С Новым Годом!

С Новым Годом!

(- Ты, почему это, так страшно молчишь..?)

Ох, и длинные же зимние ночи на севере. И ещё холодные. И кто там, чем в это тёмное время занимается. Кто спит, кто любовью,  а кого бессонница в плен забрала, а кто-то просто бродит мыслями по жизни…
Вот и прапорщику Бардодыму в эту длинную ночь не то, что бы не спалось, а скорее на оборот - сильно  хотелось спать. Но ему было нельзя. Он был на службе, во внутренних войсках. (Внутренние войска тем и отличаются от внешних, что всё время борются с внутреннем врагом, всё время борются и борются).
В этом мрачном, и длинном при длинном коридоре, таком же длинном, как и зимняя ночь, вот уже почитай, как двадцать лет   нёс он   свою нелёгкую службу,  работая охранником в тюрьме. И за все эти годы истоптал весь этот тюремный коридор вдоль и поперёк, тысячи раз  отмерив шагами его в обоих направлениях,   за коим занятием и передумал не мало…
Вот и сейчас, что бы его ни свалил сон, он медленно встал из-за стола и привычно побрёл себе вдоль коридора, прислушиваясь к разноголосым храпам зеков, которые глухой и разнобойной трелью доносились из разных камер расположенных по обе стороны коридора. В следственном изоляторе была глубокая ночь и его обитатели, в своём  подавляющем большинстве  крепко спали. Ведь зек - это то же человек, хоть и преступивший грань закона, и ему то же надо было хорошенько выспаться. Ведь завтра у него могут быть разные мероприятия, как, например: на допрос к «следаку» могут вызвать, а тот опять «крутить» начнёт, а если же подследственный будет, ниспамши, то и голова у него тогда толком работать не будет, а потом кто его знает, как там, на дознании карты лягут. Что согласитесь, для подследственного было делом совсем не маловажным. Так что зеки в тюрьме сейчас крепко спали и видели три десятые сны…
А прапорщик не спал, он мерил шагами длинный коридор и думал.
- Да…. вот почитай и дежурство моё скоро к концу подойдёт, совсем не много осталось, а там домой, в чистую тёплую кроватку. Мне это можно. Да и жена, наверное, давно уже заждалась, и вся истосковалась и соскучилась.

Бардобым любил после дежурства нападать на жену и заниматься с ней любовью, несмотря   на свой уже преклонный возраст. Но ещё больше любил, в это самое время держать в руке пистолет, правда, заряженный холостыми патронами. И когда его  начинало сильно забирать, и всё должно было вот, вот кончиться, он нажимал на курок и палил в воздух - «Бах! Трах! Бабах!» - раздавалось в его уютной  двухкомнатной квартире, что, очевидно, сильно дополняло супругам сексуальных ощущений…. И прапорщику всё это так нравилось, а его жене – так вообще особенно…
Правда, как-то раз он перепутал патроны и боевыми попал прямо в люстру, та упала и разлетелась…. И это было ещё круче!
Но это, так, просто отвлечение мыслей…

А вот им, возвратившись мыслями обратно в тюрьму и обведя быстрым взглядом камеры, что были по обе стены коридора - Нельзя!!! Топнул он ногой. Им не положено. Вот, к примеру, заключенный Иванов из восемнадцатой камеры, что мне вчера перед отбоем сказал? Я ему черное, а он мне белое, я ему не положено, а он мне…. на положено - хрен заложено.  И так ведь и остался при своём мнении, вот поэтому то он там, а я здесь. Видать, он по своим законам живёт, и не совсем правильным. Нужна, видать человеку тюрьма - нужна. Что бы посидел он в ней, о жизни своей не путёвой подумал, может быть - чего и надумал. Ведь при любой власти в тюрьме всё равно будет, кому сидеть.  Сами то зеки по себе, сидеть, конечно же, не будут, их ведь охранять надо -  и я, стало быть, без хлебушка не останусь…
Прапорщик Бардодым добрёл до восемнадцатой камеры, сладко зевнул, остановился и начал подозрительно прислушиваться…
Но из камеры не раздавались ни никакие звуки, и это прапорщику показалось странным. Всё это сильно его насторожило. В пошлое дежурство зек Иванов сопел, иногда переходя на тяжелый храп, а сейчас была тишина…?
- Как так может быть? - недоумевал прапорщик.
- А может быть, его там давно уже  нет, хотя по документам он должен быть там…. Ведь ему ещё долго «париться» - принялся, не спеша размышлять Бардодым, так как торопиться ему было совсем некуда. А зекам тем более, зек спит - а срок идёт.
А собственно, что это я себе голову ломаю, дай-ка я лучше  постучу, и, постояв ещё не много,  он стал стучать в дверь камеры всё настойчивее и требовательнее…

А Иванов не храпел по тому, что просто спал на боку, как-то перевернулся он на бок во сне и перестал храпеть. И вообще он сюда попал, как и сам считал,  крайне глупо, нелепо и случайно.
По жизни Иванов совсем не относился к тем людям, что зажигали звёзды над Россией, и был такой скользкий, что его не за одно место не прихватишь. На него где сядешь - там и слезешь.

В этот раз они с корешком «взяли» крутую тачку, и уже было «свинтили», как в моторе вдруг что-то сломалось, наверное, закипитель остыл, а пока то сё. Стали тормозить попутку, что бы дотащить машину, но ночью долго никто не останавливался…. а потом остановилась милиция - и вот на тебе, подфартило. Короче их взяли тепленькими, с поличным и «замели» подчистую. И на допросах ему больше ничего не оставалось делать, как уходить в «глухую несознанку», ведь на горизонте ему конкретно «маячил» срок. Он и раньше тут было дело - бывал, и от предположений будущего…. на душе у него скреблись кошки. Иванов с лёгкостью бы сейчас поменял своё мрачное настоящее на «безоблачное» будущее. Но шансов  выкрутиться у него почти не было, его везде, со всех сторон обложили, как того серого волка,  полностью перекрыв кислород. А пока  он высыпался, в надежде отвлечься и забыться от всего этого кошмара хотя бы во сне…

- Иванов! - стучал в дверь прапорщик, звеня ключами.
- Слышишь, Иванов?! - отвечай.
- Ты здесь или не здесь?! - пинал ногой в дверь Бардодым. Но из камеры - ничего не было, только одно молчание…. Оно там висело глухой гробовой стеной.
- Иванов, сукин ты сын?! Так ты здесь, или же не здесь?! А если же ты здесь, то почему это ты - так страшно молчишь?! А?! Иванов! Здесь ты, или не здесь?! Так и раз так в твою мать!!! -  эхом разносилось по длинному коридору.
- Да здесь я начальник, здесь! - наконец то подал голос, вдруг вскочивший с нар Иванов.
- Чо спать то не даёшь начальник? В самый сон меня разбудил!
- А я вот стою и думаю? Здесь ты, или не здесь? - уже начал было успокаиваться прапорщик.
- Да здесь я начальник, здесь, дай поспать то? - уже молящим голосом  заговорил зек Иванов.
И прапорщик, убедившись, что заключенный на месте, опять  не спеша, побрёл себе дальше по коридору. А потом остановился, и, потирая руки,  довольно улыбнулся себе в усы.
- А куда же ты ещё денешься? - сказал он самому себе, и понял, что эта мысль доставила ему истинное удовольствие…
После, ещё не много побродив по коридору, он опять подошел к восемнадцатой камере. Постучался и снова спросил.
- Иванов, ты ещё здесь?!
- Да здесь я, здесь начальник, здесь, куда же я ещё денусь?! Чо спать то не даёшь? -  уже начал закипать Иванов.
- Да вот и я так думаю, куда же ты ещё денешься?
- А раз ты здесь, то вот скажи-ка ты мне, пожалуйста, голубчик, чего это ты там делаешь? – опять себе улыбнулся прапорщик. И тут Иванов уже начал беситься.
- Троллейбуса жду! Вот лежу на нарах и жду троллейбуса?! А то ты сам не знаешь и дураком прикидываешься, что я тут делаю?! А то делать мне больше нечего, как с тобой ночью лясы точить! Дай поспать!? - теперь уже конкретно взбеленился Иванов.
-  Иванов! - снова позвал его прапорщик.
-  Ну, чо те… начальник!? Достал ты меня уже?!
-  С Новым годом тебя!
- Ты чо начальник? Совсем там дуранулся, что ли? Скоро весна на улице!!! - теперь совсем окончательно взорвался Иванов.
- Иванов!  Тебе ещё  год накинули…
И прапорщик, ядовито хихикнув себе в усы,  побрёл себе дальше по коридору, навстречу новой жизни и новому дню…

После таких слов остатки сна у Иванова как отрубило, как рукой сняло…. А прапорщик Бардодым тихо брёл и брёл себе дальше. Приближалось утро, а утром его дежурство закончится.
И  вот так уже почти двадцать лет…

Андрей Днепровский - Безбашенный.

3 сентября 2004г