Путешествие по городу

Начинаю путешествие по городу.
Сажусь в автобус девятнадцатого маршрута.
За долгую дорогу по улице Абая я только и успевала отбиваться от сомнительных личностей, которые нарушая спокойствие в общественном транспорте, пытались впихнуть в мою голову свои слезоточивые рассказы о жене после операции и сыне в тюрьме. Как ни странно, все эти истории до глупого похожи друг на друга. Вследствие чего уже почти никто в них не верит. Оригинальностью отличилась девушка Маша, которая извинялась за то, что два года назад в этом же автобусе просила деньги якобы на больную мать, а тратила всё на наркотики. Теперь же, по её словам, она просветлилась и просит деньги на лечение. Этот рассказ вызвал больше одобрения и к Маше потянулись добродетельные руки с деньгами. К сожалению, больше она ничего интересного поведать не успела, поскольку машина остановилась и “лимит транспортных нищих” (не больше одной остановки на человека) был исчерпан.
Продолжая путь, я размышляла о том, что просить деньги в автобусах – это тоже искусство. Как показал опрос, в достоверность этих историй уже почти никто не верит. Пассажиры просто развлекаются, наблюдая ”выступление” уличного актёра. Так что заработок зависит от умения играть и сочинять.
Но вот моё внимание привлекает детский голосок. Тоненький такой, чистый. Поёт. И непонятно на каком языке. Послышался звон монеток, сгребаемых детскими ручками. А сам малыш уже выскальзывал из автобуса где-то около Малой Алмаатинки. Но я всё же успела его догнать. Хочу передать наш “диалог”.
– Привет!
(молча протянутая ручка и молящие глазки)
– Давай поговорим!
 (он слишком переигрывает непонимание и это заметно)
– Ладно тебе! Умеешь же по-русски говорить!
 Минут через 15 мы согласовались на взаимообмене: я ему – пирожок, он мне – поговорить (по странному стечению обстоятельств способность изьясняться на моём языке порой странно пропадала и не появлялась вплоть до приобретения очередного пирожка).
И вот, что он мне поведал…
Сначала, что если он не поедет дальше на следующем автобусе, то “мама заругает”.
Выяснилось, что по автобусам так же ходят мама и старшая сестра Алемчика.
На вопрос “А что это ты пел?” ребёнок, отведя глаза, ответил “Не помню. Мама учила. Вроде, это молитва”. Ему всего восемь и по транспорту побирается первый год. Учиться может и пойдёт, если к концу лета все вместе наберут денег на приличную одежду и учебники (что чрезвычайно тяжело при матери, которая “часто грустная, и, поэтому, выпивать приходится”). Алемчик очень хочет в школу, к общению. Он верит в светлое будущее и ежедневная “работа” в автобусах его не устраивает. А потом приехал следующий девятнадцатый и мы благополучно зашли. Народ с удивлением  посмотрел на нерусифицированного беженца, который под конец приветливо помахал мне ручкой и сказал: “До встречи!”
И это только один из многих примеров детского попрошайничества.
Если вникнуть поглубже в транспортную жизнь, то вот что получается.
Друг друга транспортные нищие знают: волей-неволей приходится встречаться. Но стараются держаться на расстоянии. Конкуренция как никак. Контролёры относятся к бедным не плохо и не хорошо. Кто-то жалеет, кто-то пытается держать имидж своего энного парка, а кто-то просто не хочет связываться. Главное – чтоб не больше одной остановки…
Выхожу на Базаре. Толкотня. Родные восточные вопли: “Манты горячие берём, манты!”, “Шашлык свежий!”, и “Мороженое желающие берём! Берём?” Ко мне подходит девчонка лет 11 с подносом мант. Завязался разговор. Как и следовало ожидать: она нигде не учится. Из бессвязной неграмотной русской речи я смогла уяснить, что где-то, когда-то в далёком детстве она ходила в школу. Так и осталось непонятным: то ли им с семьёй пришлось бежать в Алматы, то ли их просто выбросили на улицу. А теперь мать у кого-то печёт, а в школу помощницу посылать не хочет (“И так жить не на что!”).
Трудно идти по Базару днём. Смотрю направо – стоит пожилой мужчина с коробкой “Сборы на храм”. Налево – светлая девушка с грудным ребёнком, а чуть поотдаль второй, “взрослый” лет 8-9. Я знаю, что мужчина бы рад рассказать много про свой храм, да только вот никак времени не найти. И молодая мама готова пожаловаться мне на жизнь, но ребёнок заплакал (зубки у него режутся), и ей пришлось его успокаивать.
Под ногами мельтешатся детки-беженцы. Дальше по тротуару – ещё нищие, инвалиды. Напротив них – гадалки. Порой даже страшно становится: как судьба могла их всех заставить побираться?
Уже вечером, около ЦУМа подошёл ко мне дяденька с ребёнком и попросил на хлеб. Как всегда: он инвалид, жена в больнице. Ребёнку 8 лет. Зовут Руслан. Смышлённый такой, но нигде не учится. “Друзья обещали в интернат, что в Тастаке, на будущий год помочь пристроить. Там платно, но друзья помогут. Нельзя Русланчику без образования оставаться.” Да. Никак нельзя.
По улицам он гуляет только с папой и денег сам никогда не просил. Он, как и Алемчик, верит, что пойдёт учиться.
Странное получается дело: нас пихнули как-то на самосуществование. Никто никогда не станет помогать нашим нищим. Никто не станет искать по автобусам одиноких детей и, снабжая одеждой и пропитанием, посылать их учиться. Помочь можем только мы, рядовые “земляки”. Да, у нас тоже порой проблемы. Да, и у нас бывают последние деньги на хлеб (хотя иногда и их нет). Но всё же нам лучше.И в конце концов: если не мы, то кто?