Капризная принцесса и нищий 3, 4

                       Глава III

Ни наследства, ни почестей,
Лишь дороги не стопчутся.
Сколько ноги его помнят этих дорог.
Без коня и не в латах он,
А в дерюге заплатанной,
Только посох дорожный хитро прячет клинок.

Мест немало повсюду глухих,
В них людишек разбойных, лихих
Он не редко встречал, кровь горячую лил,
А, бывало и дружбу водил:
Песни пел и краюху делил.

Дело ясное: с нищего нечего взять;
На короткую память не стоит пенять.
У убогого спутница – чудо как хороша,
На нее любоваться бы, забывая дышать…
Но манят изумруды, и сверкает кинжал. 


   На следующий день, оставив принцессу под присмотром дудочника, Ленти отправился в близлежащий город, чтобы подобрать одежду для Арианы. Купил он ее на деньги, которые получил в Гранете за свою игру. От блестящей идеи с продажей платьев принцессы и покупкой лошадей пришлось отказаться, это могло навести на их след всевозможных подлецов без чести и совести, разбойников с титулами и без них.
   Принцессе было жалко бросать сундуки и тяжелые парадные платья, окончательно превращаясь в бродяжку, но делать было нечего. Эту часть ее «наследства» они оставили в стогу в пользу хозяина луга, переложив менее громоздкие вещи в дорожные мешки. Благодаря переодеванию с применением некоторых ухищрений, известных лицедеям, принцесса Ариана превратилась в мальчика-подростка по имени Рин. Матти дал ей одну из своих дудочек и маленький бубен. Ленти вытащил мандолину из мешка и повесил на плечо. В замке он играл, назвавшись Данлисом, и теперь в путь пустились трое бродячих музыкантов: Данлис, Матти и Рин. Мужчины, заранее извинившись, условились с принцессой, что впредь будут обращаться к ней на «ты» и по-простому. Обстоятельства, ничего не попишешь.
   Чтобы удачно устраивать представления в деревнях и городах, нужно было не только играть, но и петь немудреные легко запоминающиеся куплеты, которые любит простой народ. У Матти был не ахти какой голос, но для этих песен особых вокальных данных не требовалось. Дудочник знал много куплетов, он заставил девушку учить слова и подпевать ему. Ленти только подыгрывал им, выдавая на мандолине такие потешные звуки, каких никто бы не стал ожидать от этого благородного инструмента. Репертуар крайне не нравился принцессе:
   – Что это за несуразица, как можно петь такую чушь?
   – Баллады о любви, о благородных рыцарях и прекрасных дамах исполняют только для знатных господ. Простым крестьянам это неинтересно, да и непонятно, – усмехнулся Ленти.
   – Вот ты сам и пой то, что интересно крестьянам.
   – А у меня голоса нет, совсем.
   – Для такой белиберды и голоса не надо, разве это песня:
Ой, люли, ой, люли!
Пили брагу короли.
Пили, ели
И пьянели,
Ели, пили –
Мир делили.
А потом мечи звенели,
Друга дружку перебили.

   Просто возмутительно!
   – Не возмущайся, Рин. От одного замка до другого путь неблизкий, а есть каждый день хочется, – наставительно сказал Матти.   
   Ариане пришлось смириться. Чем дальше они шли, тем более несчастной она себя чувствовала. Нет, она не жалела о том, что не приняла ни одного из тех трех предложений. Но ее изрядно пугала перспектива в течение нескольких лет таскаться по дорогам, скрываясь невесть от каких врагов. Из скупых разговоров своих спутников принцесса уловила, что опасаться им следует не одних лишь разбойных людей.
   Видя, что за неделю их странствий Ариана совсем выбилась из сил и упала духом, Ленти решил, что им следует купить хотя бы какую-нибудь телегу. К счастью, они сумели благополучно добраться до вольного города Трении, здесь можно было, не привлекая к себе особого внимания, продать что-нибудь из драгоценностей принцессы. Они выбрали самый простенький браслет. Денег от продажи хватило и на телегу и на низкорослого тяглового конька.
   В городе музыканты задержались на несколько дней, чтобы заработать, выступая на площадях и в тавернах. Здесь главным номером их программы стала мандолина Данлиса. Когда он играл соло, горожанки утирали слезы восторга, а мастера не скупились на серебро.
   – Как играет, как играет, – шептались слушатели, – не хуже самого трубадура Ленти, жаль, что не поет.
   – Ну, такой голос не каждому бог дает.
   – Говорят, Чаровник хотел украсть принцессу Лилиану – третью дочь беатринского короля, да не вышло, – сообщил солидного вида купец, стоявший среди толпы горожан, судя по одежде, он был не местный.
   – А я слыхал, что Ленти щелкнул Адварта по длинному носу, вот тот и обозлился, – встрял в разговор вертлявый человек неопределенного рода занятий.
   – Как это: короля – по носу? – засомневался юный подмастерье сапожника.
   – Как, как? – передразнил тот. – Словами, дурень.
   – Сам ты – дурень, – взъерошился худосочный паренек.
   – Да замолчите, вы, шебутные. Дайте послушать, а то обоим накостыляем, – возмутились в толпе.
   Ариана стояла рядом со спорщиками, когда играл Данлис, их с Матти делом было собирать деньги. Как переменчива судьба, подумалось ей. Когда-то знаменитый красавец-трубадур пел для гордой принцессы, а она едва удостаивала его взглядом (что из того, что он снился ей по ночам), а теперь она бродяжничает вместе с никому не известными музыкантами средней руки, собирает медяки и серебряные монетки.
   Пребывание в городе все же пошло ей на пользу: принцесса вымылась в теплой воде, выспалась на кровати с простынями и подушками. Ей очень не хотелось снова пускаться в дорогу.
   –  Куда мы, наконец, направляемся, Данлис? – спросила она.
   Она так и не знала, какое же из его имен настоящее – Данлис или Итнел. И то и другое звучало довольно необычно для беатринца.
   – Куда глаза глядят, подальше отсюда. Ты не будешь в безопасности нигде, где знают тебя в лицо: ни в Слате, ни в герцогстве Бурском, ни тем более во владениях короля Грассиана. Нельзя же тебе вечно оставаться Рином, – ответил музыкант.
   – Так ты обо мне беспокоишься? – удивилась Ариана.
   Ей казалось, что музыкант вполне равнодушен к ее положению, его волнуют только обещания Ульгара.
   – Просто преступление – скрывать такую красоту под чужой личиной.
   Ариана была с этим согласна, ей не хватало восторженных взоров и поклонения. До чего обидно было изображать подростка-музыканта, которого запросто могут толкнуть или обидеть грубым словом. Ленти, как мог, старался ограждать ее, но это не всегда получалось. Однажды, когда он играл, а другие члены труппы занимались сборами, кто-то случайно толкнул ее в толпе. Ариана упала и больно ударилась коленом, при этом ее берет сбился, и из-под него вывернулась прядь волос, таких длинных, каких не носят даже артисты и благородные господа, а только женщины. Девушка поспешно заправила волосы, не зная, заметил ли их кто-нибудь. Как будто все были зачарованы струнами Данлиса. Ариана не стала ничего говорить спутникам об этом происшествии.
   Они покинули Трению на телеге, нагруженной запасами провианта на целую неделю. Это позволяло ехать, не останавливаясь в каждой деревне. Ариана все думала, куда же они могут направить свой путь, чтобы не попасть во владения ее бывших женихов.
   – Все же, куда мы едем? – снова пристала она к Данлису-Итнелу.
   – В Вилецию.
   – Как же мы туда попадем, минуя владения короля Грассиана или герцога Блезо?
   – В Вилецию можно добраться не только через Бурские, но и через Беатринские Катраны, – просветил принцессу бродяга.
   Матти, правивший лошадью, пробормотал себе под нос что-то вроде: «Совсем рехнулся».
   – Да? Тебе виднее, – пожала плечами Ариана.
   Она свернулась калачиком на дне телеги, дорога шла через лес, и солнце не жгло сквозь густую листву. Убаюканная мерной поступью лошади, девушка уснула. Пробуждение ее было весьма неприятным: у телеги на ходу отвалилось заднее колесо. Им пришлось устроить вынужденный привал. Колесо требовало починки, а лучше было бы его заменить. Матти взял колесо и отправился с ним в ближайшую деревню, Ленти и Ариана остались рядом с телегой, которую мужчины с трудом убрали с дороги, в лесу.
   Они развели костер и занялись приготовлением обеда. Поклажу из телеги пришлось выгрузить, иначе колесо на место потом не поставить, коня выпрягли и пустили попастись. За делами путники не заметили, как оказались окруженными зловещего вида людьми. Их было пятеро.
   – Я же говорил, что далеко они не уедут, Шест, – довольно осклабился разбойник с рябым лицом.
   В том, что это были именно разбойники, Ленти был вполне уверен. Слова рябого ему очень не понравились, из них следовало, что колесо отвалилось не само по себе. Но он сделал вид, что не понял их значения.
   – Здорово, братцы – лесная вольница. Вот, незадача у нас приключилась, – махнул он рукой в сторону телеги. – Садитесь, угостим, чем можем, сыграем, споем.
   – Сыграешь потом, в ящик, – хохотнул тот, кого рябой назвал Шестом – длинный, тощий детина, по-видимому, он был у них за старшего.
   – Да вы чего, мы ж музыканты, – слегка заикнувшись, выговорил Ленти.
   – Это ты Тару будешь заливать. Думал удрать от нас со своей принцессой и ее побрякушками. Проверь, – приказал он третьему сообщнику, стоявшему за спиной побелевшей как полотно Арианы.
   Разбойник сдернул с головы принцессы берет, длинные волосы рассыпались по спине. Девушка вскрикнула.
   – Не тронь, – рванулся Ленти.
   Его сбили с ног.
   – Не дергайся, хуже будет, – четвертый разбойник приставил кинжал к горлу поднявшегося на колени музыканта.
   –  Где драгоценности? – Шест пнул его в бок.
   Музыкант охнул.
   –  Там, – дрожащей рукой он указал на суму, лежавшую ближе к костру.
   –  Пригляди-ка за ним, Трескун, а то еще деру даст, – Шест презрительно сплюнул и, перешагивая через мешки, пошел к указанной суме.
   Другие разбойники поспешили за вожаком. Шест раскрыл суму и запустил в нее руку. Первым, на что он наткнулся, был золотой кубок.
   – Оно, – радостно воскликнул рябой.
   Трескун с любопытством вытянул шею в сторону сотоварищей. Этого и ждал Ленти. Падая, он стукнулся локтем обо что-то твердое, что лежало под его плащом, небрежно брошенным им на землю во время разгрузки. Это был его дорожный посох с секретом. Трубадур незаметно сунул руку под плащ и нащупал рукоять. Шест вытащил из сумы небольшой резной ларец с драгоценностями. Возгласы разбойников заглушили тихий щелчок. Грабители едва не забыли о помертвевшей от ужаса девушке и трусе-музыканте. Короткий всхлип и шум падающего тела заставили их резко обернуться.
   Ленти отпихнул закатившего глаза Трескуна, окровавленный клинок вышел из солнечного сплетения мертвого разбойника. Тут же он нагнулся, выхватил левой рукой из-под плаща вторую часть посоха и кинулся на врагов.
   – Ах, чтоб тебя! Держи ..., – больше Шест ничего не успел сказать своим людям, прямой удар в печень отправил его вслед за Трескуном.
   Но остальные уже оправились от неожиданности и стали наседать на Ленти, пытаясь обойти его с разных сторон. Трубадур отпрыгнул назад и пнул под ноги рябому какой-то мешок. Рябой споткнулся и получил палкой в глаз. Левой рукой Ленти орудовал не хуже, чем правой, отражая удары клинков и дубася посохом-ножнами по всему, до чего мог дотянуться. Если его посох с секретом и был сделан из дерева, то такого твердого, что сталь не могла перерубить его, наоборот, казалось, будто клинки врагов тупились о него. Оба, остававшиеся невредимыми разбойники, не сговариваясь, решили, что связались на свою беду с дьяволом, хотя неизвестно, бывает ли у дьяволов кровь. Одному удалось зацепить левое предплечье Ленти, рукав окрасился алым.  Музыкант не остался в долгу, ткнув палкой того в пах. Но второй в тот же миг сумел дотянуться до головы трубадура. Удар пришелся вскользь, сбил шляпу и рассек кожу под волосами. Казалось, это только разозлило музыканта, его яростный выпад отбросил руку нападавшего в сторону. Шпага Ленти поразила его в грудь. Все это время детина с выбитым глазом с воплями катался по поляне, закрывая рукой окровавленную глазницу. Разбойник, ранивший трубадура в руку, согнувшись едва не пополам, попытался бежать. Его остановила аккуратно вонзившаяся между лопаток стрела. Из-за деревьев у края дороги вышел Матти, в руках у него был необычного вида длинный почти прямой лук.
   –  Ты вовремя, – Ленти устало вытер мокрый от пота и крови лоб.
   Замолкший вдруг рябой, продолжая зажимать глазницу левой рукой, метнулся как змея к прижавшейся к стволу дерева принцессе. Он тоже не успел, вторая стрела Матти пробила ему горло.
   – Метко стреляешь, – одобрил Ленти.
   – Я никогда не говорил тебе, трубадур, что в молодости служил лучником у одного барона, – спокойно сказал дудочник.
   Ленти пересек поляну, на ходу соединив обе части своего посоха.
   – Все кончилось, Ариана.
   Он наклонился к девушке, на коленях тихо плакавшей у дерева. Принцесса порывисто обняла его плечи и разрыдалась, спрятав лицо на груди защитника. Они стояли на коленях, Ленти гладил ее по волосам и шептал что-то успокаивающее.
   Оглядев поле битвы и убедившись, что все противники повержены, Матти снял тетиву, обмотал ее вокруг пояса под курткой, выдернул стрелы из тел. Примотав их широкой полосой ременной кожи к древку, дудочник отложил свой (что бы вы думали?) дорожный посох и  пошел за колесом, которое, заслышав звон металла, бросил у дороги.
   Постепенно всхлипы становились тише, Ариана подняла голову. Она увидела окровавленный рукав Ленти.
   –  Ты ранен?
   –  Царапина.
   Она взглянула ему в лицо, струйка крови стекала по слипшейся пряди волос.
   – Надо перевязать, дай, посмотрю.
   – Потом, сначала поменяем колесо, хорошо бы скорее унести отсюда ноги. Поблизости могут быть и другие люди Бесстрашного Тара.
   Ленти помог принцессе подняться и пошел к дудочнику. Пока они занимались телегой, Ариана собрала разбросанные по поляне драгоценности, стараясь не замечать трупов разбойников. Все произошло так ошеломляюще быстро, так неожиданно. Это было невероятно: якобы струсивший поначалу Данлис, сражался как лев, не хуже дворянина во всяком случае. Прав был Ульгар – иной нищий может оказаться достойнее принца.
   Вдвоем музыканты быстро справились с колесом, затем загрузили телегу и впрягли лошадь. Ленти смыл уже запекшуюся кровь, его раны действительно оказались только царапинами. Телега выехала на дорогу и загромыхала по ней со всей доступной коняге скоростью. Ариана вгляделась в загадочного спутника, он не надел всегда скрывавшую верхнюю часть лица шляпу. На поляне она была еще слишком перепугана, чтобы узнать его.
   – Бог мой, Итнел – Ленти наоборот, – вполголоса сказала она. –  Ты – беатринский трубадур Ленти. Я не ошиблась?
   – Нет, моя прекрасная принцесса, ты не ошиблась, – улыбнулся он.
   – А что же с твоим голосом, трубадур?
   –  С голосом все в порядке, хуже – с языком, – попытался отделаться шуткой Ленти.
   – Адварт сильно разгневан на тебя? – она не забыла о том, что ее спутник был лишен привилегии верховой езды.
   – Разгневан, ха, это слабо сказано, – вмешался Матти, – все беатринские заплечных дел мастера стосковались по нашему Острослову.
   – Это из-за принцессы Лилианы? – вспомнила недавний разговор на площади девушка.
   – Ты умудрился заодно оскорбить и принцессу? – удивленно обернулся на трубадура возница.
   – Долго объяснять, – отчего-то смутился Чаровник.
   – Нос у Лилианы такой же длинный, как у ее отца, но все-таки она – дама. Как ты мог так оплошать, трубадур? – покачал головой дудочник.
   – Так уж вышло, – уже весело ответил Ленти.
   Он знал, что Адварт собирался предъявить ему обвинение в попытке похищения принцессы, такое обвинение тянуло на колесование. На деле Лилиана сама была готова бежать на край света с Чаровником, он же всеми силами пытался отвертеться от пылкой страсти третьей беатринской принцессы, и ее длинный нос играл тут минимальную роль.  Ленти совсем не радовало, что до Арианы дошел этот вздор. Оправдываться в таком деле и недостойно и бесполезно. К счастью, упоминание Матти о носе Лилианы, прогнало облачко со лба прекрасной неллийки.
   – И этот ненормальный собирается в Беатринию, – добавил Матти.
   – У нас все равно нет другой дороги. Чтобы свернуть в сторону герцогства Бурского, пришлось бы возвращаться в Трению или делать слишком большой крюк, – махнул рукой трубадур.
   – Я вот думаю, кто-то еще мог знать, что принцесса находится в маленькой труппе музыкантов, – Матти потер лоб рукояткой хлыста.
   – Я тоже. Пора менять костюмы, – согласился Ленти.


                   *     *     *

   – Ну, как у меня получается? – гордо подбоченясь, спросил Барбатош своего первого читателя, а, вернее, слушателя Пьено.
   Гном стоял посреди пещеры с пачкой исписанных листов в руках, он только что закончил декламировать последнюю из имевшихся на данный момент страниц.  Стоя, ему было удобнее читать, казалось, так легче покорить «аудиторию».
   – Слов нет, хозяин, – шмыгнул носом массариол, – аж, мороз продирает.
   – Тьфу, ты, пропасть! Ты скажи мне: интересно или нет, – допытывался «молодой» автор. 
   – Жуть, как интересно. А дальше-то что было?
   – Что было, что было? Много чего было, – довольный впечатлением, который произвела его «проба пера», расплылся улыбкой Барбатош.
   Он был в приподнятом настроении, и ему хотелось поговорить, но стоять он устал, поэтому с удовольствием развалился в мягком кресле.
   – Сам понимаешь, женщины… они так устроены, что отвага и доблесть всегда имеют в их глазах высокую цену. Вообще говоря, трусливый герой – это не логично. Противоречит природе женского сердца, – излагал свое творческое кредо Барбатош.
   Пьено только хлопал глазами и поддакивал.
   – Опять же – создания они тонкие, а потому кроме силы им обязательно необходимо что-нибудь эдакое, возвышенное, романтичное. Третье, это красота. Бывают уродливые герои, в литературе тоже встречаются – Квазимодо, там, граф де Пейрак. Это, конечно, похвально: внутренняя красота, превосходящая внешнее безобразие. Не скажу, что в подлунном мире Добро и Красота всегда едины, ничего подобного. Очень даже бывает и наоборот, но и возводить этот факт в императив, в закон, то есть, – пояснил Барбатош, – я бы поостерегся. За свою жизнь я встречал не так уж мало прекрасных пар, во всех отношениях прекрасных, и готов засвидетельствовать этот исторический факт под любой присягой! – с пафосом заявил гном, словно кто-то собирался ему возражать.
   – Да, хозяин.
   – И четвертое – социальный статус. Что ни говори, а он обязательно связан с определенным уровнем культуры. Впрочем, тебе этого не понять. Объясню проще: все эти истории, в которых угольщики и дровосеки женились на принцессах, имели, как правило, весьма печальные последствия, о чем старательно умалчивают рассказчики. Первые восторги, ослепление влюбленности, так сказать, рано или поздно проходят. А что остается, спросишь ты? А остается неотесанный мужлан, презрительное отношение соседей и, главное, полное взаимонепонимание. Какое уж тут «жили долго и счастливо». Понял ты меня?
   – М-м-м, не очень, – почесал затылок Пьено. – Выходит, трубадур принцессе не пара?
   – Все же ты не так глуп, как иногда кажешься. Трубадур, само собой, не дровосек. Человек грамотный, талантливый, поэт как-никак. Вот представь себе наш конкретный случай. Чем плох для принцессы Чаровник – и молод, и красив, и храбр, и ловок, не говоря уже о профессиональных достоинствах? Что еще нужно для счастья?
   – Богатство, – робко предположил массариол.
   – Это никогда не помешает. Но как ты помнишь, Ариана не гналась за деньгами. Она мечтала о Феликсе, а он богачом точно не был. Уж не богаче знаменитого трубадура. Вся разница между ними заключалась в трехсотлетнем баронском гербе отца Феликса.
   – Понял! – личико Пьено осенила догадка. –  Принцесса любила другого. Вы пишете трагедию, хозяин?
   – К-ха, к-ха, к-ха, – Барбатош даже закашлялся. – Наивный идеалист не лучше грубого материалиста. Тоже мне аргумент: любила другого. Как это поется: «La donna mobile, la …»
   Попытка воспроизвести партию лирического тенора явно не удалась, гном поперхнулся и снова закашлял.
   – Одним словом, чувства меняются гораздо быстрее, чем условности. А предрассудки и вовсе преодолеваются с большим трудом. Так вот. Горло у меня что-то разболелось, – пожаловался Барбатош.
   –  Я сейчас, сейчас полоскание принесу, – засуетился массариол.
   Он с искренним рвением бросился услужить своему «великому» хозяину. Шутка ли – книги писать, не каждому гному дано.


                       Глава IV


Королевская стража ловит ночью и днем
Оскорбителя дерзкого – не шути с королем.
Плеть и дыба железная жадно к телу прильнут,
Отречешься от совести – под кнутом не поют.
А в лесах буйной вольницы им заказан приют.

Где найдешь ты союзников, а где в спину удар?
Променяешь ль на золото свой божественный дар.
Где секреты господские, привкус крови и страх,
Запах бунта – пожарища в деревнях, городах…
Кто заметит головушку в придорожных кустах?

   Лес кончился, потянулись невозделанные поля. Ближе к полудню следующего дня повозку наших героев нагнал небольшой отряд вооруженных всадников – двое дворян и с ними шестеро слуг.
   – Кто такие? – грубо окликнул остроносый господин с неприятным прищуром глубоко посаженных глаз.
   – Музыканты, ваша милость, – почтительным тоном ответил Ленти, нащупывая за спиной рукоятку своего посоха.
   Господин подозрительно оглядел всех троих, приметил инструменты и несколько расслабился.
   – Нищих не встречали? – более миролюбиво спросил его спутник.
   – Нищих? Да где их нет. Украли чего? С этих станется, – вставил Матти.
   – Не вашего ума дело.
   Первый господин натянул поводья и жестом приказал отряду двигаться дальше. Всадники рванули с места и вскоре скрылись за облаком дорожной пыли. Беглецы переглянулись.
   – Почему они едут по этой дороге? –  ни к кому не обращаясь, спросил Матти.
   – Может, и не только по этой, – высказал предположение трубадур. – Трогай, Матти.
   Дудочник цокнул и дернул поводья.
   – Мне страшно, – тихо сказала Ариана, – вам не справиться с таким отрядом.
   – Мало ли кто им нужен, – соврал для ее спокойствия Ленти.
   Но вскоре сомнений на этот счет ни у кого из них уже не могло остаться. Почти на закате они стали свидетелями печального зрелища: на обочине дороги над трупом нищего завывала в голос оборванная нищенка. Ее с трудом удалось привести в чувство. Бродяжка рассказала, что на них налетели всадники, убили отца. Один из господ спрыгнул с коня и схватил ее за руку. Увидев ее вблизи, он злобно выругался, отшвырнул девушку на землю.
   – «Это не принцесса! Едем дальше», – крикнул тот человек, и они ускакали.
   Нищенка, икая и всхлипывая, закончила свой рассказ.
   – Возьмем ее с собой, – попросила Ариана, – из-за меня она стала сиротой.   
   Последние слова она сказала так тихо, чтобы девушка не могла их расслышать. Нищего похоронили, его дочь, девушку по имени Яла взяли с собой, как предложила принцесса. Правда, Матти недовольно ворчал:
   – Вот еще будем всех сирот подбирать, тоже мне – бродячая богадельня.
   Ленти положил руку на плечо товарища и слегка сжал его:
   – Она нам пригодится в следующем маскараде, – шепнул он на ухо дудочнику.
   Ночью место возницы занял трубадур, при полной луне ехать можно было почти также быстро, как днем. Но Ленти не торопился, скоро большую дорогу должна была пересечь другая – менее широкая и реже используемая. На нее он и поворотил телегу. Большая дорога шла прямиком к границе Беатринии и дальше – к городу, рядом с которым находился главный королевский замок. Трубадур выбрал окольный путь, ближе к горам, где нижние отроги Катрант покрывали густые дикие леса.
   –  Ну, и куда ты нас затащил, трубадур, – поинтересовался Матти.
   Дудочник сидел, свесив ноги с задка телеги и держа наготове свой оригинальный лук. Ленти правил повозкой, девушки устроились в центре, сжавшись от страха, который нагонял на них лесной полумрак.
   – Скоро приедем, – коротко бросил через плечо Ленти.
   Его целью оказалась довольно крепкая хижина, надежно спрятанная в лесной глуши. К удивлению спутников трубадура внутри она казалась вполне обжитой, по всему было видно, что кто-то был здесь всего пару дней назад. На крыше высилась голубятня, в ней курлыкала пара почтовых голубей. Как только путники более или менее устроились, Ленти куда-то отправил одного почтаря с мешочком на лапке.
   – Передохнем здесь пока, – объявил он.
   Ариана была рада и такому пристанищу, она переоделась в простое платье, единственное, которое взяла с собой, бросив у реки парадные наряды. Яла, до сих пор принимавшая принцессу за мальчика, немало удивилась, но вопросов задавать не стала. Она была благодарна за то, что ей дают кусок хлеба и какую-то защиту. Девушка добровольно мыла посуду и прибирала за спутниками.
   Готовясь к следующему переодеванию, Ленти сбрил бороду и усы. Он стал таким же, каким Ариана видела его два года назад в замке своего отца. Трубадур не упустил случая спеть для своей принцессы, здесь - он был уверен - никто посторонний не мог услышать его.
   – Что ты поешь лучше всех, это каждый знает. Скажи, где ты научился так владеть клинком? – слегка смущаясь, спросила Ариана.
   – Бродячая жизнь и не тому научит, – беспечным тоном ответил он.
   – Ты храбрый.
   – В безвыходном положении ничего другого не остается, это – храбрость отчаяния.
   – Если бы тебе пожаловали дворянство, титул, что бы ты делал?
   – Это смотря какой титул, принцесса.
   – А какой же ты хочешь? – надменно повела плечами девушка.
   – Такого не жалуют, – что-то странное промелькнуло в его глазах.
   – Не понимаю.
   – Я когда-нибудь…
   Он не успел договорить, тишину леса нарушил приближающийся стук копыт.
   – Идите с Ялой в хижину, – может быть, слишком резко бросил он, но обижаться было некогда.
   Трубадур и дудочник вскарабкались на деревья и стали ждать. Судя по звуку, лошадей было несколько, но всадник оказался один, остальные кони шли в поводу. Несмотря на скромный наряд, во всаднике легко угадывался господин благородной крови. Он подъехал и остановился прямо под деревом, где засел Матти.
   – Наконец-то. Рад видеть тебя, Саваль, – обратился к прибывшему со своего дерева Ленти.
   Человек задрал голову и махнул рукой:
   – И я очень рад, что ты цел, Вален.
   Трубадур спрыгнул на землю, а Саваль спешился, они обнялись как братья.
   – У меня целая куча новостей, тебя ждут в Ирнаве, они готовы…
   Ленти предостерегающе поднял палец.
   – Кто с тобой?
   – Матти, мой товарищ по ремеслу, – представил он спускавшегося с дерева музыканта. – Она здесь, – беззвучно шевельнул губами трубадур.
   –  Как тебе удалось? – с трудом понижая голос, воскликнул Саваль.
   – Как всегда, повезло. Мне всегда везет на краю пропасти, ты же знаешь, – отчего-то невесело усмехнулся бродячий поэт. – После расскажу в двух словах. 
   После появления Саваля, который действительно оказался вилецийским дворянином весьма знатного происхождения, странники стали вовсю готовиться к следующему этапу своего путешествия. Молодой граф, ровесник трубадура, с подобающим почтением и достоинством представился принцессе. Ариане показалось, что между ними есть какое-то сходство, не внешнее, нет, а какое-то духовное родство. Как будто они вместе росли или что-то вроде того. Про себя принцесса решила, что трубадур может доводиться графу молочным братом. С другой стороны, Ленти говорил, что родился в Беатринии, а, может быть, его родители были из Беатринии. Разъяснять этот вопрос она не стала. По какой бы причине Саваль, граф Таленрот, не был дружен с Ленти, держался он с ним как с равным и даже делал то, что ему говорил трубадур.
   В целом все поведение «молочных братьев» отличалось большими странностями. Как оказалось, граф Таленрот не был известен в Беатринии под своим именем. Ариана даже усомнилась в душе, настоящий ли он граф, но грамоты, которые Саваль временно вручил Матти, были подлинными. План их очередного перевоплощения, придуманный трубадуром, состоял в следующем: Матти должен был изображать вилецийского графа, путешествующего с дочерью Нарией, а Саваль и сам Ленти – их слуг, Яла становилась горничной графини.
   Мысль о том, что в ближайшее время ей не придется собирать медяки и петь ужасные «народные» куплеты, несколько подняла принцессе настроение. Не то неподалеку от хижины находился тайник со сбережениями трубадура, не то деньги, полный кошель которых «братья» вручили мнимому графу, принадлежали Савалю, в любом случае, голодная смерть им не угрожала.
   Пока шли всяческие приготовления, Яла во все глаза смотрела на своих благодетелей. Ее все больше разбирало любопытство. Известно, что женщине очень трудно сдерживать такое щекочущее чувство на кончике языка.
   – Ты – та самая принцесса, которую искали дурные люди? – наконец, решилась спросить нищенка.
   – Что ты, никакая я не принцесса, – отвела глаза Ариана, – я жена музыканта.
   – Матти? – открыла рот Яла.
   – Нет, другого.
   – Трубадура?
   Принцесса молча кивнула.
   – Тогда ты – точно принцесса, – уверилась в своем мнении нищенка. – Уж, если ты с ним сбежала, чего вы, как замороженные? Не поцелуетесь даже.
   – А я и не сбегала. Меня мачеха выгнала. Выдала за первого встречного и выгнала. Я и не знала, кем этот встречный окажется.
   Ариане надоело отрицать свою личность.
   – Да, ну! Скажешь, он тебе совсем не нравится, – фамильярно подмигнула нищенка.
   – Не знаю, – вздохнула принцесса.
   – Быть не может. Верно, ты очень капризная. Говорят, в Чаровника все благородные дамы влюбленные, – криво улыбнулась Яла.
   – Значит, капризная.
   Ариана не была расположена продолжать разговор, почувствовав это, нищенка пожала плечами и пошла прибирать в хижине. Принцесса находилась в полном душевном смятении. Разве она не была влюблена в Ленти самой первой романтической любовью еще позапрошлым летом? Конечно, была. Как и Мисена, и девушки их свиты, и все дамы, для которых пел лучший в мире трубадур. Это было не зазорно, повздыхали и забыли. Другое дело – оказаться женой безродного бродячего музыканта. Сколько бы достоинств у него ни было, он никогда не сможет поклясться честью рода, доблестного рыцарского рода. А личная честь и храбрость, увы, не смогут перевесить отвагу и славу поколений. С другой стороны, после сражения с разбойниками, Ариане все реже вспоминался Феликс, образ ее второго романтического возлюбленного тускнел на удивление быстро. Но больше всего принцессу огорчала та неприятная мысль, что трубадур – охотник за принцессами, беззастенчивый проходимец, избалованный вниманием знатных дам. Его скромность и самоуничижение порой отдавали гордыней, не соответствующей его положению. Возомнил о себе бог весть что. Можно ли придавать значение его серенадам, петь о любви – его ремесло.
   Мучимая такими сомнениями, принцесса чувствовала себя очень несчастной. И чем чаще начинало биться ее сердце в присутствии красивого и загадочного Ленти, тем беспокойнее становилось у нее на душе.
   Наконец, все было готово. Под дорогой шляпой с богатым плюмажем лицо бродячего музыканта приобрело на удивление благородное и даже высокомерное выражение, Матти держался так, словно всю жизнь щеголял в дорогих костюмах и обедал за королевским столом. Все же Ариане было нелегко привыкнуть называть дудочника отцом, каждый раз она готова была прыснуть от смеха. Напротив, Саваль, в одежде ливрейного слуги всеми силами пытался скрыть гордую осанку и прямоту взора. Яла в качестве горничной смотрелась вполне достоверно. Труднее всего было узнать Ленти, вернее, узнать его было невозможно. Учитывая опасность, которая подстерегала опального поэта на родине, трубадур не стал полагаться на простое переодевание.
   Спутники трубадура, кроме Саваля, по-видимому, знавшего Ленти гораздо лучше остальных, в первый момент изрядно испугались его превращению. Еще бы! Вместо высокого, статного, красивого юноши, перед ними оказался коренастый, коротконогий, среднего роста человек неопределенного возраста с плешивой головой и крайне неприятной физиономией, хотя и без признаков какого-либо уродства (бывают такие просто некрасивые лица). Это вам не борода со шляпой и даже не нищенские лохмотья. У Арианы чуть сердце не остановилось от жуткой мысли: а вдруг он на самом деле и есть такой – отвратительный злобный колдун, на время превращающийся в красавца-трубадура ради достижения своих темных колдовских целей. Предположение совсем не вздорное, тем более, что глухие леса у подножия Катрант всегда считались пристанищем колдунов и родным домом всякой нечисти. Припомнился принцессе и непростой посох бродячего музыканта.
   Без колдовства тут, понятно, не обошлось. Однако же следует знать, что не всякий, кто владеет какой-либо волшебной вещью или изредка пользуется каким-нибудь колдовским средством, есть настоящий колдун. Все дело было в том, что когда-то трубадуру удалось раздобыть драгоценную горсть порошка дьяволова корня (где и как – это отдельная история) и сейчас Ленти решился применить это чародейское средство. Каждая порядочная ведьма и каждый серьезный колдун знают, что щепоть порошка корня Дьявола, растворенная в кружке обыкновенной воды, позволяет изменить внешность как угодно сроком на три дня и две ночи. Как угодно в том смысле, что выпивший это снадобье, может по желанию стать молодым или старым, красивым или уродливым, высоким или маленьким и так далее. 
   – Не пугайтесь, Ваше Высочество, – шепнул Саваль, – лучше проглотить ведьмино зелье, чем оказаться в руках палачей короля Адварта.
   Маленькая кавалькада во главе с мнимым графом Таленротом три дня ехала по землям Беатринии, нигде не вызывая ни малейших подозрений.. Мало ли, путешествует высокородный господин с дамой и слугами. К вечеру третьего дня они добрались до Эфри-Тьера, города, в часе езды от которого находился замок Ирнав, принадлежавший одному богатому и знатному беатринскому дворянину – графу Кленару.
   Граф Таленрот со свитой остановился на ночь в Эфри-Тьере. Вскоре, посланные им с поручением слуги покинули город и направились в сторону замка. По крайней мере, так можно было подумать со стороны. Действие порошка дьяволова корня кончилось, когда Саваль и Ленти уже подъезжали к замку. В Ирнав трубадур явился таким, каким был до превращения.
   – Ох, не нравится мне все это, – время от времени повторял как бы про себя Матти.
   – Что не нравится? – спросила Ариана после третьего или четвертого повтора этой фразы.
   – Все не нравится. Зачем понадобился им трубадур? Старая графиня умерла года три назад, а сыновья графа не женаты. Кому нужны там его серенады? Слышал я, граф Кленар не особо ладит с королем. Мне в такие дела влезать ни к чему, – понизив голос, сообщил дудочник.
   – А ты давно его знаешь?
   – Графа? Меня с ним не знакомили, кто я такой, чтобы с хозяевами замков знакомство водить, – сейчас даже богатый костюм не придавал музыканту уверенности.
   –  Не графа, а  Ленти, – полушепотом поправила принцесса.
   –  А-а, его я лет шесть знаю, а, может, только думал, что знаю. Парень он всегда был отчаянный, товарищ надежный. Еще когда он к нашей труппе пристал, совсем юнец. Нас тогда пятеро было, играли на славу. А как Ленти запел, так и вовсе жизнь пошла веселая. С год так ходили. Потом Биорк женился, а  старик Фрасто домик купил в Рукере, там они с внуком и остались, инструменты делать начали. Я, вроде, тоже семьей обзавестись думал, да не заладилось, – махнул рукой Матти. –  Один он ушел, самый молодой. Выходит, бросили мы его. После встречались несколько раз, дороги – они то сводят, то разводят. Посидим, вспомним старое – и каждый своим путем. Он верхом, я пешком. Ленти тогда уже знаменитым стал. Не то чтоб зазнался, но в товарищи к нему мне набиваться было не с руки.
   – Скажи, вот ты где только не был, колдунов на земле много?
   – Хватает. В каждом городе три-четыре ведьмы-ворожеи найдутся и колдуны тоже. А бывают и такие, что в собственном замке сидят.
   – Это я знаю. Никогда видеть не приходилось, как человек в другого превращается. Страшно, – призналась дудочнику принцесса.
   – Вот ты про что, принцесса. Про дьяволов корень болтают много. Не знал я, что у Ленти есть порошок. Тут колдуном быть не надо, достать его только мудрено. Говорят, им больше трех раз пользоваться нельзя – умрешь. Ох, набедокурил, видать, Острослов,  – одними губами добавил Матти.
   Этот разговор несколько успокоил Ариану. Было не похоже, чтобы музыкант говорил неискренне. Другое дело, что знал он о товарище не слишком много. 
   На следующий день Саваль приехал один. Он объявил, что им следует отправляться в Ирнав. На полпути к замку они встретились с отрядом стражи графа Кленара. Отряд возглавлял один из сыновей графа, рядом с ним ехал Ленти в дворянском платье и при шпаге. Молодой граф и его люди остановились поодаль, Ленти один подъехал к спутникам Арианы.
   – В замке вам окажут прием достойный вас, моя королева, – отвесил он поклон принцессе.
   Потом трубадур обратился к Матти:
   – Ты можешь остаться в замке, если хочешь. Или предпочитаешь уйти?
   – Я лучше пойду своей дорогой, Ленти. Мне эти игры не по душе, а предпочитаю я играть на своих дудках: голова целее будет, – Матти бросил неодобрительный взгляд в сторону графской стражи.
   – Как знаешь. Спасибо тебе за все, друг. Я этого не забуду.
   – Тогда нам лучше попрощаться прямо здесь.
   Матти спрыгнул с коня, снял шляпу и камзол, вытащил из поклажи свою котомку с инструментами и нехитрым имуществом бродячего музыканта.
   – Прощай, принцесса. Будь счастлив, трубадур. Удачи всем.
   – Спасибо, Матти, – ответила ему Ариана.
   Ленти и Саваль только кивнули дудочнику. Яла и вовсе не раскрывала рта.
   – Доверяю тебе, Саваль, – трубадур посмотрел в глаза «молочному брату».
   – Отвечу головой, Вален.
   – До встречи, принцесса.
   Трубадур еще раз отдал поклон Ариане и поворотил коня. Вооруженный отряд проскакал мимо озадаченной принцессы.
   – Нам пора, – Саваль тронул поводья.
   Девушки поехали следом за вилецийцем. На месте остался только Матти.
   – Эх, парень, парень. Как бы не подвели тебя твои новые друзья, – невесело сказал он в спину бывшему товарищу.
   У музыканта были свои соображения. Очевидно, что трубадур ввязался в интриги беатринской знати. Что он хотел с этого получить, одному богу известно. Насмотревшись за свою бродячую жизнь на благородных господ до тошноты, Матти не особенно верил в их благородство. Ему было неспокойно за Ариану, за время их короткого путешествия он привязался к девушке, как к дочери. Каждый замок – надежная крепость, он легко может стать и защитой, и тюрьмой, и местом вечного упокоения. Отчего бы холостым сыновьям графа Кленара быть более щепетильными, чем убийцам отца Ялы? Нищий ли, опальный ли трубадур – разница не велика. Но возможно было предположить и другое. Если Ленти ждали в Ирнаве, по своему ли почину он наведывался в Гранет? Известный род службы – добывание невесты для хозяина. Изворотливые охотники за невестами знают сотню способов, как украсть, заманить или обмануть девушку, приглянувшуюся знатному и непременно богатому (такая служба дорогого стоит) господину. А Ленти всерьез собирался похитить Ариану. То, что он женился на ней, черт знает под каким вымышленным именем, можно было в расчет не брать, подобный брак легко признать недействительным. Уж очень непонятными были все действия трубадура. Не хотелось верить, что когда-то честный и прямой юноша занялся таким скользким ремеслом. И все же время меняет людей, а слава и деньги – известная отрава.   
   Матти вскинул свою суму на плечо и отвернулся от удалявшегося отряда стражников. Теперь он смотрел на три фигуры, приближающиеся к воротам замка. Чего не мог уяснить себе во всем этом деле Матти, так это роли графа Таленрота. Музыкант припомнил, что уже встречал Ленти в обществе этого дворянина. Не одна Ариана удивлялась тому, как запросто обращался трубадур к молодому графу. Матти, смотрящий на мир более реалистично, чем юная принцесса, прикинул, что подобную вольность можно объяснить только одним. Не было бы ничего необычного в том, если бы трубадур оказался сводным братом Саваля, мало ли незаконнорожденных детей бывает у графов и баронов. Это предположение подтверждалось и стремлением трубадура подняться наверх, недаром в нем всегда чувствовалось скрытое или неосознанное желание отдавать приказы. Это качество характера проявлялось в нем и в юности. Верно, что оно оправдывалось его находчивостью, умением выбираться из любых переделок и, кстати, вытаскивать из них более опытных старших товарищей. Под внешней бесшабашностью Ленти скрывалось поразительное упорство, стремление к достижению цели. Но что это была за цель, вряд ли бы смог догадаться и самый проницательный из знавших его людей. Матти не считал себя таковым, а потому никогда не пытался проникнуть в тайные помыслы и стремления трубадура.
   Дудочник наблюдал, как опускается подъемный мост и поднимается решетка замка. Всадник и две всадницы исчезли, поглощенные темным провалом замковых ворот. Матти вздохнул и зашагал обратно в сторону Эфри-Тьера.
   Проболтавшись несколько дней в городе, дудочник встретил знакомых музыкантов. Они собирались идти в Ирнав, чтобы играть на свадьбе старшего сына хозяина замка. Матти отказался присоединиться к ним, с тяжелым сердцем он ушел в противоположную сторону.