Взаперти

       Ослепленный светом Солнца, лучи которого с трудом пробивались сквозь затянутое плотным слоем туч небо, он наконец-то вышел на улицу. На лице у него застыли янтарно-блестящими бусами ни-то слезы, ни-то роса …
Линия его жизни свое начало берет с той точки, когда он впервые оказался в этом доме. Он не был первым и, наверное, был не последним. Все начиналось банально, так, скажем, начинаются типичные летние дни вне города. Он был рад уже тому, что более не придется наполнять легкие смоком до тошноты надоевшего города. Не придется более выносить рутиной работы и изнемогающего внутренности общения с теми, кто остался по ту сторону, за чертой отдыха и работы. Как ему показалось сперва, в дом он попал совершенно случайно. Дело в том, что свой отдых он планировал редко. Поэтому, оказавшись в чужих краях, ему в хаотичном порядке пришлось блуждать по простеньким до слез улочкам в поисках прибежища на ночь. Каждый, любой и всякий знал, что эту ночь он проведет в доме. На крыльце он оказался ближе к позднему вечеру, уже в тот момент, когда ни откройся перед ним дверь, пришлось бы ему ночевать под раскидистыми кронами деревьев, звездами и луной, что впрочем, было бы намного лучше, хотя каждый выбирает «Свой путь», свою дорогу, следует принципам своей жизни. Герой той ситуации, что я описываю, по своей сути и складу был тем принцем на белом коне, которого нередко пытаются разглядеть девчонки юного возраста, выглядывая в дождливую погоду из запотевшего оконного стекла. По характеру он был спокоен, общителен. Внешность имел не броскую и не отталкивающую. Знакомых имел много, друзья были ему верны. Однако в эту ночь он был совсем один, хотя как на это посмотреть.
        Огонь в печке был зажжен, на плите закипала грибная похлебка, на стуле лежала небрежно, и как ему показалось без особой любви, брошенная рубаха. Окна были расшторены, свечи не горели, рама окна в прихожей приоткрыта – все давало понять, что хозяин в доме имеется, однако куда-то он минут 30 (судя по закипающему вареву), а может быть с самого утра (судя по незажженным свечам и расшторенным окнам) удалился. Неопределенность толкнула войти без приглашения в дом. Какой-то отрезок времени (не могу сказать, что он чувствовал себя гостем), он растеряно простоял в прихожей, переминая вес собственного тела с ноги на ногу, все еще надеясь, что подошедший (вышедший из какой-нибудь комнаты) хозяин будет гостеприимен. Ожидание результата не дало, время пролетело впустую. Неожиданно почувствовалась усталость и голод (свежий воздух уже давал о себе знать). Он подумал, что открытая в доме дверь уже признак того, что хозяин дома не будет против визита запоздалого путника. Поэтому, он прошел на кухню, снял с плиты уже кипевшую похлебку, слегка обжегся летящими из котла, безобразно горячими каплями. И тут места ожогов стали жечь ему душу. Он не совсем пока еще понимал, что с ним происходит. Сперва присел, и даже отведал пару ложек еды, однако вкуса так и не почувствовал, так как мысли его уже погрузились в воспоминания. Повеяло детством. Те озорные годы , казалось, были забыты давным-давно. Он вновь увидел один из сладко-конфетных городских летних дней. Тот день, когда его милая, красивая и лучшая на земле мама собиралась на пару дней уехать из города куда-то к родственникам, а его, такого взрослого оставить с бабушкой. В тот день, как ему вспоминалось, у мамы все валилось из рук, она долго собиралась, нервно расчесывала волосы, а когда снимала с плиты кипящее в ковше куриное яйцо телесного цвета пару капелек раскаленной жидкости, прямо как сейчас, вылетели и с силой врезались в молодую его кожу. В тот день он старался не плакать от боли, однако (как он понял только сейчас) плакать нужно было именно тогда, чтоб каким-то образом задержать маму, ведь далее плакать было уже бесполезно. Он вспомнил, как горячо любила его мама, как баловала его, как заставляла чистить зубы и нежно, чисто по-матерински с особым и незабываемым блеском в глазах целовала его глазки на ночь. О том, как через пару часов, а может даже и меньше, после того, как мама, захлопнув за собой дверь (захлопнув тем самым последнюю страницу моего детства), раздался телефонный звонок. Ответила бабушка. Она побледнела. Она молчала. Из выроненной ее изъеденной сухожилиями ладони телефонной трубки он услышал голос о том, что мама не виновата, о том, что не виноват никто, о том, что иногда такое встречается и случается на дорогах, о том, что это несчастный случай, о том, что мне и бабушке этот телефонный голос приносит соболезнования. Он вспомнил, как давно не был на могиле у матери. Он с трудом попытался вспомнить, где ее могильный холмик. Он вспомнил … но как и в тот день постарался не плакать.
       В глазах вновь нарисовались черты дома, похлебка уже остыла, огонь в камине казалось, никогда не горел. В доме стало прохладно. Он решил сходить во двор, так как был уверен, что именно там, где-нибудь в сарае хранятся необходимые ему сейчас дрова. Столь неожиданные воспоминания все еще преследовали его. Он не старался от них отделаться. Он старался понять, как мог все это вот так вот просто забыть. Выйти из дома не удалось, так как захлопнувшаяся от ветра, а может быть иным способом дверь, была заперта на защелку, столь старую, что стало понятно – без механического вмешательства подручных средств не обойтись. Справа от двери в сумерках лунного света, пробивающегося сквозь окно, он разглядел плотиной шкаф с множеством аккуратно сложенных инструментов, множеством неизвестных и непонятных ему деталей, пахнущих машинным маслом и стружкой. Именно такой запах … Сознание вновь куда-то провалилось. Он очутился в том дне, когда после похорон матери пришел к отцу на работу. Он рассказывал папе про то, как дорога ему дорога мама, про то, что он еще так мал, про то, что он потерян, одинок и в замешательстве. Отец молчал. После, доделав часть работы, сказал: «Я тоже тебя люблю, люблю, люблю, сильно люблю!». В тот день герой понимал не все и юными глазами смотрел на отца, как бы требуя продолжения предложения. Отец, смахнув опилки с рубахи и комбинезона, вышел на улицу. В мастерской остался лишь мальчик, станки и этот запах, что никогда не покидал отца: запах машинного масла и стружек. Затем он вспомнил, как ему с отцом тяжело жилось. Как бережно отец к нему относился, как по-мужски бранил его и заставлял учить уроки, не отпуская на улицу, на прогулку. Но слово «люблю» отец ему больше не говорил ни разу. Вспомнил он так же , что отец его, оставшись в городе один, когда герой переехал в другой, переселился в дом престарелых. О том, как после папа ни раз звонил, просил навестить его, показать ему внуков, о том, как в письмах просил купить ему новое инвалидное кресло, но тогда, как ему казалось, времени ни на что не было. Была лишь одна работа и лишь изредка собственная семья. В настоящий момент в пустом доме ему стало ни столько горько, но и стыдно. Он закрыл лицо ладонями рук, чтоб спрятать свою правду от окружающего мира. И вспомнил, прочувствовал как его, горячо любимая когда-то жена на первом свидании вот точно так же закрывала ему глаза своими ладошками, нежно гладила плечи, ничего не требовала, лишь дарила тепло. Через 2,5 года она подарила ему сынишку. Он вспомнил, как любил и ее и сына. Как клялся, клялся, как она верила, как она потом рыдала и рвать на голове волосы хотела, когда он 4 дня не ночевал дома, а, вернувшись, сказал, что у него любовница и ей придется с этим смириться. Что в тот день на него нашло – непонятно. Возможно, все еще действовал алкоголь, возможно, деградировало чувство долга и морали. Вспомнил, как плакал 3-х месячный сынишка, не понимая, что происходит, лишь слыша своими ушками – раковинками крик единственно близких ему во всей вселенной людей. Да что же это такое, почему я лишь сейчас трезво оцениваю свою жизнь (возможно даже вслух) крикнул он. Он не хотел больше ничего вспоминать. Он хотел лишь спокойно провести ночь, но вдруг (для него абсолютно неожиданно) на него накинулись воспоминания. В этот момент герой абсолютно перестал сдерживать себя. Он кидался из комнаты в комнату, перекладывал с места на место какие-то вещи, что-то вслух сам себе, а может быть еще кому-то объяснял. Неизвестно сколько прошло времени, однако в себя он пришел в тот момент, когда очутился в большой комнате сидя в роскошном кресле с махровым одеялом на коленях. В тот момент ему было так тепло и удобно, что невольно он задумался. В голове он стал сравнивать вернувшиеся из прошлого воспоминания и момент настоящий. Он прикинул для себя, что свое далекое будущее он хотел бы видеть именно таким. Таким теплым, безмятежным и постоянным. Он чувствовал себя как никогда хорошо, даже великолепно. Он даже представил себе этот загадочный дом полным гостей. Кто-то готовил на кухне еду. Кто-то убирался в прихожей. Внуки, либо чьи-то дети бегали по дому. Какая-то женщина пыталась их хоть на секунду угомонить. Рядом с ним находилось очень дружелюбное, приветливое и теплое создание, которое своим существованием рядом с героем как бы подтверждало всю безоблачность будущего. Но так же внезапно как все это появилось, все исчезло в никуда. Он вновь оказался один в пустом доме. Он хотел что-то кому-то объяснить. Перед кем-то ему сильно сильно до слез захотелось извиниться, но рядом ни кого не было. Он остался один на один со своими воспоминаниями и чувствами. Ему было горестно, но он не хотел думать об этом, как уже было сказано выше: «Будь его воля, он в этот момент он бы вообще отказался от мыслей». Но как получилось, в момент настоящий воля была не его и мысли горой продолжали наваливаться на его,  уже ставшее больным, сознание. Произошла переоценка всех ценностей, что он имел, он и плакал, и рыдал, и пытался найти спиртного, потом вновь плакал. Ни раз пытался найти выход из дома. После понял, что выход нужно искать не из строения , в котором он волей судьбы оказался, а из самого себя, так как он сам себя многие годы держал взаперти  и лишь теперь кто-то, а может что-то помогло сознанию вырваться наружу и оно взяло верх. Он клялся, вставал на колени, даже крестился в темноте, говоря, что все понял, что сам все изменит. Да, пока еще не знал как, но уже точно для себя решил, что так оно все и будет. Он не переставал жмуриться и тереть глаза руками. Когда он увидел распахнутую настежь кем-то ему поверившим дверь … ослепленный светом Солнца, лучи которого с трудом пробивались сквозь затянутое плотным слоем туч небо, он наконец-то вышел на улицу. На лице у него застыли янтарно-блестящими бусами ни-то слезы, ни-то роса …