Ун о

Мысль хрустнула и растаяла.
За окном лежал снег – ничем не выделяющийся, обычный снег с прожилками инея, тонкого смертельно синего льда, снежинок – отдельных, больших, мягких снежинок с несмятыми лучиками  -   в общем, самый простой.
В снегу жил Ун. Его никто не знал. Ун был никем, но имел форму – планетно-круглую, цвет – белый, как тополиный пух, запах – морозный и обжигающий, и вкус, которого никто не угадал. Он приходил тихо, всегда молча. Даже если бы его когда-нибудь слышали, никто бы не поверил, что это речь – Ун разговаривал всхлипами. Он не любил людей, а они не находили его Уном. Дети – странные получеловеки - всегда называли его морозной блохой, а взрослые – комком снега. 
Иногда, когда его брали на руки – а думали, что берут В руки – Ун кусал существ. Существами он всхлипывал всех НеУнов. Их просто нельзя было обозначить другим всхлипом – огромные, ничего не замечающие ниже своих колен и выше уровня глаз – одним всхлипом, существа.
Ун любил – нет, Уны не умеют любить – просто имел привычку наблюдать за существами. Часто он лепился на одежду или на волосы кого-нибудь из них и путешествовал. Последним немного интересным существом был кто-то молодой и женского числа – Ун так и не научился разбираться в их категориях пола и количества. Так вот, на это существо Ун был прилипнут довольно долго. Вначале было скучно, но потом…
***

Горькая – ее все звали Горькая, без каких-то видимых причин – оделась, как обычно, и вышла на улицу. Кругом лежал обычный снег, у нее было обычно-безразличное настроение и она шла в кино. Одна. Сегодня ей хотелось с кем-нибудь там познакомиться, а потом бросить, отомстив всему мужскому полу, как обычно. У нее всегда было несколько подруг и ни одного друга – она не понимала, как можно дружить с мужчинами, которые настолько отличаются от них, хрупких девушек в мини-юбках, наушниках и тяжелой обуви.
Горькая шла к остановке, когда начался снег. Она не удивилась, просто сдвинула козырек зеленой кепки направо, так, чтоб он закрывал глаза – могла потечь тушь. Снег густел, густел, пока не превратился в подобие манной каши в воздухе – кашу Горькая всегда любила. С вареньем только.
Любимые гриндерсы Горькой прилипали к земле, они были покрыты толстым слоем снежной грязи и лёдных – она любила говорить и думать слово «лёдный», иногда она думала его несколько дней подряд - крошек, но ей было абсолютно все равно – в автобусе оттает. Плеер дернулся в кармане, когда она поскользнулась, и заиграл что-то про Джа. После Джа пела Дайана Кролл –  “The sky may be starless, the night may be moonless, but deep in my heart, I know that you love me”, снова попса про любовь. Горькой хотелось агрессии. Она щелкнула переключателем – в итоге “He called me the wild rose for my name was Elisa Day”…Горькая решила дождаться конца – он ей нравился, там Ник Кейв убивал Кайли. Но какой-то внутренний – или внешний, она не могла понять -  голос подсказал – да даже не просто подсказал, а проорал, - что на нее смотрят. Она медленно, спокойно обернулась и увидела прическу. Длинные, светлые волосы, приподнятые и заплетенные в косу. Как же красиво…
Горькая всегда влюблялась в мужские прически и пальцы. И сейчас она почувствовала, что не может жить без этого человека. Она отвернулась, и, когда на ее плечо положили руку, была готова стоять так вечно, потому что знала, чья это рука.
 
Он улыбнулся и сказал:
- Яро. Зови меня Яро.
- Горькая.
- Горькая? – удивленно переспросил Яро.
- Да. Я привыкла так. Похожа? – спросила Горькая, слегка улыбнувшись уголком верхней губы.
- Похожа… да, как я на Яро!

Он рассмеялся и сказал, что не каждый день видишь на остановке такую красивую девушку. Горькая была готова взбеситься и послать этого нахала куда-нибудь нах, когда почувствовала, что падает. Успела подумать, что не поедет в кино в грязной юбке – и все.

Потом была операция – довольно тяжелая. Полгода Горькая лежала практически в одной позе. На универ было забито, плеер полнился депрессивными звуками. Радостью были мандарины на Новый год и подружки – тоже тогда.
В феврале, когда Горькая в первый раз после болезни собралась в кино, она снова – знала наперед об этом и готовилась -  увидела Яро.

- Горькая? Ты?
- Я. Пока еще я. Что было тогда?
- Было страшно. Больше – не помню. Давай – мы - будем?
- Будем. Скоро. А пока – не загадывай. Потому что я знаю, кто будет и где.


Яро улыбнулся и понял Горькую и мир. 

***
Два Уна висели у них на ботинках, тихо наблюдая и изредка перевсхлипываясь, а вечером Горькая и Яро превратились в лед, который всегда одно целое.