Белые эпиграфы

Под руками как-то совершенно по-своему снова живёт белый лист. Белая страница. Готовая вступить на сцену в роли актёра. Именно актёра и больше никого. Так было всегда. И так будет.
Актёр. Слишком странное на вкус слово. Оно легко перекатывает-ся в растревоженном губами затхлом воздухе каверн, обещая НЕ-ЧТО.
Причудливая игра света на ещё незамутнённых строчках почему-то наводит на мысль о саркастическом прищуре совершенства. Мол, что вы тут мне ещё приготовили? Какую роль предстоит сыграть на подмостках воображения скромному гению?
И ты со смущением и необъяснимой робостью выводишь первую строфу. Первое предложение… Предложение автора прочесть, осоз-нать, может быть посмеяться над некоторой наивностью его мыслей и … сыграть!
Листок живёт. Снова. Ты воплощаешь в нём свою душу и он пы-тается передать её суть кому-то ещё, кому-то третьему.., четвёртому, пятому, шестому. ОН «входит в образ».
А те, которым довелось убить несколько минут вдохновенной иг-рой вечного актёра уже обречены. Обречены на знание, обречены на судорожное блуждание по точно таким же белым живым страницам чужих мыслей и душ, обречены на поиски ослепляющего света рам-пы, направленного ИМ в лицо.
«Всевышний, - думаешь ты, захлёбываясь молчаливыми открове-ниями хокку Басё и яркими сиреневыми соцветиями рубаи добро-душного эпикурейца Хайяма – а где же здесь я? Здесь, среди этой необыкновенной, столь желанной красоты Авалона есть и моё ме-сто. Его просто не может не быть!» И вот тогда ты сам, торопясь, трепеща, алкая прикасаешься к перу, тянешь дрожащие ладони к не-возможно белому, ждущему листу бумаги, чтобы Сотворить.
«Вот! – кричишь ты. - Вот моё место! Посмотрите! Оглядитесь!… Да хотя бы послушайте же!!!»…
Пока тебе всё равно, что через плечо не заглядывает Любопытный Человече, чтобы полюбоваться таким прекрасным, расцветающим на первых написанных тобой страницах закатом. Пока тебе всё рав-но, что вырванный ветром из рук исписанный летящим горделивым почерком листочек привычно втопчут в грязь безразличные ко всему люди, обременённые серыми невыразительными лицами. Ну и что! Ты напишешь ещё, ещё и ещё! Разукрасишь вновь созданный мир душистыми, сладкоголосыми красками, наполнишь земли, океаны и ручьи оживающими, просыпающимися добрыми существами…Пока тебе всё равно, потому что ты счастлив, окрылён необыкновенными силами Творца.
…Потом, немного позже ты пойдёшь по миру, предлагая посмот-реть, насладиться тишиной, красотой другим, искренне огорчаясь их нежеланию постигнуть…
…А потом ты, наконец, поймёшь, что не нужна твоя живая руко-творная красота никому в этом грустном, безысходном мире кем-то проклятой толпы. И смиришься, станешь писать по ночам едкие безжалостные вирши…рвать Листы, в горячечном отчаянии, так по-хожем на бред. Очнувшись, ты будешь медленно осознавать свою причастность к убийству созданного тобой же живого, дрожащими ладонями собирая с пола, стола, подоконника порванные белёсые клочки.
Но однажды ты уйдёшь. Просто, немного буднично. Кто-то по-вздыхает, заглядывая в распахнутый зёв выстуженной осиротевшей квартиры, покачает головой, бормоча что-то нелестное о тепереш-нем времени…Но на кладбище никто не пойдёт. И никто не будет знать, что ты где-то здесь, рядом, совсем недалеко, бьёшься за чьи-ми-то рёбрами, дышишь, живёшь в длинных, испачканных чернила-ми пальцах, бережно сжимающих страницы, испещрённые торопли-вым летящим почерком…
…А листы будут ложится, и ложиться под переплёты, украшен-ные храбрыми всадниками на белых драконах, лесными нимфами, изящными дамасскими мечами…
…а Листы будут жить.