Вадим Сыромясский. Директор

Вадим Сыромясский
Директор

Во взаимоотношениях людей, стоящих на разных ступенях иерархии, сложился некий барьер дистанцирования, рожденный и отшлифованный столетиями.
               
На базе отдыха “Прибой”, где отдыхали трудящиеся металлургического комбината, в самом разгаре был пляжный сезон. Июльское солнце палило неимоверно и уже выжгло всю траву на полях и вдоль азовского побережья. Листву сохранили лишь чахлые акации, растущие по высокому берегу и недавно посаженные на территории базы. Внешний вид и архитектура базы были достаточно убогими и хорошо сочетались с унылым прибрежным ландшафтом. После завтрака все отдыхающие спасались от зноя у кромки воды, защищенной от дуновения ветра высоким обрывом. К обеду те, кому посчастливилось получить место в номере кирпичного здания, тянулись друг за дружкой в свои номера, чтобы переодеться и освежиться под краном. Те же, кому повезло в меньшей степени, шли прямо с пляжа в столовую, потому что их расположенные перед обрывом деревянные домики раскалились до крайнего предела. После обеда они снова пойдут к свежему дыханию моря или будут изнывать от перегрева на раскладушках у домика под сенью чахлых акаций.   
Вечером все, независимо от своего социального статуса, разбредутся за пределы территории, кто в поселковое кино, кто на танцы, а в ком еще жив дух романтики,  на берег моря любоваться фосфористирующими светляками или сполохами прожектора береговой охраны. При всей скромности условий и пейзажа никто не ропщет и не высказывает претензий. Где еще отдохнешь у моря, да еще с детьми? Скучает здесь и томится только молодежь. На пляже одно только и услышишь: передаваемую из уст в уста историю возникновения этого заводского курорта. Заслуга его рождения принадлежит директору комбината Ципко Льву Макаровичу. Как гласит легенда, это он, сидя рядом в Верховном Совете республики с хозяином этой земли местным председателем райсовета, договорился создать базу отдыха у теплого Азовского моря. Одна сторона обеспечивает территорию, другая – материалы и строительные работы. Цехи комбината по графику выделяли рабочую силу и все необходимое. А директор неукоснительно и жестко следил за выполнением задуманного. Это был впечатляющий пример соперничества нарождающейся инициативы местных хозяйственников, освобожденных от мелочной опеки сверху. Сам наш герой отдыхал и лечился в фешенебельных санаториях ЦК или Верховного Совета в Крыму в осенний бархатный сезон. Но по субботам наезжал в “Прибой” окунуться в море и заодно проконтролировать состояние дел.
Сегодня была такая суббота. В 9 утра он заехал на завод, заслушал доклад диспетчера о ходе производства, подписал срочные документы и отправился в своей черной служебной “Волге” за 200 километров к морю. База отдыха жила ожиданием хозяина. Повысил бдительность обслуживающий персонал. Несколько отдыхающих ответственных работников на всякий случай находились вблизи спуска на пляж. Те же, кто непосредственно был связан с директором по работе и не желал случайной встречи, расположились с семьей или товарищами по отдыху у самой стенки обрыва и углубились в чтение или игры. Наконец, те, которые надеялись невзначай столкнуться с нашим бывшим на слуху харизматичным руководителем, непринужденно прохаживались вдоль побережья. И вот, наверху появился директорский шофер и занял под акацией характерную для его профессии позу вынужденного безделья в ожидании. По пляжу пронеслось: “Директор приехал”. Переодевшись в персональном номере, в традиционных синих шерстяных плавках он спускался к берегу, коротко глядя перед собой в пространство и молодцевато выпрямляя свое уже не молодое тело. Зашел по щиколотку в воду, потоптался, краем глаза изучил окружающую обстановку и затем пружинистой походкой зашагал по кромке воды в сторону Косы Федотова.         Вскоре его фигура скрылась за излучиной побережья. Знающие люди говорили, что его возвращения следует ожидать минут через тридцать. Это была процедура по укреплению сердечно-сосудистой системы, которая в те годы широко пропагандировалась средствами массовой информации. Через ожидаемый отрезок времени он появился на горизонте и, достигнув акватории пляжа, пошел по уплотненной волной песчаной кромке. При этом он уже доступным для общения взглядом искал среди лежащих и сидящих известных ему в лицо передовых рабочих. Желательно с женами и чадами. Обнаружив искомых, он останавливался, они поднимались ему навстречу. Против обыкновения он жал руку отдаленно известного ему работника и кивком головы приветствовал семью. Затем минуту – две шла стандартная беседа попечителя с присными, после чего он переходил к следующей группе. Коротко обменявшись приветствием со стерегущими выход с пляжа, он той же пружинистой походкой поднимался в гору и исчезал из поля зрения. После этого явления народу высокого руководителя пляж еще некоторое время пребывал в состоянии эмоционального стресса. Работники, которым не приходилось близко сталкиваться с директором в производственной обстановке, и их домашние были тронуты проявленным к ним вниманием. Те же, кому пришлось ощутить на себе твердую руку руководителя, смущенно отмалчивались.               
 Как это обычно бывает с харизматичными деятелями, о директоре комбината ходили легенды, слухи и домыслы. Он же был достойным представителем своей эпохи, порождением и олицетворением системы. Одним из краеугольных камней его мировоззрения был народ, его благополучие и возвышение. Но всю свою жизнь он стремился идти впереди этого народа, поучал его и жестко требовал высокой отдачи в работе. Каждый отдельно взятый представитель этого обожествляемого целого не представлял для него предмета поклонения. Он мог его испепелить своим уничтожающим взглядом, грубо унизить, сломать его  судьбу. Все его подчиненные, сотрудники и просто прислуживающие были фигурами на шахматной доске, которых он передвигал или удалял с поля. И ни каких ни кому поблажек и послаблений. И ни каких друзей, любимчиков и приближенных. Всех стоящих перед ним он называл “товарищ”, а тех, кто занимал высокое место в иерархии, величал по имени отчеству. Поэтому, если вы привыкли к тому, что вы – Иван Сергеевич, и вдруг слышите: товарищ Иванов, то это предвещает плохие времена. В личной жизни директор был большим пуританином. Он абсолютно не пил, не курил, скептически – снисходительно смотрел на женщин. Скромен был в пище и одежде. Когда, будучи в министерстве, коллеги предлагали пойти пообедать в хороший ресторан, он говорил: мне разносолов не надо, мне важно, чтобы было горячее.
Но была у этого человека одна всеобъемлющая и всепоглощающая страсть – честолюбие в большом и малом. Достаточно было от высокого чиновника до последнего лицемера отметить вклад директора или его мудрое решение, чтобы душа его растаяла, гнев улетучился, и на лице появилась какая-то по-ребячески смущенная улыбка. Он обладал не обыкновенно виртуозным искусством обращать в свой адрес все, что делалось на предприятии нового, прогрессивного и удачного. При этом он намертво отсекал попытки примазаться к славе даже тех, кто имел основание ожидать признания, своим извечным: “Вот вы не догадаетесь взяться за дело, пока вам не подскажешь да не встряхнешь как следует”.
Иногда доходило до крайностей. Как-то директор проводил совещание с ночной сменой в доменном цехе. Доменщики за ночь набедокурили: допустили простои оборудования и потерю производства продукции. Из-за жаркой погоды и частых сбоев в работе оборудования люди были окончательно истощены и уже не воспринимали воспитательных пассажей руководства. Тогда директор неожиданно заявил:
- Я понимаю, как вам тяжело вручную работать у горна. А виноваты в этом наши инженеры, которые не хотят думать, как механизировать ваш тяжелый труд, сколько им не говори. Вот они сегодня здесь, полюбуйтесь на них!
От неожиданности присутствующие энтузиасты технического прогресса втянули головы в плечи и обескуражено молчали. Дело в том, что они уже нашли техническое решение и вместе с рабочими горели у горна, доводя это решение до его полного использования в производстве. Крепкие в теле горновые повернули свои запыленные и закопченные физиономии в сторону невинно пострадавших, лукаво и сочувственно улыбались, но не произнесли ни слова.
В течение длительного срока непререкаемый авторитет и всестороннюю поддержку директора со стороны самых высоких инстанций страны обеспечила его фанатичная преданность лозунгу партии: “Обеспечить рост производства на действующих площадях”. Другими словами, получить дополнительный продукт за счет увеличения эксплуатации человеческого фактора, не производя капитальных вложений.Оседлав этого политического скакуна, наш герой пришпорил его и, как говорится, погнал в алюр. Приняв предприятие после смерти предыдущего директора, он резко изменил стиль руководства, железной рукой искореняя “интеллигентские замашки”. В первый год своего руководства он сменил 37 из 48 руководителей цехов и подразделений завода. Беспощадной порке подвергались те, кто еще не осознал замыслов партии и правительства. Некоторых слабых духом прямо с оперативки забирала скорая помощь.
Панически обеспокоенные жены опальных руководителей обратились за помощью в обком партии. Их принял некий не назвавший себя инструктор и заверил, что их жалобы рассмотрены руководством, будут приняты определенные меры.
- Но, – добавил он, – прошу не забывать, что товарищ Ципко дает стране так необходимый ей металл. 
Уверенный в себе и утвердившийся в своей вседозволенности директор смело вел доверенный ему комбинат от одной победы к другой, от одной награды к следующим. Но с каждым годом растет глухая отчужденность местных баронов, которые перед лицом этого глубоко знающего свое дело волевого человека чувствуют свою ущербность. Коллеги – руководители крупных производств и большие жизнелюбы сторонятся этого сухаря и отщепенца, в глубине души завидуют его блистательной карьере.
После заседания бюро обкома партии семерка вершителей судьбы большого города направляется в буфет. Наш директор чуть задерживается, пытаясь на ходу решить какой-то свой вопрос с первым секретарем. Затем озабоченный держит курс в буфет.       Неформальный лидер семерки – директор крупного оборонного завода говорит вполголоса:
- Вот, уже идет наш монах. Давайте его пропустим вперед – ему всегда некогда.
Все услужливо предлагают директору пройти вперед. Нагнув голову, он идет к стойке, никого не благодарит, а что-то бормочет, что ему куда-то надо успеть. Он торопливо глотает свои бутерброды и запивает их крепким золотистым чаем с лимоном.
Все это время веселая компания солидных людей якобы обсуждает меню. Когда директор скрывается за дверью, они заказывают две бутылки водки “Кристалл”, горячую еду и с видом подшутивших над преподавателем студентов усаживаются за сдвинутыми двумя столами. ………………….
В восемь часов пятнадцать минут к подъезду управления комбинатом подкатывала черная “Волга”.  Своей бодро походкой он преодолевал первые три ступени и по коридору отправлялся в свой кабинет, не замечая по пути подвернувшихся случайно служащих и тех, кто желал бы его поприветствовать персонально. Контора оживала. В соответствии с установленным регламентом спешили на доклад ответственные работники, озабоченно шагали приглашенные по необходимости.  В одиннадцать директор отправлялся на осмотр производства. В час дня начинался селекторный рапорт. Вторая половина дня протекала по сценарию, который диктовала оперативная обстановка. В восемь часов вечера директор отбывал на отдых. Следом дружно разлетались руководители высшего звена.
По пятницам в десять утра начинался так называемый очный рапорт, на который прибывали начальники цехов и руководители основных структурных подразделений.
Наступает очередная пятница. Приемная полна энергичными, воодушевленными и озабоченными людьми. Все приветствуют всемогущих и приветливых секретарей директора и главного инженера. Нарочитая веселость этих людей выдает их внутреннее напряжение перед неизвестностью предстоящей экзекуции. По опыту они знают, что здесь рождественских подарков не бывает.
Ровно в десять секретарь открывает дверь и приглашает всех пройти в кабинет. После того, как дверь захлопнется, у опоздавших шансов нет. Их ожидает тяжелый разговор с директором на неделе.
Вошедшие занимают свои места согласно табели о рангах. За большим Т-образным столом садятся главный инженер, начальник производства, заместители директора по принадлежности и начальники основных цехов. Под стенкой по правую руку – вспомогательные производства, по левую – бухгалтерия, финансы, трудовики. На заднем плане под напольными часами расположились инженерные службы, проектанты, приглашенные. Рядом с директором на отдельных креслах сидят лидеры заводской партийной организации и профсоюзного комитета.
Было бы неверным предполагать, что директор был пропагандистом коммунистической идеологии.  Просто он ее эффективно использовал в своих прагматичных честолюбивых целях и в своих попытках понудить людей сверх эффективно работать. Его безоткатное орудие действовало наверняка: решения партии и правительства – в жизнь! Даже на самом финише своей деятельности он мог тиранить своих обожаемых доменщиков:
- Вы что, вчера не слушали, что сказал товарищ Зайкин (имелся в виду новый секретарь ЦК Зайков)?
Или, чувствуя слабину в своей полемике с нарушителем технологии проката металла, обратиться к своему карманному секретарю парткома:
- Федор Иванович, вы слышали, что говорит этот бессовестный человек? Вызовите-ка его на партком да хорошо пропесочте, чтобы у него сознание проснулось!
Но такие приемы применялись только на людях, при большой аудитории присутствующих. В узком кругу он прекрасно обходился собственными гипнотическими способностями. В состоянии ярости он сверлил человека своим кинжальным жестоким взглядом плотоядного хищника, возвышал до громового звучания свой голос и использовал уничижительную риторику. И до этого уверенный в себе, образованный и компетентный в своем деле человек превращался ни во что. Потом эти люди не смогут объяснить, что же заставило их терять достоинство, самолюбие и волю к сопротивлению? Боязнь потерять работу,  быть наказанным или потерять заработок? Скорее всего, ни первое, ни последнее. Человека сковывал непреодолимый страх от перспективы быть униженным и растоптанным на глазах сослуживцев. Такова технология угнетателей всех мастей: деморализовать, понудить и сделать человека счастливым, хочет он это или нет.
В этом мы имеем возможность лишний раз убедиться.   …………………………………………….
      

В кабинете стоял сдержанный гул как в большом компьютерном зале. Истекала двадцатая минута, а директора не было. Это уже был экстраординарный случай, и на лицах главных организаторов появилась тень озабоченности. Наконец, дверь отворилась, и появился директор. Гул немедленно прекратился, и в воздухе повисла тишина ожидания. Шеф медленно снял свое громоздкое кепи, повесил на вешалку плащ и обычным движением пригладил прическу на своей большой как чугунок седеющей голове.                Затем он сдержанным шагом прошел к себе за стол, сел и наклонил голову в глубокой задумчивости. Через какое-то время он переставил деревянный стакан с заточенными карандашами  вправо, потом возвратил его на место. Следом он пододвинул к себе стопку брошюр, которыми  не пользовался в последние пару лет, побыл в задумчивости и возвратил их на место. За всеми этими манипуляциями в полной тишине следили сорок пар глаз присутствующих в кабинете.
Наконец, он, не поднимая головы, произнес голосом, в котором уже звучала угроза:
-Товарищ Масоев!
- Я вас слушаю, –  заискивающе    и подобострастно произнес огромный с выпученными от напряжения глазами главный механик.
- Гм! Он меня слушает! Вы лучше скажите, почему не выполнили моего указания разобраться, по какой причине вторые сутки стоит кран-перегружатель?
- Лев Макарович, этим вопросом сейчас занимается мой заместитель Оливец, – сделал ход конем главный механик.
- Какой Оливец, – вспыхнул директор, который органически не выносил этого острого на язык хохла, – я вам лично поручил во всем разобраться и немедленно принять меры!
- Я не смог. Я болел, – обречено пролепетал попавший в западню механик.
  - Вы его послушайте, – возмущенно апеллировал к аудитории директор. – Он, видите, болел!! Это вы у нас только с виду такой молодец. А если ткнуть кулаком ваш огромный живот, так он туда и провалится, потому что нутро у вас на поверку гнилое!
- Ну, что вы, Лев Макарович! Зачем же так, я человек, – позволил себе робко возмутиться представитель верхнего руководящего эшелона.    
 Шеф запнулся и брезгливо бросил:
- Сядьте уже и помолчите. Он, видите ли, обиделся.
После этой словесной перепалки директор заметно оживился. Сковавшее его внутреннее напряжение отступило. Желтая как пергамент кожа лица порозовела, вздувшаяся над переносицей вена уменьшилась и приобрела живой цвет. Порозовели ушные раковины. Мертвенная маска исчезла с лица человека. После небольшой паузы он бодро и, как казалось, миролюбиво сказал в пространство:
-Давайте дальше.
Изощренный в русской словесности руководитель производственного отдела голосом диктора с театра военных действий начал читать сводку за истекшую неделю. В тех местах, где говорилось о проблемах или упущениях конкретных исполнителей,  он делал эффектную паузу, которая служила сигналом призвать к ответу провинившихся.                В ходе своего выразительного чтения он уже дважды педалировал информацию о том, что план по производству гнутых профилей не выполнен  и сорвана поставка сельскому хозяйству. Но директор не реагировал. Тогда он прервал доклад и вполголоса спросил:
- Лев Макарович, что будем сообщать партийным органам? С этим разбирался главный прокатчик, но решения не принял.
- Товарищ Титарчук, докладывайте, – поднял директор главного прокатчика, недавно назначенного на эту должность, после того, как он был освобожден от должности начальника этого самого не выполнившего план цеха гнутых профилей (в связи с достижением пенсионного возраста).
Мягкий по натуре и коммуникабельный Титарчук должен был докладывать впервые на этой должности по политически довольно щекотливому вопросу, по которому шла большая игра в верхних эшелонах власти. Он немного растерялся и пытался во всех подробностях доложить о развитии интриги. Директор его грубо прервал:
- Товарищ Титарчук, не морочьте мне голову и докладывайте по существу!
Прокатчик разволновался и начал в сокращенной форме повторять то, что он только что сказал. При этом от волнения его правая бровь предательски полезла на лоб.
-Что вы мне моргаете?–угрожающе возмутился директор. – Не моргать, а соображать надо!
 Те, кто сидел ближе к директору, наперебой стали восклицать: “Это у него от волнения. Это нервный тик”. Когда шум утих, в некотором замешательстве директор произнес:
- Ладно, садитесь, товарищ главный прокатчик, и нервно бросил в сторону докладчика свое “давайте дальше”.
В процессе чтения общей недельной сводки выявилось еще несколько острых моментов, но директор пропускал их мимо ушей, оставляя разбор на потом, когда начнется персональный отчет руководителей подразделений.
Неудачный дебют выпал на долю первого персонального докладчика – начальника литейного производства, озорного окающего россиянина. Как он ни старался смягчить посадку, пришлось доложить, что производство по новой в мировой практике технологии форм для литья изложниц приостановлено из-за неработоспособности примененных дозирующих устройств.
- Мы уже предприняли все, что могли. Занимались также специалисты отдела главного механика.
- Да. – Торопливо включился в разговор главный механик. – Наши специалисты занимались и пришли к выводу, что эта конструкция дозаторов не работоспособна.
- Сядьте, товарищ Мысоев, – с досадой в голосе произнес директор, – сегодня от вас никакого проку. - Я найду на заводе людей, которые смогут решить эту проблему. Товарищ Сыропятов здесь?
- Здесь, здесь, – оживилась инженерная галерка. Молодой преуспевающий и честолюбивый руководитель службы механизации, больно уязвленный тем, что директор не видит его в упор, медленно встал и с деланным спокойствием произнес:
- Я здесь, Лев Макарович.
 -Я вас прошу, подберите хороших специалистов и срочно займитесь этим делом. Если нужно, командируйте людей в Череповец.
Это был хороший шанс для молодых инженеров утвердиться перед лицом строгого руководителя. Дело в том, что череповецкие чертежи уже лежали на столе у руководителя службы, был готов собственный проект и кое-что в металле. Понимая пикантность ситуации, он не стал распространяться, принял поручение и даже повторно командировал конструктора, выдав ему дополнительное задание.
Спустя неделю начальник литейного производства в мажоре доложит, что проблема с дозаторами успешно решена. Его дополнять попытается главный механик. Директор прервет и посадит обоих:
- Товарищ Сыропятов, все работает нормально?
- Да, Лев Макарович, оборудование работает без сбоев.
- Ну, вот видите Анатолий Васильевич, а вы морочили мне голову – дозаторы не работоспособны!
Одним словом, воспитательная акция удалась.
Но, вернемся к событиям текущего директорского рапорта. Начальник производства проскочил по агломерационному и доменному производству и приближался к кульминационной точке дня – аварии в мартеновском цехе. Пониженным до трагичности голосом он сообщал, что на двенадцатой печи, на которой планировалось получить сверхплановый металл ко Дню металлургов, ночью прогорел и обвалился свод. Директор запрокинул голову и направил свой уничтожающий и испепеляющий взгляд на  начальника мартеновского цеха:
- Ну-с, товарищ Бурский, доложите, зачем вы угробили печь?
Молодой рослый по столичному интеллигентный Бурский встал, как ученик потупил взор и начал невнятно говорить о том, что они в цехе пытаются разобраться в причинах аварии и возможности продолжить кампанию печи.
- Перестаньте паясничать! Вы что, не понимаете, какую гадость преподнесли своему заводу? Я вас спрашиваю: зачем вы угробили печь, – произнес он с особым остервенением.
Не теряя самообладания, провинившийся Бурский старается обойти острый, но риторический вопрос директора, и продолжает бормотать:
- Лев Макарович, мы будем стараться наверстать упущенное за счет других печей и одновременно спасать аварийную.
- Дома будете стараться! Я вас в последний раз спрашиваю: зачем вы угробили печь!
Он еще некоторое время уничтожающе смотрит на Бурского, затем, безнадежно махнув рукой, брезгливо бросает:
- Садитесь, с вас все равно, как с гуся вода.
Бурский сконфуженно присаживается и тут же спрашивает:
- Лев Макарович, можно я пойду в цех заниматься аварией?
- Сидите, обойдутся без вас.
Все присутствующие на рапорте спокойно без обычного нервного напряжения воспринимают происходящее. Потому что  уверены – дальше эмоций дело не пойдет. Уверен был и Бурский. У него в кармане уже был билет на Москву, где он должен будет по заданию директора добыть корректировку плана по выплавке металла через своего дядюшку, вершившего эти дела в ЦК.
После эмоционального всплеска директор позволил себе несколько расслабиться. Он откинулся на спинку кресла и рассеянно слушал продолжение доклада своего главного производственника, не реагируя на его фонетические подчеркивания. По всему было видно, что директорские мысли витают где-то далеко, на каких-то стратегически важных рубежах. Шеф производства закончил доклад и вопросительно посмотрел на директора.
- Иван Васильевич, вы хотите что-то добавить?
-Лев Макарович, я хотел бы уточнить, что мы будем сообщать партийным органам о поставке металла сельскому хозяйству?
Опытный в прошлом аппаратчик не хотел остаться крайним в довольно щекотливом вопросе и решил заручиться поручением директора. Директор, в свою очередь, не терпел, когда помощники пытались скрыться за его спиной. Глаза его гневно сузились,   в них засверкала сталь.
- Товарищ Титарчук, доложите нам, как вы собираетесь выходить из этого позорного провала?
Ново испеченный  главный прокатчик от неожиданности вздрогнул, поспешно взял свои бумаги, шагнул в сторону директорского стола, и, прежде чем он открыл рот, обе его брови предательски полезли на лоб. В глазах директора при этом вспыхнул огонь негодования, и он возмущенно зарокотал:
- Ну, вы только посмотрите! Он опять пытается мне моргать! Товарищ Тилимендик, – поднял он заместителя по кадрам, – подготовьте приказ об освобождении Титарчука от должности. Он мне будет еще моргать, – неслось во след основному раскату грома.
В понедельник добрейший Титарчук уже сидел в техническом отделе на месте куратора прокатных цехов и умиротворенно перебирал какие-то бумаги. А ровно через месяц он умер от инфаркта миокарда сердечной мышцы.
Хоронили бедного Титарчука из дому. Без выноса знамени из Дворца металлургов. Директор на похоронах не присутствовал.  …………………………

Время неумолимо шло вперед. Также неумолимо приближалась пенсия. Менялись люди, росло их самосознание. И все труднее было их удерживать в узде авторитарного руководства.Хотя еще продолжались шумные трудовые рапорты к красным датам и мистификации с всесоюзными плавками дружбы в мартеновском цехе. Но все больше чувствовалось охлаждение людей к этим организованным сверху спектаклям. Расширялась пропасть между чаяниями образованной молодежи и тем, что им могли предложить. Время требовало новых подходов. А он, закаленный непрерывной борьбой за первенство и выживание, не чувствовал ни сил, ни вдохновения на новые битвы. Все чаще его мучила мысль: для  чего, во имя чего потрачено столько сил и здоровья и вся эта беспокойная его жизнь. И он продолжал идти проторенной дорогой. Когда уже становилось не в моготу из-за непрерывных нападок и прямых провокаций местных властей, он снимал трубку и без церемоний с гневом и возмущением говорил секретарю украинского ЦК:
- Алексей Антонович, наши тут руководители города совсем потеряли голову. Из-за их инсинуаций я просто не могу работать.
Секретарь обещал принять меры. Местные партийные бонзы новой волны временно прекращали свои нападки. Но являлись на заводские многолюдные собрания и произносили пространные и цветистые речи о том, как надо правильно повышать эффективность социалистической экономики. И даже учили директора, как улучшить работу доменной печи. Осада была массированной и для окружающих достаточно прозрачной.
А тут еще повеяло холодным ветром перемен из столицы. Демагоги требовали выборности руководителей всех уровней. По городу гуляла легенда о том, что директор держит дома в сейфе золото и большую сумму денег. Все это было глупо и мерзко, но работало на чью-то нечистую руку. Те, кто был близок к заводу, уверенно знали, что у этого человека было два вожделения: 8 часов на сон и остальные на работу. Не одно поколение молодых помнило директора в традиционном сером костюме в полоску с золотыми знаками Героя и Лауреата.
Начиная очередную свою оперативку, директор с лукавой улыбкой спрашивал:
- Вы слышали, в городе говорят, что ваш директор держит в сейфе кучу золота?
И зал отвечал ему дружным смехом.  ………………….

Те, кому не терпелось освободить директорское место, а среди таковых можно было заметить и его соратников, пробовали зайти с другого фланга. Они докучали ему разными запоздалыми знаками признания, в которых явно звучал мотив прощания. Однажды на очный рапорт прибыл руководитель областного научно-технического общества с поручением вручить директору диплом Заслуженного изобретателя (в связи с 60-летием). Обычно это делалось на многолюдных собраниях.
Посланец смущенно топтался перед сидящим в своем служебном кресле директором и, волнуясь и заикаясь, поздравлял его с высоким званием и желал ему счастья, здоровья, благополучного заслуженного отдыха. Директор терпеливо с выражением тонкого юмора на лице выслушал поздравительный спич и без воодушевления принял диплом. Затем он произнес:
- Ну, что ж, спасибо, я думаю, – мы с вами еще поработаем!
Присутствующие при этих словах понимающе заулыбались. А посланец, не подавши руки, устремился к выходу.  ………………………….

Но, как говорится, сколько веревочке не виться, а конец будет.
Когда воинственные оппоненты безнадежно на время затихли, и все как будто вернулось в обычную колею, директор объявил, что он уходит в отставку.
Без промедления сдал свои дела и оказался один на один со своим одиночеством. Не имея хобби, хоть каких-то не связанных с работой увлечений, близких по духу друзей и товарищей, он испытывал болезненное состояние невесомости. Завод, много лет служивший ему убежищем, не испытывал больше потребности в общении. Во время традиционных прогулок по вечернему проспекту он предпринимал попытку общаться с недавними подчиненными, но они смущались и старались избежать встречи.  Приходя в близкий ему доменный цех и общаясь с рядовыми работниками, он, как и раньше, пытался учить их уму-разуму. Они в ответ, завидя его, спасались бегством.
Его мощный мозг, привыкший к постоянной нагрузке и избытку информации, находился в состоянии, подобном кислородному голоданию. В этом состоянии не заставил себя ждать жестокий старческий маразм. В недавнем спокойный и внимательный к близким семьянин превратился в капризного тирана. Точку поставил инсульт. Хоронили бывшего директора из дворца металлургов, с выносом знамени завода.               
Свой последний приют он нашел на престижном Капустяном кладбище, куда простому человеку уже не попасть. Его могила стоит на склоне в первом ряду заслуженных людей города. Его завод поставил ему памятник. Отлитый из черного металла он по воле скульптора строго и сосредоточенно смотрит в пустое пространство.
Принявший эстафету его приемник, бывший работник министерства, – человек, способный выжить при любой политической системе. Он уверенно ведет вверенный ему корабль в опасных водах Саргассового моря рыночной экономики. Верный устоявшимся традициям он обновил руководящий состав и завесой умолчания изолировал себя от воспоминаний о своих предшественниках. Мы не какие-нибудь щепетильные иностранцы, чтобы загромождать вестибюли и офисы портретами первопроходцев, отцов-зачинателей дела. Мы любим писать историю с чистого листа!
В цветнике у заводоуправления нашлось место только скульптуре бывшего советского наркома, однажды посетившего пуск завода. Несколько лет спустя после смерти директора решили повесить барельеф с его профилем на доме, где он постоянно жил. Ясным осенним днем у дома суетилась бригада монтажников, которая с помощью крана крепила барельеф над большой вывеской ГАСТРОНОМ.
За их работой следила небольшая группа прохожих.
Один из них спросил другого: “Кому эта честь?” На что другой ему ответил: “Не знаю. Наверное какой-нибудь знаменитый завмаг был. Высоко лепят, – не разберешь!” 

›Іќ