Завихрение

  Страшная черная ночь окутывала  землю,
 и вдали горело зловещее красное пламя... Таро.Аркан 15

     Кажется, я понял,  что это такое.  Хотя, и довольно странно так говорить, оставшись, в конце концов, в полном неведении. Естественно, у меня и раньше не раз возникали разговоры на эту тему, но тогда мне казалось, что мои собеседники говорят о чем-то таком, что имеет к земной жизни лишь опосредованное отношение. Теперь, я уже конечно, понимаю, что напрасно так думал.
     Уже в детстве я не раз удивлялся, наблюдая одно странное явление. Когда созревает необходимость в знании, и когда для этого есть предпосылки, и ты правильно выстроил цепь окружения, то все ответы появятся как бы сами собой. Неизвестно откуда придут книги, появятся телепередачи, возникнут люди, которые подскажут и направят. Подобные "водовороты" судьбы я стал называть завихрениями.
     Хорошо, если завихрение понятно, если ты вызвал его своей волей и теперь знаешь, что с этим делать. Когда же оно возникает неизвестно из чего, приобретает непредсказуемые, невероятные формы, вытаскивая на свет нечто, что было скрыто в дремучих джунглях мира сновидений, то порой становиться странно и страшно. Это значит, что вольно или невольно, но где-то ты что нарушил, разорвал или наоборот - соединил тонкие бесконечные нити мироздания, и теперь неизбежно будешь пожинать плоды, которые не обязательно окажутся Белым Тезисом или Меркурием Философов.
     Впервые столь странное "завихрение", лишенное какой бы то ни было логики, я наблюдал, когда бродил по Полесью. Я хотел уединиться, чтобы прочувствовать какую-то тему и с тем пустился в странствия. Уже не помню, что это была за тема, но местом для размышлений я избрал глухие разбойничьи леса в междуречье Горыни и Уборти.
     В 10-й день Луны я вырезал посох, а в 12-й двинулся в путь. Я чуть-чуть не успел и Луна уже вошла в Стрелец, что, видимо, и явилось одним из первых кубиков, построивших завихрение...
     Честно говоря, логически я не могу объяснить, почему три события, о которых пойдет рассказ, я решил связать воедино, но, впрочем, какая тут логика? Я просто знаю, я чувствую, что они являются незримыми гранями единого, созданного мною, астрального "айсберга".
     В тот день я нашел очень сильное место и на несколько часов ушел в созерцание. Однако, несмотря на очевидное наличие силы, ничего особенного я не увидел, а просто наблюдал красную стену, как будто созданную из дыма или тумана, казавшуюся непонятной, а потому завораживающей.
     Так я просидел пару часов, а после, закончив свои занятия, двинулся в путь, поскольку пройти следовало много, до самой реки Моствы. Остановка на этой реке была задумана изначально, многие туда ходили, и возвращались, получив какой-нибудь совет. Я шел долго и поначалу даже думал разбить переход на два этапа, и остановиться на первую ночевку прямо в лесу. Однако, что-то толкало меня вперед. Я стал замечать, что когда силы были уже совсем на исходе, рюкзак, вдруг, становился легче и, я мог пройти еще лишний километр или два, после чего делал десятиминутную передышку. Отдохнув и помолившись, я снова двигался в путь, пробираясь через лес, который был то совершенно непроходим, то вдруг редел, перемешиваясь с болотами, а то совершенно исчезал, уступая место прогалинам, кое где поросшим молодняком.
    К вечеру я вышел к Мостве. Она, словно в каньоне, текла между крутых берегов, поросших сумрачным угрюмым лесом. Солнце клонилось к закату и следовало побыстрее собрать дров и поставить палатку. Со всем этим я справился довольно быстро, и, повесив котел на огонь, немедленно побежал к реке. Переплыв ее несколько раз туда и назад,  я вдруг стал обращать внимание на некоторое неудобство, которое довлело надо мной, подобно тяжелому взгляду. Это было неприятное чувство, и неприятность состояла, скорее всего, в полном непонимании причины подобного состояния. Я старался не заострять на этом внимание, но уже когда вылез и стал одеваться, вдруг остановился и стал удивленно вертеть головой по сторонам: до меня дошло, что причиной дискомфорта была странная тишина. Она не напоминала просто тихий вечер или тихую комнату. Эта тишина походила, скорее всего, на ту обстановку, что бывает в студии звукозаписи или барокамере. Непонятно, куда девались комары, мучившие меня нещадно почти весь день, не было слышно птиц. Подивившись всему этому, и сохраняя невозмутимый вид, я пошел ужинать. Я решил тогда, что вести себя следует как можно более непринужденно, поскольку знал и раньше, что страх делает тебя видимым перед разного рода стихиалиями и зловредными духами, которые, вполне могли устроить весь этот странный спектакль. Зачем? Кто их поймет...
     Солнце уже село, и лес вместе со своей густой, как мед, тишиной погрузился во мрак, с которым тщетно пытался сражаться мой костерок. Я решил еще посидеть немного с тем, чтобы сделать записи в дневнике, и собрать воедино все мысли, что пришли в голову за день. Внезапно я услышал звук. На фоне все той же тишины он выглядел особенно странно, и я проверил на месте ли топор. Звук больше всего походил на лязг цепей. Сначала я подумал, что это лошадь или коза, которая вырвала кол и сбежала с пастбища, но я сразу отбросил эту идею, поскольку до ближайшей деревни было не менее двадцати километров, да еще и через лес. Лязг повторился, и я, посветив фонарем в ту сторону, облился холодным потом. На пологой береговой отмели, под обрывом, где находилась моя палатка, стоял здоровенный матерый волчище. Как мне показалось, он был раза в полтора крупнее большой немецкой овчарки. Зверь попал в капкан, а затем выдрав его, убежал, заливая след кровью и наполняя пространство отчаяньем и болью. Он смотрел на меня спокойно и без интереса.
    Первый шок прошел, я вспомнил, что волки на огонь не идут и что летом они вообще не агрессивны. Хотя, капкан... Боль вполне могла пробудить в нем самую лютую злобу... Погасив фонарь, я стал наблюдать за серым пришельцем в свете костра. Волк отвернулся, и, постояв немного, двинулся в воду. Я ждал, что теперь уже на том берегу плеснется вода и раздастся все тот же лязг, но, сколько я ни ждал, ничего этого не произошло. Волк исчез, и больше я его никогда не видел. Я понятия не имею, куда он мог деваться, но, в тоже время,  было бы странным предположить, что такой мощный зверь оказался неспособным одолеть небольшую реку и утонул.
     Однако, было еще другое обстоятельство, воспринятое мною тогда спокойно, и сегодня терзающее, как все неясное. Как только волк ступил в воду, на другом берегу из леса выступили две фигуры, похожие на людей. Было очень темно, и я лишь боковым зрением видел их, сотканных из еще более черной тьмы, чем тот ночной деготь, в котором находился я сам. Они едва слышно переговаривались, и мне показалось, что правый, протянул руку вперед, будто указывая на костер, хотя, конечно, за последнее обстоятельство нельзя поручиться всецело. А затем все стихло.
Посидев еще немного и сделав соответствующие записи, я пошел спать. В эту ночь мне приснился очень странный сон. Вообще сны для меня, если я их не вызываю специально - это большая редкость, тем более после такого дня. Мне снилось, что я стою на лесной поляне, а за спиной горит лес. Вдруг, из живой рощи, которая находится впереди, выскакивает тройка лошадей, запряженных в карету или фаэтон, и направляется в сторону горящего леса. Я попытался вмешаться и заставить лошадей остановиться, но если раньше мне удавались и более сложные трюки, то тут все было тщетно. Лошади не слушались и неслись прямо в пламя...
     Утром я проснулся озадаченный:  потерять  контроль над снами не очень-то добрый знак... Однако, как и прежде, я сделал вид, что ничего не происходит, и, как ни в чем не бывало, сделал зарядку и после пошел на берег исследовать волчьи следы. Увиденное было как гром. Все мысли смешались и мир рухнул. На отмели, где я видел волка,  следов не было! Передо мной лежала довольно длинная песчаная целина не тронутая даже крестиками вальдшнепов, или куликов. Я переплыл на другой берег, но и там, понятно, не было ничего кроме ровного, утрамбованного водой и ветром песка... На том месте, где я  видел черных людей, также никаких следов не было, но, что особенно удивительно, - лес там был совершенно непроходим из-за зарослей ежевики и смородины.
    Вскоре я добрался до Припяти, а по ней на "ракете" до Киева. В тот же день я пошел к друзьям, и мы засиделись допоздна, обсуждая все, что мне удалось почувствовать в своих странствиях. На мою историю с волком, снами и прочими приключениями, один из них махнул рукой, небрежно сказав: «Завихрение! Подумай, в чем ты виноват!»
     Я ставил чайник, когда, обернувшись к окну, сказал: "Вот уже и светает". И тогда кто-то ответил, приподнявшись над столом: "Бог с тобой, сейчас два часа ночи. Это же пожар!" Если это был пожар, то горело, наверное, пол города. Зарево было гигантское и было светло, как днем, правда, свет был красным, и на душе стало тревожно. Через некоторое время и впрямь стало ясно, что это пламя, поскольку в воздух летели какие-то ошметки, небо лизали оранжевые языки. Правда, - вот опять странность - дыма не было! Примерно через час все стихло, и город погрузился во тьму.
     Я заночевал там же, а наутро поехал по делам. На остановке, мне пришла идея остановить такси, и разузнать последние сплетни относительно ночного пожара.
     Я остановил машину и сел. Водитель, казавшийся усталым и измученным, сказал, что едет в парк. Это было не очень-то по пути, но я все же согласился, поскольку обстоятельства были в мою пользу - этот человек работал в ночной смене. Дорога была длинной, беседа не клеилась, все попытки повернуть разговор к пожару повисали в воздухе - шофер говорил о чем угодно, но интересовавшая меня тема оставалась нетронутой. В конце концов, я пошел на абордаж:
     - Что это так здорово горело сегодня ночью?
     - Не знаю, а где именно?
     - По-моему где-то за вокзалом, около двух часов ночи.
     - Не знаю, я как раз был там, около трех, правда, но не видел ничего такого. Не знаю...
     Я был поражен. В этот день я опросил, наверное, человек двадцать, но все высказались примерно так же, как и таксист. И тогда пришла печаль. Впрочем, и теперь, когда я в воспоминаниях возвращаюсь к тем событиям, меня что-то угнетает, что-то не дает мне покоя. Я чувствую себя очень одиноким наедине с тем неразрешенным загадочным завихрением.

                Киев, февраль 1992