Вадим Сыромясский. Мимолетные увлечения

Вадим Сыромясский
Мимолетные увлечения

Влюбленность – недуг и пляска Святого Витта в сознании того, кому она нанесла свой визит.               

Майор авиации Недельский в сорок семь лет вышел в отставку по выслуге лет. Закончились скитания по стратегическим базам дислокации его авиаполка от Белоруссии до Владивостока и обратно в Крым. Ушли в прошлое хлопотные переезды и бытовые неурядицы в военных городках для его семьи, жены и двух дочерей. В тумане остались воспоминания о серых армейских буднях, жестоких запоях, бесшабашно радостных попойках и вечеринках в кругу товарищей по оружию и приятных дам. Теперь это все нужно было забыть и окунуться в омут гражданского бытия в личине жизнерадостного пенсионера. 
По благоприятному стечению обстоятельств после демобилизации вскоре он получил благоустроенную квартиру в новом жилом районе областного центра. Но ожидаемой радости это не принесло. Прошло уже три месяца, но жена не могла забыть и простить прощальных гастролей, которые он устроил при отъезде из военного городка. С друзьями гудели целую неделю. Последнюю ночь он не ночевал дома. А вечером к поезду явилась веселая компания и боевая подруга с букетом цветов. И вот теперь жена была, как никогда раньше, решительна, отчужденно сурова и отказывалась от любых контактов. Большую часть времени она проводила с детьми, закрывшись в отдельной комнате. В конце концов, он озлобился и при встрече со старым своим приятелем говорил: “У моей старухи совсем крыша поехала!”
Отверженный, он целыми днями бродил в поисках такой работы, которая бы не ограничивала его свободы, и давала достойный заработок. Но такое сочетание что-то не попадалось. Некоторое отдохновение души давал его потрепанный “Москвич”, которому теперь доставалась нерастраченная любовь и внимание хозяина. А еще у него появился приятель и добрый собеседник. Он называл его Петрович, а тот обращался к нему товарищ майор. Этот Петрович постоянно возился в гараже рядом с подъездом со своим “Запорожцем” и проклинал последними словами его производителей. К вечеру они “давили пузырек” и допоздна вели глубокомысленные беседы. Когда его родные укладывались спать, майор поднимался к себе в комнату и ложился в холодную кровать.
Однажды по пьянке и по рекомендации Петровича он продал свой “Москвич” в надежде купить новые ”Жигули” за счет имеющихся небольших сбережений. Но следом грянул крах финансовой системы государства, и с ним померкли все светлые надежды.
Что-то нужно было предпринимать. Потеряв любые гарантии государства, люди начали прозревать, и окончательно поняли, что спасение тех, кто еще не утонул, в их руках. Жена майора устроилась на работу в близлежащую школу преподавателем биологии, обретя тем самым дополнительную материальную независимость. Старшая дочь поступила в институт. Младшая, школьница, демонстративно игнорировала его как отца. В поисках путей примирения он пошел в ту же школу и предложил свои услуги в качестве преподавателя труда и военного дела. Директор проявил интерес и предложил зайти ближе к первому сентября. Они прониклись симпатией друг к другу и завели мужской разговор. Директор жаловался, как ему тяжело одному управляться с этим строптивым женским контингентом. Гость со своей стороны соглашался – работать с женщинами – каторга. Потом они прошли в учительскую и руководитель познакомил педколлектив с будущим военруком. Подытожила встречу учительница украинского языка и литературы:
- Милые коллеги, чует мое сердце, нас ждут не лучшие времена.
Майор блеснул в ее сторону своими проникающими в душу карими очами и загадочно улыбнулся. Он галантно попрощался с дамами и вышел во двор. При этом он почувствовал, как какая-то неведомая магнетическая сила удерживает его у этого заветного крыльца. Присев на скамейку во дворе он закурил и, глубоко затянувшись, задумался. Через короткое время на ступеньках появилась задевшая его за живое учительница и торопливо направилась в его сторону.
- Прошу прощения, я поселился в этом районе недавно, поэтому сомневаюсь, как мне лучше пройти отсюда в мой шестнадцатый квартал?
- Надо же! Вечно эти мужики забывают дорогу к своему дому. Могу показать дорогу. Я иду в ваш квартал забирать детей из садика.
 - И много их там у вас?
- Не много, мальчик и девочка.
 - Вы такая молодая и уже дважды мама.
 - А вы такой молодой и неотразимый и уже пенсионер.
- О, пани пшисько комплименты говорить!
- Пани не очень расположена расточать комплименты вашему брату, но так уже получилось.
Так непринужденно беседуя, они дошли до садика и довольные друг другом распрощались. Теперь он знал, где и в какое время она непременно бывает, и искал поводы для случайных встреч. Она, скептически улыбаясь, говорила ему: знаем мы эти случайности! Но категорически от совместных прогулок не отказывалась. Наконец, настал день, когда он побывал в ее доме. Она с детьми жила в большой комнате двухкомнатной квартиры. А в малой обитал ее муж, слесарь-сантехник. Они состояли, как бы это лучше сказать, в гражданском разводе. Надо полагать, что наши законодатели со временем признают этот акт гражданского состояния, как они сейчас явочно признали форму гражданского брака. Формальный хозяин квартиры, мозг которого был подавлен алкоголем, смирился со своим положением соседа в коммуналке. Он старался делать свое присутствие незаметным и необременительным для окружающих. Приходя с работы утомленным, он сразу затихал, по всей видимости, валился спать. И только к десяти вечера обнаруживал свое присутствие: включал телевизор и справлял свои скромные бытовые потребности. В общем, никаких затруднений своим сожителям не создавал.
Майор зачастил в гости по вечерам, подружился с малышами и возился с ними, пока она готовила ужин. Иногда принимал приглашение отужинать. Отверженные в собственных брачных оковах их души отогрелись у запретного огня, и все закончилось банальной связью на стороне. Моложавая женщина отдавалась страсти со всем жаром уже почти потерявшей надежду в жизни души. И будила в заскорузлом сердце старого ловеласа какие-то, не ведомые ему ранее, высокие чувства. В порыве откровенности он признавался своему старому школьному товарищу:
- Меня уже так понесло, что я буду готов усыновить еще двух чужих мне детей.
До серьезных решений дело у них еще не доходило. Отдавшись в своем увлечении воле судьбы, они, как это часто бывает, не думали о последствиях. Кто станет думать о худшем, когда судьба дарит мгновения!
Как выяснится позже, последствия будут. И грандиозный скандал в школе, в результате чего ему придется оставить работу в учебном заведении и уйти на тяжелую работу монтажником подземных коммуникаций. И трагический демарш собственной дочери. И унизительное возвращение в лоно своей семьи. Но это будет позже.
А сегодня, за месяц до начала учебного года, он решил уйти из тяжелой атмосферы, царившей в его доме, и отдохнуть на природе. Для этого он решил поехать к старшему брату, который жил в небольшом живописном городке в верховьях реки Южный Буг. Брат был уже в летах, потерял жену и жил один в собственном доме. На жизнь и усладу зарабатывал мелким ремонтом автомобилей. Братьев связывала давняя сердечная привязанность и общность взглядов на некоторые неоднозначные реалии жизни.
На зорьке они отправлялись рыбачить на реку. Там они вели бесконечные беседы об ушедшей молодости, женщинах, оставивших заметный след в их судьбах, о нынешнем не веселом житье-бытье. И наслаждались чистым пьянящим воздухом, ласкающим солнцем позднего лета. Рыба в этом сезоне клевала по сумасшедшему активно, а процесс ее отлавливания активизировал нервную систему, и напрягал мышцы, отвлекая мысли от всякой прозы жизни. В конце дня в садке плескалось два – три килограмма отменных окуней, бычков и разной белорыбицы.
Вечером все это чистилось, жарилось и варилось. Когда на столе дымилась уха, и разносился аромат жареной речной рыбы, старший брат шел к забору и громко приглашал соседа на вечеринку. Проходило немного времени, и во дворе появлялась прекрасная пара: средних лет сосед Гриша и его молодая жена Галя. Конечно, с бутылкой в руках. Начиналась веселая чехарда, шутки, смех, рыбацкие байки и конечно цветистые тосты. Молодая, яркая и задорная женщина сверкала как многогранный бриллиант в обрамлении этой несколько потускневшей от времени серебряной оправы. Майор попытался пустить в ход обойму застольных офицерских прибауток, но был повержен остроумием собеседницы, ее колкостями и задиристым смехом, больно ранящем мужское самолюбие. Какую бы тему не развивали захмелевшие мужчины, она перехватывала инициативу, и направляла разговор в ироничную и жизнеутверждающую сторону. Они засиживались допоздна и расставались довольными собой.
Когда иссякали веселые темы, они садились играть в карты в подкидного. Сосед быстро хмелел, впадал в меланхолию и бросал карты невпопад. Хозяин напротив напрягал мысли и всерьез играл на выигрыш. Майор, имея большой опыт, вел свою игру. Он искрометно шутил, паясничал, путал карты, слегка приобнимая соседку за плечи, заглядывал в ее расклад. И каждый раз давал удовольствие даме держать мужиков в дураках. Она грозила пальчиком и звонко смеялась:
- Слава, я не подозревала, что вы такой плутишка и отчаянный карточный шулер!
Он самодовольно ухмылялся и обволакивал ее своим неотразимым проникающим в женскую душу взглядом. Эти общения с участием прекрасной дамы стали действовать на него как некий наркотик. Когда по какой то причине соседи задерживались на ужин, он просил:
- Виктор, свистни соседу – ужин остывает.
Виктор свистел, и соседская пара незамедлительно прибывала к столу в лучшем своем виде.
 
Так пролетели две недели прекрасного человеческого общения, веселья и душевного подъема. Как скажет потом Галина: лучшие в моей жизни дни бездумного веселья. Прощальный ужин был немного скомкан в связи с излишним наличием спиртного. Они поблагодарили друг друга за хорошую компанию и по пьяному расцеловались. Целуя даму, майор задержал ее в объятиях несколько дольше, чем это предписывает этикет для случая прощания с соседкой. Так как гость отбывал назавтра тогда, когда все будут заняты на работе, то он просил их не волноваться о проводах.
Во второй половине следующего дня он собрал свою дорожную сумку и отправился на вокзал. У подножки вагона его ожидала дама с букетиком полевых цветов. Он задохнулся от избытка чувств и с юношеской горячностью произнес:
- Галка, ты не представляешь, как это хорошо, что ты здесь!
Одними глазами она давала понять, что разделяет его восторг. Он засуетился и предложил пройти в вагон, чтобы поставить цветы в воду. Поднявшись на площадку, он протянул ей руку. И она последовала за ним с покорностью рабы турецкого султана. Войдя в купе, они поместили букетик в стакан с водой и присели на полки лицом друг к другу. Он взял ее руки в свои, положил их ей на колени и покаянно склонил  на них голову. В этой позе они надолго застыли, не говоря друг другу ни слова. Прозвучало обращение:
- Провожающих просим освободить вагоны!
Через несколько минут поезд тронулся и, набирая скорость, отошел от платформы. Но они не обращали на это внимания. Промелькнули станционные строения, городские кварталы, нескончаемой чередой тянулись загородные произведения дачной архитектуры. Наконец, он разжал руки и шепотом произнес:
- Дорогая, не переживай. На следующей станции ты сойдешь и на встречном поезде вернешься домой.
Она сокрушенно качнула своей красивой головкой:
- Теперь это не так просто. Встреча со встречным московским поездом будет только ранним утром на станции Казатин.
- Так это же прекрасно! Значит, мы  будем вместе еще целых восемь часов.
Он сорвался с места, дал проводнице деньги с условием, что она до Казатина не будет подсаживать пассажиров. И с победным видом вернулся в купе, зажимая под мышкой два комплекта спальных принадлежностей. Теперь, усмиряя волнение, они изо всех сил старались восстановить непринужденный стиль своих взаимоотношений, царивший последние две недели.
Время шло, солнце клонилось к закату. Вечерело.
Выйдя покурить, он вернулся с чаем и печеньем. Они нервно поужинали. Потом он пересел на ее сторону, уверенно обнял за плечи и  нежно поцеловал за ушком. Она ответила ему горячим долгим поцелуем. Он решительно встал, щелкнул замком двери и выключателем освещения.
И пошла тысяча первая ночь безрассудства и любви.
Поезд неудержимо рвался вперед, разрывая темень летней украинской ночи. Раскачивался на подвеске вверх и вбок видавший виды вагон. Дробно стучали по стыкам колесные пары. Где-то под потолком тяжело дышала и стонала вентиляция. Как вспышки молнии сверкали прожектора на разъездах и полустанках. Утробно рычали мосты и туннели. Страшным ревом угнетали слух встречные товарняки. И холодила душу короткая мертвая тишина ночных стоянок.
С рассветом они встали, привели себя в порядок и, как нашалившие школьники ожидают прихода директора, сели, положив руки на вагонный столик. Объявили о приближении поезда к станции Казатин. Посмотрев вопросительно в глаза друг другу, они оставались в позе нерешительного молчания.
Поезд прибыл на станцию Казатин. Постоял положенные семь минут. И покатился дальше.
В молчании майор откинулся на стенку вагона, взгляд его был неподвижным и устремленным в одну точку пространства. На лбу выше переносицы обозначилась глубокая складка. Он напряженно думал, что ему дальше делать с этим неожиданно свалившимся на него счастьем?
Не меняя позы, она перевела взор своих очаровательных голубых глаз на эту злополучную складку на его лбу. И в ее взгляде в эти мгновения можно было прочитать мучительную боль и тоску. В это же время по радио прогремело объявление:
- Поезд прибывает на разъезд “Сто пятьдесят четвертый километр”! Стоянка две минуты.
Она встрепенулась и вполголоса произнесла:
-Боже, мне уже давно пора быть дома!
Порывисто поднялась, схватила свою сумочку и устремилась к выходу из вагона.
Он неторопливо встал, подошел к окну в коридоре вагона и стал пристально смотреть в сторону привокзальной площади. Там, спиной к нему, решительным шагом двигалась к двери зала ожидания стройная женская фигура. Удаляясь, женщина ни разу не обернулась в его сторону.
Поезд плавно тронулся и продолжил свой путь.



›Іљ