Роман quotКогда сбываются мечтыquot. 1 часть. Глава 1. Первая вс

You are a pretty child,
So nice and so naive...1
    (Natalina)


- Какое ... море!
Мягко шелестя, таинственные зелёные волны, в которых отражалась нежная синева неба и яркие лучи утреннего солнца, играли белыми барашками пены, покачивая их из стороны в сторону, то шаловливо подкидывая  их вверх, будто подразнивая, то бережно опуская их в глубину моря, пугающую своими тёмными, причудливыми узорами.
Вдруг они с рёвом накатывались на берег, дико воя, и громыхали, сметая всё на своём пути, а несколько мгновений спустя, будто застыдившись, с тихим рокотом возвращались к своей мирной игре, с безмятежным спокойствием ребёнка готовясь к очередной грозной вспышке...
- Какое оно, море! – изумлённо повторила Олеся, уставившись огромными зелёными глазами на бесконечное, казалось бы, пространство воды. – Папа! Папа! Ты только посмотри! – захлопала она от восторга в ладоши и тотчас же, снимая на ходу сандалии, весело побежала по песчаному берегу, кружась и хохоча от радости.
- Олеся, подожди..! – прозвучал торопливо ответ, а девочка уже топала босыми ногами по мокрому песку, оставляя на нём тёмные отпечатки маленьких ступень...
Олесе Мининой было 16 лет, когда одним солнечным июльским утром  она впервые оказалась в Испании, стране её грёз. И какое-то предвкушение чуда, ожидание чего-то необыкновенного жило в ней с самого начала, с того самого момента, как их самолёт приземлился в аэропорту.
А может быть, и ещё раньше. Она даже не помнила, когда всё это началось. Казалось, она ВСЕГДА любила Испанию. Всегда.
И странно, Олеся много раз видела её на картинках, много читала о ней и была уверенна, что знает об этой стране всё! – но Испания, настоящая Испания, она оказалось совершенно другой. Олеся просто не узнавала её, открывала её для себя заново, с каждым разом всё больше удивляясь, какая же она всё-таки... Испания. Удивлялась и – тоже не находила слов. Да и разве можно описать словами то ощущение, которое испытываешь, когда твой привычный мир сливается с какой-то другой реальностью, и ты сама уже не понимаешь, что происходит; когда, кажется, ещё один шаг - и ты уже не сможешь с уверенностью сказать, что ждёт тебя там, впереди – то ли очередной поворот переплетающихся в лабиринте маленьких улочек, то ли ещё миг – и весь мир рассыплется на миллионы крошечных кусочков разноцветного паззла, и не собрать их уже, и волшебный сон закончится, и сколько не ворочайся потом на смятых подушках – не будет продолжения у этой сказки...
А сколько Олеся просила своего отца взять её в эту поездку! Но он, человек жёстких принципов и строгих правил, все вопросы ставил «ребром»: первым делом учёба и дисциплина, а потом уж и всё остальное. Не шибко большой выбор. Но приходилось быть пай девочкой. Сидеть и учить уроки. Вежливо улыбаться знакомым. Смеяться над их плоскими шутками. Стараться не зевать.
В общем-то, Олеся была в то время  обыкновенной девчонкой. Таких миллионы. Со счастливой улыбкой на подрагивающих розовых губках и мечтательными глазами с поволокой. Беспечных хохотушек, готовых расплакаться, ещё не закончив смеяться. Сентиментальных дурочек, которые всю жизнь ждут своего принца на белом коне, а потом не могут понять, почему же он так и не пришёл.  Они же такие милые и пушистые. Эти маленькие девочки.
Олеся хотела стать богатой и знаменитой. А ещё – красивой, обязательно красивой. Такой, чтоб на неё заглядывались на улицах и табунами, табунами ходили. Иногда посмотрит на себя в зеркало – и прямо тошно становится: ну и страшилище! кошмар – хоть вешайся. А иногда – так всю себя так и расцеловала бы: кому же я, такая красивая, достанусь-то? Хотя она уже знала кому. Знала на сто процентов. Агустину. Кому же ещё? Она его обожала. Могла часами слушать его диски, смотреть на его фотографии, думать о нём. Могла узнать его голос из тысячи голосов. Нет, она не была его фанаткой (какое всё-таки мерзкое словечко!). Олеся презирала этих восторженных дурочек, готовых обклеить весь свой дом яркими постерами новомодного красавчика – как глупо! Сама она никогда не хотела быть одной из миллионов в ореоле его славы и ждать, когда же хоть один её самый блёкленький лучик озарит и её своим сияньем – фу! Стать частью его жизни, а не делать ему карьеру – вот чего хотела Олеся. Быть к нему ближе всех, быть ему необходимой, как воздух, как он был необходим ей. А остальные... пускай их бегают за ним. Как-никак они ему нужны. Поклонницы, всё-таки. Пускай восхищаются им – они ведь даже и не понимают (вот ведь глупые!), что достанется ведь он ей, Олесе. Только ей. Богатый, известный и чертовски привлекательный playboy. Пускай сводит их с ума! Пока... – так думала она, поглядывая на других с высоты.
Олеся была очень разной. Не было, наверное, ни одного человека, который мог бы с точностью предсказать её поступки или хотя бы объяснить, почему она поступила именно так, а не иначе. Хм, она сама себя не понимала. Когда была увлечена чем-то, становилась пылкой, восторженной, нетерпеливой; потом же могла быть настолько бесчувственной и равнодушной к чему-либо, что ужасала даже тех людей, которые до того были уверены, что знают её, как свои пять пальцев. Некоторые называли её чересчур мечтательной, но, в общем-то, «клёвой девчонкой», своей, так сказать. Другие же возмущались её резкостью, грубостью, вспыльчивостью. Третьи утверждали, что она меланхолична и назойлива, а, короче говоря, зануда. И все они были не правы... Олеся хотела стать звездой, хотела блистать, но быстро уставала – нелёгкая это работа вечно быть в блеске софитов. Иногда могла поразить, сверкнуть, ослепить, оставить всех в состоянии немого шока, а порой неделями и вовсе не смотрелась в зеркало. Неровная, эх, неровная... и непостоянная. Из грязи в князи, из смеха – в слёзы.
Никто не называл её красавицей, никто и не обзывал страшилищем. Друзья находили, что у неё симпатичная мордашка, остальные хмыкали – мол, ничего особенного. Но если бы какой-нибудь поэт взялся набросать её портрет – он бы нашёл немало поводов и поахать, и поохать, и прослезиться. И «мягкий овал смуглого личика, обрамленного густыми волнами длинных каштановых волос, струившимися вниз по спине и оканчивающимися смешными, милыми кудряшками», и «большие зелёные глаза, сверкающие из-под длинных пушистых ресниц, то по-детски наивные, то вдумчивые и серьёзные, совсем по-взрослому», и многое-многое другое обязательно нашло бы отражение в его напыщенных стихах. Но необязательно быть поэтом, чтобы сказать одно: она была мила, и, если б постаралась, могла бы стать ослепительной.
Олеся хотела всегда и везде быть первой и ненавидела подчиняться кому-либо. У неё неизменно было своё мнение по любому вопросу, и, чаще всего, радикально противоположное общепринятому. Просто так получалось. Гм, кто бы сомневался. В частности, она ну никак не могла ужиться со своими братьями. Один из них – Максим – был всего на год младше своей сестры и ни в грош не ставил её «взрослость», что безумно раздражало взбалмошную Олесю. Оба упрямые и нетерпимые друг к другу, на протяжении многих лет они вели непримиримую войну за «первое место». Олеся возмущалась и злилась, а её такой же неуравновешенный братик только смеялся в ответ, подрывая, по её мнению, весь её авторитет. Максим хохотал до упада (сумасшедшая! - вот умора-то!) - и одна мысль об этом уже приводила Олесю в бешенство! А что она могла поделать?!
Так же, если не сильнее, раздражал её писк 6-летнего Алёши, который просыпался именно тогда, когда она хотела спать, ел лишь то, что она ещё заранее предназначила себе, и, вообще, существовал только для того, чтобы досаждать ей, мешая, по её убеждению, ей абсолютно во всём и при этом оставаясь всеобщим любимчиком – таким вот белобрысеньким и беззубеньким крохотулечкой! Ой, радость-то какая! Уси-пуси! – тьфу! «Ненавижу детей!» – постанывала Олеся, «предвкушая» как минимум ближайшую пару лет в обществе своих младших братиков. Не вслух будет сказано, но в особо «горькие» минуты, оплакивая свою несчастную жизнь, она даже начинала подозревать, что мать родила Лёшку с одной лишь единственной целью – испортить её, Олесину, жизнь окончательно. Чтоб мёдом не казалась. Только так девочка могла объяснить себе совершенно ненужное, по её мнению, существование в их доме Максима (более того – в ЕЁ комнате) и, тем более, абсолютно непостижимую для неё любовь матери к маленькому Алёше, который, кроме как плакать, пищать и отравлять «несчастной» Олесе её и без того не райскую жизнь, ничего больше и не умел! Однажды она тоже попыталась похныкать, по примеру своего младшего брата, но, надо отдать ей должное, получив хорошенький нагоняй от возмущённого отца (вот несправедливость-то!), больше не разу не возобновляла своих попыток. Что, однако, вовсе не мешало её продолжать жалеть себя и бунтовать, правда, потихоньку.
Хотя если быть до конца справедливой, Олеся вовсе не была такой злючкой, какой хотела казаться. Более того, в глубине души она даже любила своих братьев: когда Алёша ушибал коленку или в очередной раз разбивал себе свой многострадальный носик – разве не она первая прибегала на его отчаянный рёв, и жалела его, и успокаивала, награждая поцелуями вперемешку с подзатыльниками? А когда Максим после жесточайшей драки приходил весь покрытый синяками, с заплывшей, но счастливой физиономией, с кем он спешил поделиться своими «успехами», как не с Олесей, которая могла часами хохотать над его рассказами и восхищаться его боевыми «шрамами», коими он невероятно гордился и которые составляли предмет зависти всех дворовых мальчишек? Да, более благодарной слушательницы, чем его сестрица, невозможно было и найти. Так что в те редкие моменты, когда младшие представители семейства забывали все свои взаимные обиды и мир, правда, весьма и весьма непрочный, воцарялся в их маленькой квартирке, их удивительному взаимопониманию можно было только позавидовать. Жаль лишь, что такие моменты были редкими гостями в их сумбурной жизни.
- Олеся, прекрати! Выйди из воды! Совсем что ли рехнулась? Простудишься... – недовольно крикнула девочке мать.
- Да нет же, мамочка, вода совсем тёплая, сама попробуй...
- Вот ещё, сумасшедшая... - и она беспомощно оглянулась на своего мужа, с раздражением кивнув на болтыхающуюся в воде Олесю.
- Олеся! В чём дело? Ты почему матери не слушаешься?! Говорят тебе – вылезай, значит, выполняй это немедленно! Разве я непонятно говорю? – недоумённо нахмурил брови отец.
Но та вовсе не торопилась, словно послушная марионетка выполнять все прихоти своих родителей. «Тоже мне, нашлись. Что им, жалко, что ли? Обязательно всё испортить надо было!» - думала она, упрямо ковыряя ногой в песке.
- Мамкааааа! А пачему Аа-леееське можно купаааться, а мнеее – НЕЕЕЕТ?! Ну, мааамкаааа!!! – захныкал, насупив маленький носик, 6-летний Алёша. «Ой-ой-ой! Тебя не спросили, пискля мелкая!» - прошипела с ненавистью Олеся.
-Глупости! Ей тоже никто не разрешал! Олеся! Что я тебе сказала?! Живо вылезай!
- Ну, мамулечка, ну, ещё минуточку...
- Вот наглая девчонка! С ней по-хорошему говорят, а она только крик понимает! – взвизгнула мать. - Александр! Хоть ты поговори со своей дочерью, не видишь – девчонка совсем от рук отбилась! – обратилась она к мужу и, подхватив на руки хнычущего сынишку, демонстративно развернулась и пошла в сторону отеля. Надо сказать, что всевозможные драматические эффекты были её большой слабостью – более того, выйдя из положения таким образом и предоставив супругу самому улаживать конфликт с дочерью (что за упрямая девчонка! Уму непостижимо! В кого она только такая..! ), она осталась весьма и весьма довольна собой.
- Олеся, как тебе не стыдно! – покачал головой отец, глядя вслед двум удаляющимся фигурам.
- Ну, папа, я...
- Прекрати пререкаться! Немедленно вылезай, я кому говорю!
- Ммм... – сама не зная зачем, Олеся с завидным упорством продолжала стоять на своём, прекрасно понимая, что ни к чему хорошему это не приведёт. Но как же всё-таки обидно! Как несправедливо! Упрямо щурясь, девочка окинула обречённым взглядом пустынный пляж...- и чуть не вскрикнула от неожиданности: недалеко от неё, устало облокотившись на ствол дерева, стоял темноволосый молодой человек и с любопытством разглядывал (ЕЁ!!!) Олесю. И, главное, в его взгляде было столько иронии, столько иронии! Едва их взгляды встретились - его губы расплылись в сочувствующей улыбке, и он ободряюще кивнул удивлённой девочке. Олеся не выдержала (чего это он смеётся надо мной? – тоже мне, умный нашёлся! Очень смешно...), смутилась, покраснела и, опустив глаза, тихо буркнула отцу: «Как хочешь!» - вышла из воды.
Она гордо (!) и независимо (!!!) прошагала мимо озадаченного юноши (вот ещё, стоят тут всякие!), ни разу не взглянув в его сторону, хотя её так и подмывало получше рассмотреть симпатичного незнакомца. Единственное, что она уловила краешком глаза, была его ироничная улыбка, смеющаяся одними уголками рта, которая заставила её сердечко забиться ещё сильнее. Олеся ускорила шаг, но вдруг резко обернулась и, озорно тряхнув кудрявой головкой, крикнула брату: «Макс, а спорим, я первая добегу?» - быстро развернулась и  побежала. Но и за это короткое мгновенье она успела с радостью заметить, что красивый и так сильно смутивший её молодой человек всё ещё не отрывал от неё своего взгляда, насмешливого и нежного в одно и то же время, и, как она впоследствии узнала, свойственного лишь ему одному. «Испанец, настоящий испанец, » – восторженно шептала на бегу Олеся.
А юноша задумчиво проводил её глазами, тихо улыбнулся каким-то своим мыслям и, обернувшись, окинул отрешенным взглядом морскую даль.
А море всё пенилось. Волны высоко вздымались над поверхностью, будто рвались в небесную высь, а потом с тяжёлым вздохом падали вниз, разбрызгивая вокруг капли солёной морской воды.