает вертеться в храме и вот она уже то тут, то там. Вот она первой пролезла к о.Игорю на помазание, через минуту она уже у ящика, где торгуют. И вот сейчас она ерзает на сидении, сжимая мою бывшую куклу. Я Машке её подарила, потому что уже взрослая и могу в храм спокойно и без всяких игрушек ездить. Мне девять лет и я уже хожу на исповедь к о.Игорю, а иначе нельзя причащаться. Так Машка тоже следом бежит исповедоваться. Постоит, постоит, поулыбается, о.Игорь что-то её спросит, да и накроет. О. Игорь очень добрый, мы все ходили к нему исповедоваться. А теперь не ходим. Папа говорит, что пожалуется Патриарху. А мама говорит: молчи уж. Как пришёл о.Виталий, о. Игорь больше не исповедует по субботам и воскресеньям. А мы можем ходить в храм только по субботам и воскресеньям, так как в остальные дни папа и мама работают, а я хожу в школу. Да и, вообще, некоторые бабушки говорят, что у нас в храме поселился сатана. Я рассказала это папе, он рассердился и сказал, разве можно так говорить о священнослужителях, ведь они Богом поставлены. А мама улыбнулась. Папа громко сказал: да, Богом. Без Бога ничего не может произойти. А если он грешит, то надо его жалеть и молиться о нём. А мама сказала: удавился Иуда. Жаль его. Всё равно, хотя я знаю, что папа умный и всё знает, я боялась идти в храм, но, когда пришла, ничего не заметила. Те же иконы висят, так же горят лампадки. Только куда-то исчезла тётя Аня, которая торговала за ящиком, вместо неё какая-то злая тётя с одним глазом. Мы же стали ездить в другой храм, так как к о.Игорю больше нельзя было ходить на исповедь, да и новые тёти, которые пришли с о.Виталием, почему-то на нас всё время ругались. Папа и мама стали мне объяснять, что неважно к кому ходить на исповедь, но я сказала, что не пойду и заплакала. О.Виталий такой большой и страшный, и взгляд у него, как у какого-то отца, которого я видела по телевизору, когда была у бабушки и дедушки. Но, тот отец почему-то был без креста и рясы и всех убивал, а смотрел он также. Потом папа с мамой перестали меня уговаривать, и папа сказал, что дети всё чувствуют.
Сегодня с нами, как сказал папа, увязалась тётя Алла. Тётя Алла большая, а тоже боится идти к о.Виталию. Ещё она ждёт ребёночка, который вот-вот должен родиться и ехать одна она тоже боится. Поэтому она с нами поехала сегодня к о.Андрею на Ясеневку. Папа доволен и говорит: у о.Андрея совсем другое дело. У о.Андрея — служба!. Да и нам всем как-то радостно: и мне и маме, и Маше, которая уже пристаёт к Лене и Тане, и тёте Алле. И, наверное, всем Ивановым, которые сидят напротив, и которые тоже боятся и едут из другого храма. Вообще, утром по воскресеньям мы много встречаем наших знакомых из Медково, которые едут в разные храмы. Неужели о.Виталий такой страшный, что столько людей его боится? Моя бабушка редко ходит в храм и этого не понимает, она говорит: не лучше ли убрать одного, чем столько людей заставлять ездить в другие храмы. А мама сказала бабушке, что она не разбирается в церковной жизни. А бабушка сказала, что у них в институте начальник отдела был хам. Все терпели, терпели, а потом всем отделом пожаловались какому-то Парткову, и Партков его убрал. О. Виталий говорит, что его прислал Патриарх и все должны слушаться, и что должно быть то ли подслушание, то ли подслушание, – я так и не поняла. Я думала послушание, но дядя Витя, папин друг, бывший медковский сторож, почему-то поправляет и говорит: подслушание. Так что Партков убрать батюшку, наверное, не может. А то бы я сама нашла его и пожаловалась, потому что папа целый месяц нервничал из-за о.Виталия. Я люблю своего папу. Папа сердится и говорит, что Патриарх видел о.Виталия только на фотографии. А я думаю: как же он не испугался? Ещё я боюсь этого подслушания. Я знаю, что подслушивать не хорошо. Я один раз подслушивала, как папа и мама говорили по телефону, и они меня потом ругали. А о.Виталий такой большой и не знает, что подслушивать не хорошо? Наверное, у него не было ни папы, ни мамы. У меня же есть и папа и мама, и я спросила у папы: почему у нас в храме должно быть подслушание, это же нехорошо. Папа засмеялся. И сказал, а ты скажи о.Виталию об этом и добавь, что и шпионить тоже нехорошо. А мама замахала руками и сказала: чему ты учишь ребёнка! А чему учит меня папа? Только хорошему: верить в Бога, быть честной, всегда говорить правду, ни брать ничего без спросу, не капризничать, слушаться старших, любить других людей и чтобы не было подслушания. Ивановы, наверное, тоже против подслушания и поэтому едут из другого храма. А дедушка слушал, слушал, как я рассказывала про подслушание и сказал, что они в детстве колотили тех, кто в наушниках. Я знаю, что нехорошо слушать плохую музыку, но нельзя же бить за это людей. А после этого папа и мама строго со мной поговорили, и запретили мне пересказывать их разговоры дедушке.
Дедушка у нас совсем нецерковный, всё время читает газеты и даже курит, хотя все его за это ругают. Когда мы с папой и мамой приезжаем в гости к бабушке и дедушке, то сразу папа и мама начинают спорить с дедушкой. Дедушка говорит, что он любит Россию, и только Церковь может возродить её, а попы вместо этого ездят на иномарках. Папа и мама огорчаются, а я думаю, что, может быть, поэтому о.Виталий не любит о.Игоря. Ведь у о.Игоря нет ни ино, ни другой марки. Значит, он не как все, а таких, которые «не как все» не любят, это же мне сама же мама объясняла. Так чего же сама теперь удивляется? Когда мы возвращаемся из гостей, то папа и мама всегда говорят мне, что надо молиться за дедушку, и папа добавляет: «Детская молитва доходчива». И я радуюсь, потому что всегда говорят: «ты ещё маленькая, тебе ещё рано». А тут получается я главнее взрослых. Я люблю молиться. Молюсь Матери Божией, преп. Сергию, особенно, когда боюсь, что спросят на уроке. Папа велел мне молиться и царю Николаю, замученному за то, что он был Царь, и при нём нельзя было разрушать храмы. И ещё за то, что он любил своих деток, которых у него было несколько. Я даже их всех по именам знаю. Но его убили нехорошие люди и стали сразу разрушать храмы. И наш храм тоже был весь разрушен. Папа и мама его восстанавливали, как говорит бабушка «пропадали» в храме. Я же знаю, что они не пропадали, а спасались, и почти уже восстановили его, но пришёл о.Виталий. Я очень люблю Царя-мученика и детей его и жену, он во всём мне помогает: бабушке делали тяжёлую операцию и я молилась ему и операция прошла удачно, говорили, что она уже не будет жить, а она живёт. Старшие мальчишки приставали ко мне, я помолилась ему — и больше не пристают. Папа сказал мне молиться Царю о спасении России, я молюсь и думаю, что и России он поможет. А, о.Виталий тоже его почитает. Какая-то тётя пожаловалась папе, что о.Виталий накричал на неё, когда она стала рассказывать о чудотворной иконе Царя, и папа спросил о.Виталия, как он относится к Царю-мученику. В ответ засмеялся и сказал: почитаю, почитаю, и задумчиво добавил: «Ещё больше бы почитал, если бы рядом был Ипатьевский дом. Ведь где святыня там и народ». Вот, как он, оказывается, людей любит. И дальше начал, говорить папе, что надо доделать храм и пора строить дом причта, и надо искать новых русских, а то «эти бабки совсем денег не несут». А то масса народа, которые только разговаривают, а делать ничего не хотят. Молятся, всё да поклоны бьют, суевериями всякими увлекаются (это когда чёрная кошка перебежит и все бояться), а работать некому.
Но не все почитают царя Николая. Летом мы ездили в гости к знакомым на дачу и зашли в их храм. Батюшка там был добрый похожий на о.Андрея. Я ставила свечки разным святым, он подошёл ко мне взял меня на руки и стал рассказывать, где какая икона висит и про разных святых. А потом спросил, какого святого я больше всего люблю. Я сказала, что Царя Николая, потому что он всегда слышит меня. Вдруг тот батюшка стал похож на о.Виталия, и закричал: «Чей ребёнок?». Папа и мама очень огорчаются, когда узнают, что кто-то говорит о Царе-батюшке плохо. Папа с мамой часто обсуждают, почему Царя не хотят конизировать. Папа морщит лоб и глаза у него становятся грустными. Я такая маленькая, как все говорят, но уже знаю, что Россия не возродится и что нас ждут большие беды, если Царя не конизируют. Неужели те, кто должен это сделать, этого не знают? Я спросила об этом папу, а он засмеялся: «Это его в 17 году конизировали, а теперь возвысить надо». Я не поняла, что папа хотел сказать, и обиделась, потому что он засмеялся.
Вечером, когда Маша уже спит, мама гремит посудой на кухне, а папа занят работой я тихонько встаю с кровати и молюсь о всех нас: о папе, маме, Маше, дедушке и бабушке, о.Виталии и о.Игоре, о тёте Алле и Ивановых, и даже и о Патриархе и о всех, кого могу вспомнить. Божия Матерь, свят. Николай, преп. Серафим, преп. Сергий, Царь-мученик и другие святые, иконы которых висят у нас на стене, кажутся мне такими близкими и добрыми, и я чувствую, что они слышат меня. Когда я была такая маленькая, как Маша, мне было страшно, что все умрут и папа, и мама, и бабушка и дедушка. Я лежала головой на подушке, и мне было страшно лежать в темноте. Но, теперь, когда я стала большая и научилась молиться, когда мне становится страшно, я обращаюсь к нашим святым, и мне сразу становится нестрашно. Особенно, когда я смотрю на Божию Матерь. Мне кажется, что я не одна и Она и Святые приходят ко мне в комнату, и мне сразу становится легко и больше совсем не кажется, что кто-то спрятался в тёмном углу, и я скоро засыпаю. Потому что я знаю, что, если Она и Святые здесь, то ничего не страшно, мы сможем преодолеть все самые тяжёлые времена, о которых говорят всё время взрослые, а дальше они нас всех возьмут к себе, и мы будем всегда с ними, и нам будет хорошо.

1999 г.